Вишенка

Панзы обожает вишню. А сейчас сезон этой самой гребанной вишни, поэтому он таскает ее ведрами от соседей. Но самое возмутительное в том, что вишня поработила даже Чжана Цилиня, поэтому они на пару с Панзы наяривают эту отвратительно сочную ягоду круглыми сутками. Более того, они решили довести меня до безумия, поэтому стали замораживать вишню впрок, варить варенье с компотами и даже добавлять ягоды в повседневные блюда... Но сначала, конечно, был пробный заход. Панзы принес пару горстей вишни в кульке из прошлогодней газеты от нашей вечно недовольной соседки и предложил попробовать ее нам. От одного вида этой кровавой ягоды у меня свело скулы и начались рвотные позывы. Толстяк понимающе хмыкнул, глядя в мое позеленевшее лицо, и стал предлагать ягоды Молчуну. Сяо Гэ равнодушно повернул голову в мою сторону. Я возликовал, но разве ж Панзы остановишь?! Еще два года назад толстый даже не осмелился бы сделать шаг в сторону Молчуна без его на то согласия, но теперь Панзы возомнил себя его мамашей со всеми вытекающими последствиями. Вот и сейчас он подошел к Цилиню вплотную и начал с ним игру «открой, детка, ротик, скушай за маму…». В этот момент я мыл руки на колонке во дворе, поэтому наблюдал за комедийным спектаклем в первых рядах. Порхающая жирная фея Панзы взлетела на ступеньки нашего дома, чтобы накормить свою худощавую деточку вишенкой. - Ты только попробуй, - ласково бормочет басом Панзы, а Молчун поворачивает голову ко мне, умоляюще прося о помощи своими черными, как самая темная ночь, глазами, и я на миг теряюсь, думая, что завтра нужно постричь его сильно отросшие волосы… И в этот момент толстые пальцы вишневой феи с большим азартом забивают ягодный гол в рот Сяо Гэ. Молчун недовольно хмурится на творящееся беззаконие, но уже через мгновение улыбается своей кривоватой полуулыбкой, гусиные лапки морщинок собираются вокруг его вроде бы равнодушных глаз. Он одаривает Панзы теплым взглядом и покорно снова открывает рот. Толстяк победно хохочет, присаживаясь на одну из ступенек у ног Молчуна, и передает ему кулек с ягодами. Так они и сидят пару минут: равнодушная статуя Чжан Цилин и жирная фея Панзы, - объединившиеся против меня в своем ягодном восстании. Затем они молча куда-то уходят, игнорируя мои вопрошающие крики и угрозы о том, что гусеницы сожрут всю нашу капусту, и возвращаются только после заката, неся в руках ведра с вишней. Понеслась… Пять дней спустя мои нервы сдают, поэтому я принимаю радикальное решение. Пусть выбирают: я или вишня. С этим воинственным настроем я врываюсь на кухню, на которой третий день к ряду творится вишневая вакханалия. Пустые банки на полу, горячие, перевернутые вверх дном на полотенцах, пара кипящих кастрюль с компотом и вареньем, чайник с банкой на носике для стерилизации… Во всем этом беспределе Панзы аки Богиня Кухни порхает с огромной деревянной поварешкой. Чжан Цилинь сидит за деревянным столом, заляпанным вишневой кровью. Он сегодня генерал противоборствующей вишне армии. Одни тазы наполнены еще живыми бордовыми солдатами, другие - их выпотрошенными сочными трупами, а в третьи Сяо Гэ сбрасывает вишневые кости. Я в ужасе хватаюсь за косяк, пытаясь вспомнить, как правильно дышать. Мои ноздри раздуваются, но ничего не происходит. В приступе я сгибаюсь пополам, перед глазами стоят кровавые картины прошлого из моих недавних ночных кошмаров. Наконец, два глубоких вдоха почти успокаивают меня, я разгибаюсь, шепча про себя ежедневную мантру. А двое протестующих делают вид, что ничего не происходит. Или мне все это кажется? Сквозь розовое марево, стоящее перед глазами, я пытаюсь различить до боли знакомые образы. Затем тихий ласковый голос спрашивает у меня: - Будешь? Я фокусирую взгляд на Сяо Гэ, который протягивает мне руку с лежащей на ней выпотрошенной ягодой, с его пальцев вниз по запястью стекает липкая розовая влага. С одной стороны, мне мерещатся потоки крови, которую я пролил за мои прошлые 12 лет, а с другой во мне растет непреодолимое желание что-то сделать с этим вишневым соком, который струится вниз по тыльной стороне руки Молчуна и забирается прямо под закатанные рукава рубашки. Перед глазами проносится калейдоскоп лиц некогда близких мне людей, которые пожертвовали собой ради меня, которые умерли из-за меня, которые хотели защитить меня. Не знаю, о чем