***
Да, Шуи злодей. Во-первых, быть злодеем, да еще и таким супер, как он, — весело. Он обожает, когда все сначала замирает, а потом бум, бах, а затем ух, а после тыдыщ и крики. И глаза всей страны (а в последнее время и мира) прикованы к нему. Не к отцу, который каждый раз, когда его спрашивают «а вы в курсе, что натворил ваш сын?», вежливо напоминает, что по всем документам Шуи не его сын, спасибо большое, следующий вопрос. А именно к нему. Иногда, конечно, рядом мелькают другие фигуры, люди, без которых многие его планы сложно было бы воплотить в жизнь. Но Шуи без труда затмевает их всех. Во-вторых, ему нравится жить как вздумается. Прелесть злодейского бытия в том, что если ты не хочешь взрывать завод — ты не взрываешь завод. Ты хочешь взорвать церковь, которая будит тебя в одиннадцать утра перезвоном колоколов, — ты взрываешь церковь вместе со всеми ста колоколами. Герои так не могут, они обязаны отзываться на каждый вопль, визг и писк о помощи. Это у них заложено даже не на духовном, а на бюрократическом уровне. Комплекс героя? Пф-ф-ф. Контракт героя. Ну и в-третьих. Это легко. По крайней мере, для Шуи. Он с потрясающей, даже вызывающей подозрение легкостью, вписался в ряды врагов всех стран и народов. То, что у многих вызывает отторжение, для него представляет живейший интерес. Эксперименты над животными? А давайте. Пытать людей? Всегда за. Ставить заранее невыполнимые условия, чтобы потом наблюдать за тем, как люди из кожи вон лезут их выполнить и предсказуемо не справляются? Шуи может заниматься этим вечность. Его злодейская жизнь проста, понятна и увлекательна. Пока на горизонте не начинает маячить Гао Шидэ. Шидэ, который вроде бы герой, но не стесняется всадить пулю в лоб грабителя еще до того, как тот совершит преступление. Или опуститься до пыток захваченного в плен маньяка, ставя перед его сообщницей (и к тому же сестрой) ультиматум — либо она отпускает схваченных им жертв, либо он возвращает ей брата по частям. Шуи приходит в восторг, когда видит через камеры наблюдения, как Шидэ молниеносно, не колеблясь, принимает решение пожертвовать десятью людьми, чтобы спасти сотни. Грязно-серая мораль Шидэ, пса на поводке у правительства, связанного контрактом по ногам, но не по рукам, заставляет Шуи искать с ним встречи. Он практически уверен, что стоит поманить пальчиком, как Шидэ на коленях приползет к нему. Пальчик не помогает. Как и рука. Как и призывное подмигивание, откидывание волос со лба, усмешка на пухлых губах, вызывающе распахнутый ворот рубашки, недвусмысленные жесты и позы, тонкие намеки и толстые, не в бровь, а в глаз, предложения. Шидэ оказывается непробиваем, неуязвим для чар Шуи, и тот постепенно теряет самообладание. В какой-то момент, стоя на развалинах свежеподорванного банка, Шуи кричит вслед удаляющемуся Шидэ: «Да какого черта тебе нужно, тварь?». Постановка вопроса вышла не очень изящной, но ему настолько насрать на все, кроме того, что он в очередной раз видит спину Шидэ. — Стань лучше, — бросает тот через плечо, не потрудившись обернуться. Шуи отшатывается, словно ему отвесили оплеуху, и на секунду теряет равновесие. Несколько кирпичей уходят у него из-под ног. Где-то сбоку мелькают вспышки камер, значит, заголовки завтрашних газет будут просто и-зу-ми-тель-ны-ми для его недоброжелателей. Но все, о чем Шуи сейчас может думать, так это о том, что Шидэ не считает его лучшим злодеем. И от этого между ребер обжигающими бутонами распускается яростная боль и желание доказать, что Шидэ неправ. Шуи уже лучший. Он ему покажет. Вот-вот.***
Стопорится он, правда, еще на моменте, когда нужно понять, что имелось в виду. Как это — быть лучшим злодеем? Ты должен убить больше всех? Извращеннее всех? Разрушать не города, а страны? Доводить экономики наций до краха щелчком мышки? У тебя должны быть последователи? Культ? Тебя должны увековечить? За твою голову должна быть самая высокая награда? Ты должен первым обзавестись штаб-квартирой в космосе? Что делает человека лучшим злодеем? Или, может, загвоздка в том, что Шуи человек, и чтобы стать лучше ему нужно перестать им быть? Генная инженерия? Пересадка сознания? Клонирование путем модификации? Возможно, Шидэ так намекал, что у Шуи лицо не очень? Или фигура? Пластическая хирургия? Или хватит только спортзала, больше здорового питания и йоги по утрам? Если ухитриться, то он сможет втиснуть фитнес между поднятием восстания в африканской республике и планированием захвата заложников в Роттердаме. — Мне кажется, ты его не так понял, — задумчиво кусая губы, осторожно произносит Чжэньвэнь. — В смысле? — Шуи так резко оборачивается к нему, что врезается в угол стола и охает, сгибаясь пополам от боли. — Ну, — Чжэньвэнь на всякий случай подтягивает лежащий неподалеку кинжал поближе, и Шуи ценит искреннее проявление полного недоверия к себе со стороны друга. — Он просто сказал «стань лучше», так? И не уточнял, что ты должен стать круче, или красивее, или еще что-то. Просто лучше, да? — К чему ты клонишь? — Что, если он именно это и имел в виду? Чтобы ты стал лучше? Шестеренки в голове Шуи крутятся быстро, быстрее, чем