180 seconds

Я перешел на третий курс, а значит, до полной свободы осталось два года. Каждый день служит новым напоминанием о том, как сильно я отличаюсь от своих ровесников. Я постоянно ощущаю собственную неспособность быть общительным, веселым, эмоционально раскованным. Это нелегкое испытание – заточить себя здесь, – но я стараюсь по мере сил. Саймон двадцать минут кружит по кампусу Эндрюс-колледж, прежде чем находит место для парковки. В первый день всегда жуткий хаос. Студенты вылезают из машин с полными руками сумок и коробок, машины стоят в два ряда по всей улице, родители, со слезами на глазах, бродят повсюду и теснятся на тротуарах. Поездка из Бостона на север штата Мэн заняла почти пять часов, и этот сентябрьский день больше похож на июньский. Добро пожаловать в Новую Англию. Кондиционер у нас слабый; я вспотел и теперь, выйдя из машины и наслаждаясь легким ветерком, пытаюсь незаметно высушить футболку. – Извини, – виноватым тоном говорит Саймон. – Машина старенькая, но еще ничего. Он стоит снаружи, напротив водительского места, смотрит поверх машины на меня и слегка улыбается, похлопывая по капоту. Вид у него удивительно свежий, невзирая на жару. – Признаю, она не в лучшей форме для появления на публике. Но давай считать это чем-то вроде сеанса в сауне. Наверняка любая «Вольво» одобрила бы. Я улыбаюсь и киваю: – Конечно. Предпоследний курс должен начаться с ритуала очищения. – То есть ты согласен? Прежде чем ты примешься проделывать тут всё, что положено в колледже, и загрязнишь свой организм. Ну, вечеринки, обеды в столовой… – Он машет рукой. Я знаю: Саймон надеется, что я тоже пошучу. Он старается изо всех сил, но обычно у меня не получается подыграть. Я знаю это, но ничего не могу поделать. Саймон не виноват – виноват я. Он очень хороший человек. Возможно, даже слишком хороший. Слишком понимающий, слишком щедрый. «Саймон еще и мой отец», – мысленно напоминаю я себе. Удивительно, как часто мне приходится вспоминать об этом. А ведь я же видел документы об усыновлении. Господи помилуй, да я был там, когда они подписали бумаги и я официально – наконец-то – вышла из-под государственной опеки в зрелом возрасте шестнадцати с половиной лет. Я замечаю свое отражение в окне машины. Темные волосы подняты банданой, мокрая от пота челка облепила лоб, щеки раскраснелись. Впрочем, это не от жары. Просто я волнуюсь. Мне надо попить. Придется не только познакомиться с новым соседом по комнате, но и расстаться с Саймоном. Я страшно не хочу устраивать неловкую церемонию прощания, но тем не менее решаю подбодриться и сделать всё, что в моих силах. Из меня получился не очень хороший сын, однако я должен хотя бы попытаться. Саймон мне дорог, а я до сих пор не знаю, как сказать ему об этом. Я вымученно улыбаюсь и обхожу машину. – Думаешь, справимся за один раз? Если да, угощу тебя обедом. – В вашей гнусной студенческой столовой? Не очень соблазнительно звучит, – отвечает Саймон, вытаскивая из багажника коробку. Он улыбается, хоть и пытается это скрыть. – Я буду переносить твои туфли по одной, лишь бы спастись от обеда в столовой. – Вообще-то я имел в виду греческое кафе вон там, – заявляю я. Чемодан, который я достаю из машины, совсем не тяжел. Я минималист и путешествую налегке. Саймон выпрямляется, наклоняет голову набок и поднимает бровь, не в силах больше скрывать радость. – Греческое кафе? Гирос? Хумус? Я киваю: – И баба гануш. Саймон упирает коробку в бедро, чтобы освободить руку, и повышает голос. – Хватай что можно и беги! Бери только самое необходимое! Лети быстрее ветра! Он вытаскивает из машины небольшую сумку и устремляется к тротуару, выкрикивая через плечо: – Скорее, Шуа! Нельзя тратить ни минуты! Я смеюсь, забираю оставшиеся вещи из багажника и захлопываю крышку. Саймон