***
Мысли о скором Рождестве разбавляют затяжное уныние. И пусть Ирэн далека от жизни правильной девицы и примерного католика, за тыквенные пироги и яблоки в карамели, раз в год почитать молитвы и петь песни — труда ей не составляло. Иногда она позволяет себе предаться воспоминаниям о старой тетке, водившей ее в церковь каждое воскресенье. Тогда ей приходилось исповедоваться священнику и просить прощения у Бога за каждую незначительную ложь и внезапно исчезнувшее печенье со стола. Эти дни кажутся ей столь далекими сейчас, что чувствуется словно прошла вечность. Дом немного оживляется и перестает выглядеть так невзрачно. На стенах красуются красные ленты, обрамляющие комнату в свои шелковые объятия, в углу гостиной появляется длинная елка с пушистыми хвойными ветвями, украшенная всевозможными игрушками и свечами, в корзинке над камином миссис Эванс оставляет палочки корицы, яблоки и сушеные дольки апельсина. Воздух начинает пахнуть праздником, а в поместье поселяется атмосфера предвкушения. В гостиной по вечерам больше не так одиноко. Ноты теперь собираются в Рождественские мелодии, Ре сменяется Си, а Соль совсем скоро поспевает за Ля. Вьюги продолжают настойчиво стучать по окнам, жалобно выпрашивать приглашения, но их перестает быть слышно за громкой игрой фортепиано. Грей щелкает клавишами, весело напевает слова себе под нос грубым баритоном и губы Ирэн невольно дергаются расплываясь в улыбке, смотря на мужчину, таким беззаботным. Когда часы бьют девять и наступает комендантский час, пожелав спокойной ночи, каждый расходится по своим комнатам. Огонь в камине тогда гаснет и лишь недавно горевшие поленья слегка потрескивают в ночной тишине. Мужчина закрывает крышку своего инструмента и подобно священному ритуалу который нельзя нарушить, слегка склоняет пред ним голову. Тогда Ирэн нетерпеливо берет его за ладонь, целует сбитые костяшки и ведет наверх в спальню. Поворачивается к нему спиной, стоит только двери закрыться. Чувствует как чужие руки аккуратно развязывают все узлы корсета, не торопясь расслабляют ленты, проходятся по теперь обнаженной спине. Как его губы оставляют ленивый поцелуй на ее шеи. Рыжие волосы оказываются распластанными по шелковым подушкам. Уже под утро наступает ее очередь сбегать от мужчины, лишь скрипнув дверью и бесшумно выскользнув в коридор. Ирэн никогда не остается у него на ночь, точно так же как и он у нее. Это бы ставило ненужную запятую в их и без этого сложных отношениях. В сочельник они все вместе собираются на ужин за главным столом. Горячие каштаны, румяные яблоки, сочные апельсины, пироги с ливером и дымящиеся чаши с пуншем — служанки и повара постарались на славу. — Плам-пуддинг просто восхитителен! — Восторгается Грей и с видом словно он не ел уже несколько дней, проглатывает еще одну ложку десерта. Эванс весь вечер любезно рассказывал про свое детство, про родителей, как прятали от него и брата оловянных солдатиков под елкой и отправляли детей ждать за дверь, но те, в силу своей детской любознательности, все равно подглядывали за взрослыми. Ирэн лишь слушала, сохраняя улыбку и ловко уворачиваясь от всех колких и нескончаемых вопросов Грея про ее юность. Уже после еды они возвращаются в гостиную, где Грей снова занимает свою нишу у фортепиано. Теплые оттенки комнаты оказываются подчеркнуты десятками зажженных свеч, мерцающих на полках и отражаясь в фарфоровых игрушках. Ирэн снова предается воспоминаниям о детстве. Когда-то давно она заглядывала в чужие окна, смотрела как семьи водят хороводы и распевают веселые песни за Рождественским столом. Как родители прячут подарки под елкой для своих ребятишек и как глупые мальчишки кружат вокруг елки в своих новых шляпах, представляя себя великими полководцами. Ирэн даже мечтать не могла, что когда-нибудь ее ждет подобная роскошь: окружение богатых людей, приятных мужчин, игры фортепиано и тыквенные пироги. Прикрывает глаза и отдается моменту, слушает как Эбигейл рассказывает Эвансу как еще маленькой девочкой, разинув рот от любопытства, слушала про трех духов Рождества, искренне и, как и подобается ребенку, наивно боясь встретится с ними с глазу на глаз. Ирэн хмыкает. Когда всю ребятню пугала мысль становления хоть каплей похожими на Скруджа, Ирэн осознанно и добровольно именно такой и стала. Являлась ли она при этом плохим человеком? Едва ли. Грей заканчивает играть очередной Рождественский вальс на ноте Ми и поднимается с табуретки. Обходит инструмент, подходит ближе, садится в мягкое кресло рядом. Он весьма отстранен, потерян в собственных мыслях, хоть и лицо его не выражает никаких эмоций. Мешает вино в высоком бокале на тонкой ножке, вдруг резко поднимает тост. — За Рождество и сегодняшний день. Он кивает и все поднимают свои бокалы в немом жесте. Допивают до дна. Они еще долго ведут беседы и спорят о каких-то политических мелочах, где Грей, пытаясь казаться авторитетным мнением, вставляет заумные фразочки, сравнивая политические системы других стран, где ему приходилось когда-то бывать и Англию. Ирэн зевает на фразе «Храни Королеву». Когда время близиться к