у кого-либо в этом богом забытом шато на берегу Сены, но даже ему приходится потратить несколько секунд, чтобы понять, на что Чжэньвэнь намекает. — Нет, — произносит он с уверенностью, которой на самом деле не чувствует. — Я знаю Шидэ. Я видел его. Этот засранец посылал людей на смерть не задумываясь. Чжэньвэнь молчит. — Это даже не в его стиле. Шидэ никогда не пытался никого к себе переманить, у него со многими злодеями разговор короткий — пуля в лоб и до свиданья. Чжэньвэнь все еще молчит. — Да из меня герой, как из Бинвэя балерина! — Возможно, он не хочет, чтобы ты становился героем. Может, ему просто нужно, чтобы ты перестал убивать людей за то, что принесенный курьером бургер оказался остывшим или в кинотеатре на экране был битый пиксель. — П-ф-ф, — фыркает Шуи, отмахиваясь. — Нет, Шидэ точно не это имел в виду. Найди мне лучше ближайший спортзал с нормальный тренером, и чтобы там не воняло потными мужиками. — Эм, Шуи, — кинжал в руках Чжэньвэня блестит в лучах французского солнца. — Мы посреди нигде в полуразрушенном шато планируем свергнуть правительство Франции. — Ну тогда найди спортзал с вертолетной площадкой, — произносит Шуи не терпящим возражений тоном и гордо выходит из зала через дыру в стене.***
Проблема в том, что Шидэ думает, что Шуи может стать лучше. Нет, не так. Он надеется. Всеми фибрами души жаждет, чтобы Шуи исправился и перестал быть самым зверским злодеем в истории и весь этот кошмар наконец-то закончился.***
Все началось настолько давно, что детали уже стерлись из памяти, но главное Шидэ помнит. Ему десять, он плачет над сломанной машинкой, пока Шуи пинает в живот свернувшегося калачиком пацана старше них на два года. В тот день Шидэ впервые в жизни кто-то защитил. И тогда же он увидел, что такое жестокость, граничащая с безнаказанностью. Он просил Шуи остановиться, боясь, что его новый друг попадет в неприятности и его отругают, но тот только усмехнулся, достал телефон из кармана светло-бежевых шорт, и уже через пару минут будто из ниоткуда появились двое высоких мужчин в одинаковых черных костюмах. Их дружба длится всего лишь день — поздно вечером родителям Шидэ звонят, и приятный женский голос ставит им условие: или они переезжают прямо сейчас в другой город, где их уже ждет новый дом и должность с зарплатой в два раза выше прежней, или они крупно пожалеют. Его родители — умные люди, воспитывающие в нем понятия о чести и достоинстве, морали, о том, что хорошо и плохо. Он их любит, и они любят его. Конечно же их семья переезжает. Но Шидэ не забывает своего мимолетного друга и не стирает из памяти его имя. Как и фамилию, ведь она то и дело мелькает в новостях. Сначала в связке с отцом Шуи. А затем, постепенно, год за годом все больше в репортажах про сына. Шидэ никогда не видел себя героем. Он сильный, но не сверх, умный, но не слишком. Ему присущи и другие качества, необходимые для надежды на спасение всего мира: ответственность, решительность, быстрая реакция и достаточное чувство справедливости, чтобы не пройти мимо человека в беде. Но у Шидэ нет запала. Пока его отец не погибает, став одной из шести сотен жертв, попавших под перекрестный огонь двух злодеев, жаждущих показать один другому, кто здесь самый сильный. Шидэ стыдно за то, какое облегчение он испытал, узнав, что Шуи был ни при чем — он тогда занимался угоном мексиканского нефтяного танкера, чтобы подорвать его у берегов Флориды. Конечно же Шидэ подает заявку на отбор в группу. Проходит собеседование. Осмотр. Еще одно собеседование, еще один осмотр — кажется, на его теле не остается ни кусочка кожи, который бы не рассмотрели под микроскопом. Очередное собеседование. Одобренная заявка, два года обучения, собеседование, осмотр. Все сливается в бесконечную череду монотонных действий, тренировок, зазубренных инструкций и отработанных сценариев. Захват заложников, пожар, ограбление, подрыв в воздухе, подрыв на земле, захват заложников под водой, взрыв на атомной станции, взрыв на гидроэлектростанции, захват президента, захват короля, захват королевы. Во всей этой какофонии звуков, людей и событий яркими пятнами выделяются только звонки домой матери (она переезжает в Штаты, снова выходит замуж, рожает ребенка, Шидэ не обижается, нет) и Шуи на экране телевизора. Каждое новое начальство говорит, что у него лицо психопата, цели номер один. Шидэ всем им мысленно отвечает, что у того симпатичные ямочки. Конец его обучения и разорванный круг ознаменовывает очередное собеседование. В маленькой комнатке собираются шесть человек. Усаживаются за длинным столом, на котором только узнаваемые папки с его досье и шесть бутылок воды. Разговор будет долгим. Для вежливых и коротких бесед обычно подают кофе. Шидэ знает по опыту. Его садят напротив них на стуле. Свет потолочной лампы, расположенной будто перед ним, освещает его так, что почти не остается места для теней. Шидэ открыт и беспомощен под пронизывающими взглядами, сканирующими его с жадностью рентгена. — Мистер Гао, — начинает один из них обманчиво мягким тоном, — вы знакомы с мистером Чжоу Шуи? — Да, — отвечает он. Врать бессмысленно — они задают