Утопия

Утопия! Я пока ещё тёплый Я почему-то живее всех мёртвых И мне обидно, что я самый тёплый Убей меня! Убей меня, убей меня! Убей во мне слабость, убей во мне жалость Убей во мне совесть Я выгляжу слишком довольным Мне всё равно будет больно Я из тех, кто выжат смехом Я не из тех, кто воспитан любовью Мне всё равно будет больно. Утопия - ТОЛ

Острое жжение в запястьях заставило Юлю болезненно поморщиться и открыть глаза. Искусственный свет яркой вспышкой ударил по роговице и ей пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем зрение снова стало четким. Пчелкина глубоко вздохнула. Думать, думать. Последнее, что она помнила — как они с Димой решили самостоятельно решить главную проблему города в целом, и Игоря в частности, в лице психа с огнеметами, расхаживающего по улицам в костюме средневекового врача и сжигающего всех ему неугодных. Вытащить самого Грома из изолятора им не удалось, но прежде, чем Юлю силой заставили покинуть участок, тот успел назвать имя. Сергей Разумовский. Тот самый создатель популярной соцсети, юный миллиардер и главная питерская благодетель по совместительству, оказался Чумным Доктором. Прекрасный бы вышел материал для ролика, не реши она покончить с Разумовским собственными силами. План был простым до невозможного: Юля, как бравый герой, идет в обитель злодея с прослушкой на куртке и в ходе непринужденной беседы под предлогом интервью выуживает из него необходимую информацию. Затем в помещение должен был ворваться Дубин, желательно, с нарядом полиции, и под дулом пистолета сомкнуть на запястьях Разумовского наручники. План был надежным, как говорится, что швейцарские часы, но очевидно, что-то пошло не так, и вот она оказалась здесь: Юля сидела на компьютерном стуле, её руки были заведены за спинку и плотно стянуты бечевкой, ноги скрепляла грубая веревка, а на губах чувствовался толстый слой изоленты. Думать, думать. Она зашла в башню «вместе», перелезла через турникеты, вежливо попросила у Марго встречи с Разумовским… а потом что-то ударило её по голове, и больше она ничего не помнила. Мышеловка захлопнулась, она в ловушке, в которую зашла добровольно. И коль уж была добыча, значит, где-то поблизости бродил и охотник. Юля на беспомощную жертву не походила никогда, до этого момента роль палача обыденно ей самой доставалась; Пчелкина вертела чужими судьбами как хотела, уподоблялась Богу, способному разрушить чужую жизнь, когда выкладывала очередное разоблачение. Она связывала людям руки, никогда не думая о завтрашнем дне, ведь смерть — это то, что бывает с другими, но за всё приходится платить по счетам и расплата настигла её в лице рыжего психопата, так на неё саму в комплексе Бога похожего. Разумовский не заставил себя долго ждать. — Наконец ты очнулась. Я, право, уже решил, что ненароком прикончил тебя. Чумной Доктор во плоти появился перед её лицом в считанные секунды. Маски на сей раз не было и Юля могла видеть нездоровый блеск в желтых глазах Сергея, казавшихся неестественно яркими на фоне бледной кожи. Она помнила его совсем другим: робким юношей, смущенно и неверяще улыбавшемся на получении очередной награды в сфере программирования. Прошло два года и от того Разумовского не осталось ничего, кроме разве что копны медных волос, небрежно спадавших на лицо. Она пророчила ему великое будущее и не ошиблась. — Если ты надеешься, что тебя вызволит Дубин, вынужден разочаровать: ему сейчас точно не до спасения твоей задницы. Ну чего ты так дергаешься, не убил я его! Жив-здоров твой Дима, просто не поверит ему никто в отделе, уж об этом я позаботился, а в одиночку ко мне лезть, как видишь, чревато. У него смех — точно стая ворон карканьем заливается. — Ах да, точно. Тебе, наверное, интересно, почему ты всё ещё жива? Я мог бы убить тебя, конечно, но понимаешь, — он наклонился к самому уху Юли и перешёл на шёпот, — так неинтересно. И в этот самый момент Пчелкина окончательно поняла, насколько она влипла. Она одна в самом центре логова безумца, связанная и абсолютно беспомощная. Её жизнь оказалась в руках человека, который