они думали или как это выглядело со стороны, но я никогда не хотел этого. Потому что всю мою жизнь я был эгоистом. В любой ситуации я всегда выбирал только себя. Это был мой выбор, а их выбор остался шрамами на моих предплечьях. Каждое утро, перед тем как открыть глаза, я вспоминаю лицо каждого из них в мельчайших подробностях и спрашиваю «почему». Я делаю это, чтобы не забыть, что каждый день я проживаю ради них. Когда я вижу, как вишня алыми брызгами взрывается во рту Сяо Гэ, я вспоминаю реки крови, текущие в здании базы семьи Ван, я вспоминаю всех знакомых и не знакомых мне людей, которые погибли в войне, которую устроил я. Сеть мельчайших морщинок собирается вокруг глаз Сяо Гэ, когда он, наслаждаясь, проглатывает кисло-сладкие ягоды. Он не улыбается, оставаясь серьезным, но ведь он мог бы. Где-нибудь не здесь, в другой вселенной, где его бы не растили в качестве кровавого мешка его «просветленные» родственники. Сейчас я могу, поэтому фокусирую взгляд на своем настоящем, отгоняю призраков прошлого, запуская по новой свое сердце. Люди, которых я горячо люблю, по-прежнему со мной, теперь уже со мной. Я смотрю на постаревшего Панзы, который пытается танцевать под веселую песенку, льющуюся из его старого радиоприемника. Он трясет головой в такт мелодии, и пара прядей его сильно поседевших волос выбивается из хвостика, собранного на затылке. Я подхожу к нему сзади, стягиваю его резинку для волос, чтобы заново собрать его некогда черные, как мазут самого высшего качества, волосы в пучок на затылке. Повернувшись, я вижу измазанное вишневым соком лицо Сяо Гэ, и у меня совершенно нет сил сохранять серьезную мину на своем лице. Все хорошо. Мне больше не придется запихивать кишки Толстяка обратно ему в живот или рыдать над истекающим кровью Сяо Гэ. Все будет в порядке, потому что сейчас я научился контролировать свое долбанное любопытство. Неправильно истолковав мои намерения, Молчун снова протягивает руку с горстью алых вишен. Кажется, он выбрал для меня самые крупные ягоды, но я все равно отрицательно качаю головой, думая о том, что нужно перехватить его длинную челку и другие, спадающие на лицо, волосы резинкой. Я шарю в карманах в поиске резинок для волос, которые постоянно подбираю за Панзы по всему дому, и, конечно же, не замечаю, как наступаю в таз с вишневыми косточками. Естественно, я поскальзываюсь и лечу прямо на стол, заполненный тазиками с вишней и вареньем, уже разлитым по банкам. В этот момент Молчун встает, ногой лениво отодвигает стол, освобождая мне дорогу, но пара тазиков все равно переворачиваются прямо на меня. Я приземляюсь аккурат на руки Сяо Гэ. Классика жанра. Только сердце почему-то бьется еще сильнее чем раньше. Полулежа на руках Молчуна, похороненный под вишневым десантом, я чувствую себя маленькой невестой-извращенкой. Рядом Панзы выводит матные рулады. Но я не слышу, зачарованно подсчитывая удары чужого сердца на уровне своего лица. Кажется, не слышу только я, потому что Сяо Гэ кивает Панзы, и его рука, которая ранее придерживала меня за талию, перемещается куда-то под мой зад, а в следующую секунду я парю в воздухе, как вишенка на воздушных сливках, которые украшают свадебный торт. - Я отнесу его в безопасное место, - серьезно заявляет Молчун, но я различаю нотки смеха, клокочущего у него где-то в районе груди. - У Се, - гневно бросает Панзы, воинственно вскидывая в мою сторону поварёшку, напрочь забывая, что только сейчас размешивал ею варенье. Горячие капли летят в мою сторону, но Сяо Гэ защищает меня, повернувшись к Панзы спиной. Молчун даже не вздрагивает, когда вязкое варенье назойливо просачивается под его рубашку. Гнев Панзы тут же сменяется на беспокойство о Цилине, и он забывает то, что хотел изначально сказать. - У Се, тебе запрещено переступать порог моей кухни до завтрашнего вечера. Сяо Гэ, запри его где-нибудь, пока мы не закончим с вареньем. Молчун явно воспринимает слова Панзы всерьез, он правда выносит меня из дома. Я с удивлением смотрю на Сяо Гэ, даже не пытаясь освободиться. Запах вишневого сока вперемешку с таким родным тягучим запахом земли и еще какой-то душистой хвои укутывает меня в теплый кокон. Может, я уже не против попробовать… пару ягод вишни. Рот тут же наполняется слюной, и я теснее прижимаюсь к пропитанной вишневым соком и потом рубашке Цилиня. Сяо Гэ доносит