один и тот же вопрос каждый раз, словно не знают или забывают ответ. — Мы виделись один раз, он избил парня, сломавшего мою игрушку, затем приказал своим охранникам его куда-то увезти. Вечером с моими родителями связалась представительница его отца. Мы уехали из города. Больше я его не видел. Комиссия остается довольна его монотонным ответом, который не меняется из года в год. — Мистер Гао, — осторожно начинает другой мужчина явно за пятьдесят, — мы просмотрели ваше дело и вынуждены признать, что давно уже не видели таких впечатляющих результатов. Вы достигли значительного прогресса, закончив все курсы с отличием, и стоит отметить… Шидэ настораживается, пока не понимая, куда клонит этот престарелый политикан в шкуре увешанного медалями генерала. — Учитывая ваш предыдущий опыт общения с Чжоу Шуи, вы как никто подходите для нашей операции. Черт. — Мы долго наблюдали за вами и вашими успехами и думаем, что вы подходите нам по всем параметрам. Естественно, в целях безопасности мы не сможем раскрыть все детали до того, как получим ваше согласие. Черт-черт-черт. — Но мы уверены, что именно с вашей помощью сможем устранить угрозу в его лице. Шидэ хочет выстрелить им всем в лицо, одному за другим, чтобы шесть аккуратных дырок в сморщенных лбах и разводы мозгов на стенке сзади. Он хочет вскочить с места, громко опрокинув стул, крикнуть, что не будет, не станет, не посмеет. Что плевать, что Шуи злодей, он был первым, кто защитил Шидэ, первым, кому было не все равно. Родители учили его понятиям добра и чести, справедливости и гордости, но мир учил Шидэ, что если подставить вторую щеку, то тебя изобьют до смерти, и что силу можно побороть только силой. Видимо, что-то мелькает на его лице, потому что председатель замолкает. И внезапно Шидэ становится не по себе. Потому что все шестеро сидящих перед ним высокопоставленных чинов начинают улыбаться. — Как мы и предполагали, — тянет доселе молчавшая женщина с короткой стрижкой и слишком молодыми для такого старого лица глазами, — вы, мистер Гао, идеальный кандидат.***
Конечно же Шидэ подписывает контракт. Десятки, если не сотни страниц мелкого текста, в которые он, наверное, должен был вчитаться. Но какой в этом смысл, если ответ остался бы неизменным — Шидэ все равно принял бы предложение. Иначе от него не отстали бы. Нашли бы, на что (или кого) надавить, чтобы он согласился на любые условия. К тому же в глубине души Шидэ боится, что, если этот вариант не сработает, все эти мужчины и женщины в броне из офисных костюмов и чувства собственной важности придумают что-то похуже. С них станется запустить атомную боеголовку на город, если им покажется, что они смогут убить Шуи. Потому что, возможно, при всей своей жестокости и спонтанности, на его счету не так много жертв, но он гениальный стратег и без него даже самым отъявленным мерзавцам будет сложно долго оставаться безнаказанными. Шидэ не может, не хочет даже думать о том, что Шуи умрет. Поэтому его подпись красуется на каждой чертовой странице. Поэтому он сидит, напиваясь в баре своего двоюродного брата, наслаждаясь последними днями свободы. — Мне кажется, я что-то не так понял, поэтому дай-ка я перефразирую, — Шоуи протирает стаканы с таким невпечатленным видом, будто Шидэ ему только что рассказал байку с офисной работы: — ты будешь притворяться супергероем с «серой моралью», чтобы «заинтересовать» этого твоего Шуи, сблизиться с ним и «отвлечь» от злодейских штук? — Можно и так сказать, — кивает Шидэ, покачивая полупустой стакан в руке. — Если этот план одобрило правительство, я не удивлен, что мы в такой заднице, — хмыкает Шоуи. На этом их разговор останавливается (и Шидэ бесконечно за это благодарен, ему кажется, что у него нет сил на то, чтобы просто дышать, не то что думать о принятых им решениях), но не прекращается. Шидэ не знает, к кому еще он может прийти и сказать «сегодня я убил человека» и получить в ответ сочувствующий взгляд и хорошую порцию виски со льдом. Поначалу он рассказывает Шоуи все в мельчайших деталях, спотыкаясь о слова, словно пытаясь избавиться от них как можно быстрее, будто стоит кому-то это услышать, и все его (зло)деяния станут их проблемой. Иногда Шидэ действительно легче, он дышит свободнее, ему уже не кажется, что мир и он сам катятся к чертям и что это был самый провальный план в истории человечества. Постепенно его рассказы меняются. Из них исчезает болезненное сожаление, дорожки от слез высыхают, а там, где раньше горло стискивало железной хваткой и не хватало воздуха, он почти буднично пересказывает все, что ему пришлось сделать, все, через что он проходит раз за разом, только чтобы чертов Шуи обратил на него внимание. Шоуи молчит о том, что, наверное, начальство Шидэ хочет, чтобы он винил во всем Шуи и ненавидел его. Также он молчит и о том, что получается ровно наоборот — Шидэ все больше ненавидит начальство и все отчаяннее ищет встречи с Шуи. План недоумков в офисных костюмах и дешевых медалях трещит по швам, и Шоуи не собирается и пальцем пошевелить, чтобы как-то это исправить.***