двенадцати, и гостиная пустеет, оставляя их с Греем наедине. Ее ладонь вдруг оказывается в его руке, бережный поцелуй остается на ее тыльной стороне. Он тянется к ее губам, сцеловывает горький вкус винограда. Оставляет след ее же помады на румяной щеке. — Не знала что ты великий политик. — Ирэн фыркает, улыбается и вскидывает подбородок чуть выше. — Нет, малышка, — Он расплывается в самодовольной ухмылке. Ирэн кажется что его глаза начинают сверкать немного ярче, но успевает быстро списать это на огонь во все еще горящем камине. — Всего лишь скромный пилигрим. И если только совсем немного — контрабандист. Важно поправляет галстук, придвигается чуть ближе. — Только это секрет, — Он подмигивает, — Надеюсь ты никому не расскажешь? Ирэн наигранно прикрывает рот руками, округляет глаза и вскидывает брови. — Надеюсь я смогу получить ваше прощение, я всего лишь совершенно случайно сболтнула об этом всему Лондону. — Мужчина только приглушенно смеется, стараясь не разбудить остальных жителей дома, и пожелав девушке спокойной ночи, ускользает в свою комнату. На утро Ирэн обнаруживает новые, аккуратно сложенные, красные атласные ленты для волос и открытку с лягушками, подписанную небрежным почерком с сильным наклоном. «Надеюсь понравятся. Я в таких делах не разбираюсь». И это почему-то вызывает у нее улыбку. К завтраку Ирэн спускается рано. За окном солнце, и снег сыпет хлопьями, покрывает улицы и тротуары белым одеялом, снежинки оседают на раму. Дети звонко смеются на заднем дворе, лепят снеговиков, делают ангелов в сугробах и кидаются снежками в друг друга. Мороз кусает за нос, но в силу своего упрямства, никто не хочет заходить обратно домой. Грей сидит на дальнем конце стола, допивает свой чай, что-то оживленно обсуждает с Эвансом. На его шее новый, подаренный Ирэн галстук. Она слегка теряется, позволяет уголкам губ глупо потянуться вверх, но стоит лишь мужчине обернуться, как она высоко поднимает голову и принимает непринужденный вид. — Твои ленты оказались слишком короткими, пришлось немного повозиться. — Она сверкает зубами и садится напротив, внимательно наблюдая за его реакцией. Ей на секунду кажется что он действительно огорчен, но ухмылка быстро сменяет грустные глаза, прежде чем девушка успевает что-то понять. Он пытается придумать что-нибудь язвительное, но что-то в нем ломается на секунду и он опускает голову, закрывает глаза тихо посмеиваясь. — Рад что понравились. Я долго расспрашивал Эбигейл, думаю она теперь избегает меня. Служанка вмешивается вовремя с вопросом о чае и избавляет Ирэн от надобности благодарить мужчину. Она лишь проводит рукой по прическе, трогает вплетенные ленты и опускает голову, боясь встретиться с серым взглядом.***
Она садится рядом с ним за инструмент, закидывает ногу на ногу под платьем, наблюдает сначала за его лицом, серьезным, ответственным, затем переводит глаза на руки, они кажутся расслабленными, словно парящими над клавиатурой, пальцы осторожно нажимают на каждую клавишу, творят искусство. Ирэн лишь терпеливо наблюдает рядом пока он не закончит. Звучит последняя нота Ми и Грей с придыханием открывает глаза. Фокус его теряется, а зрачки кажутся слишком широкими, чтобы уловить хоть что-то, но через пару секунд взгляд его приходит в норму. Он цепляется сначала за клавиатуру, проводит взглядом до последней октавы, а потом смотрит на рядом сидящую Ирэн. — Понравилось, малышка? — Да. Ее вопрос теряется в его хищной ухмылке, но прежде чем она успевает собраться он словно читает ее мысли. — Научить? — Она коротко кивает и Грей пристраивается ближе, берет ее ладонь в свою, объясняет. — Представь, что держишь яблоко, держи пальцы округлыми. Так будет легче играть и лишние движения станут минимальными. Она снова кивает и выполняет его указание. Проходится подушечками пальцев по белым клавишам, затем по черным и снова спускается на белые. Извлекает первый звук безымянным пальцем и громкое До озаряет комнату. Мужчина водит пальцем по нотной тетради поставленной на подставку и рассказывает ей про октавы. Показывает какое-то легкое упражнение свободной рукой и почему-то очень спокойно наблюдает за рукой Ирэн, пытающуюся повторить незамысловатую мажорную гамму. Лишь наблюдает. Без ухмылок, насмешек и остального. Она пробует до тех пор пока у нее не получается хорошо и Грей удовлетворенно не кивает, искренне улыбаясь во все зубы. — Способная. — Он подытоживает, — Повторила быстро, а значит есть потенциал. Еще немного и станешь следующим Шопеном. Он смеется и Ирэн толкает его в плечо, но в какой-то момент ломается и тоже прячет улыбку. Она никогда не позволит ему узнать что ей понравилась его шутка иначе он до конца жизни не забудет. — Запоминай. Грей правой рукой нажимает на клавиши. Медленно, так, чтобы Ирэн могла запомнить. Ловкое ми, затем диез и черная клавиша, дотянуться мизинцем до ля и быстро пройтись обратно. Он повторяет пару раз, следит за ее внимательно изучающим взглядом и пока не получает одобрительное согласие не перестает. Ирэн пробует. Не получается. Фортепиано не ее инструмент и так красиво и искусно он