шутит, потому что на самом деле багажа больше нет. Мой приемный отец старается находить светлую сторону в том, что я неспособен всерьез к чему-то привязаться – и что взял с собой ничтожную долю тех вещей, которыми другие студенты доверху набьют свои маленькие комнатки. Я вспоминаю, какой он добрый и понимающий, когда речь заходит о моих недостатках. В то время как большинство студентов тратят несколько часов на разгрузку машины и на то, чтобы забрать свои вещи из комнаты хранения, мы справились за пять секунд. Мне не сразу удается догнать Саймона – он убежал так далеко вперед, что я успеваю расстроиться от невозможности с ним поравняться. Мой чемодан хлопает по ступенькам и волочится по лужайке, когда я срезаю путь между университетскими постройками, чтобы добраться до корпуса, в котором буду жить. Запыхавшись, я дохожу до Кирк-Холла. Саймон сидит на коробке, такой небрежный и спокойный. – Саймон, но как? – с трудом переводя дух, спрашиваю я. – Откуда… откуда ты знаешь, куда идти? – На прошлой неделе я изучил карту кампуса. И вчера тоже на нее глянул. И сегодня утром, перед тем как ехать. Саймон умудряется выглядеть всё так же небрежно и изящно, как обычно, и на его красной льняной рубашке нет ни единого пятнышка пота. Волосы, которые всегда стильно зачесаны назад со лба, ничуть не растрепались. Его безыскусное умение сохранять спокойствие, даже когда этого не требуется, достойно восхищения. Большие солнечные очки поворачиваются ко мне. – Я был здесь всего несколько раз. Но не могу же я вести себя как заурядный неуклюжий родитель, который слепо идет за своим отпрыском. Я должен хотя бы выглядеть так, как будто знаю, что делаю. Мне становится стыдно, что я редко приглашал его в гости за последние два года. Может быть, в этом году будет по-другому. Может быть, мы станем чуть ближе. Хорошо бы. Сердце перестает бешено колотиться, но я обливаюсь потом. – Значит, ты думал, что тебе придется, как сумасшедшему, нестись по кампусу? Саймон ухмыляется: – Да! Ну что, давай посмотрим твою комнату. Прошлой весной я очень надеялся вытянуть удачный номер и получить одноместную комнату, о которой так мечтал, но – что неудивительно – мой номер оказался на самом дне. Я прождал несколько часов в очереди, чтобы выбрать себе комнату на скверно нарисованной схеме – и в результате обнаружил, что все одноместки уже заняты. Неужели жилье в общежитии нельзя распределить онлайн! Я последними словами ругал допотопную систему, пока изучал оставшиеся варианты. Дежурный несколько раз спрашивал, есть ли у меня подруга или друг, с которыми я могла бы поселиться, и я сначала пытался от него отмахнуться, а потом буквально рявкнул: – Нет! Понятно?! Нет, мне не с кем поселиться! Вот почему мне нужна одноместка! Кто-нибудь сказал бы, что незачем было устраивать сцену, но я слишком переволновался, чтобы об этом думать. Наконец я выбрал место в номере на двоих. По крайней мере, мне полагалась отдельная спальня. Входить и выходить предстояло через маленькую общую гостиную, но я подумал, что, наверно, без особых усилий смогу уединиться. В минуты просветления я даже смел надеяться, что мы с моей загадочной соседом поладим. Чудеса иногда случаются. И все-таки сегодня я боюсь встречи с ним. Чтобы расписаться внизу и взять ключ, уходит лишь две минуты. И вот я с ощутимым трепетом вхожу в свое обиталище на первом этаже. Саймон смеется, услышав мой громкий вздох. – Радуешься, что никого пока нет? Я вкатываю чемодан в одну из пустых спален и плюхаюсь на твердую, как камень, чудовищную оранжевую кушетку в гостиной. Саймон приносит из моей комнаты крутящийся стул, ставит его передо мной и садится. – Почему ты так волнуешься? Сложив руки на груди, я оглядываю бетонные стены. – Я не волнуюсь. Он, наверное, хороший человек. Мы обязательно