может прикончить её в любой момент, если ему вдруг наскучит разыгрывать перед ней этот спектакль. — Так непривычно, что ты молчишь. Твоим главным оружием всегда были слова, так ведь, милая? Не зря говорят, что словом можно убить. Ты так и делала, раз за разом ставя крест на чужих судьбах в своих дурацких видеороликах. Знаешь, в этом мы с тобой даже похожи. Ты несла правосудие, вскрывая о людях правду, я несу правосудие, вскрывая людям глотки. Мы не такие уж и разные, Юлия Пчелкина. Может, потому я и решил пока сохранить тебе жизнь. Нечасто встретишь на своём пути единомышленника. Юле хотелось сорвать с губ изоленту и орать во весь голос о том, что у неё нет ничего общего с Разумовским, но тот бы не позволил ей нарушить правила игры. Игра. Вот во что всё это превратилось. Её жизнь поставлена на кон, все карты мечены, а правила известны только ведущему. — Ты только посмотри на это, Юль, — он взял кресло за спинку и подкатил Пчелкину к понорамному окну, — моё наследие. Красиво, правда? За окном горели дома и машины, кровь по улицам лилась рекой. Приспешники Чумного Доктора несли своё правосудие праведным огнём, стальными лезвиями и заряженными автоматами. И правда красиво. Было в этом хаосе нечто завораживающее, что-то такое, что не позволяло взгляд оторвать ни на секунду. Один классик говорил о совершенстве алого на белом, Юля же влюбилась в алое на чёрном; огненные всполохи разрывали темноту точно так же, как рыжие волосы, спадавшие на костюм Чумного Доктора. Огни пылающего Петербурга отражались в глазах Пчелкиной и она не смела пошевелиться, очарованная этим зрелищем. В этот самый момент люди внизу сгорали заживо, падали ниц от свинцовых пуль, но здесь, на верхнем этаже башни, всё это казалось настолько незначительным, что, будь Юля художником, она непременно воплотила бы на холсте образ сгорающего до тла города на Неве и, она уверена, получилось бы ничуть не хуже висящей на стене Венеры. — Знал, что тебе понравится. Острая боль пронзила губы и Юля слепо уставилась на кусок изоленты в руке Разумовского. Последний барьер был снят, ей было дано право голоса, а значит, правила игры вновь изменились. Пчелкина перестала быть безмолвным наблюдателем, ей была уготовлена новая роль, оставалось лишь выяснить — какая. — Зачем ты это делаешь? — пересохшие губы шевелились с трудом. На них осталась липкая полоса клея, но возможности стереть её не было — Разумовский всё же безумен не настолько, чтобы рискнуть и развязать ей руки. — Правда не понимаешь? Город давно прогнил, в этих людях не осталось ничего святого! Я даже удивлен, что до меня никому не пришла в голову идея решить эту проблему. — То есть «решить проблему» для тебя значит к чертям сжечь всех в Петербурге? — Юля скривила губы, смотря на Сергея со смесью страха и почти благоговения. Почему-то сейчас, глядя ему в глаза, она уже не была так уверена в том, что его нужно останавливать. Такие люди, как Разумовский, сами подписывают себе смертный приговор. Поджигая спичку, ты уже знаешь, что через считанные секунды она догорит, оставив после себя лишь кусок обугленной деревяшки, больше ни к чему не пригодной. Горящий идеей человек теряет себя столь же быстро. — Ну почему же всех. Только тех, кто одним своим существованием отравляет город. Я помогаю обществу, истребляя паразитов, неужели не видишь? Это был риторический вопрос, можешь не отвечать. Конечно же, видишь, просто твой разум ещё не готов это принять, слишком долго ты жила по установленным людьми сверху правилам, но теперь всё изменится. — На их место придут новые люди, а тебя, рано или поздно, поймают и колесо сансары сделает оборот. — Ну не будь ты такой занудной! — его лицо перекосилось злобой, лишь на мгновение мелькнувшей на дне расширенных зрачков, — перестань врать самой себе. Тебе ведь всё это нравится не меньше, чем мне. А знаешь почему? Потому что мы слишком с тобой похожи, точно две капли воды. Разница лишь в том, что ты людей не убиваешь, по крайней мере, физически, а я смог избавиться от оков предрассудков и делать то, что действительно