поддается лишь Грею. Он его мастер. Художник. Писатель. Музыкант и волшебник. И Ирэн кажется что только его касания способны воспроизводить музыку, которую она прежде видела лишь на записях в нотных станах. Она упорно повторяет еще раз, пока становится хотя бы немного похоже на то, что воспроизвел мужчина. Тогда она проделывает движения еще раз, уже плавнее и не может сдержать победной улыбки, когда пальцы наконец начинают слушаться ее. Грей задумчиво почесывает бороду и шрам на подбородке придает ему еще более хищный вид. Он хмурит брови. — Округли руку, да, вот так. Так лучше. Она снова повинуется и чувствует себя снова девочкой, которая ослушалась старшего. Пальцы Грея опускаются на клавиши и Ирэн оказывается растерянна и теряет свой темп, сбиваясь с мелодии. Убирает пальцы и в непонятном жесте прижимает их к своей груди, почти впервые в ней появляется чувство непонятного смущения. Мужчина лишь качает головой, приглашая снова продолжить. — Я подстроюсь, Ирэн. Просто играй. — Он закрывает глаза и продолжает аккомпанемент. Тогда девушка следует его примеру, но играть с закрытыми глазами оказывается довольно трудно и ей приходится их снова открыть. Сосредотачивается на музыке, абстрагируется от внешнего мира. Она прислушивается. Впервые слышит музыку так четко, так по-другому…по-настоящему. И ее кажется осеняет что слышит Грей пока играет свои произведения, что он чувствует, как он чувствует. Дыхание пропадает, либо она просто перестает его слышать. Музыка летает, кружит в воздухе и в каждой клетке, наполняет изнутри. И Ирэн в ней растворяется, позволяет ей окутать себя. И она играет, играет, играет. Повторяет пока не устают пальцы и не начинают зудеть глаза, пока мозг не оказывается до отказа заполнен лишь нотами, пока Ирэн сама не возвращается в реальность. Это тонко. Интимно. И так чертовски красиво. — Шопен, Ноктюрн в ми миноре. — Грей ей сообщает, бережно проводит рукой по ее спине, — Из нас вышел неплохой тандем, что скажешь? Но, он, как всегда, расплывается в ухмылке и не оставляет Ирэн сказать и слова, когда его пальцы снова ложатся на клавиатуру… …Проводят по ее обнаженной шее и оставляют чувствительный поцелуй на ключицах. Когда свет в комнате гаснет, оставляя лишь одинокий огонь свечи и дым в углу комнаты стремиться ввысь в потолок и на морозный воздух через трубу. И когда Грей снова целует ее и прижимается телом к обнаженной груди она думает, но так и не решается спросить. Почему музыка ему так важна? Почему она ему так важна?***
Календарь останавливается на двадцати семи, а в особняке снова грустнеет. Грея почти не бывает дома: утром он отлучается в город, а возвращается лишь поздней ночью, когда Ирэн уже спит. Гостиная пустует и фортепиано грустно стоит в углу, ожидая момента когда маэстро вновь за него возьмется. Угли в камине все также неустанно трещат и тлеют, распространяя тепло по дому и вызывая легкую дремоту. Пурга на улице только обретает новую силу и тревожит ставни, стучит по окнам и пускает пыль в глаза как только выходишь за ворота. Лондон снова заметает снег. Грей заходит к ней в комнату поздно вечером, когда девушка уже собирается спать. — Мне надо уехать. — Он произносит коротко, оставив вступления и извинения. Ирэн отводит взгляд, задумывается. — На долго? — Не знаю, но обещаю вернуться к весне. — мужчина одаривает ее обнадеживающей улыбкой и позволяет себе ласково провести пальцами по ее щеке. — Надо перевести товар. Мы хотели везти по морю, но сейчас в портах опасно и кругом полно солдат. По суше меньше шансов быть пойманным. Он снова улыбается, на этот раз своей привычной искренне игривой улыбкой и вскидывает брови забавно двигая ими. — Не радуйся раньше времени, ты от меня так просто не отделаешься. — Он подмигивает, — Как же ты тут будешь, без меня то? Совсем наверное от скуки с ума сойдешь. Он заливисто смеется и Ирэн успевает пихнуть его под бок и прогнать к двери, не желая слушать его и секундой дольше. — Не переживай, дорогой. Уверена, другие мужчины меня развлекут. И Грей, с видом грустного и побежденного, вскидывает руки, признавая свое поражение и ретируется обратно в свою комнату. Ирэн почему-то ворочается на подушках и смотрит куда-то вдаль темного окна, пытаясь разглядеть спрятавшуюся за тучами луну. Заснуть у нее не получается еще долго. Два дня летят незаметно, их обоих Грей дарит своему инструменту. Ирэн гнусно замечает что любая леди бы мечтала о такой преданности мужа, с какой Грей дарит себя игре. Он умело заставляет пальцы танцевать на клавишах, играет вальс, сменяет его веселой мазуркой, придается страданиям этюдов Шопена и Моцарта. Он посвящает себя музыке, отдается ей целиком и полностью. И тогда он поистине творит волшебство. Ирэн никогда не спрашивает его, когда и где он научился так играть, оттуда проникся такой любовью, чем именно все эти произведения отзываются у него в сердце. А сам он никогда не рассказывает, предпочитает глупые шутки, флирт и беседы про политику. Девушка ловит себя на мысли что будет скучать по нему пока его не будет. Чемодан стоящий в коридоре подсказывает что пора прощаться. Грей уезжает рано утром, чтобы избежать чужих любопытных глаз и языков, солнце даже еще не начинает появляться над горизонтом. Лондон еще погружен во мрак. Ирэн прикасается губами к его колючей щеке напоследок, проводит пальцами по шее и последний раз прижимается ближе опаляя губы теплым дыханием. Они кажется давятся воздухом и вынужденно разрывают поцелуй. — Обещай писать мне. Я уже привыкла к твоей компании. Не хотелось бы от нее отвыкать. Ирэн шепчет, позволяя только ему услышать такую искренность. — Обещаю.***
