***
Быть может, поступок опрометчивый… Но Иван рывком подтаскивает Ван Яо к себе, разместив большие ладони на оголившихся бёдрах, и целует… Медленно язык проникает в податливый рот, касается горячего нёба, обходит дёсна, ровный ряд зубов, облизав заострённые клыки, и наконец ласкает чужой язык, получая в ответ тихий полустон. Поцелуй разрывается с громким чмоком, а Россия улыбается, сощурив хитро свои невероятно притягательные глаза. Китай не представляет, чего ожидать от него в следующее мгновение, но понимает, что готов на всё. Он растерянно следит за лицом напротив, проходится взглядом карамельных глаз по каждой родинке, затрагивает скулы, режется об их остроту, чувствуя, как изнутри поднимается настойчивое желание укусить за линию челюсти. И поцеловать позже. Ван Ю стремится исполнить свою маленькую прихоть, но успевает только кончиком языка лизнуть бледную гладкую щёку, прежде чем Иван со смешком легко отталкивает его, оставив руки на груди. — Какой нетерпеливый, — мазок губами по бронзовой скуле, тёплой от смущения. Россия наклоняется к уху, пальцами поднимаясь от бедра по позвоночнику к шее, очерчивает позвонки сквозь одежду, щекочет нежную кожу и зарывается в длинные волосы. — Яо-гэгэ… Правильно? — шепчет томно, горячо выдыхая, быстро лижет и на секунду рывком прижимает к себе вплотную не сопротивляющееся тело, трепещущее в сильных руках. — Да-а, — тихий голос срывается совершенно. А Иван улыбается довольно, отстранившись немного, заглядывает в глаза напротив, нежничает, поцеловав в нос. И вдруг меняется на глазах. Потемневшие радужки, расширившиеся зрачки и несдержанность — Китай думает, что дальше его мозгам плыть некуда, конечная, но… Но всегда есть «но» и сейчас тоже, ведь Брагинский не останавливается, сгребает Яо со стола, случайно (ой ли?) вжавшись пахом в пах, поднимает над полом, удерживая под упругие ягодицы, уносит в спальню, где укладывает на широкую кровать. Иван ложится сверху, придавливая своим сильным телом, притираясь везде, где только можно, особое внимание уделяя чужому бугорку на коротких шортах. В нём умирают последние крупицы разума и нежности. Как мафия в ночи, пробуждаются безумные желания. Им будто овладевают демоны. Китай теряется в навалившихся ощущениях и эмоциях. Для него всё, абсолютно всё это впервые. А Россия начинает нашёптывать в покрасневшее ухо, медленно расстёгивая пуговицу на джинсовы шортах, больно врезавшихся в возбуждающийся орган. — Ты слишком долго динамил меня, Юэ-гэ. Догадываешься, что получают непослушные мальчики за плохое поведение? Китай с отчаянием в глазах от этой медлительности и невероятного голоса мотает головой влево-вправо, отрицая. Его мозг так плавится, что он и половины не понимает. — Их наказывают, — хмыкает Россия, стащив всю нижнюю часть одежды по стройным ножкам. Дело осталось за воздушной голубой рубашкой, которая по размеру подошла бы и самому Ивану. — Сегодня я заставлю тебя кричать. Я знаю, насколько ты чувствителен к ласкам, поэтому буду трогать тебя всего, Яо-гэгэ. Возьму тебя грубо, чтобы потом ещё долго не было желания бегать от меня. Оставлю бесконечное множество меток, чтобы никто больше не сомневался — ты мой. Я не слепой и прекрасно вижу их заинтересованность, до меня доходят самые грязные сплетни. Мне не нравится, — в подтверждение стискивает крепче прежнего — там точно останутся синяки и покраснения. — Хочу зацеловать, оттрахать, связать. Хочу, чтобы ты… — притискивается максимально близко, дышит шумно. — Встал для меня на колени. Яо с трудом удаётся проглотить вставший в горле ком от неожиданных откровений. Его это очень… Возбуждает. Рубашка освобождает тело, раскрывает полностью перед обожающим