Даже если мы узнаем, что скоро сдохнем Утрёмся своими слезами, нальём по полной Я поднимаю тост за братьев, впиваюсь в чувства Да, я держусь ещё, но знаю — в комнате пусто
Он стал таким, незадолго до первых истерик, первых порывов беспричинного гнева и постоянных уходов в запой. Холодный — это прилагательное идеально описывает его снаружи и внутри. Редко стали проявляться эмоции, потому что, кажется, Костя разучился чувствовать по-настоящему. Изнутри пожирают собственные мысли, которые раздражают и без того нестабильную психику. Так было не всегда, но депрессия и гипомания шли бок о бок, крепко взявшись за руки. Где-то в подкорке затаилась неустойчивость, постепенно развивая диссоциацию. Зашевелился садизм, подстрекая не так давно загнанную в угол шизофрению. Всё это подкреплялось большими дозами спирта и лекарственных препаратов. Плевал он на здоровье, самый последний пункт в списке «смыслы жизни». Хотя какой смысл в этих смыслах, если ни один из них не является подлинным? Как теперь понять, стоит ли его жизнь хоть чего-нибудь? Стоит ли жить вообще?В комнате пусто, моё сердце — холодный город Нас ненавидят даже птицы на светофорах Мой пьяный безысходный вечер среди ублюдков Детка, я мог бы быть примером, но я не буду
В душе бушует шторм, а лицо по прежнему каменно-бетонная статуя. Слишком стар, слишком пьян. Одно сплошное «слишком». Ему слишком холодно курить на балконе, поэтому клубы дыма выходят через приоткрытую форточку; слишком душно сидеть одному в квартире, поэтому он соглашается на очередную пьянку; слишком тяжело выходить из наркотического опьянения, когда рядом никого нет.Да, я могу оставить буквы на своём трупе Что сложатся в тупую груду твоей улыбки Мы снова разорвёмся глупо, настанет утро Настанет, но из нас всё так же ничего не выйдет
Костя открывает Твиттер и пишет неразборчивую чепуху в столбик без точек и запятых. Старается быть смешным, местами задумчивым. Полностью опустошенный, пытается наполнить себя хоть чем-то кроме сигаретного дыма и дешёвого алкоголя. Возможность вернуться к первоначальному состоянию угасает с каждым днём, он ощущает это каждой клеточкой своего тела. А ведь помнит ещё чьи-то тёплые объятия и горячие поцелуи. Он потерял достаточно, чтобы понять — ничего не осталось.Даже если мы узнаем, что скоро сдохнем Утрёмся своими слезами, нальём по полной Я поднимаю тост за близких, впиваюсь в чувства Да, я держусь ещё, но знаю — в комнате пусто
Снимает телефон с блокировки и четко проговаривает буквы, составляя многозначительное «блять». Экран светит так ярко, что отвыкшие от свечения глаза закрываются. Пытаясь не ослепнуть он заходит в диалог с кем-то. Опять чьи-то накуренные голосовые, пытающиеся затянуть его куда-то туда, от куда ему стоит держаться как можно дальше. Голос настойчивый и хитрый. Заманивающий. По ушной раковине течёт сладкий пресладкий мёд, заставляя полностью довериться. Как же хочется доверять этому кому-то. Окно в такси такое запотевшее, такое грязное. Он едет по пустым дорогам такого же пустого города. С собой нет ничего кроме телефона, только куртку надел с внутренними карманами, потому что проебать единственную дорогую вещь не хочется. Машина такая низкая, такая маленькая, что пятая точка чувствует каждую неровность асфальта. Холодные пальцы касаются собственной макушки, проводя ими по чистым волосам. Ладонь пропускает собственные пяди раз за разом. Надо взять что-то в руки. Тянется. Открывает окно, не спросив разрешения. Сжимает в зубах тонкую никотиновую дрянь. Колёсико не хочет работать, а тремор не перестаёт оказывать сопротивление. Борьба с самим собой, со своими тараканами. Нет. С одним большим тараканом. — Здесь нельзя курить. Нельзя? Что это за слово, мать вашу, такое? «Нельзя». Хочется заехать по роже, да и до места осталось всего ничего. Снова звон в ушах, снова вспотевшие конечности и дрожь по всему телу. «Пошёл