В доме становится совсем уныло после его отъезда. Календарь показывает пятнадцатое января и Ирэн отсчитывает ровно семнадцать дней его отсутствия. Музыка больше не наполняет гостиную, а угли в камине грустно тлеют, единственным сопровождающим звуком для них становится шарканье пера по бумаге. Ирэн иногда останавливается, вчитывается в написанное, макает перо в чернила и продолжает письмо. Писать и читать она научилась подростком, когда поняла как нужно заводить правильные знакомства. Пару брошенных фраз о том что она бы мечтала уметь читать письма, как влюбленный в нее сын какого-то богатого художника с радостью тратит свои вечера на ее обучение. Ирэн снова макает перо в чернила. «Дорогой Грей, Осмелюсь надеяться что у вас все хорошо и что вы уже проделали половину своего пути в Австрию и сейчас находитесь в теплых комнатах где-то под Парижем. От вас не было вестей уже две недели и Эбигейл начинает беспокоиться за вашу безопасность, конечно же мне пришлось сказать ее что такой резкий идиот как вы мог попасть в любую передрягу и быть споенным и ограбленным в первом же баре, но сомневаюсь что это могло случится так скоро и волноваться ей совершенно не стоит.» Ирэн поджимает губы и по привычке оглядывается к фортепиано, но не находя там привычного темного затылка, словно как от огня, резко разворачивается обратно к листку. «В поместье без вас совершенно не скучно, Эванс любезно поощряет мои и Эбигейл вылазки в маркет за покупкой новых платьев и накидок. Конечно жаль, что вы не здесь чтобы в полной мере их оценить, но, уверяю вас, сидят они на мне просто великолепно.» Она медлит, закрывает глаза и вздыхает пару раз — такие откровения даются ей тяжело. «И все же, мне не хватает вашей компании по вечерам и я надеюсь на ваше скорое возвращение. Искренне ваша, Ирэн.» Она складывает письмо в двое и кладет в белый конверт, оставляет след красной помады на самом краю и отправляет первым делом утром, когда за январской метелью наконец проглядывает солнце и синий иней остается на деревьях хрустящей корочкой. Игру фортепиано больше не слышно, а массивная крышка инструмента начинает покрываться слоем пыли. Служанки не смеют ее убирать — «Мистер Грей велел не касаться во время его отсутствия.» А Ирэн плевать хотела на все его наставления, умей она играть — сама бы села, но довольствоваться ей приходится лишь тишиной и воем ветра за окнами. Ожидание ответа — весьма томительный процесс, а Ирэн ждать не любит. И пусть она не хочет себе этого признавать, но в душе почему-то кошки скребутся и поднимают чувство тревоги; с Греем что-то случилось, его поймали и арестовали, что-нибудь похуже о чем она думать не хочет. Числа не утомительно меняются, заставляя ее смотреть на двадцать четыре с курсивной припиской «JAN» подле. Ночи без Грея кажутся ей слишком долгими, холодными и грустными, оттого Ирэн и боится признать новое чувство зарождающееся в ней по отношению к мужчине — тоска. Ирэн тоскует по нему, его компании, его колкостям, его теплу и телу. От таких откровений с самой собой становится немного тошно. Проводит рукой по пыльной крышке фортепиано, задумывается. Но мысль ускользает от нее быстрее чем она успевает за нее зацепиться. — Мисс, Вам письмо. Голос служанки приводит ее в чувства и с быстро брошенным «спасибо» она скрывается вверх по лестнице, запирает дверь и раскрывает конверт. Он пахнет его духами, портвейном и совсем немного табаком, чем-то беспричинно родным. Пробегается глазами по листу представляющему ее взгляду, его почерк чуть больше чем ее, с большим наклоном и с характерным завитком на буквах, присущие лишь высокому классу. Делает вздох. «Моя Дорогая Ирэн, » Теряется, выдыхает, чертыхается. Снова повторяет ту же операцию. Она не «его» Ирэн, но сердце почему-то начинает колотиться быстрее. « Рад слышать что у вас все в порядке, больше всего я бы хотел сейчас оказаться с вами и всеми остальными нашими друзьями, в теплой гостиной за дорогим моему сердцу инструментом, но вынужден останавливаться в дешевых и мерзлых комнатах, где ветер выламывает ставни по ночам и жужжит вихрями и снегом. Вы правы, когда письмо застало меня я действительно находился под Парижем, вопрос лишь в вашей проницательности или географических знаниях. Передайте Эбигейл за меня не переживать, обещаю вернуться как только смогу и как можно быстрее. Париж красив. Июльская колонна на площади Бастилии оказалась даже больше чем я ожидал. Никогда не видел ее так близко, но часто был проездом. Наконец выпал шанс подойти к ней ближе. В Париже много красивых дам одетых по самой последней Парижской моде, не смог устоять и купил вам подарок, надеюсь он сможет вас порадовать, но только после моего возвращения, как я мечтаю увидеть ваше лицо когда вы его увидите. Надеюсь письмо найдет вас как можно быстрее. По правде, Ирэн, мне не хватает вас. Порою ночью я просыпаюсь от навязчивых мыслей о вас и вашей любви и кажется страдаю от разбитого сердца. Доверяю вашему вкусу и оценке, уверен платья выглядят на вас волшебно. Надеюсь мне представится честь расшнуровать каждое из них. Искренне ваш, Грей.» И дочитав последнюю строчку письма, Ирэн с тяжелым вздохом и слезами на глазах бросается к чернилам и перу.***
