Я - разбитое сердце Джека

Ианто не привыкать быть вторым, точнее полуторным. Каждый день он на переднем крае, но не на острие. Он едет на вызов, но не идет на прямой контакт. Привезти, прикрыть, поддержать огнем и вовремя смотаться – совсем не героическая работа стажера. Полтора – число Ианто. Он никогда не воспринимал себя целым. Как ни переставляй кусочки паззла, за привычной границей окажется приличная горсть деталей. Клепаный браслет под манжетой идеально отглаженной рубашки. Корочки стажера секретной организации в кармане форменного пиджака посредственного студента. Бомба замедленного действия с живой начинкой под несколькими уровнями тщательно заархивированного инопланетного барахла. Он не ведет никакой двойной игры, просто что-то всегда не укладывается в подчеркнуто неприметный образ. Ианто всегда больше, чем кажется непосвященному, тому кто никогда не спал с Ианто. Джек – постоянная точка во времени и пространстве. Вселенная адской каруселью несется вокруг него, всего касающегося, но нигде не задерживающегося. Все, даже те, кто ни разу не видел его регенераций, уверенно скажут, что число Джека – бесконечность. Так легко он раздает себя окружающим, не теряя, как кажется, ни капли своей индивидуальности. Просто никто из тех, кто так скажет, не спал с Джеком. Ему просто нечего терять. Его число – ноль. Абсолютный ноль – точка отсчета в системе координат творения. Бессмысленные истлевшие привязанности, тысяча и одно не законченное спасение мира, проигранная в одном из окраинных баров невинность и отданная взамен детской жизни мораль. Джек – чистый лист, хороший повод жить заново. Джек – совершенно недвижимая точка опоры, с помощью которой можно перевернуть мир. Джек - привычка, осознать которую сложнее, чем отказаться. Когда последние детали машины киборгов обретают вечный приют в запечатанных контейнерах под безликими регистрационными номерами, ноги сами приводят Ианто в кабинет его босса. Он смотрит на них почти с удивлением, сомневаясь в их лояльности, но скорее потому, что больше никуда смотреть не может. Они не говорят ни слова. В тишине пустого хаба гулко отдаются шаги, а шуршание одежды кажется шумом надвигающейся грозы. Едва заметная отросшая за день щетина Джека легко колет шею, когда он прижимается подбородком к плечу Ианто. Он будет рядом сколько потребуется – почти обещание. Сложение. Ианто остается неизменным полтора. Но теперь у этого числа другое наполнение. Теперь лишнее, то, что за рамками, – руки Джека на пуговицах его рубашки, ершистые волосы Джека, щекочущие грудь, когда он скользит вниз, ни на мгновение не разрывая контакта, губы Джека такие знакомые и такие чужие. Это все не с ним, это все не укладывается в разбитую картину мира. Ианто смотрит прямо и ровно дышит. Ничего не слышать, ничего не чувствовать, только где-то на границе видимости колеблется вверх-вниз светлое пятно и холодно от ночного воздуха в неотапливаемых помещениях. Механическая разрядка, не трогает ни единого мускула на его лице, легче не становится. Даже не противно, просто все не важно, все это не с ним. Кровать узкая даже для одного плечистого Джека. Он лежит, закинув руки за голову, смотрит пристально с вызовом. «На что ты еще способен, Ианто Джонс». Ианто неизменно методичен, когда сворачивает пиджак, развязывает хитрый галстучный узел, когда закатывает рукава рубашки и возвращает взгляд с вызовом, когда с легким нажимом раздвигает колени Джека, чтобы устроиться на краю кровати. Он аккуратно, не разрывая зрительного контакта, опускается, чтобы коснуться губами верхней пуговицы. Расстегивая рубашку Джека одними зубами, он обводит каждую пуговицу языком, как будто они тоже могут чувствовать. Закончив, он сжимает зубами воротник, скользит щекой по коже, под которой бьется пульс и тянет на себя, вынуждая подняться. Две ладони под ремень и вверх по спине, сминая футболку до самой шеи. Он стягивает ненужную одежду, оставляя Джека без опоры под спиной, заставляя на секунду схватиться за его руку, чтобы сохранить равновесие. Неспешно выпутавшись из своей рубашки, Ианто бросает ее в лицо наблюдающему Джеку и опускается следом, поймать дыхание через тонкую ткань, обвести кончиком носа контур губ. Сжимает запястья и тянет их дальше за край кровати, прижимается тесно к выгнувшейся груди Джека. В хабе прохладно и сухая кожа от трения будто воспламеняется в местах касания. Он целует лицо Джека через ткань. Тот как и прежде неподвижен и, можно поклясться, что все так же усмехается. Когда Ианто выпрямляется и закидывает ноги Джека себе на плечи, тот еще несколько секунд лежит выгнувшись, и только после влажного поцелуя в лодыжку начинает выбираться из-под рубашки. Ремень сдается слишком быстро, а пуговицы старомодной застежки