нахуй». Неоновый свет слепит глаза, будто он здесь дешевая проститутка. Но его ебёт разве что собственный образ жизни. И делая шаг навстречу барной стойке, не трудно будет догадаться — он здесь ненадолго. Кругом кальянный дым, какая-то ужасная музыка на фоне, которую он слышит в тиктоке по сто раз на дню. «На что ты тратишь свою жизнь?». И не ошибся ведь, блядушник ещё тот. На танцполе до одури пьяные тела качаются под современную попсу, двигая бёдрами, соприкасаясь всеми частями друг с другом. Смотреть тошно, как очередную девчонку вдавливают в сильную мужскую грудь, от которой пахнет одеколоном и потом. А ей этого и надо. Ластиться, как кошка, оттопыривая задницу, упирается в чужую ширинку. Оба продолжают делать вид, что танцуют, но в голове уже играет мысль о том, чтобы сбежать в туалетную кабинку. Только вот очередь и без того огромная, в таком-то маленьком клубе. Кто-то оказался проворнее этих двоих, потому уже трахается во всю, стоя в замкнутом пространстве, скручиваясь в три погибли. Костя невольно вспоминает себя и то, как он цеплял девчонок. Но его воспитание и любовь к прелюдиям не позволяла водить дам по обшарпанным, засранным туалетам. Свет мигает быстро-быстро. Как и его глаза моргают часто-часто. Из-за обилия выпитого спиртного и очередного фастфудного трека стало дурно. Шум в ушах не прекращается. Выбегает на улицу. Ничего не слышно.В комнате пусто, как в той папке, где фото с нами Я жил простым отблеском правды от этих зданий Мне нужно бесконечно много твоей улыбки Мне нужно бесконечно мало — не быть наивным
Наконец-то. Выдыхает дым куда-то в небо ночного Санкт-Петербурга. Небо на удивление чистое, таким чистым он его ещё не видел. А может, просто не замечал. Воздух такой свежий, такой прохладный, а щёки пылают от перепада температуры. Некогда вымытые волосы прилипли ко лбу, неприятно его щекоча. Как же хочется сдохнуть. Просто сдохнуть прямо у этого ебаного клуба. Чтобы его труп нашли здесь и скинули в Неву. Или взять номер дешёвого мотеля, накидаться таблетками, чтобы выглядело, как типичная смерть рок-звезды. Так же модно сейчас? Продолжать слушать и фанатеть по тем, кто променял всё на травку и ксанакс. Только это не его финал, чей угодно, но не его. Да и помнить о нём не надо, просто вспоминать. Но вспоминать его будет разве что мама, такого сына-ублюдка забыть будет очень трудно.Среди угрюмых обездоленных привидений Мы рассыпаемся на lego в детском отделе Я засыпаю среди грязи в пустом отеле И в этой комнате все те, в кого я не верю
Он слышит, как открывается дверь клуба и недовольный голос охранника, который, кстати, с подозрением встретил его. — Только без рук, — раздаётся чей-то слащавый голос. Слишком приторно для парня, но на женский голос тоже не походит. Костя из любопытства поворачивает голову и видит нечто, напоминающее мужскую особь в огромной блять меховой шубе. На глазах солнцезащитные очки-капли, на голове какая-то ебаная стрижка. Выглядит так, будто бы прямо с гей парада. — Проваливай отсюда! Дверь за ним захлопывается резко, тот успевает только развернуться и показать фак в ту сторону, где пару секунд назад стоял вышибала. Манерной походкой он направляется прямо к наблюдающему за всей этой ситуацией. Стало совсем чуть-чуть неловко, потому что Костя вовсе не хотел быть свидетелем этих разборок. Так ведь проще, сделать вид, что ничего не видел. Мало ли, не хватало ещё в роли очевидца оказаться. Самая худшая из всех возможных. — Есть сигарета? — раздаётся слева от него. Голос, оказывается, не такой уж и противный. В какой-то степени грубоватый с хрипотцой. Такой голос не может не нравится. Даже приятно становится. И такому голосу подчиниться хочется, несмотря на то, что в кармане осталась последняя самокрутка. Рука тянется к другой. И это прикосновение обжигает. Удивительно, ведь на улице меньше пятнадцати градусов, а ему горячо и так