станем лучшими друзьями, и он будет красить мне волосы, и мы, почти голые, будем драться подушками, а потом у нас начнется серьезный гейский роман… Прищурившись, я смотрю на паутину в углу и подозреваю, что из яиц вот-вот вылупятся паучата и заполонят всю комнату. – Джошуа? – Саймон ждет, когда я повернусь к нему. – Это исключено. Ты не имеешь права стать геем. – Почему? – Потому что тогда все скажут, что твой приемный отец-гей волшебным образом изменил твою ориентацию, начнутся пересуды, нам придется слушать рассуждения про природу и воспитание, и это будет о‐о‐очень скучно. – Ты прав, – отвечаю я и жду, когда паучьи яйца посыплются с неба. – Значит, лучше предположить, что мой сосед просто нормальный приятный человек, с которым я не захочу вступать в сексуальные отношения. – О да, – подтверждает Саймон. – Не сомневаюсь, он окажется славным парнем. Сильные гуманитарные колледжи привлекают хороших студентов. Здесь отличные ребята. Он пытается успокоить меня, но получается плохо. – Конечно, – отвечаю я. Мои пальцы касаются узловатой оранжевой ткани, которой обтянута кушетка, набитая, судя по всему, булыжниками. – Саймон… – Что, Шуа? Я несколько раз перевожу дух, теребя нитки на этой ужасной кушетке. – У него, наверное, рога. Он жмет плечами. – Вряд ли. Саймон делает паузу. – Хотя… – Хотя – что? – в ужасе спрашиваю я. Долгое молчание, от которого я начинаю волноваться. Наконец Саймон медленно произносит: – А вдруг у него один рог. Я вскидываю голову и смотрю на него. Саймон всплескивает руками, явно пытаясь меня развеселить. – Как у единорога! Боже мой! Твой сосед может оказаться единорогом! – Или носорогом, – замечаю я. – Жутким кровожадным зверем. – Ты прав, – подтверждает Саймон. Я вздыхаю. – С другой стороны, если мне вдруг захочется почесать спинку, вся кушетка к моим услугам. – Я прижимаюсь к грубой ткани и вскидываю руки, прежде чем Саймон успевает возразить. – Да, знаю. Я просто воплощенный позитив. – Для меня это не новости. – Синие глаза Саймона встречаются с моими. Лицо у него загорелое и обветренное (он целое лето провел под парусом, в море, у побережья Массачусетса), каштановые волосы выгорели в тех местах, где еще не сменились сединой. Нужно ездить с ним чаще. В следующем году, наверно в следующем году… – По-моему, чесалка для спины – это настоящая роскошь, которую предоставляет тебе Эндрюс-колледж, – говорит он. – Наслаждайся. Обводя взглядом бетонные стены, я принимаю решение дать неизвестному соседу шанс. Я заставлю себя быть открытым и дружелюбным. Вдруг мы окажемся похожи. Конечно, нет нужды превращать наше случайное знакомство в настоящую, всеобъемлющую дружбу, потому что у меня уже есть лучший друг, Джонхан, и в моем сердце больше ни для кого не хватит места. Но хорошие отношения с соседом по комнате – это и правда может быть очень приятно. Ну, не будем торопить события. Меня устроит и вариант «терпимо». В дверь громко стучат, и она распахивается. В комнату заглядывает рослый парень с растрепанной бородкой и рядами бус на шее. – Привет, ты Джошуа? Я киваю: Он сияет. – Круто! Приятно познакомиться. Я Брайан, староста корпуса. Короче, добро пожаловать. Мы рады, что ты живешь в Кирк-Холле. Год будет клевый. Он тычет кулаком в воздух, и я стараюсь не морщиться. – Слушай, друг, один нюанс. Твой сосед. С ним небольшая неувязка. – В каком смысле? – спрашиваю я. – Ну, типа, он в этом году не вернется в колледж. Какая-то там экспедиция в Антарктиду к морским леопардам. – Он корчит рожу. – По-моему, это какие-то мерзкие твари. Но, типа, несколько месяцев он будет сидеть в лаборатории и изучать их теоретически, а потом поедет, чтобы познакомиться с ними лично. Саймон морщит лоб. – Морские леопарды? – Ну да. – Парень в бусах щиплет себя за переносицу. – Наверно, воняют. Так