Любовь, отсутствие ярлыков и нужда в нежности

      Чимину и Чонгуку всегда вместе весело. У Чонгука привлекательная улыбка, такая по-детски непринуждённая и смешная, поэтому тёплая. Чимин и Чонгук целуются, стащив у Тэхёна джул и выдыхая дым друг другу в губы по очереди, а потом кто-нибудь из них обязательно кашляет. Тэхён на них смотрит в такие моменты с неким превосходством, ухмыляясь, потому что он куряга со стажем, а они для него выглядят, как неоперившиеся птенцы. Да вообще, на самом деле, Тэхён не знает, зачем они курят, и зачем сосутся, и зачем при нём.       У Чонгука потому что всё внутри обжигает болью от желания, словно бы он поливает всё внутри слишком горячим душем. От этой влюблённости хорошо, но уже невыносимо, будто температура воды только больше становится. К горячему душу ты привыкаешь через несколько десятков секунд. К любви, прожигающей тебя изнутри, не привыкнешь, тем более, к безответной.       Тэхён для него — как что-то далёкое и запретное, Тэхён кажется ему слишком взрослым и очень умным. Чонгук готов смотреть на него, открыв рот, каждый раз, когда тот что-то рассказывает.       И такое желание юркое, детское: открыто сказать обо всём, открыто восхититься. А Чонгуку нельзя.       Очень-очень долго простоишь под горячим душем, и верхний слой кожи начнёт слезать. А если всё-таки говорить метафорами, Чонгук не только стоит под обжигающими струями. Он ещё и расчёсывает кожу до боли.       Каждый миг, когда тянется к нему, уверенный, что ни на что не может рассчитывать. Каждый миг, когда чувствует прикосновения тонких прохладных пальцев к своей коже, когда смотрит в задумчивые глаза.       Чонгук с Чимином — два лучших друга и два гордых бисексуала, а Тэхён на себя ярлыки не хочет навешивать.       Если у Чонгука любовь к Тэхёну, у Тэхёна — джул и отсутствие ярлыков, то у Чимина — Юнги, их глупое расставание и чрезмерная нужда в нежности.       Чимин почти каждый день перед сном мечется по постели и хныкает вслух, никак не может улечься, и чувствует себя плохо. Плохо без тёплой груди под ухом и мягкого живота под пальцами, без возможности пробраться под задравшуюся футболку и гладить рукой теплую кожу, без хотя бы «спокойной ночи, кнопочка» в сообщениях.       Он делает из старых голосовых Юнги аудио и, засыпая, включает часовой плейлист, в котором «треки» по несколько раз повторяются. У него утром на телефоне минус сорок процентов.       Чонгук не умел целоваться, когда они сделали это в первый раз, и Чимин учил, наслаждаясь возможностью в чём-то ему и себе помочь, и просто приятно было. Они оба знали друг друга достаточно хорошо, чтобы быть уверенными в отсутствии чувств друг к другу, и поэтому Чимин всегда был доволен и спокоен, целуясь с ним, хотя иногда и смущён.       Он не думает о Юнги, ну почти, ну ладно, иногда думает, и старается говорить о нём обезличенно, что ли. То есть да, я на него смотрю и поцеловать хочется, ну и что? У меня просто нет отношений, а с Юнги всё знакомо, обычное желание.       Лжёт.       Только перед сном с собой честен, и всё же запрещает, запрещает себе воображать, что Юнги лежит рядом. Или как он гладит его волосы и целует, и обязательно постоянно держит за руку. Ведь Юнги так любит держаться за руки, больше, чем всё остальное.       «Плевать, тебе должно быть плевать».       Чонгук считает, что Юнги гандон, и Чимин с этим соглашается, да, но не потому что это так, а потому что так принято — засирать бывших. И ему понятно, почему Чонгук злится. Потому что сколько раз Чимину было больно из-за Юнги, столько раз Чонгук с ним вместе эту боль и переживал.       Чонгук скорее был человеком-рубахой для слёз, тем, кого можно было обнять, ломясь от боли, тем, кому ты позвонишь в первую минуту своего охуевания от несправедливости ситуации и тем, кому ты будешь рыдать в трубку тоже. Тэхён же был человеком, который мог обнять так же, но сказать что-то милое и ласковое, как Чонгук, не мог. Он был более рассудительным и с ним лучше было разговаривать о проблеме и ждать совета, чем просто плакаться.       Тэхён говорил, что, если Чимину с Юнги некомфортно, он не должен терпеть этого.       Чимин слушал и своё сердце, и Тэхёна с его рассуждениями, и недовольные слова Чонгука о Юнги, когда расставался с ним, и он не знает, что он, блять, только не послушал, чтобы сделать правильный выбор.       Может быть, он забыл о том, как Юнги говорил ему: «Я так рад, что ты у меня есть».       Забыл единственное «я люблю тебя», и как они оба плакали. Юнги — когда говорил это, а Чимин — как только услышал.       У Юнги было много проблем с учёбой, он стремился слишком высоко, он пытался в андеграундный рэп, и Чимин знал, что, выпади Юнги шанс, он бы прославился. Но пока он едва сводил концы с концами и кантовался в ужасной общаге, и Чимин просил его учиться, просил перебраться к нему, но Юнги стоял на своём. Учёба ему к херам сейчас не нужна была, и он был слишком гордым, чтобы занять место у Чимина.       Юнги в принципе был гордым и в какой-то степени (хотя явно не крайней) беспардонным, но с ним даже в этом он смягчался в разы.       