неспокойно. Привыкший к стабильности. — Эй, Кость, ты че такой кислый? — настолько легко доносится сбоку, будто бы он болтает не с первым встречным. Чуть позже до него доходит ещё одна деталь — он назвал его по имени. — Как ты моё имя узнал? — немножко не тот ответ, но разве его это волнует? Разве может его волновать какой-то парень, нарисовавшийся с нихуя? Определенно нет. — Да у тебя на лице написано, что ты Костя, — делает затяжку, довольно долго задерживая дым в легких. А потом выдыхает, да так, что никотин выходит из приоткрытого рта какими-то узорами, полностью растворяясь в ночном небе. — А ты в этой шкуре, как пидор. «Очень оригинально» — Когда я в шкуре, я самый натуральный натурал, — хмыкает собеседник. Костя молчит. — Долбоёб. — Ты красивый, — скалит зубы в отвратительной ухмылке, от которой прям воротит. Только вот узел, скрутившийся из тонкой кишки явно не даст ему выблевать всё то, что он съел за эти 5 часов. Повисло неловкое молчание. Костя собирается с мыслями, хочется ответить колкостью на этот «комплимент», но слова в голове превращаются в кашу. Как-то странно, не укладывается в голове происходящее. Даже непонятно, что это за человек рядом с ним, зачем он ему понадобился. Но так хотелось понадобиться. — Вот я каждый раз смотрю, как мосты разводятся, всегда грустно так, ведь они же части одного целого. Без одной из них мост не будет мостом. Костя молчит. «Что он блять несёт?» — И, они же, ну, половинки эти, стоят друг без друга, а потом вновь воссоединяются. Думаю, люди же тоже не могут долго так, в одиночку существовать. Им своя половинка нужна, чтобы мост сложился. И даже разводы эти недолговечны, разошлись, а потом всё равно сходятся. Не бывает моста, из одной половинки, понимаешь? Кажется, понимает. И пока этот пьяный полёт мыслей продолжается, он пытается переварить сказанное. Его собеседник, изрядно накидавшийся, начинает менять темы, болтая всё активнее и активнее. А Костя не перестаёт думать о мостах, о том, что ему всё это время нахватало своей половинки.Да, этот мир тебя размажет, так было раньше Теперь не нужно больше спрашивать: «Как жить дальше?» Я закрываю свои веки, шорох у двери Но в моей комнате все те, в кого я не верю
Они стоят уже час, а может и два, да даже если бы они стояли тут целый день, никто бы не заметил. Время перестало ощущаться, ушло на второй план. Сейчас нет разницы ни какой сегодня месяц или день недели. На душе так спокойно, даже немного тревожно от того, насколько спокойно. Возможно, впервые за долгое время Костя начал что-то чувствовать. Мысль сменяла другую так быстро, так много нужно сказать, но сколько ему осталось стоять здесь? Что если прямо сейчас этот парень с ужаснейшей причёской и чувством юмора уйдёт? От этих мыслей даже как-то не по себе стало. Хочется продолжить стоять, наблюдать за тем, как встаёт солнце, а потом дождаться, когда оно снова скроется за горизонтом. На улице до жути холодно. Видно, алкоголь выветрился из организма и перестал греть. А тоненькая куртка тем более. Приходится ёжиться от холода, потирая плечи, будто бы это поможет согреться. Но слушать полюбившийся за такое короткое время голос хочется сильнее. Он и не заметил, как его новый знакомый оказался в тридцати сантиметрах от него самого. Стоит почему-то в одной футболке и руки ему за спину заводит, накидывая на его плечи что-то тёплое и щекочущее шею. И очки свои дурацкие снял. Русые волосы треплет утренний ветер, а лучи восходящего солнца окрашивают пряди в ярко-красные цвета. Костя ловит себя на мысли, что глаза у него невероятно красивые. Голубые. А ещё прямо в них отражаются мосты. «От куда ты такой взялся?» — Как тебя зовут? — выдыхает Костя и сильнее закутывается в пропахшую кальянным дымом шубу. — Серёжа.Однажды мне сказали, что мир тебя раздавит Оставив на земле жирный след, И всё что было с нами, останется как память О той жизни которой и нет