«Мой дорогой Грей, Боюсь признаться сама себе, но порой вы совсем не вылезаете из моей головы. Вечерами сидя у камина я каждый раз оборачиваюсь желая увидеть вас за фортепиано, но увы натыкаюсь лишь на пыльный угол. Тоскую по вашей игре и надеюсь по вашему приезду мы сможем продолжить мои уроки игры. В Париже я никогда не бывала, но надеюсь когда-нибудь это исправлю. Наслышана много про Парижских воров, в узких кругах их называют самыми искусными в нашем деле. Сомневаюсь что кто-то из них может обойти меня, но, меня всегда интересовало что они из себя представляют. Уверена во Франции достаточно красивых дам которые были готовы составить вам компанию, естественно никакой ревности, но вряд ли хотя бы одна сравниться со мной, поэтому надеюсь они вам не очень наскучили. Эбигейл много работает и пытается обучить меня гаданию по картам, она чудесный учитель, но дело абсолютно не мое. При моей ловкости рук мне проще прятать карты в рукавах и мухлевать за столами в покер, а не раскладывать их определенным образом, чтобы вычесть что-то. Магия — дело для меня непонятное. И скажу вам искренне, надеюсь когда-нибудь я все же смогу его понять. Я жду ваш подарок, Грей. Надеюсь он будет хорош и вы не ошибетесь, ведь рядом нету Эбигейл которая могла бы вам подсказать. На всякий случай вы всегда можете помнить что путь к моему сердцу лежит через пару фунтов и гиней. Искренне ваша, Ирэн.» Письмо она отправляет этим же вечером.***
Гнедая лошадь Шерлока оказывается у их двери ближе к концу января. Он приветствует Ирэн, галантно целует руку и как подобает настоящему джентльмену делает ей комплимент. Заводит небольшой диалог, расспрашивает как продвигаются ее дела. — Выходить сейчас опасно, мистер Холмс. — обходит вопрос, — На улицах днем и ночью шнуруют полицейские несмотря на холод. Дела в это время года даются мне сложнее. Шерлок улыбается и снимает шляпу. — Вы не скучаете в таком огромном особняке? Позволю предположить что мисс Эбигейл составляет вам компанию на ваших вылазках, но хотел спросить... Эванс появляется в проходе и Холмс быстро извинившись удаляется за тяжелой дверью кабинета, оставляя девушку в гордом одиночестве. Ирэн приставляет ухо к дубовой двери, пока никто не видит, но к ее большому разочарованию — до нее долетают лишь скудные обрывки диалога, которые невозможно воссоединить воедино. Обиженно шмыгает носом и прикрывая глаза, складывая губу в привычную лисью улыбку удаляется в гостиную. Даже в дневное время огонь в камине горит и служит обогревом дома, поленья тихо трещат, превращаются в темные угольки, темный дым тянется вверх. Эбигейл сидит на одном из мягких кресел откинувшись на подушки, перебирает карты в руках. Что-то раскладывает, вычитывает, считает. Ирэн потягивает каблук к себе и замирает на месте, внимательно наблюдает, любуется, не пытается понять что делает девушка, но с интересом останавливается на ее лице, рассматривает мелькающие эмоции: прикрытые веки, легкая улыбка, расслабленные скулы и челюсть. Ирэн никогда до конца не поймет как Эбигейл справляется со своим даром, но наблюдать за ее работой всегда волшебное зрелище. — Я раскладывала карты, Ирэн. — Вдруг произносит и, как и любой другой вор, Ирэн вдруг хочется смыть подальше, ведь она была поймана с поличным. — Я гадала на Грея. Ирэн кривит губы в возмущенном жесте, и хмурит брови. Эбигейл продолжает. — Вы скучаете по друг другу. — Это не звучало как вопрос, скорее как обычный, словно всем известный факт, — Как давно ты получала от него письмо? — Одно в этом месяце. — Ирэн отвечает спокойно и высоко поднимает подбородок. Никак не реагирует на сказанное Эбигейл ранее предложение. — Он больше не писал. Эбигейл прячет грустную улыбку и признается что тоже скучает по нему. Грей ей словно брат, взрослый, ей не понятный, авантюрист и сам себе на уме, но все же, подобно родному, хоть и работают они вместе не долго. Ирэн даже не ревнует. Все равно знает что ни одна женщина, даже такая прекрасная как Эбигейл, с ней не сравнится. Да и ревновать ей не к чему, Грей всего лишь ее партнер и близкий друг холодные вечера. По крайней мере, это то, что она говорит сама себе. Нервно убирает выбившуюся прядь со лба и отворачивается, рассматривает узор на стене, всем своим видом выказывает нежелание продолжать диалог. В доме бьет полдень и погода на улице начинает меняться в лучшую сторону. Хрупкие снежинки хлопьями падают с неба и покрывают асфальт одеялом. Дети