горящим взглядом. Брагинский вздыхает с восхищением, разглядывая восхитительные формы перед собой долгие несколько минут. — Не… Не смотри, хватит! — противится Китай, силясь свести колени вместе и закрыться вообще, но Россия не даёт, грозно рыкнув. — Тихо, ни слова. Он поднимается с Яо, лёгко оттолкнувшись от матраса, уходит из комнаты и возвращается уже не с пустыми руками. На подушки рядом с головой Юэ падают несколько презервативов и флакон смазки. Китай с них переводит взгляд на Ивана, быстро скидывающего одежду. И с трудом удерживает при себе скулёж и блаженное «вау-у». Он чувствует себя течной сукой перед этим парнем, серьёзно. У них такая внушительная разница в возрасте, разные взгляды на жизнь и мир в целом, но именно перед Россией он готов и на колени упасть, и ноги раздвинуть, и доверить тело и душу полностью и без остатка. Только от него Китай может чувствовать огромную защиту и внушительную угрозу одновременно. Иван, как и обещал, оставляет метки. Частые и ощутимые, от которых покалывает кожу, побаливающие, но долгожданные. Это тоже своего рода защита. И украшение. Китаю нравится, но он очень хочет сделать так же, поэтому проявляет непослушание, выворачивает руки из захвата, обнимает за плечи и впивается чуть выше острой выпирающей ключицы слева. Где-то рядом бьётся его сердце, по-настоящему огромное и доброе для одних и беспросветные потёмки для других. Внезапно ощущения от губ перебиваются более мощными — на до предела возбуждённый член опускается чужая рука, обхватывает длинными пальцами и сжимает немного чересчур. Яо стонет несдержанно, выгнувшись и запрокинув голову. Россия прикусывает твёрдый сосок, тут же облизнув. Прохлада комнаты и горячее дыхание порождают мурашки по всему телу. Юэ хватает воздух ртом, крепко жмурясь, а Иван продолжает водить рукой вверх-вниз, стимулируя. Наклонившись, он проводит языком по головке на пробу, смакует предэякулят и поднимает светловолосую голову, улыбнувшись не к месту светло и весело. — Что? Смешно тебе? — возмущённо бухтит Яо, закусывая зацелованные губы, чтобы не выдать и так очевидное. Россия с пакостным огоньком в глазах наклоняется вновь, вбирая весь орган в рот. — За-зачем ты делаешь…это…смущает, не надо, — бормочет Китай, сам не совсем понимая свои слова. — Просил же, цыц, — закатывает глаза Иван, нехило шлёпнув по бедру непослушного возлюбленного. — Да что ты… Ох! — Яо теряет нить своих рассуждений, вцепляясь в чужие блондинистые вихры. Россия быстро двигает головой, лижет языком чужой орган, повторяет так несколько раз и выпускает изо рта, разорвав тонкую и прозрачную, словно леска, слюну. Он сгребает себя с тела Яо, садится и тянет того к себе на колени. Китай и не думает оказывать сопротивление, послушно сцепляет руки на шее Ивана, ноги — на пояснице Иван подгребает к себе конрацептивы и лубрикант, вовлекает партнёра в глубокий поцелуй, пока разрывает один из квадратиков и натягивает на пальцы, дополнительно поливая смазкой. Растяжка даётся с трудом и некоторой болью, но Брагинский не торопится, а Ван Юэ стоически терпит, поддаваясь ласкам и сам распуская шаловливые ручонки. Как только Иван чувствует, что в Яо свободно двигаются три пальца и без особых проблем помещается четвёртый, он вытаскивает пальцы, выкидывает резинку и под умоляющим взглядом карамельных глаз, жаждущих почувсвовать заполненность и наслаждение, усмехается. — Уже забыл? — с некой снисходительностью. — На колени, Юэ-гэгэ. — Ох, — от властного тона и повелевающего взгляда член каменеет до невозможного, дёрнувшись к животу ближе, прижимаясь также плотно, как Россия недавно. Китай послушно сползает на пол, становится на колени, цепляясь горячими руками за