меня до нашей новой ванной комнаты с огромными окнами, в которой я выложил каменную ванну для совместного купания. Сейчас окна открыты, поэтому Молчун, совсем не запыхавшись, перегибается через огромное окно и кладет меня на холодный кафель. А затем поворачивается, чтобы уйти. Я недовольно отряхиваю свою одежду, на деле же растираю тело, потому что резко замерзаю без жизненно необходимого тепла другого человека. Затем я ворчу обо всем на свете: о том, что хозяина выставили из его же дома, а все потому что гребанная вишня, и проклятая Богиня Кухни Панзы, и невероятно сильный, но совершенно не послушный Сяо Гэ, которого тоже убить мало, ведь все это из-за его отказа стричь вовремя волосы… Плечи Чжана Цилиня трясутся, и я, наконец, слышу его задорный звонкий смех. Разве так должен смеяться человек, который прожил на свете больше ста лет?! Я немного завидую его видимой молодости и невероятной красоте. Сяо Гэ поворачивается ко мне, снова перегибается через окно и наклоняется прямо к моему лицу, невесомо касаясь кончика моего носа своим. В этот миг привычный мир дает трещину. - Жалко, такая спелая вишня пропадет, - смеясь, бормочет он, собирая ягоды с моих волос, выуживая вишенки между складок моих кардигана с рубашкой. А затем… затем он слизывает стекающий по моей щеке сок. – Не пойму, это вишня такая сладкая или… ты? – я понимаю, Сяо Гэ дразнит меня. Я тоже должен сказать что-то остроумное, как-то разрядить обстановку, но я снова не слышу, потому что звук приходит ко мне рывками, с огромным опозданием. Я оглушенная рыба, открываю и закрываю рот, в надежде сделать вдох, который не смогу переварить. Цилинь снова смеется, ловко балансируя руками на оконной раме, он нагибается еще ниже, и я впадаю в счастливую кому, выведенный из строя его алыми, как недоспелая вишня, губами. Одна лишь его улыбка способна отправить меня в Нирвану, а тут неподдельно беззаботный смех. Сегодня Чжан Цилинь бесстыдно щедр на эмоции. Наверное, мои глаза сейчас вывалятся из орбит от увиденного, потому что Молчун внезапно хмурится, а затем накрывает их своей ладонью. Ко мне приходит спасительная темнота. Еще немного, и случится передоз. - Можно? – хриплый голос Сяо Гэ проникает под кожу, кровь по венам отстукивает «можно-можно-можно». Последние силы уходят на то, чтобы кивнуть в ответ. Когда мягкие губы Сяо Гэ с силой сминают мои, У Се больше нет в этом мире. Отголосок утробного рычания Чжана Цилина вторит дрожжи моего тела. Его губы жадно слизывают вишневую влагу у основания моей шеи, выпуская наружу мои неконтролируемые стоны. Кажется, Сяо Гэ всерьез думает, что я похож на большую вишню, когда поочередно засасывает мои губы, жарко слизывает влагу моего рта, одновременно проталкивая в него ягоды, которые ранее собрал с меня, как с вишневого дерева. Долгожданный первый поцелуй, пропитанный кисло-сладким вишневым соком. Который вдруг резко заканчивается… - Думаю, - равнодушно говорит Молчун, выпрямляясь, и немного отходя от окна. Мое сердце падает с ледяного обрыва Мотуо. Чжан Цилин способен думать даже в такой ситуации?! Я обессиленно падаю на пол ванны, ощутимо прикладываясь затылком. Запихивая разочарование на потом, я старательно убеждаю себя в том, что мне все равно, что бы ты ни сказал, Чжан Цилинь. Теперь я могу есть вишню и до самой старости смаковать этот момент. Я же эгоист от мозга до костей. - Думаю, - повторяет Молчун, пытаясь вернуть себе мое внимание, - что вишня не такая уж и сладкая. Когда Сяо Гэ снова смеется, потолок перед моими глазами превращается в кротовую нору. Я не смею взглянуть ему в глаза. - Я вернусь, когда ты наберешь ванну, а пока мне нужно убрать устроенный тобой беспорядок. И все-таки я решаюсь одним глазком посмотреть на Молчуна, чтобы убедиться, что не ослышался. Цилинь ловит мой взгляд, подмигивая в точности как тогда, когда он впервые в составе армии ушел за Врата. Моя кровь стынет в жилах от воспоминаний, но я продолжаю дышать дальше, повторяя раз за разом свою ежедневную мантру: "все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо". Нагретый за день солнечными лучами кафель успокаивает меня, поэтому я перестаю думать о том, что когда Чжан Цилинь вернется (а он точно вернется), я буду уже не в состоянии что-либо делать, кроме как выяснять, понравился ли мне вкус вишни, или это был вкус губ Сяо Гэ.