начинают тянуться на улицу, играют в догонялки и бросают снежки, за окнами то и дело слышится топот чьих-то башмаков и звонкий смех. Ирэн каждый раз закатывает глаза, но смотря на улыбку Эбигейл долго злиться на посторонние звуки сложно. Шерлок и Эванс выходят из кабинета только тогда, когда их зовут к обеду. Миссис Эванс, как положено любой хозяйке, садиться на противоположную от Эванса сторону стола. Холмса садят рядом с Ирэн. И не то чтобы она против, просто место это принадлежит Грею. «Грея тут нет. Он в Париже перевозит товар.» Делает себе замечание Ирэн и отвернувшись от рядом сидящего мужчине принимается к трапезе. Роджер в своей обычной манере заводит диалог. Сначала о погоде, медленно переходит к лошадям и повозкам, неудобстве Лондонских холодов, говорит про высокие цены и что-то про политику. Ирэн от этого всего хочется устало зевнуть и выйти из-за стола, но уважение к хозяйке не дает ей это сделать. Шерлок несколько раз оборачивается к ней, спрашивает ее мнение по поводу вопросов, заглядывает в глаза с неподдельным интересом и ожиданием услышать ее мысли. Ирэн ловко уворачивается от неприятных ей вопросов на которые предпочитает не давать ответы, на некоторые же, все же отвечает, бывает с дерзостью и вызовом, бывает более спокойно. Когда слишком затянувшийся обед заканчивается и все отправляются в гостиную, все рассаживаются у камина, молчат, наслаждаются тишиной и компанией друг друга. Ирэн кидает взгляд на мужчину в другом конце комнаты, рассматривает его внимательно, не отрывает взгляда. На нём красивый костюм, аккуратно завязанный галстук, светлые волосы уложенные в прическе. Шерлок был приятным человеком, умным, образованным мужчиной, который знал себе цену, уважал и себя и ее, выказывал ей знаки внимания. Но сердце почему-то болело каждый раз когда она позволяла ему приблизиться к ней на шаг ближе, взять ее за руку. Это казалось неправильным. Она не была ему ровней, не была ему парой. Они были сотканы из разных тканей без возможности когда-либо понять друг друга. — Вы играете, мистер Холмс? — Спрашивает Эванс, показывая рукой на пыльный фортепиано в углу. И у Ирэн все тело пронзает иголками. — Как и любой джентльмен. — Шерлок кивает, — Если вы того желаете, буду лишь рад скрасить ваш вечер своей игрой. Он вытирает пыль платком из кармана жилетки, осторожно ведет по верху крышки, стирает осевшую грязь и одинокое время, тоскливость. Открывается она со скрипом и небольшим протестом, но быстро поддается и когда длинные пальцы мужчины ложатся на клавиши и проходятся в быстрой гамме до верхней октавы, музыка наполняет гостиную. Воздух кажется замирает, изголодавшийся по мелодиям и тонким вибрациям фортепиано он вдруг исчезает заставляя присутствующих в комнате задыхаться. (Или только Ирэн). И хоть час вовсе не вечерний, птицы за окном перестают свистеть песни, заглядывают в дом, остаются на крыше, восхищаются пением музыкального инструмента. Шерлок не закрывает глаза когда играет, глаза его полностью сконцентрированы на клавиатуре, на пальцах, быстро перемещающихся по октаве. Он собран, серьезен и играет словно механически, заучив все движения на отлично. Его темп идеален, ноты его идут плывут одна за другой, сменяясь именно тогда когда нужно, звучат долго и протяжно когда произведение этого требует. Носком нажимает на педаль под инструментом. Не ошибается ни разу, не допускает ни единой погрешности. Игра его хороша и его закрыть глаза и прислушаться, действительно рисует магические образы, сыплет искрами перед глазами. Но в ней нет души, Ирэн отмечает, играет он не как Грей, а совершенно по-другому, хоть и им обоим инструмент и услужливо покоряется. Он заканчивает играть, оставляя пальцы на зажатом аккорде. Он протягивается сквозь комнату еще пару секунд, звенит, а затем растворяется в тишине. Шерлок отрывает ладони. — Я все же предпочитаю скрипку. — Он произносит по завершению, но с табуретки не встанет, только оборачивается лицом к хозяину дому и остальным сидящим, — Фортепиано не мой инструмент. — Но играете вы прекрасно! — Восхищенно произносит Эбигейл, — Прошу вас, сыграйте еще раз! Шерлок смягчается, трет рукой затылок и отвечает улыбкой на улыбку, снова разворачивается к инструменту, его пальцы зависают в воздухе на пару секунд до того как он успевает их отпустить. — Ирэн, как вы смотрите на то, чтобы присоединиться к мистеру Холмсу? Я слышал как вы играете, мне кажется у вас прекрасно это удается. — Эванс скалится во все зубы и Ирэн предпочитает отвернуться раньше чем успевает сказать какую-то дерзкую колкость. Она решает что лучше не перечить тому, в чьем доме живет и на чьи деньги покупает себе новые наряды и чьей добротой ежедневно пользуется. Девушка хмурит темные брови и чуть заметно стискивает зубы, выявляя скулы, но ничего не говорит. Шерлок любезно двигается, пуская ее сесть рядом. Как истинный джентльмен садится чуть дальше не позволяя их телам касаться друг друга. — Ноктюрн в ми миноре, Шопен. Я больше ничего не умею. — Она скромно произносит, вдруг ощущая себя не в своей тарелке. Но нежная улыбка и кивок мужчины ее