Синий взгляд неба

Конь топтал траву — уже прибитую копытами прошедших кавалерийских отрядов, а местами и выжженную пушечными ядрами. Совсем недавно ярко-зелёное, полное жизни и запахов поле выглядело серым и засохшим после того, как на нём сцепились две армии. Только небо над головой продолжало синеть так же ярко, как и накануне боя, как неделю назад, когда отряды повстанцев вышли навстречу регулярной армии. Чистый, красивый и безжалостный синий цвет, совсем как глаза командующего той самой регулярной армией. Дик не забывал. Наверное, если бы и захотел, уже не вышло бы стереть из памяти. Как впервые взглянул в них в Фабианов день. Как боялся смотреть в глаза Первому Маршалу после каждой своей глупости. И самое колкое, самое холодное и больное воспоминание — синие глаза сидящего у камина Алвы следят за тем, как он разливает вино. Дик мог считать, что стал совсем другим человеком, но память у него осталась старая — и эта память на каждом взгляде в небо гортанным воплем кричала в его сознании: "Ворон, ты помнишь Ворона, того самого Ворона, которого хотел и не хотел убивать, ты помнишь, как он не умер от твоего яда, Ричард Окделл. Рад ли ты тому, что он выжил? Грустишь ли, что заговор провалился?". Он помнил Ворона до мельчайших деталей. Чёрную гриву волос, распахнутую на груди рубашку и синий колет поверх неё. Мундир Первого маршала с черно-белой перевязью. На сей раз Алва не выиграл бой с наскоку — а может, не хотел выиграть. Про него только кошки могут точно сказать, где ему действительно не повезло, а где он сам попросил судьбу на время отступить. Войско, где теперь сражался Дик, не обрело победы, но и не проиграло свою битву, а против Ворона это дорогого стоило. И то, что сейчас Дик мог ехать и осматривать поле боя, — само по себе удивительный воинский успех. Мёртвая трава. Разбитая земля. Кусты без листьев и с переломанными ветками. В Варасте Дик и не замечал, что на войне убивают не только людей, а всё вокруг. Даже когда Алва спустил воду на поселения, и то не приходила в голову мысль — что с самим озером-то дальше будет. Что будет со взорванными горами и вытоптанными полями. Наверное, проще было гнать такие мысли прочь, пока воевали в чужой земле и против чужих. На своей и со своими избавиться от дум не получалось. Дик спешился там, где разорвалось одно из пушечных ядер. Земля была усыпана осколками, залита кровью, валялись трупы — он мог теперь смотреть на них без страха, но его не радовала собственная смелость. Среди перепачканных копотью и кровью людей мелькнула чёрно-белая перевязь. Дик прикрыл глаза, только спустя мгновение сообразив, что повторяет жест всё того же незабываемого Ворона. Перевязь не исчезла. Маршальский знак, да такой, какого не было у маршала Савиньяка или фок Варзова. Только один человек в стране носил этот мундир. Как никогда Дику хотелось, чтобы Первым Маршалом Талига был кто угодно, кроме Рокэ Алвы — чтобы не увидеть среди мертвецов стеклянный синий взгляд. Да нет, не может быть, с ним все твари Заката, он бессмертный, как проклятые кошки. У кошки девять жизней, вспомнилось некстати. Что, если и у Алвы столько же? Что, если одну из девяти бездарно отнял у него сам Дик? Он чуть не бросил повод коня, вовремя вспомнив, что надо заботиться о своих соратниках, включая четвероногих. Алва бы не простил, если бы узнал, что Дик так обращается с верным мориском, который носит его в бой и вытаскивает из самой гущи. Дик вздохнул поглубже, намотал поводья на руку; сердце всё равно не успокоилось, колотилось так отчаянно, словно он снова стоял с другими унарами и ждал, как его имя не назовут. Это был Алва — такой же, как в тот злополучный вечер, только глаза закрыты, волосы растрёпаны. На бедре растекалась кровавым следом уродливая рана, и Дик мысленно призвал всех закатных тварей на помощь. Пусть что хотят делают, берут его душу в любое тысячелетнее заточение, лишь бы спасли своего любимца Ворона от очередной верной смерти. Маленький тоненький ручей обнаружился совсем недалеко, мориск догнал туда за считанные минуты. Дик больше удивился тому, как он сам легко взвалил Алву в седло и заскочил сам. Выходит, действительно изменился — лет пять назад он бы побоялся и пробовать поднять своего эра, таким тяжёлым тот выглядел. Сейчас и в голову не пришло, что не осилит. И в седле, выходит, держаться стал намного лучше. Алва мог бы гордиться. Если бы открыл глаза, если бы его не отвращало само существование Ричарда Окделла под талигойским небом. Если бы Дик