Иногда он был занудным, как и его долгие разговоры о вещах, которые Чимину были не близки и неинтересны, но он забывал, забывал о других разговорах, длящихся часами, на множество общих тем.       Юнги никогда не приходил мириться первым. Но всегда извинялся перед ним искренне и часто плакал во время этого, потому что от каждой ссоры испытывал такую же боль, как и Чимин.       Юнги пил алкоголь и, что самое страшное, пил в моменты боли и разочарования в себе, чтобы забыться. Юнги старался бросить и последние разы, когда ему было плохо, звонил Чимину и просил прийти, побыть с ним, потому что Чимин сказал ему, что алкоголь — неправильный способ справляться. Один раз ему сказал.       Юнги не всегда хотел его прикосновений, и это было обидно, но всегда, когда он был в ресурсе, он старался прикасаться к Чимину как можно больше, зная, как тот любит это. Всегда обнимал его перед сном.       Юнги никогда не реагировал тепло и одобрительно на нежные прозвища, чаще молчал, а сначала просил вообще не употреблять их. Однажды он признался, что просто не может ничего сделать со своим ужасно сильным смущением, когда слышит это и чувствует проявление нежности таким образом, но ему нравится. И потихоньку стал тоже обращаться к Чимину ласковее.       Чимин забыл, забыл, забыл.       Обо всём забыл в тот непонятный период, когда с ним расстался.       И когда он увидел, как Юнги играет на гитаре рядом с универом, чтобы заработать... Его сердце облилось кровью от того, как красиво звучала гитара и какое мягкое было у Юнги выражение лица, когда он поднял на остановившегося Чимина взгляд.       Тэхён тогда потянул его за руку, напоминая, что им нужно сгонять к Чонгуку, и они пошли дальше. Тогда, всего через несколько шагов, Чимин признался ему, что хочет Юнги вернуть. Тэхён благодушно поддержал его, но важно сказал, что им нужен консилиум. Когда они дошли до Чонгука, Тэхён с порога заявил ему о Юнги, не смущаясь соседа. Чонгук, так же не смущаясь, спросил:       — И что, мы не будем больше целоваться?       — Будем! — отозвался Чимин мгновенно, но потом подумал о губах Юнги. И внутри ёкнуло. — Нет... Нет, не будем, наверное.       Глаза Чонгука несчастно заблестели, и Чимин опустил голову.       Сосед Чонгука посмотрел на них странно, поднялся со своей кровати и свалил из комнаты по-английски, хлопнув дверью.       — Я тоже хочу отношения, — произнёс Чонгук тихо, поглаживая свой плед ладонью.       Тэхён пожал плечами, убирая руки в карманы пальто.       — Так ты одобряешь желание Чимина?       — Я знаю, что для тебя это важно, Чимин-хён. Конечно, я поддержу тебя. Я же вижу, что ты любишь этого гандона.       Чонгук поднялся, чтобы подойти и обнять его, но Тэхён остановил его жестом руки.       — Иди к Юнги и скажи ему всё прямо сейчас, — предложил он Чимину, а тот весь сжался.       Тогда Тэхён убрал руку и позволил Чонгуку подойти и обнять Чимина, а потом обнял тоже, но короче, и выставил всё же за дверь.       А потом позвал тихо, делая шаг:       — Чонгук-и, — и столкнулся со всё ещё несчастным взглядом глаз, почти чёрных.       Чимин подошёл к месту, где Юнги играл, и в этот раз Юнги не поднял на него взгляд.       На глазах у Чимина, после окончания песни, одна милая девушка подошла к Юнги и попросила у него, видимо, номер телефона, там, или инстаграм (Чимин не слышал), указывая на свою подружку. Юнги напечатал у неё в телефоне свой ник (или номер, или айди в какао-токе), а потом сказал:       — Я не обещаю взаимности, моё сердце уже занято.       Чимину захотелось упасть перед ним на колени и взмолиться о том, чтобы сердце было занято им.       Девушка убежала к подружке, а Юнги уже хотел начинать играть новую песню, когда Чимин подошёл. У него ноги едва гнулись.       — Юнги-хён, — произнёс он тихо.       — Да, Чимин-и? — ответил тот в ту же секунду, скользя рукой по струнам беззвучно, и не поднимая взгляда.       — Можно, я скажу?       — Конечно.       — Мне очень страшно.       — Хуже будет, если промолчишь, так ведь? — и на этом моменте Чимина отпустило, так, что едва слёзы не хлынули. Юнги потянулся рукой ко рту и прикусил кожу у ногтя.       Ему тоже было очень страшно.       — Я очень хочу обнять тебя, — прошептал он.       Юнги отложил гитару методично и раскрыл руки, и взглянул на него.       — Обними, кнопочка, — прошептал. И Чимин выдохнул, всхлипнул, метнулся к нему и вжался в холод кожанки, и руки под неё запустил, а ноги уложил на его ноги.       — Я тебя люблю, — сказал он тихо и подавился всхлипом, он едва мог дышать, запах Юнги окутывал теперь со всех сторон, мешаясь с новым приступом страха.       — Я тебя тоже... — Юнги, наконец, обхватил его своими руками в ответ крепко. — Тоже тебя люблю, Чимин-и, — произнёс чётко, каждое слово отдельно выделяя, и Чимин зарыдал, прижимаясь ещё ближе.       Он при Юнги когда-то рассуждал о том, что в ответ на «я тебя люблю» странно говорить просто «я тебя тоже», без «люблю». Будто самое важное, само чувство теряется.       И Юнги его услышал. Не потерял.