должен! Пчелкина устало вздохнула, пытаясь сдуть упавшую на лицо красную прядь, и вновь принялась анализировать ситуацию, стараясь найти хоть один путь к отступлению. Разумовского было не переубедить, это точно, а значит, в разговоре с ним смысла не больше, чем в тушении пожара бензином. Если тот так уверен в своей правоте, он будет доказывать её до потери пульса и всё это лишь пустая трата времени, а время, как известно, единственный действительно невосполнимый ресурс. Оставался последний вариант: чтобы выжить, нужно вызвать у Разумовского симпатию, сделать всё, чтобы думал он уж точно не об убийстве. Сами мысли об этом навевали страх, но если Пчелкина хотела остаться в живых, ей нужно было быть сильной. — А знаешь, в твоих словах есть доля истины. Если болезнь нельзя вытравить ни лекарствами, ни повестками в уже зараженный суд, остаётся только огонь, — она облизнула сухие губы, стараясь не отвести взгляда, когда Разумовский удивленно вскинул брови, не веря в услышанное. — Подозрительная перемена в восприятии происходящего, Юль, не ты ли пару минут назад мне твердила, что убивать нельзя? — Считай, что со стадии гнева я сразу перескачила на принятие, — она попробовала рассмеяться, но из груди вырвался только сдавленный хрип, — ты ещё хуже, чем я думала, и мне это, черт возьми, нравится. Теперь уже была его очередь смеяться, да так, что у Юли сердце едва биться не перестало. — То есть, ты правда думаешь, что я так легко поверю, что ты вдруг решила встать на мою сторону? Я, конечно, в курсе, что ты считаешь меня безумцем, но чтобы настолько идиотом! — он мерил шагами те несчастные два метра, что отделяли от него Пчелкину и каждый раз, когда его лицо приближалось к юлиному, она могла чувствовать на себе горячее дыхание, насквозь алкоголем пронизанное. — Верить или нет — дело твоё. Мне уже терять нечего, ты прикончишь меня в любом случае. Я говорю лишь то, что думаю, смысла притворяться больше нет. Идя сюда, я хотела тебя если не убить, так сдать ментам уж точно, но сейчас ты дал мне увидеть мир твоими глазами и я наконец вижу очевидное, то, что ты мне уже повторил дважды только за этот вечер: мы с тобой действительно похожи, Сергей. В его глазах промелькнула тень сомнения, но в следующий миг Юля почувствовала лёгкое касание лезвия к руке, и туго стягивающая запястье веревка наконец исчезла. Пока она пыталась понять, что только что произошло, Разумовский освободил вторую её руку, а после срезал и веревку, сдерживающую ноги, давая Пчелкиной полную свободу действий. — Дерзай. Что ты там хотела сделать? Сбежать? Попробуй, останавливать не стану. Прослушку я твою вытащил ещё пока ты в отрубе была, весьма неблагоразумно было прятать её настолько палевно, но суть в том, что доказательств на меня у тебя нет, а значит — беги, если жизнь дорога. Такой реакции Юля точно не ожидала, и мозг тут же выдал всего одно слово: ловушка. Если она сейчас сделает хоть шаг в сторону двери, огнемёт на его перчатке придёт в действие и поминай, как звали. А потому она на пробу пошевелила затекшим запястьем и неловко поднялась с кресла, явно не намереваясь никуда больше идти. Пусть Разумовский и внёс некоторые правки в её сценарий, но полностью от плана отказываться было опасно для жизни. — Я, считай, только что присягнула на верность тебе и твоим идеям, а ты меня прочь гонишь? — Юля всё же сделала шаг, но лишь для того, чтобы приблизиться к Сергею, — теперь так просто ты от меня не избавишься, да и к тому же, я уверена, — она осторожно положила руку на верхнюю часть его брони, туда, где, по её предположению, должно было находиться сердце, — ты этого уже не захочешь. Разумовский замер, явно крайне удивленный происходящим; он не отстранился от её руки, но и не высказал поощрения к дальнейшим действиям. — И это еще меня называют психом, — усмехнулся, перехватывая руку за запястье, — на что ты расчитываешь? — Ну, даже не знаю, — свободной рукой она коснулась его скулы, про себя гадая: прикончит он её за столь дерзкое нарушение личного пространства или нет, — а на что это похоже? — тонкие