Шидэ думал, что справится за год или два. Его начальство ставило на три с оглядкой на параноидальное недоверие Шуи ко всему и всем. И те, и другие оказываются неправы. Идет пятый год, а Шидэ, кажется, все так же далек от навязанной ему цели. Или же он давно ее достиг, просто не заметил, затерявшись в насмешливом взгляде. — Ты мне нужен, — коротко бросает Шидэ в трубку, выйдя из зала для собраний. Ему кажется, что за ним пристально следят как минимум две пары глаз, но он боится оказаться правым. Меньше всего на свете Шидэ хочет убивать тех, с кем сражается бок о бок, спасая человеческие жизни (хоть чьи-то). — Да-а-а? — голос на том конце обещает ему райские муки, и Шидэ привычным усилием воли подавляет дрожь. — Да. Наша встреча может быть под угрозой. Один из твоих друзей слишком настойчиво просит моей помощи, я не знаю, как ему отказать повежливее. Шуи на лету схватывает о чем он и хмыкает в трубку. — Не волнуйся. Я поговорю с ним. Шидэ благодарно мычит и отключается, боясь добавить что-то не то. Что-то опасное, уличающее его, ставящее под угрозу жизнь не только Шидэ и его семьи, но и Шуи. Я скучаю по тебе. Давай хоть раз встретимся просто так, а не чтобы кого-то убить. Пожалуйста, спаси меня. Шуи, я тебя… Последнее предложение Шидэ не разрешает себе закончить даже мысленно.***
Если у кого-то и возникают вопросы, куда пропал один из ближайших соратников Шуи сразу после того, как во всеуслышание объявил, что у него есть «компромат» на Шидэ, — никто их не задает.***
Изначально не было никакого плана. Точнее, он был, но Шидэ почти сразу же отправил его в мусорную корзину. Заготовленные фразы, постановочные сцены, слезовыдавливающие монологи. Такое ощущение, что они абсолютно не знают Шуи. Шидэ не общался с ним несколько лет, видел только в выпусках новостей, и то понимает, что таким его не заинтересуешь. Первое время он просто мелькает у него перед глазами, выбирая самые отчаянные и сложные миссии, приучая Шуи к мысли о том, что Шидэ будет там, где интересно. Постепенно, словно нехотя, он «начинает» обращать на злодея внимание — достаточно, чтобы было заметно, но не так много, как хотелось бы Шуи. Затем Шидэ, уставший и злой, в очередной раз принявший решение, от которого все внутри сворачивает от отвращения, кидает ту самую фразу про будь лучше. Не думая, даже не представляя, что породит брошенное впопыхах зерно. К чему приведет.***
— Шидэ, — Шуи растягивает губы в сладкой улыбке. Сегодня на нем костюм-тройка — Шидэ ненавидит, когда он меняет свои свитера и растянутые футболки на жилетки и приталенные пиджаки. Промолчав, чтобы не выдал голос, Шидэ проходит вглубь помещения, намеренно не всматриваясь в мониторы, разбросанные на всех плоских поверхностях распечатки и документы. Он не знает, то ли Шуи ему настолько не доверяет, что пытается подловить, то ли доверяет так, что уже ничего не скрывает, то ли ему просто все равно. Шидэ не знает, не хочет знать, не хочет ничего вообще, он устал, так бесконечно, безумно устал, он выпотрошен изнутри, но если Шуи это увидит, то что тогда? Он не знает, никто не знает, а что если… Он падает на ближайший стул как подкошенный. И с замершим сердцем ждет удара. Язвительного комментария, словесного выпада, чего угодно. Вместо этого перед ним оказывается протянутая рука с зажатым между тонкими пальцами стаканом. Виски со льдом. Шидэ невольно улыбается, принимая подношение, и откидывается на спинку стула. — Прости, — бормочет он, пытаясь принять серьезное выражение, хотя от этого простого жеста толстая корка льда внутри трескается, как яичная скорлупа. — Ты хотел меня видеть. Наверное, это что-то важное. Шуи улыбается самой лисьей улыбкой из всех возможных и усаживается на стол напротив Шидэ, закидывая ногу на ногу. — Мне нужно избавиться от кое-кого в правительстве, его наркобизнес мешает моим планам в Мексике. Есть минутка на то, чтобы вместе пересмотреть планы? Охота навести суеты, но боюсь, что плохо знаю, кто в тот день будет на дежурстве в столице. Шидэ не говорит, что все выглядит как предлог увидеться с ним. Потому что с одной стороны это именно то, что ему нужно. С другой — он не хочет этого, только не так. А ведь Шидэ практически добился того, чего так жаждало правительство — приручил Шуи. Научил его не начинать геноциды из-за слишком сладкого капучино, выдрессировал так, что стоило упомянуть, что кто-то из «злодеев» его беспокоил, как Шуи тут же принимал меры — без лишних слов и проволочек. Едва ли не все заметили, что тот стал спокойнее, сдержаннее. Начальство Шидэ уже готово выдать ему медаль за то, насколько снизился процент смертности по всей стране с тех пор, как внимание Шуи сфокусировалось на нем. Но это абсолютно не помогает Шидэ бороться с кошмарами, в которых он тонет в реках крови сотен людей, которых погубил, чтобы жизни тысяч висели на тонком волоске заинтересованности Шуи в нем. — Стань лучше, — кинул тогда Шидэ. «Иначе я не выдержу и сломаюсь», — осталось невысказанным грузом.***