вдруг обнадеживают. Он опускает пальцы на клавиши, не торопит, ждет когда она будет готова, когда соберется с мыслями. Но Ирэн действует совершенно наоборот, отбрасывает их куда подальше, округляет ладонь и пускает пальцы плясать по нотам. Музыка дается легко когда ее чувствуешь, когда пропускаешь через себя каждую вибрацию, даже самые тихие звуки, самые быстро проскальзываемые звуки. Она вспоминает то самое ощущение, когда вокруг остается лишь мелодия, когда вы вдруг с ней едины, и в этот момент рядом нет никого. Но она опять противоречит себе, представляет Грея рядом, хищный и восхищенный взгляд его серых глаз. И в груди что-то сжимается от осознания что он не здесь, что не видит ее сейчас. Иронично, но Ирэн ворует момент, оборачивает все взгляды на себя, приковывает к себе все внимание. Но ей оно абсолютно не нужно. Тот, чей взгляд она мечтает получить, увы находится за много километров. Она возвращается в комнату ровно тогда, когда произведение заканчивается, а последнее ми остается в пространстве. Слышаться восторженные хлопки и одобрительные слова Эбигейл, которые Ирэн забывает услышать. Улыбается лишь Холмсу, лишь потому что сложно удержаться когда он смотрит так искренне очаровано. Сердце замедляет свой ритм, возвращает привычный темп больше не имея необходимости подстраиваться под Ноктюрн. Без музыки вдруг становится холодно и пусто. Холмс накидывает свою шляпу и застегивает пуговицы черного пальто, тогда, когда на улицах уже сгущается ночь и начинают мерцать первые звезды. Его лошадь перебирается с ноги на ногу, нетерпеливо трется об ладонь хозяина носом и обнюхивает рядом стоящую Ирэн. — Этим утром я не успел обсудить с вами то, что хотел. — Он признается, слегка отталкивает лошадь, призывая успокоится и проявить еще немного терпения. Достает из кармана кусочек сахара и предлагает животному. Она слегка обиженно фыркает, но лакомство все равно берет. Ирэн треплет ее по темной гриве и тихо смеется. — Почему вы не сказали мне за обедом? — спрашивает с вызовом. — Вопрос не для лишних ушей. — объясняется и делает шаг вперед, — Ирэн, я хочу чтобы вы знали что вам всегда рады в моей квартире и если вам вдруг захочется, вы всегда можете составить мне компанию. Я был бы только рад вашему постоянному присутствию рядом. Она поднимает подбородок, ровно так же как и всегда когда нервничает. Пытается казаться выше, показать свое превосходство, а не слабость. — Простите, Шерлок, но я вынуждена вам отказать. — И все же я попрошу вас обдумать мое предложение еще. Если вы вдруг передумаете, вы всегда знаете где меня найти. Подносит ее руку к тонким губам, оставляет поцелуй на костяшках. Смотрит в глаза еще недолго, выдыхает нервное «До встречи», которое горячим паром растворяется вокруг них и замерзает в морозном воздухе. Запрыгивает на лошадь, легонько бьет ее бок каблуком и уносится вдаль дороги, сливаясь с темнотой ночи. Ирэн же допоздна, при одном только свете свечи перечитывает свернутые письма с небрежным почерком.***
«Моя дорогая Ирэн, Хочу сообщить вам что я возвращаюсь обратно в Лондон и надеюсь что буду дома к концу февраля. Товар был доставлен успешно и абсолютно невредимо, поэтому взываю вас не переживать. Планирую добраться до Парижа за два дня, а оттуда переплыву на корабле обратно в Лондон. По дороге сюда мне пришлось отправляться на лодке и избегать береговую охрану, что заняло достаточно времени, но сейчас мои руки абсолютно чисты и я смогу назваться пилигримом не вызывая никаких подозрений. Уверен если вы тренируетесь еще немного, у вас все получится. Магия дело сложное и я не берусь ее понимать, но, она подобно музыке, главное прочувствовать ее. Вы способная, Ирэн, я никогда не устану этого повторять и восхищаться вами. Если вы захотите, вам будет не трудно освоить любой навык. Обещаю что когда-нибудь покажу вам Париж. Это прекрасный город, безумно красивый и романтичный, да и богатых зевак там хоть отбирай, карманы набить легко. У меня получилось стащить довольно редкие часы у одного мужчины, надо отдать вам должное, чувство безнаказанности и азарта действительно опьяняет. Но возвращаясь к Парижу, могу точно сказать что он вам понравится. Когда заляжем на дно или будет некуда бежать, это станет нашим идеальным вариантом. Главное знайте что в случае чего — я вас никогда не оставлю. Не проходит и дня, когда я не думаю о вас, и каждый раз закрывая глаза я мечтаю о нашей с вами встречи. Никогда не думаю о себе как о романтике, но вы имеете свойство странно влиять на людей. Искренне ваш, Грей.»***