бёдра Ивана, чтобы не упасть — так сильно его ведёт. Его движения неумелые и немного скованные, но Брагинский хвалит каждое действие, поощрительно гладит по голове и подсказывает шёпотом, что несомненно подкупает и раскрепощает. В какой-то момент Китай кидает быстрый взгляд вверх, на лицо своего партнёра, чтобы убедиться, правильно ли делает, работая языком активнее, и понимает, что готов кончить от одного выражения лица России сейчас. Тот запрокинул голову, заломив светлые брови, зажмурился, а притягательные губы прочертили яркую ломанную, плотно сжавшись. С них слетает судорожный вздох. — Достаточно, — хрипит с безмерной властью. — Иди ко мне, — и тут же готов приласкать. Китай охотно и бесприкословно возвращается на сильные прокачанные бёдра, сам нацепляет презерватив и, ухватившись за плечи России, опускается на него с протяжным: — А-Ро! И начинает медленно двигаться, поддерживаемый Иваном за ягодицы…***
Китай чувствовал себя так, будто его по-настоящему сейчас отодрали, грубо и со вкусом. Мельком глянув на свой пах, он понимает, что, черти раздери этого Кику, возбудился не на шутку! Ох, как же… Как же это… Возмутительно настолько, что слов приличных не подобрать! Тут даже богатый русский язык не опишет, не то что родной китайский. Как теперь развидеть эти развратные, грязные, невозможно пошлые и одновременно с тем будоражащие и возбуждающие картинки в голове? «Как-то так. Думаю, на этом и закончу. Ещё бы сделать мангу. Попрошу учителя сегодня позировать» , — вот чем заканчивается энный день скуки Кику. А ведь этот засранец, заделавшийся писателем-порнографом, на днях и правда просил попозировать ему. Живописью, видите ли, он увлёкся! И неважно, что рисовал карандашом, а не красками, под нос себе рассуждая, нужно ли добавлять серый, или чёрного с белым будет предостаточно. Но яркие фантазии так быстро не выветрились бы. Китай ещё раз перелистывает странички, перечитывая о том, как обильно он кончил на красивый пресс Ивана, выстанывая его имя не просто на всю комнату, а на всю округу. Стыд, какой же стыд! А как после эдакого чтива в глаза России смотреть?! Яо не успел придумать ответы на эти волнующие его вопросы, так как был вырван из своих размышлений голосом вернувшегося Кику: — Китай-сан, всë хорошо? — Японию немного испугал напряженный вид учителя. Вдруг ему плохо стало? Четыре тысячи лет — возраст нехилый всё-таки. Яо развернулся. Увидев в его руках до ужаса знакомую серую тетрадь, Япония сразу всë понял. И мысленно начал составлять завещание. Завещать-то, по большому счëту, ему было нечего, ибо ничего толком он нажить не успел, но всë же. — Кику, ты вернулся? — спокойно спрашивает Китай, но Хонда слишком хорошо знает этот тон. Он никогда не предвещал ничего хорошего. — Подойди-ка ко мне, деточка. — Китай-сан, может быть, вы скажете оттуда? — робко ответил Япония, предпочитая оставаться на приличном расстоянии от учителя. — Я. Сказал. Подойди. Ко мне! — уже повышенным тоном повторил Яо, отчеканивая каждое слово. — Китай-сан, я не знаю, до какого момента вы дочитали, но, что бы это ни было, вы всё не так поняли! — быстро сказал Кику, медленно отходя от надвигающегося учителя. — Всё я так понял! Даже слишком хорошо понял! — Яо непроизвольно сворачивает тетрадь в трубу, Кику даже удивился тому, что она до сих пор цела, и учитель не порвал её вклочья. — Скотина! Ты где таких слов понабрался?! Откуда ты… Откуда ты знаешь вообще, как это всё делается?! Ты… Ты… Китай сделал непроизвольный вдох и без сил опустился обратно на стул, сжав свободной рукой виски. — Ты когда-нибудь загонишь меня в гроб, ей-богу… — еле слышно выговаривает Яо, прикрыв глаза. Кику подошёл к Яо. Всё-таки