девичьи пальцы скользнули вверх, почти касаясь плотно сжатых губ. — На попытки соблазнения человека, под которого вы с Громом напару копали последние несколько дней, — сухо ответил Разумовский, но останавливать её явно не собирался. Всё же, права была та наглая однокурсница, когда говорила, что все мужики только о сексе и думают. Даже этот, на всю голову угашеный, чуть ли не ластился об руку, словно большой рыжий кот. Сравнение Юле понравилось, и она едва сдержалась от порыва почесать его за ухом. — И человек этот, как я погляжу, соблазниться совершенно не против, — Пчелкина наконец освободила руку из цепкого захвата и улыбнулась, стараясь в этот жест вложить всё тепло, на которое только была способна, а затем потянулась к губам Разумовского. На пару секунд Юля замерла, ожидая его реакции. По правде сказать, сейчас он имел полное право ударить её по лицу и заживо сжечь — огнемёт на левой руке ещё никто не отменял — но хотелось верить, что она всё поняла правильно. И Сергей не подвёл. Выйдя из секундного ступора, он опустил руку на её талию, грубо притягивая ближе, и всё же ответил на поцелуй. В нём не было ни грамма нежности или любви; Разумовский остервенело кусал её губы, слизывая капли крови, языком проникал глубже, словно пытаясь до самой глотки достать. До боли сжимал узкую талию и, кажется, сам потерял голову окончательно, когда Юля запустила пальцы в непослушные рыжие пряди. — А ты ведь вовсе не хорошая девочка, — усмехнулся Сергей, отстранившись от неё и утирая губы тыльной стороной облаченной в перчатку ладони. — Ты правда собираешься сейчас читать мне лекции морали? Черт, да как вообще этот твой костюм снимается! Судя по довольной улыбке на лице Разумовского, ему происходящее более, чем нравилось, а значит, план работал идеально. Он перехватил её руки, безуспешно пытающиеся найти хоть какое-то подобие застежки на костюме, и сам несколькими этапами стащил броню вместе со злосчастным огнемётом. Теоретически, сейчас, когда Разумовский был безоружен, Юля могла попробовать ударить его по голове чем-нибудь тяжёлым и, пока он в отключке, поискать выход из кабинета, но оставалась одна деталь: несмотря на довольно костлявое телосложение, Сергей всё равно был физически сильнее и любые попытки бороться с ним могли закончиться весьма плачевно. Юле оставалось брать единственным, чего у неё было не отнять — природным обаянием. Забавно, сколько всего можно заполучить благодаря одной только привлекательной внешности; не то, чтобы Пчелкина пользовалась этим слишком часто, но сейчас был самый, что ни на есть, подходящий случай. — То есть, ты реально под броню ещё и рубашку с брюками надел? Тебе норм вообще, не жарко? — она не смогла сдержать смеха, когда Разумовский наконец полностью освободился от костюма Чумного Доктора. Почему-то Юля была совершенно уверена, что тот надевался исключительно на голое тело. — Раздевайся, — его лицо в миг стало серьёзным. Юля удивленно вскинула бровь; обычно все партнеры сами срывали с неё одежду в порыве страсти, а этот вон стоял, облизывался в предвкушении и смотрел голодным волком на то, как она дрожащими руками расстегивала куртку. Устраивать стриптиз, конечно, не входило в планы Пчелкиной, но у всех свои фетиши, пора бы уже привыкнуть. — Нравится? — она усмехнулась, показушно проводя ладонями по обнажённой груди. — А Грому повезло, черт бы его побрал, — развязная улыбка расползлась по тонким губам и Разумовский шагнул ближе, притягивая Юлю к себе в грубых объятиях, от которых рёбра трещали, но Пчелкина знала: Сергей — её наказание за все грехи, так пусть он будет безжалостен, ей всё равно будет больно. Она опустила руку между телами, на ощупь расстегивая ширинку его брюк. Разумовский неразборчиво прошептал что-то ей в губы, и Пчелкина приняла это за знак одобрения. Приспустив белье, она обхватила ладонью возбужденный член, интуитивно размазывая большим пальцем естественную смазку по головке. — Блять, Юль, не тяни уже, — хрипло выдохнул Сергей, подхватывая её под бёдра. От рабочего стола их отделяли три метра, но Юле