В Феврале снег начинает таять, а дороги превращаются в сплошной лед, либо в ручей, третьего состояния им не дано. Погода теплеет и вылазки на дела снова становятся возможным развлечением. Эбигейл быстро учится, хоть ей и не хватает ловкости, но Ирэн не может не отметить ее старания. Шерлок лишь иногда заезжает в гости, разговаривает с Роджером, целует Ирэн руки, но никогда не остается на обед. Возможно это и к лучшему. Ветер вечерами все также выбивает ставни, но уже реже. Снежинки больше не оставляют холодные следы на стеклах и Ирэн находит это печальным, ведь это одна из немногих прелестей зимы. За исключением ее блеклости и серости, которая напоминает ей о Грее. На душе становится легче и стены дома больше не давят на нее. Вылазки в город и на маркет становятся почти постоянны, а прогулки по саду снова возобновляются, хоть деревья и не радуют ранним цветением. Каменные дорожки теперь убраны от засыпающих их ранее сугробов. Скамейки в беседке в самой глубине сада больше не такие холодные и позволяют сидеть на них больше двадцати минут без замерзания. Воздух кристально чистый и дышится полной грудью. Деревья стоят все еще покрытые пушистым, серебристым снегом, голубое небо отражается в зеркале со льда, тучи на нем проплывают редко. В воздухе тихо кружатся последние снежинки, словно серебристые точки. Такое ощущение, что морозный воздух проникает в каждую клетку тела, насыщая ее кислородом и свежестью. Птицы начинают чирикать громче, прыгают с ветки на ветку, играют с друг другом. Совсем скоро придет весна. Ирэн находит в этом комфорт, в одиноком саде, скамейке в самой его глубине закрытой снежными кустами и еще голыми деревьями. Она приходит сюда каждый день после обеда, читает книги, размышляет, наслаждается спокойствием. «Мой дорогой Грей, » Она пишет прислонив лист к твердой обложки массивной книги, прямо на весу « Думаю это мое последнее письмо, так как другие не найдут вас быстрее, чем вы вернетесь. Со скорым приходом весны стало легче дышать, я больше не ограничена в делах и могу делать вылазки когда мне вздумается. Каждую пятницу мы с Эбигейл посещаем Лондонский маркет, там довольно часто можно встретить много чего и кого интересного. По вашему приезду мы обязательно должны будем туда отправится. Пишу на улице и увы, заканчиваются чернила, но хочу сказать вам что очень жду вашего возвращения. Искренне ваша, Ирэн» Птица садится прямо на край книги, любопытно рассматривая письмо, но стоит девушки протянуть руку как та улетает. Искренний заливистый смех наполняет сад. Теплеет не только погода, но и ее душа.***
Грей возвращается поздней ночью в середине марта, когда на календаре красуется чисто шестнадцать. Звезды в этот день горят особенно ярко, одна даже падает оставляя за собой красивый хвост. Он вдыхает ночной свежий воздух, после дождя пахнет сыростью и мокрым камнем, но даже это не может испортить момент. И Грей улыбается самой искренней своей улыбкой. Закидывает голову к небу, закрывает глаза и смеется, долго, заливисто, почти истерично, на всю улицу. Он наконец-то дома. Эванс встречает его с бутылкой эля в руке и крепким объятием. Все в доме кроме него уже спят. Они сидят не долго. Чокаются стаканами, хрипло смеются, рассказывают истории о том что произошло за три месяца: Грей о Париже и поездке, Роджер о доме и скучных ежедневных делах. Жалуются на жизнь, на вредных женщин и много не важных нюансов. Часы показывают три, когда они наконец расходятся по комнатам, в доме гаснет свет. Он не должен, но соблазн его выше, поэтому дверь в его комнату так и остается закрытой. Ирэн лежит на постели, когда ее дверь скрипит, открывается лишь на мгновение, запуская в теплую комнату холод и ночного гостя. Она ежится, утыкается носом в подушку и хмурит брови во сне, видимо почувствовав контраст температур. На самый край ее постели падает лунный свет из окна, освещая лишь небольшой кусочек комнаты, но позволяя перемещаться без страха разбудить ее. Множество пылинок летает в воздухе, освещенных лунным светом и если смотреть достаточно долго, можно представить как они танцуют. Кружатся в парах, оседают вниз, сливаются с друг другом формируя все новые пары, пока наконец снова не упадут на землю откуда больше не подлетят вверх, позволяя другим парам-пылинкам занять их место. Грей оставляет аккуратный сверток на ее столе, около самого края. Утром она найдет там новые шелковые чулки с красивыми завязочными лентами, выбранные специально для нее. Ему остается только надеяться что его подарок придется ей по душе. Он садится на край кровати, не решаясь ее разбудить; только любуется, запоминает черты лица, потерявшиеся в его памяти за долгие месяцы. Рыжие волосы, собранные в ночной прическе, веснушки на носу, родинка на плече. Проводит рукой по одеялу, гладит тыльной стороной ладони по голому плечу, шее, прислоняется холодными потрескавшимися губами к коже. Убирает локоны, мешающие виду на ее скулы и щеки. В какой-то момент она открывает глаза, испуганно вздрагивает, еще не успев прийти в себя ото сна, глаза не успевают адаптироваться к ночной темноте. С его губ слетает смешок и Ирэн вдруг замирает, приподнимаясь на локтях и прикрываясь одеялом. — Грей? — Она спрашивает хриплым тихим голосом. Находит его руку где-то в темноте, проводит по костяшкам пальцев, пытаясь удостоверится в его реальности. — Он самый, малышка. — Он отвечает, таким же хриплым, весьма хмельным голосом. Она больше ничего не говорит, только обхватывает его шею руками, прижимается всем телом и бесшумно хрипит в плечо. Утреннее солнце купается в огненных волосах и слепит лучами. И это впервые когда остается с ней до самого утра.