Вторник

Мы знакомы лично от силы день или два. И я не жалею. Никогда не буду. Бар, что находится с парком, жутко переполнен. Хочется вдохнуть свежего воздуха. Испариться пришлось — карман как всегда пуст. Да-да, какой-нибудь добрый миллионер сказал бы «Нельзя использовать способности в корыстных целях» или «люби людей». Пфф, точно нет. Вечер вторника. Сомневаюсь, что кто-то будет прогуливаться в это время. Аллеи ведут в зияющую бездну, что так манит, как магнит. Люди всё же есть, но попадаются редко: собачка, выгуливающая человека, бомж, оккупировавший скамейку и вишенка на торте — пьяный вдрызг мужик, целующий статую. А вот это уже интересно. Я не вуайерист, лишь интересно как далеко он зайдёт. Он похож на офисного клерка, которого сегодня уволил начальник, поедавший ложечку нервов стабильно раз в три дня. Или, может, расстался с мамочкой, — ну, не ходят простолюдины в костюмчиках по парку. Он сейчас реально прикрыл лицо ребенку? — Эй! Не приставай к бедняжке Сью — она ещё от первого брака не отошла. — вмиг появиться было в голове куда пафосней, чем сейчас. Он не удивился! Только посмотрел, как на придурка, и закурил. — Будешь? — мама учила не брать у незнакомцев конфетки. Но это же не она, верно? Прикурить у человека, что так рьяно целовался с камнем, немного романтично. Присмотревшись к лицу, приходишь в ужас. Твою мать! — Не знал, что ты уже куришь. Уровень неловкости выходит на новый уровень, пробивая потолок стыда. Эрика было не узнать: помятый вид, взъерошенные волосы, излишняя открытость. Обычно его ауру чувствуешь за километр. — Не знал, что один из величайших мутантов сосется со статуей. И это твой предел? — искать приключения и брать на слабо — мой конёк. Эрик затянулся дольше обычного, состроив моську «задумался». — А сам-то? — Учусь у лучших. — подкол зашёл. Эрик оперся о камень, размышляя о своём. — Сколько тебе? — оценивающий взгляд тяжело не заметить, но почему бы не включит режим «дурачка» и плыть по течению? — Подойди ближе. Я не кусаюсь. — ага, всего лишь гнёшь металл на шеях. Была не была. — Двадцать годиков. — а на коленях удобно сидеть. Эрик ухватился за талию, прижав ближе. — Чтобы не упал. Чувствую себя отцом, который выслушивает бредни сына. Или пытается объяснить что такое секс. — Любишь быть папочкой? — рука переместилась с талии на волосы, наводя беспорядок. — А ты — деточкой? — ухмылка коснулась губ. Пришлось подвинуться ближе и глядеть в глаза. Не то, чтобы в них можно утонуть, но сейчас они напоминают зеркало — отражают желания. Пальцы тискали щеку, а позже, — видно, устали, — перешли к подбородку. — Жду ответа, седовласка. — сложно отказывать, когда властная рука гладит подбородок, будто кошку, а смотрят с вызовом. — Воз-мож-но. — выдохнуть в самые губы и первым приникнуть к ним так прекрасно. Эфемерный вкус табака и какого-то коктейля делает иллюзию того, что мы ровесники, отрывающиеся на диско. Падать на траву не так приятно, особенно после дождя. Эрик сел рядом, рассматривая мрамор. — Почему ты остановился? — статуя уже напрягала, особенно то, как на неё смотрит Эрик. Как-то… с тоской? — Эй, ты в порядке? — Да? Знаешь, я так часто задумывался: а какой могла быть жизнь без способностей? Была бы у меня семья? Был бы я счастлив? Ответ известен, но осознавать его больно. — так вот в чём дело. Смогу ли я тебя утешить? Нет, но попытаюсь. Недельная щетина колет ладони, но жертва маленькая — терпимо. Повернуть лицо, на котором лишь боль и разделить её. Так странно, может я и навязал себе, но страдания проходят сквозь. Медленно смаковать обветренные губы и давать надежду, словно что-то изменишь — приятно, ведь он даст то же взамен. Не люблю язык — слишком пошло и просто. Легкие покусывания нижней и верхней губы попеременно будоражат не только тебя. Рукам удобно на твоих скулах, чтобы чувствовать, что это не воображение. Не сон или грёзы. Тепло проходит по телу, согревая изнутри и снаружи. Эффект дополняют тёплые руки, касающиеся спины, плавно перетекая ниже. Когда ты успел меня вновь усадить на себя? Неважно. Шея такая притягательная и мягкая. Руки