Шидэ знает, что рано или поздно всему приходит конец. Он этого чуть ли не ждет. Иногда кажется, что он живет только ради момента, когда холодное дуло пистолета упрется ему в висок и Шуи в своем дотошно небрежном костюме презрительно попрощается с ним. Но, видимо, у судьбы еще есть на него планы. Шидэ проводит под завалами девять часов. Супергерои — это не только про борьбу с психопатами и маньяками, это и попытки остановить или хотя бы уберечь как можно больше людей от катастроф. Например, землетрясений. Шидэ очень надеется, что те две девочки, которых он успел толкнуть в руки Чженьсюаня, выжили. Наверное, это счастье, что он, пролетев несколько этажей, когда плита под ним раскололась надвое, ничего себе не сломал. Впрочем, Шидэ не уверен, что ему настолько важно, умрет он целым и невредимым или же раненым. Его находят на исходе девятого часа, когда кажется, что еще вот-вот и дышать будет абсолютно нечем. Все тело болит и ломит, и не иначе как в предсмертном бреду ему слышится взволнованный голос Шуи. В себя Шидэ приходит уже не зажатым между бетонными плитами, а свободно лежащим на мягком матрасе в просторной и светлой комнате. — Идиот, — произносит Шуи, как только видит, что он пришел в себя. — Ты знаешь, как ты меня достал? Нет, ты себе даже представить не можешь! Почему ты вечно должен впутываться во что-то смертельное? Тебе что, острых ощущений не хватает? Так я их тебе могу устроить, хоть каждый день. Только без риска для жизни! Шидэ слабо улыбается, лениво моргая. Злой Шуи такой милый. — Ты меня слушаешь вообще? — выкрикивает тот, метнувшись к кровати. От резкого движения одна прядка выскальзывает из уложенной прически и падает ему на глаза. — Такой красивый, — едва шевеля губами, шепчет Шидэ. Но Шуи все равно слышит, это видно по его чуть расширенным зрачкам и тому, как он бесцеремонно хватает Шидэ за запястье, склоняясь над ним и судорожно выискивая что-то во взгляде. — Кто? — чуть ли не шипит он. — Этот твои Шоуи? На секунду Шидэ не понимает, в какой момент разговор перешел на Шоуи. Но постепенно до него доходит, что Шуи наверняка за ним следил. И видел, как часто Шидэ заходит в тот бар, как долго там засиживается, как чаще, чем было бы прилично, выходит оттуда, буквально цепляясь за руку Шоуи, а тот ведет его к своей машине, придерживая за талию. Объяснять все тонкости слишком долго и откровенно лень. Намного быстрее перехватить руку не ожидающего подвоха Шуи и дернуть, заставив навалиться на него. Теперь, когда их лица в считанных сантиметрах друг от друга, Шидэ может различить каждую крапинку в темно-карих глазах Шуи. Как же легко в них затеряться. — Ты. Это всегда был ты. Шуи удивленно приоткрывает рот — только сейчас Шидэ замечает, какие искусанные у него губы. Их улыбки одинаково робкие и неуверенные. На долю секунды кажется, что они одни в этом мире. Беззаботные. Влюбленные.***
У того, что между ними происходит, нет ни ярлыка, ни названия. Они не встречаются, но готовы отдать друг за друга жизнь. Ни Шидэ, ни Шуи не признавались в любви, но пальцев на руках уже не хватит сосчитать, сколько раз один убивал за другого. У них не может быть никакого совместного будущего, но одна мысль о Шуи с утра делает грядущий день Шидэ терпимым. Это очень опасно и (не)ожиданно, и Шидэ внезапно осознает, что он в шаге от цели своего контракта. Шуи вот-вот будет во всем повиноваться ему, он уже так делает, только теперь у Шидэ еще больше рычагов давления, больше власти. Шидэ не хочет этого, но не знает, как остановиться. Он почти дорвался до свободы и возможности перестать играть роль, которую так ненавидит (играть ли? ненавидит? кто заставляет его лететь на другой конец мира, чтобы под прикрытием ночи убить кого-то, пускай и заслуживающего смерти?). Но что будет с ним дальше? Годы психотерапии, тихая скучная жизнь где-то в глуши, потому что с его списком врагов ему заказан вход в городок с населением больше ста тысяч? И это если он будет жив. Потому что никто не сможет гарантировать ему безопасность, узнай Шуи о том, как и почему именно Шидэ появился в его жизни. — Ты же понимаешь, что рано или поздно он узнает, — мягко, насколько он вообще может, уточняет Шоуи, протирая бокалы. — Конечно, — на губах Шидэ играет горькая усмешка, но в голосе не слышится ни капли сожаления. Вряд ли он сможет спокойно жить, если позволит себе хоть на секунду усомниться в принятых решениях. — И тогда он пристрелит тебя не задумываясь. И то если будет милосерден. А может и не быть. И тогда ты будешь мучиться и страдать. Кто знает, может, он уже в курсе. И вся эта ваша «любовь» — его злодейский план. — Может, — покладисто соглашается Шидэ, ничуть не обижаясь, что у Шоуи и в мыслях нет пощадить его и перестать раз за разом давить на больное. На то, что Шуи, возможно, только очень хорошо играет роль влюбленного. — И? — Шоуи отрывает взгляд от портсигара и встречается с глазами Шидэ, в которых плещется молчаливая обреченность. — Либо его смерть, либо твое счастье? Шидэ задумывается над вопросом. Он точно единственный, кто стоит между подписанным приказом на ликвидацию и Шуи. Только благодаря Шидэ и его настойчивому «я могу контролировать его, а он — всех остальных злодеев. Без Шуи они будут глупее, но и сдерживать их будет сложнее» Шуи все еще жив. И пока что этот довод работает. Но что случится, когда Шидэ расскажет обо всем? Не то чтобы он не знает, что стоит на кону помимо всего человечества: его жизнь, здоровье матери и сводного брата, отчима, которого он едва знает, всех дальних родственников. Вопрос только в том, чья рука нанесет удар. Будет ли это правительство, мстящее за невыполненный приказ и скомпрометированную миссию, или же Шуи, отыгрывающийся за ложь и предательство? Ответа на этот вопрос у Шидэ нет. Зато он точно знает, как поступит дальше.***