они показались бесконечно долгими. Острый край стола больно врезался в лопатки и она недовольно поморщилась, устраиваясь поудобнее. — У тебя презервативы есть? — подняв голову, Юля слепо уставилась на Венеру за спиной Разумовского. Та была привычно совершенна в своей наготе, Пчелкина же чувствовала себя грязной шлюхой, подставляясь под смазанные поцелуи. — Должны где-то быть, — с недовольным шипением он отстранился и начал рыться в ящиках стола, — Нашёл! — наконец, радостно вскрикнув, Сергей извлек из ящика серебристый пакетик. Пока Разумовский раскатывал презерватив по члену, Юля тщетно пыталась отрешиться от происходящего, равнодушно раглядывая полотно Боттичелли. На какую-то секунду ей показалось, что она почти смогла представить Игоря на месте Разумовского, но затем тот развёл её ноги, приставляя головку члена ко входу, и видение развеялось рыжим дымом. Юля инстинктивно скрестила лодыжки на узкой спине Сергея, прижимаясь ближе, и закрыла глаза, чтобы не видеть довольного лица Разумовского, когда тот единым слитным толчком вошёл по самое основание. Откуда-то сверху раздался приглушённый стон и Пчелкина закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Она уже не помнила, когда последний раз была с мужчиной, а Сергей начал двигаться спустя всего пару секунд, не давая ей в полной мере привыкнуть к ощущению наполненности, болезненно растягивая узкие стенки влагалища. Юле казалось, что он был везде; тонкие руки шарили по телу, грубо сжимая грудь, сухие губы нашли её собственные, а движения бёдрами приобрели размеренный ритм. И она бы соврала, сказав, что не получала от этого извращенного удовольствия на грани мазохизма. — Быстрее, — непроизвольно сорвалось с её губ и Юля была готова вырвать себе язык за эту секундную слабость. А Разумовский будто только того и ждал. Закинув стройные ноги себе на плечи, чтобы изменить угол проникновения, он опустил большой палец на её клитор, лаская в такт толчкам. Не в силах сдерживаться, Пчелкина вцепилась зубами в его плечо, наверняка оставляя отметины, но сейчас ей было уже совершенно плевать. «Я не занимаюсь с ним любовью, мы просто трахаемся» раз за разом напоминала она самой себе, но с каждым резким толчком мыслей в голове становилось всё меньше. — Кричи моё имя, — хриплый шёпот раздался над самым ухом, — когда будешь… кричи его. Юля уже была на пределе и если бы не руки Разумовского, удерживающие её на месте, она наверняка сползла бы на пол. Предоргазменные судороги скрутили нижнюю часть живота и из последних сил Пчелкина тихо простонала на выдохе: — Сергей...Серёжа! В сознании стало блаженно пусто и она словно со стороны наблюдала, как кривится в удовольствии лицо Разумовского и он, громко выматерившись, кончает. Очевидно, Сергей и сам сейчас с трудом держался на ногах, потому что, едва успев выйти из неё и стащить презерватив, он опустился на стол рядом с ней. Завязав резинку и бросив её в стоящее рядом мусорное ведро, Разумовский потянулся в ящик стола за пачкой сигарет и зажигалкой. Полностью опустошенная эмоционально и физически Юля лишь равнодушно подумала, что от дыма, должно быть, сработает пожарная сигнализация. — Будешь? — прикурив сразу две сигареты, Сергей протянул ей одну, — привык курить после хорошего секса, что уж поделать, — пояснил он, когда Юля сделала глубокую затяжку. Сигареты, должно быть, тоже были чертовски дорогими, но ей было наплевать. Она лишь благодарно кивнула Разумовскому, взглядом ищя на полу свою одежду. — Я могу идти? Дай бумажку какую-нибудь с ручкой, номер свой запишу. Если что, звони, — она усмехнулась, выпуская дым в высокий потолок. И всё-таки, это было не так уж плохо, она даже смогла достичь оргазма, что с ней редко случалось. Да, секс Юле определенно понравился, хоть к самому Разумовскому она уж точно не питала тёплых чувств. — До скорой встречи, Чумной Доктор, — наспех натянув куртку с брюками на голое тело, Пчелкина на прощание помахала Сергею рукой. — Марго, разблокируй двери, — кинул тот в пустоту и дверь кабинета послушно распахнулась. План сработал идеально.