неожиданно у шеи, отчего приходится окончательно навалиться. Неприятно стукаться зубами, но тебе смешно. Твоя фирменная улыбочка и лёгкий взгляд пред тем как перенять инициативу. Ритм похож на будущие фрикции между нами. Заводит. Жутко. Не любишь, когда так властвуют? Язык очерчивает нёбо резко и меняет курс, как твоё настроение. Пальцы давят сильнее, заставляют раскрыться. Гулкий стон заставил раскрыть глаза и насладиться моментом. Мальчишка, что елозит бёдрами и выглядит мило. Краткая пауза, что так заметна для Питера, отразилась на нём. Ресницы дрогнули, в глазах пляшут чертята, что так и хотят совершить грешок. Он явно не первый на счету. Ведь так? Язык дразнит, обводя губы по кругу. Хитрая улыбка и вот — руки расстегивают брюки. Невзначай худые пальцы касаются кожи, от которой импульсом по всему телу проходит разряд удовольствия. Какой же ты медлительный. Руки продолжают пути ниже и, боже, касаются, гладят и мнут. Слишком медленно. Вмиг макушка, как и всё тело, сдвигается. Ухмылка сменилась на сосредоточенность. Бегающий взгляд повторяет траектории рук. Столь холодных, спускающихся всё ниже и ниже. Ближе и ближе. Задрав футболку, мальчишка прошелся губами от впадинки у пупка ближе к боксерам. Мокрый след холодил, но приятно. Наконец ненужная одежда исчезла, открыв интимный взор. — Оу. — ладонь обхватила член у головки. — Большой? — Сложно сказать, — недоумение возникло в секунды, отчего уже хотел вскочить Эрик. — В том плане, что мне трудно сравнивать на основе имеющего опыта. Ты не подумай. — мягкий смех успокаивает. Силу в узду, волю не совсем её в кулак. Не такой уж и чужой член. Не о том думаю. И как быть? Губы или рот? Волосы приятно поглаживаются, расслабляя, вдруг дёргают. — Не летай в облаках. Головка упирается в губы, размазывая предъэкулянт по слизистой, заставляют раскрыть рот. Толкнувшись, губы обхватили член, создавая давление. Рука двигала голову взад-вперед, не давая пройти глубже. Эрик понимал, что Питер подавится, что, как минимум, неэтично. Питер пытался расслабиться: наблюдение за лицом мужчины и собственный стояк способствуют этому. Прижав собственный член ближе, Питер выпустил стон, отчего на глазах проявились слёзы: Эрик надавил, заставляя взять глубже и не отпускал. Язык напрягся, а зубы удерживать оказалось сложнее — челюсть сводит. Вмиг давление на макушке исчезло и парень отпрянул. Зрение ухудшилось, отчего трудно было понять что чувствует мужчина. Эрик вновь притянул мальчишку ближе — нос к носу, пробегаясь саккадами по лицу. Перебор, — подумалось ему. Ленивый чмок в нос и успокаивающие поглаживания обратили вновь в нашу реальность Питера, отчего последний тепло посмотрел. — Идём до конца? — и кивок. Тяжёлый вздох и вот — чужие джинсы скатываются по бёдрам, впрочем, как и белье. Член так и сочился, требуя внимания. Проведя по головке пару раз, ухо одарило малое награждение — сдержанный стон. Тёплые пальцы скользнули к сфинктеру, обводя. Палец, затем и второй, скользнули, а боль потерялась в соединенных устах, разделяясь. Фрикции рванные, не дают отдохнуть. А зачем? Хочется чувствовать, а не потеряться. Стоны боли труднее сдержать, особенно, когда фаланги сгибаются и щекочут внутри. — Привстань. — Эрик садится удобнее и сжимает бёдра, будто до синяков. Нет, руки скользят выше, легко кочуясь на талии. Замирают. Питер медленно садится обратно. Пробирает изнутри: так непривычно. Нежданно парень чувствует давление рук и импульс — толчок. А за ним и другие. Ритм не рван, наоборот — плавен, как волны тихим июньским утром на берегу моря. Всё раздражает изнутри, отчего трудно держаться. Не больно. Постепенно движения набирают скорость. Жизнь начинает идти в ногу с моментом. Приятно. Толчки раздражают мышцы, добавляя перчинку. Слишком. Когда рука надрачивает в рванном темпе член и близит к финалу. Феерично. Питер оперся на колени, что были позади него. Лениво повернул голову, смотря прямо в глаза Эрику, что также отходил от оргазма. Хочется так сидеть с ним всегда. Делить чёртовы минуты вдвоем, творя глупости. Так почему бы и нет? — Повторим?