чувство тревоги за учителя было сильнее чувства страха за собственную жизнь, да и совесть как-то не хотела брать на себя смерть Китай-сана. — Вы в порядке? — виновато спросил Япония и неожиданно почувствовал, что его запястье было крепко схвачено и практически сжато до боли. Точно. Кику из-за страха и паники совершенно забыл этот обманчивый приём, которому Китай в своё время научила Монголия. — Я-то в порядке, а вот что будет с тобой — вопрос открытый, ару! — Китай поднялся и, удерживая Японию, свободной рукой ударил его тетрадью по голове. — Это тебе за недотрогу! — Ай! Больно же! — Это за то, что я снизу! — очередной болезненный удар лëг на плечо. — А это… Яо не успел договорить, так как в дверях, как по заказу, появился Иван. — Простите, что помешал. Просто дверь была открыта, и я подумал… Россия не договорил. Кику, воспользовавшись замешательством Яо, вырвался из рук учителя и спрятался за спину Брагинского, взмолившись: — Россия-сан, сделайте милость, предотвратите убийство! — А что случилось? — в полном недоумении спросил Брагинский, с крайнем удивлением глядя на взволнованного Кику и разгневанного Яо. — А это ты у него спроси! — ответил Китай, с угрожающим видом приближаясь к Японию. Препятствие в виде огромного Ивана его, видимо, не особо смущало. — Ах, ты сволочь неблагодарная! Я тебя нашёл, вырастил, выкормил, в люди вывел, — и упавшим голосом добавил, — чтобы ты развратные истории по мне писал… — Яо-нитян, ты всё воспринимаешь близко к сердцу, — тихо сказал Япония, прячась за спиной России. — Ты уже не молодой, твоя внутренняя ци может… — О, за мою внутреннюю ци не беспокойся, а вот за свою бы следовало! — Китай вновь замахнулся на Японию той самой, но был удержан рукой России. — Погоди, бить детей — нехорошо, — нравоучительным тоном сказал Брагинский, всё ещё удерживая руку Яо. — А он уже не ребëнок! Вот, полюбуйся, что он пишет! — Китай протянул Ивану ту самую злосчастную тетрадь. Брагинский спокойно взял тетрадь и, раскрыв на нужной странице, прошëлся глазами по тексту. Закончив читать, он с тем же выражением лица обернулся к Кику и невозмутимо спросил: — Это всё? — Д-да, — слабо кивнул Япония. — Что ж, написано довольно недурно. Даже очень. Мне нравится. — П-погоди, вы серьëзно сейчас? — Хонда вытаращил глаза, не веря своему спасению. — Да. Всë складно и так… Чувственно, что ли? У тебя явно талант. Китай хотел было возмутиться и высказать Ивану всё, что об этом думает, но Брагинский быстро перебил: — Яо, можно тебя на минуточку. Ван Яо подошёл ближе к России. Брагинский нагнулся к нему и что-то сказал на ухо. Кику, видя, что внимание учителя больше не приковано к нему, хотел было по-тихому удалиться, но Китай, вышедший с красными ушами и криком: «Да пошли вы оба!» опередил его. — Что случилось? — обеспокоенно спросил Кику, глядя на Брагинского. — Что вы ему такого сказали? — Да ничего такого, всего лишь предложил повторить, — спокойно ответил Россия, пожав плечами. — Мог бы просто отказать. — А ещё говорит, что не недотрога, — тихо усмехнулся Кику. — А у него был кто-нибудь? — с крайней заинтересованностью спросил Иван. — Не знаю. За четыре тысячи лет, может быть, и был… А что? — Да так, просто спрашиваю… Россия хотел ещё что-то сказать, но тут из-за двери показался Яо, по-прежнему взъерошенный, и максимально угрожающим тоном процедил: — Я с вами обоими ещё поговорю! Вы у меня будете уважать старших! — и снова скрылся. Иван и Кику всего лишь пожали плечами. Хонда уже привык к постоянным нравоучениям Яо, а Ваня… Он просто был рад возможности провести время в компании такого замечательного союзника, к тому же разгневанного Яо Брагинский находил чрезвычайно милым созданием.