что в этом году ты, птичка, видимо, будешь летать одна. Вдруг он широко улыбается. – Кстати! Сегодня отмечаем начало учебного года! В холле на третьем этаже! Ну, пока. Он тычет в меня пальцем и исчезает, хлопнув дверью. Саймон, кажется, потрясен исчезновением моего соседа, зато я приободряюсь. Я маленькая птичка, которая в этом году будет летать одна! – Ну что, пошли есть пахлаву, – говорю я с преувеличенным энтузиазмом. – Шуа… – Что? А. – Я заставляю себя принять унылый вид и не показывать, что вообще-то нынешний поворот событий меня устраивает. – В смысле, да, было бы очень приятно жить вместе с кем-то, но… всё нормально. Не сомневаюсь, у этого парня будет необыкновенный год. Я рад за него. А ты знал, что морских леопардов также называют леопардовыми тюленями? По-моему, это гораздо лучше звучит. Саймон воздевает руки. – Нет, не знал. Он явно подбирает слова. – Слушай, я в курсе, что ты не любишь людей, но это не значит, что надо радоваться, если… – Если кто-то предпочел провести год в ледяной тундре, изучая опасных и злобных животных, вместо того чтобы жить в одной комнате со мной? Саймон грустнеет. – Да. Но дело же не в том, что он знал тебя… и отверг. Он просто воплощает свою мечту, ну или что-нибудь такое. Мы сидим молча, и наконец мне становится так неудобно на твердой кушетке, что я встаю и подхожу к двери комнаты, где могла бы жить моя соседка. Я прислоняюсь головой к косяку и принимаюсь рассматривать пол. – Жаль, что я не люблю людей. И, наверно, не стоит искренне радоваться, что я буду жить один. – Всё нормально, я понимаю, – мягко отзывается Саймон. – И мне жаль, что я такой пессимист. – Это я тоже понимаю. – И что… – Я не могу подобрать слова. – Короче, мне просто жаль. Я думаю, что ты совершил ошибку. Со мной. Я впервые говорю вслух то, о чем думал несколько лет. Не знаю, почему это вырвалось именно сейчас, но, честно говоря, я много чего не знаю. Краем глаза я вижу, что Саймон встает и поворачивается ко мне. Мягко, но очень уверенно он произносит: – Нет. Я совершенно точно не ошибся. Поскольку он хорошо меня знает, он не ожидает объятий или иных эмоциональных проявлений. Я доверяю Саймону, в том числе потому, что он уважает мои границы. Он в курсе, что пылкая сердечная привязанность – это не мое. И люди. И доверие. – Но в чем лично я уверен, – продолжает Саймон, – так это в том, что ты обещал мне обед. И мы идем в маленькое греческое кафе, расположенное в одном квартале от кампуса, и заказываем какое-то дикое количество еды. Я почти всё время ем и мало говорю, но Саймон умудряется сделать молчание не таким уж неловким. – Интересно, какой он, – бормочу я в промежутках между глотками. Я пытаюсь представить впечатления нормального студента – замечательного, шикарного соседа и себя, которому искренне нравится то, что происходит. Я два года прожил в общежитии и, что неудивительно, ни с кем не подружился. Разумеется, это моя вина. – Может, он клевый. Может, мы бы сошлись. Саймон откашливается. Он-то знает, сколько у меня тараканов. – Но, – спокойно продолжаю я, – самая большая любовь его жизни – это, очевидно, леопардовые тюлени. А поскольку меня они приводят в ужас, мы бы, вероятно, всё равно не сумели подружиться. Так что это к лучшему. Мне становится грустно, и я сосредоточенно принимаюсь доливать в бокал минералку. – А что ты вообще знаешь про леопардовых тюленей? – прерывает Саймон мое навязчивое утоление жажды. – Я о них почти не в курсе. Найти в Интернете картинку нетрудно. Я поворачиваю к Саймону экран телефона. – Зубы. У них не зубы, а настоящие копья. Саймон явно терпит поражение. – Да. Ты прав. Неприятный зверь. Возможно, этот парень был бы не лучшим соседом. С чувством огромного удовлетворения я откидываюсь на спинку и чувствую, как голова перестает болеть.