Четыре месяца. Ровно столько Шидэ позволяет себе жить в иллюзии, словно у него все под контролем. Будто его жизнь это не танец на остриях нескольких ножей, где ему приходится перепрыгивать с лезвия на лезвие, отчаянно пытаясь сохранить баланс. Он кого-то спасает, кем-то жертвует, уговаривает Шуи не развязывать войну с корейской мафией, настаивает на том, что правительство не имеет права нанести ракетный удар по предполагаемому убежищу Шуи (и не надо никому знать, что оно совсем не предполагаемое). И одновременно прячет всю свою семью. Под предлогом того, что ему нужно подобраться к Шуи как можно ближе, а значит, поделиться сведениями о родных. Шидэ перевозит всех на другой конец страны, используя программу защиты свидетелей на всю катушку. Он даже думает то же самое провернуть с Шоуи, но тот смотрит на него красноречивым взглядом человека, который не понимает, что такое человеческие эмоции, в частности, страх. Подготовившись, он дает себе еще несколько дней на то, чтобы насладиться сложной простотой их с Шуи недоотношений — кофе по утрам в разных точках планеты, почти шутливые угрозы убить друг друга, если ответ на скинутую смешную картинку не придет в течение нескольких минут, брошенные мимоходом признания в любви, зашифрованные в «не убей себя об камень, когда полезешь спасать людей из-под завалов» и «не слови пулю в спину, пока будешь обводить вокруг пальца своих подельников». Иногда, в редкие минуты тишины, Шидэ кажется, что он смог бы прожить так всю жизнь. А затем ему снова приходится давать добро на штурм казино, когда там внутри еще находятся заложники, и он понимает, что не выдерживает. На плечах Шидэ груз из сотен, если не тысяч, душ, а в ушах всегда стоят их предсмертные крики. Он устал. Смерть от руки Шуи кажется долгожданным искуплением. А если за ним придет уже бывшее начальство, что ж, тогда он надеется, что тем самым сможет искупить хотя бы малую долю своих грехов. — Я хочу, чтобы ты услышал это от меня, — говорит Шидэ, появившись на пороге квартиры Шуи без предупреждения. Дверь за ним закрывается с оглушительно тихим щелчком.***
Конечно же, Шуи бросает в него кинжал. Шидэ искренне ожидал схлопотать пулю, но это не мешает ему машинально перекатиться в бок и скользнуть по комнате натренированным взглядом, выискивая укрытие. И только спустя несколько секунд Шидэ полностью осознает, что ему нет смысла убегать от неминуемого в закрытом помещении в доме… врага? — Надеюсь, оно того стоило, — тянет Шуи ледяным тоном, от которого у Шидэ мурашки по спине. Ему не впервой слышать такие интонации, но он ни разу не был тем, кому они предназначались. Шидэ хотел бы ответить. Зло, колко, ёмко, вместить всю боль и грязь последних пяти лет в несколько предложений, коротких, хлестких, чтобы каждая фраза, как пощечина. Возможно, ему было бы хоть немного легче, знай он, что Шуи понимает, что именно пришлось пережить Шидэ, чтобы оказаться здесь. Но он прекрасно осознает, что в лучшем случае Шуи подумает, что Шидэ ищет отговорки. Или пытается вызвать жалость и сострадание. Или хуже того — лжет. Поэтому Шидэ молчит, глядя на Шуи снизу вверх. Тот сегодня в бордовом костюме — пиджак небрежно откинут на спинку накрытого чехлом дивана, жилет застегнут на все три пуговицы, а рукава кремовой рубашки закатаны до локтей. От его вида перехватывает дыхание, и, не сжимай Шуи сейчас рукоять второго кинжала, Шидэ не раздумывая метнулся бы к нему, схватил за плечи и, прижав к выбеленной стене, целовал бы, пока хватало бы воздуха. Шидэ старается не думать о том, с чего Шуи в прошлом месяце купил дом с двумя спальнями и затеял ремонт, перекрашивая и обставляя его по вкусу Шидэ. — Отвечай! — кричит Шуи, угрожающе направив на него острие ножа. Оно едва заметно подрагивает. — Да, — в конце концов бормочет Шидэ, прекрасно понимая, что выносит себе тем самым смертный приговор. Он только надеется, что Шуи не будет жалеть о каждом проведенном рядом с ним моменте и умудрится сохранить хоть какие-то теплые воспоминания. — Я рад, что ты повеселился, — горькая усмешка кривит губы Шуи до неузнаваемости. — Как и все те, кто наблюдал за этим фарсом. Мой отец был в их числе? Не удивлюсь, если да. Как он мог пропустить, как из его позорящего род отпрыска делают посмешище. — Шуи! — невольно вырывается у Шидэ, потому что он может выдержать какие угодно муки, лишь бы не видеть и не слышать, как Шуи винит в произошедшем себя. — Злись на меня, пожалуйста, злись на меня, а не на себя. — С чего бы? — на перекошенное лицо Шуи набегает тень. — Разве ты этим не наслаждаешься? Переиграл меня, как какого-то простофилю. В довесок к медали за отвагу тебе еще и Оскар