тогда не позволил себя провести. Дик как смог промыл рану, зубами оторвал кусок ткани от своей нижней рубашки и сделал из неё холодную повязку. Влил немного воды в бесцветные губы Первого Маршала и отвернулся к ручью. Смотреть и ждать, пока очнётся, было выше его сил. Лучше просто наблюдать за текучей водой. — Мне казалось, я запретил вам появляться в стране, юноша. И голос тот же самый, и едкость никуда не делась. Раненый Алва говорил медленнее и глуше, но даже обидное "юноша" осталось при нём. Дику показалось, что его сердце сжала чья-то рука (известно чья, впрочем — небось Повелитель кошек шуткует, одного столкновения с Алвой ему мало), а потом отпустила и сдавила снова, не дав и воздуха набрать. Да что ж такое, почему пять лет прошло, а он чувствами всё ещё там же, в том вечере с откровениями Алвы про смерть его отца. И тогда он говорил Дику "ты"... — Я больше не оруженосец маршала, — резко выпалил Дик. — И не обязан слушаться приказов. — Да, — согласился Алва и тронул рану рукой. — Теперь вы почему-то решили, что хотите со мной воевать. Впрочем, скажу вам, юноша, война вам даётся чуть лучше, чем отравления. К глазам подступили злые слёзы, и Дик устремил взгляд в синее небо. Глаза Алвы не смотрели стеклянным взглядом трупа, ему не пришлось прикрыть их навсегда и лишить мир той горящей синевы Повелителя ветров. Но облегчение от того, что Ворона по-прежнему стерегут чудовищные силы и не пускают в закат, оказалось слишком недолгим. С живым Алвой Дику надо было говорить. Он не хотел оправдываться. Дик больше не был ребенком, мечтающим заслужить одобрение. Он был одним из предводителей восстания, он строил планы вместе с опытным Робером Эпинэ, он вёл своих кавалеристов в бой ничуть не хуже Эмиля Савиньяка. И все равно он так и не научился отвечать Алве по достоинству. — Всё пустое, юноша, — пробормотал тот с очевидным усилием. — Сейчас вы проиграете, потом убежите куда-нибудь подальше. Глядишь, к следующему вашему возвращению я уже соединюсь с ненавистным вам Рамиро-предателем. Расчищу дорогу к вашей победе. — Нет, — вырвалось у Дика полным ужаса голосом. — Нет, ни в коем случае. Эр Рокэ, я не желаю вашей смерти, я никогда не желал, я… Тело как будто само собой наклонилось — Дик оказался с Алвой лицом к лицу, синие глаза заглянули в самое нутро. Он зажмурился то ли от страха, то ли наоборот от безрассудства; и коснулся рта Алвы губами. В груди загорелось непонятное пламя, такое, какого никогда там не было — ни с Марианной, ни с любой другой женщиной. Дик не осознавал, что с ним происходит, он чувствовал только, что если сейчас отодвинется прочь, то умрёт прямо на месте. И потому продолжал неумело, неловко, бессильно прижиматься к губам Алвы своими. Словно надеялся, что и из нынешнего тупика Ворон его вытащит, как вытаскивал всегда. Он вытащил. Здоровая рука Алвы легла Дику на затылок, большой палец прошёлся по ложбинке на шее, и Дик задрожал от чувств. Алва ничего больше не делал, он просто позволял ему себя целовать и поглаживал сзади шею и волосы. Но после всего, что Дик натворил, после заговора и пяти лет разлуки и восстания — ему казалось, что Алва просто не мог дать ему большего, чем сейчас. — Я смотрю, Марианна вас не так уж дурно обучила, юноша, — наконец сказал Алва, когда Дику перестало хватать воздуха и он разорвал поцелуй. От насмешки он вспыхнул мгновенно. — Были и другие, — во всей запальчивости огрызнулся Дик. Сразу же его лицо и шею — особенно то место, где лежала ладонь Алвы — залило краской. Прошло пять лет, он стал другим, но по-прежнему не научился обращать в словах Алвы внимание на важную суть. По-прежнему хватался за поверхностные обидные слова вместо того, чтобы смахнуть налёт вороньих колючек и увидеть главное. Алва рассмеялся в ответ и поморщился: смех разбередил рану, ему нужен был куда более ловкий лекарь, чем Дик, и ему нужно было вернуться к своей армии. Но Дик ни за что не рискнул бы высказать вслух любые соображения о том, что стоило или не стоило сделать Алве. Повелитель ветров никому не позволит указывать, как ему поступать. — Не дуйся, — весело проговорил Алва. Как было страшно услышать в его голосе наигранную весёлость, такую, как в последний вечер. Но нет, Дику повезло снова. Его маршал (всё ещё его маршал) звучал искреннее, чем многие разы в старые времена. И он вспомнил, что иногда говорил Дику "ты". Хоть бы это не было предвестием бури, как пять лет назад. — Сколько бы учительниц у тебя ни было, всё равно я буду лучшим, Ричард Окделл.