на брюках знакомятся с проверенным приемом Ианто. Воздух наполняется запахом влечения из далекого будущего. Кто бы сомневался, что Джек белья не носит. Но даже после увиденного методичность не предает Ианто, он стягивает брюки Джека и одним отработанным движением складывает их по стрелкам, аккуратно сворачивает и укладывает на пол. Со своими брюками он справляется не с первого раза, сидя на краю кровати между ног Джека, спиной к нему, чтобы скрыть трясущиеся пальцы. Вытряхивает на пол содержимое карманов. Шуршит разрываемая упаковка из фольги и едва уловимо пахнет тальком. Ианто слишком занят, чтобы заметить движение за спиной. Джек садится, прижавшись к его спине, и накрыв руки Ианто своими опрокидывает их обоих навзничь, смеется. Он, не глядя, перехватывает упругое колечко, уверенно раскатывает вдоль ствола и ненадолго задерживает ладонь, перебирая волосы в паху. Белый латекс облегает кожу, делая рисунок вен еще более рельефным. Ианто неловко выворачивается, ощутимо зацепив локтем подбородок Джека, и замирает на вытянутых руках, упирающихся по обе стороны от лица, расплывшегося с почти блаженной улыбкой. Невидимая горизонтальная черта. Деление. Джек разбивает ее первым, тянется вверх за отстраняющимися губами. И где-то на грани слышимости тикает секундомер, отмеряя бесконечность на двоих. Перекрещенные руки, перекрещенные ноги. Напряженные бедра прошивает судорогой, но если отпустить, нарушится идеально выверенный баланс. Умножение. Пальцы цепляются фалангами, когда они скользят по сжатым вместе стволам вразнобой. В тишине архивов только хриплое дыхание и хлюпанье смазки. Слышно, как где-то далеко вверху шумит город, которого могло бы никогда не существовать, если бы один из них хоть раз ошибся. Темно. На глазах пропитанный потом шелк галстука. Зрение это слишком просто, слишком реально. Только ощущения. Пресная слюна, вязкая от частого дыхания через разомкнутые губы. Холодная шершавая кладка царапает спину, но другой опоры вдали от ненужных глаз не нашлось. Запонки Джека впечатанные в кожу. И стойкий запах кофе, где только Джек нашел такую смазку, чтобы даже запахом не вызывать подозрения в разгар скучного рабочего дня. Обнуление. Их обоих сейчас ни для кого не существует. На этой работе невозможно расслабиться, и только несколько секунд до почти болезненно острого быстрого оргазма, когда тело судорожно движется в древнем ритме, позволяют чувствовать себя живым. Звенящая пустота в голове позволяет не думать о том, что завтра, может быть, наступит конец света. Просто, чтобы не сойти с ума в море чужих слез и своих решений, в мире не победившего добра и поверженной справедливости. Позади задор очередной игры и нежность приготовлений. А сейчас, проклиная в глубине души неискоренимую тягу к экспериментам, Ианто цепляется за плечи Джека, глотает воздух и широко распахивает глаза. В зрачках Джека близко-близко он видит отражение своего лица и, кажется, находит в своих глазах крошечных Джеков. Бесконечный лабиринт из отражений, легко колеблющихся от его толчков. Возведение в степень. Еще никогда Ианто не ощущал себя таким целостным. Пазл сошелся, нужно только было отдать все детали в руки Джеку. Отдать себя в руки Джеку, в эти руки, которые успокаивающе гладят спину, которые покрываются сеткой вен, поддерживая нехрупкого Ианто почти на весу. Он везде, внутри и снаружи. Слишком много Джека. Бесконечно далеко и достаточно близко, чтобы чувствовать сбившийся пульс, чтобы видеть боль и опустошенность в глазах Джека. Разлом в сердце Джека между сегодня и всегда, он не в состоянии закрыть его. Все, что остается, - разделить его боль, забрать ее хотя бы на время. Ианто закусывает побелевшие губы, усилием воли пытаясь расслабиться, чтобы не повредить Джеку. Сильнее, быстрее, жестче, он задает бешенный ритм, и уже его сердце заходится так, будто сейчас треснет. Когда Джек утыкается в его плечо и стонет, заполняя все тело сладкой резонирующей вибрацией, Ианто сжимает плотнее объятья и слушает поверхностное дыхание, почти не похожее на рыдания. Джек должен жить, это его единственная настоящая проклятая работа. Ианто знает, что останется прежним, когда Джек уйдет. Джек должен уйти, оставить его в нежизни, ему еще рано сюда. Вычитание. В разломе навсегда останется чуть больше, чем только Ианто. Ианто и адская машина, которую никто не сохранит лучше мальчика-архивиста. Он придумает ей регистрационный номер – полтора. Потому что в разломе можно идти поперек дискретных координат, потому что по эту сторону двери бесконечность сворачивается в точку, нужно только придумать правильную точку отсчета. Ианто знает: когда во вселенной закончатся числа, чтобы отмерять время и пространство, они будут вместе. Ианто закрывает глаза.