дадут, да? Шидэ прикусывает язык, чтобы не сболтнуть лишнего (он не понимает, как себя вести и что делать, почему, Шуи, почему ты молниеносно пришел к выводу, что все это было игрой и фарсом?). — Если я выйду отсюда, то вряд ли доберусь до дома живым, — Шидэ устало усаживается на пол, прислонившись спиной к стене. Шуи продолжает настороженно за ним наблюдать, но хотя бы опускает нож. — Меня это должно волновать? — Нет. Я надеюсь, что нет, — Шидэ слабо улыбается, наслаждаясь видом своего Шуи. Пускай говорят, что перед смертью не надышишься, он собирается впитать в себя каждую черточку его лица. — Почему? Объясни, почему? — Я… — Шидэ сглатывает, честно не зная, что ответить. Несколько лет, едва ли не половину своей жизни он просыпался и засыпал с мыслью о Шуи. Сначала туда примешивалась благодарность, потом утрата, затем любопытство. Оттуда оно перетекло в надежду, а за ней последовали тоска, жажда, еще сильнее вспыхнувшая надежда. И только сейчас он понимает, что все это были не отдельные эмоции, а лишь разные грани одного и того же чувства. — Я любил тебя с того самого дня, когда ты защитил меня. Сжимал в руках половинки игрушки и не понимал, что уже попал. Сначала Шуи не понимает. Это заметно по его лицу — подозрительное удивление, смешанное с заинтересованностью. А затем в его глазах мелькает узнавание. И Шидэ словно возвращается домой. Насколько одинок он был тогда, раз столько лет боли и крови спустя Шуи остается для него той самой константой? — Я думал о том, куда ты мог деться, — тихо произносит Шуи, но по его голосу понятно, что если он и ломал голову над этой загадкой, то недолго. И это нормально. Шидэ прекрасно понимает. Та нескладная версия его вряд ли смогла бы оставить заметный след в жизни слишком яркого для этого мира Шуи. — Ты знаешь ответ. — Отец, — Шуи кривит губы и наконец откидывает нож на диван. Делает шаг вперед. Два назад. Подходит к окну, зачем-то выглядывая сквозь задернутые шторы. Почти задумчиво перекладывает папку с бумагами со стола на все тот же диван. Он мечется, как тигр в клетке, пока, устав, не оборачивается к Шидэ: — что из этого было реальным? Задумавшись, Шидэ откидывает голову назад, уставившись пустым взглядом в потолок. Он частенько об этом размышлял, когда пытался четко разграничить Шидэ-супергероя и Шидэ-обычного-парня, еще веря в то, что все скоро закончится и он сможет вернуться к нормальной жизни. Но чем дольше ему приходилось принимать решения и видеть последствия, чем чаще его палец нажимал на курок или ладонь сжимала рукоять, тем отчетливее Шидэ понимал, что грани нет. Что все те генералы с заплывшими глазками и советницы с острыми шпильками на протяжении всего его обучения видели то, что Шидэ не замечал, намеренно или нет. Он не был ничем обязан Шуи, его смерть, как и всех других людей, «сопутствующих потерь», была бы не на его руках. Шидэ не обязан был бросаться грудью на амбразуры, никто не держал у его головы пистолет каждый раз, когда приходилось принимать решение. Это все был Шидэ. Разные грани одного и того же человека. Он убивал, потому что мог и хотел. И спасал по той же причине. Он хотел оказаться рядом с Шуи — и добился этого. И плевать ему было на то, какие пришлось применять методы. — Все, — шепчет Шидэ едва слышно, чувствуя, как с плеч падает гора, разбиваясь у него под ногами на острые камни, режущие до крови. А затем повторяет уже громче: — все было реальным. Я не лгал тебе, никогда. И не игрался. Можешь думать что хочешь, да хоть убей меня прямо здесь и сейчас. Честно, это будет куда предпочтительнее того, что мне устроят, если я отсюда выйду. Шуи молча стоит, сверля Шидэ взглядом. Наверное, ищет в чем подвох. А затем, едва ли не буднично вздохнув, подхватывает кинжал и направляется к Шидэ. Тот с трудом подавляет желание машинально отползти, повторяя себе, что так будет правильно. И гори оно все синим пламенем. Но Шуи удивляет. Впрочем, как и всегда. Подойдя вплотную, он присаживается на корточки, а затем, крутанув нож в руке, протягивает его рукоятью к Шидэ. Тот переводит недоуменный взгляд с лезвия на Шуи и обратно, не понимая, чего тот хочет. — Знаешь, — тянет Шуи своим привычным голосом, от которого у Шидэ кончики пальцев покалывает от предвкушения. Потому что обычно такой интонацией он начинает самые безумные предложения — от свержения правящей партии в Китае до секса в Букингемском дворце. — Я тут подумал. Об этом «плане» знают ведь не так много людей? — Двенадцать человек, — невольно отвечает Шидэ, за все эти годы изучивший каждого из тех, кто заковал его в эти кандалы. — Отлично, — Шуи улыбается, и Шидэ, кажется, сейчас заплачет от облегчения, потому что он так скучал именно по этой улыбке. — Знаешь же, нет человека, нет проблемы. Шидэ сам не замечает, как улыбается в ответ.***
— Сегодня всем за мой счет, — с порога объявляет Шуи. В своем дизайнерском костюме Вествуд он смотрится абсолютно неуместно в крохотном баре на берегу залива. Раздается нестройный хор радостной благодарности, и Шоуи, закатив глаза, машет Чженьсюаню, чтобы тот тащил дополнительные стаканы из подсобки. Секунду спустя никто из посетителей уже не обращает на Шуи внимания, даже несмотря на то, что его лицо сложно стереть из памяти. В этом богом забытом городке людям абсолютно все равно, кто стоит рядом с ними, пока в их дела не лезут. — Что за повод? — интересуется Шоуи, берясь за их привычный заказ. — Мы избавились от последнего, — Шуи светится гордостью. Еще бы, он лично организовал и проследил за исполнением операции по уничтожению генерала. — Все, — улыбается Шидэ (Шоуи с легкой завистью думает о том, что он за всю жизнь столько не улыбался, сколько за последние несколько месяцев, проведенных рядом с Шуи), — он был последним, кто знал о контракте. У него же хранился оригинал и последние две копии. — Хороший повод выпить, — соглашается Шоуи, подвигая к ним стаканы. — Значит, теперь вы в свободном полете? — Можно и так сказать, — Шидэ оглядывается на Шуи, будто физически не может долго на него не смотреть. — И теперь ты можешь, — Шуи запинается, покручивая соломинку между пальцев, — снова стать супергероем, но теперь скучным. В смысле нормальным, — он даже выдавливает из себя улыбку. — Нет, трезвым я отказываюсь это выдерживать, — ворчит Шоуи и, достав из-под стойки несколько стопок, начинает методично наполнять их одну за другой под изумленными взглядами самой отвратительно влюбленной парочки на свете. — Неудивительно, что ты открыл бар, — усмешка Шуи больше напоминает оскал, но Шоуи награждает его настолько невыразительным взглядом, что Шидэ, не выдержав, начинает хохотать как безумный. — Третий уже, — опрокинув в себя один шот, Шоуи выразительно смотрит на Шидэ, — теперь мне можно вернуться обратно? У меня в этом баре песок забивается в места, о которых даже мне говорить неудобно. — Да. Все закончилось. Я даже, честно, не знаю, что делать дальше. Сколько себя помню, всегда была цель, а теперь… — Шидэ осекается, поспешно хватаясь за стакан и делая глоток. — Мы убили последнего свидетеля, — осторожно начинает Шуи, — так что теперь ты свободен. И можешь… — он, видимо, тоже силится подобрать слова и не знает, как закончить. — Можешь просто быть. — И оставить тебя одного? Нет уж. Ты меня сам простил, так что теперь не отвяжешься. — Я начинаю уже жалеть о своем решении. — Я обязательно постараюсь снова убедить тебя в том, что оно было единственно верным, если тебе утром не хватило. — М-м-м, как скажешь. Но мне что-то так скучно. Давай наведем суету? Шоуи вскидывает на Шидэ взгляд, ожидая его реакции. Они говорили об этом. Точнее, Шоуи задал вопрос, потушив последнюю сигарету и закрыв портсигар, а Шидэ остался сидеть на набережной, думая и ища для самого себя ответ. Что делать, когда один из самых гениальных преступников в истории человечества начинает скучать? — Помнишь условия? — мягко спрашивает Шидэ без тени беспокойства в голосе. — Не убий, не начни геноцид, не затей революцию, не отбери у ребенка конфету, — передразнивая его, перечисляет Шуи. — Именно. Но как ты относишься к идее выкосить под чистую колумбийский наркокартель? — О, — в глазах Шуи зажигается огонек, — говорят, они знают толк в джакузи. Хочу джакузи с пузырьками. Только давай не как в прошлый раз. Заниматься сексом в одной комнате с трупами врагов зрелищно и горячо только в эротических романах. — Хорошо, уговорил, сначала мы уберем, — покладисто соглашается Шидэ, как будто они ведут самый обыденный разговор на свете. — Хватит ворковать, — одергивает их Шоуи, — Чженьсюань на вас сейчас насмотрится, а потом начнет опять ко мне лезть. Хотите нежничать и друг друга лапать — вся крыша в вашем распоряжении. Но бога ради, только не при мне. По выражению лица Шуи понятно, что он хотел бы ответить что-то язвительное, но Шидэ отвлекает его самым действенным способом — накрывает лежащую на барной стойке ладонь своей, переплетает пальцы, целует костяшки и, улыбнувшись, тянет за собой к ступенькам, ведущим на крышу. Шоуи провожает их взглядом и невольно улыбается. А затем одну за другой опустошает еще три стопки и прибавляет громкости на старенькой системе. Что-то ему подсказывает, что он не хочет слышать звуки, которые будут доноситься сверху.***
— Ты когда-нибудь жалел? — спрашивает Шуи, глядя на восходящее над заливом солнце. — О чем? — спрашивает Шидэ. Его взгляд прикован к Шуи, который в кои-то веки выглядит расслабленным и умиротворенным. — О том, что тогда встретил меня. Или подписал контракт. Или связался со мной, подписавшись на непонятно какую жизнь, которая может оборваться в любую секунду? — Шуи, — Шидэ мягко обхватывает пальцами его подбородок, заставив повернуться к себе. — Я не сожалею ни об одной секунде, проведенной рядом с тобой, потому что именно ты придавал мне сил жить. С нашей первой встречи и по сей день ты единственное, ради чего я продолжаю есть, двигаться, дышать. Иногда мне страшно от того, какую власть ты надо мной имеешь и всегда имел. Но это не столь важно, потому что я верю тебе и знаю, что ты не обманешь меня и не воспользуешься ей. Нет, Шуи. Я никогда не жалел. Шидэ губами стирает блестящие в рассветных лучах слезы со щек Шуи, нежно бормоча всякие глупости и чувствуя, как впервые за много лет ему действительно спокойно.