Кухонный вальс

Плавно звучит тихое вступление. Скрипки выводят медленную витиеватую мелодию. Она постепенно перерастает в неспешный, плавный, покачивающийся и торжественный вальс. Музыка прекрасна, но хореограф, который ставил этот проклятый танец, похоже, вознамерился выжать из нас все соки. Снимаю наушники, откладываю музыкальный плеер в сторону. На прошлый день рождения мне подарила его Гермиона. С тех пор, как я больше не живу в Хогвартсе с остальными гриффиндорцами, наши отношения стали еще душевнее. К визитам в наш дом моих друзей Северус относится нейтрально. Старается исчезнуть до самого вечера, чтобы нас не смущать. Дин и Симус до сих пор краснеют, когда видят нас вместе. Грандиозный скандал, который разразился в конце моего шестого курса, удалось замять только благодаря тому, что я вроде как герой. Мне было искренне жаль Дамблдора, на которого посыпались гневные письма родителей учеников, обеспокоенных морально-этическими нормами в школе. Где это видано, чтобы профессора спали со своими студентами! Распущенность! Растление! За такое сажать в Азкабан нужно пожизненно! Подобные письма приходили и Северусу, но тот их просто просматривал с каменным выражением лица и швырял в камин. Я злился, расстраивался, даже ответил на пару таких шедевров, что не их это дементорово дело, с кем я сплю, и мне шестнадцать. Могу хоть весь педсостав перетрахать во главе с директором — мне можно, я особенный. Отправить подобное письмо мне Северус, конечно, не позволил, но горячность оценил. Его я отстоял. После схватки с Волан-де-Мортом, который явился прямо в школу со всей своей кодлой Пожирателей, я свалился с сильнейшим магическим истощением. Я с такой силой проорал в ненавистную тупоносую змеиную рожу Лорда «Аввада Кедавра», что сам чуть не отправился туда же. Сильные чувства рождают сильную магическую привязанность и создают незримую связь. А уж ненависть была обоюдной и такой сильной, что моё убийственное заклинание едва не вернулось по этой связи ко мне же. Это мне потом объяснил Северус, который сидел возле моей постели в больничном крыле почти месяц. Никто не смел трогать его, пока я был плох. Его зелья, рассчитанные именно на мой организм поставили меня на ноги и вернули всю магию в тело. Даже с избытком. Разбирательства начались позже. Конечно, в Хогвартсе ничего нельзя оставить в секрете на долгое время. Рано или поздно, кто-то что-то увидит или подслушает, и — вуаля! — преподнесет по-своему. До сих пор вижу шокированное лицо Рона, когда он узнал, где я провожу ночи, когда не ночую в гриффиндорской башне. Такая же реакция была почти у всех моих знакомых. Пожалуй, только Невилл, Полумна и Гермиона остались равнодушны к тому, что я сплю с учителем зельеварения. Я орал и ругался, обещал отстаивать его педагогическую честь, но он все равно уволился. Теперь я понимаю, что слушать постоянные шепотки за спиной ему не впервой, а вот слушать эти шепотки про меня… В общем, когда я понял, что он ушел для того, чтобы защитить мою репутацию, я моментально оказался на его пороге. Северус, конечно, возмущался для виду первое время. Пытался выдерживать режим школы, отправлял меня на ночь в Хогвартс специальным портключом. Но потом я стал оставаться с ним все чаще. Однажды с утра он нейтрально заметил: — Поскольку твоих вещей становится все больше в моем доме, есть ли вообще какой-то смысл жить в гриффиндорской башне? Я воспринял это как приглашение, и вот уже целый год мы живем вместе, в маленьком доме в пригороде Лондона. Наш камин подключен к директорскому кабинету Хогвартса и к каминной сети Уизли. Мой компьютер и его котел прекрасно соседствуют в одной комнате, а мои толстовки и кеды прочно обосновались в шкафу рядом с его строгими чопорными мантиями и всегда начищенными туфлями. Я люблю готовить, знаю, как сгладить его раздражение после рабочего дня в Британской международной магической лаборатории мятным успокаивающим чаем и расслабляющим массажем. Знаю, как заставить его не ворчать с утра, знаю, каким он становится спокойным, когда я просто обнимаю его за плечи. Знаю, какими его руки могут быть нежными, насколько притягательным становится некрасивое лицо, каким потрясающе глубоким может быть его взгляд… Я знаю множество вещей, которых кроме меня не знает больше никто. Они никогда никому не станут известны, потому что мой Северус — только для меня. Когда я думаю об этом, в груди становится тесно и горячо от бешеной, абсолютной любви, которую я питаю к нему. В это Рождество я немного перебрал у Уизли и вернулся на час позже обычного. Застал его читающим перед камином в любимом кресле, обитым черным бархатом. Помню, как замер на пороге и в ужасе осознал, что люблю его. Что никого полюбить так у меня в жизни уже больше не получится. Что он владеет мной во всех смыслах полностью и без остатка. Меня ударило больно этим чувством, так, что я даже задохнулся. Я стоял и смотрел на него, а Северус только повернул голову и поинтересовался не слишком довольным тоном: — Почему не предупредил, что задержишься? Поскольку я стоял, покачиваясь, не моргал и странно смотрел на него, он отложил книгу и нахмурился. — Что-то случилось? Ты в порядке? Я сглотнул сухим горлом и кивнул, но его это не устроило. — Ты плохо себя чувствуешь? Ты бледен… Волноваться за меня уже вошло у него в привычку. Конечно, после того, как Волан-де-Морт поймал меня прямо в коридоре Хогвартса и чуть не убил, а потом я валялся в полуобморочном состоянии в госпитале, я не мог жаловаться на его излишнюю бдительность. Я отлепился от дверного косяка, нетвердым шагом дошел до соседнего кресла и сел в него. То есть мне показалось, что я сел, на самом деле я в него рухнул. Северус просканировал меня рентгеновским взглядом и немного расслабился. — Гарри, ты не умеешь пить. Не умею. Ха! Кто бы говорил. А кого я в середине апреля на шестом курсе нашел в "Трех Метлах" мертвецки пьяного и тащил на себе в школу? Если бы он тогда не надрался до поросячьего визга, может, между нами ничего и не случилось. Я набрал в грудь воздуха и вдруг сказал совсем не то, что собирался: — Северус, не оставляй меня. И тут же поморщился. Получилось ужасно даже на мой пьяный слух. Он слегка приподнял брови, помолчал, бессловесно назвав меня идиотом. Я решил пояснить сказанное: — Я умру, если ты… то есть, мне будет очень плохо, если я… ну… О, Мерлин! Чувствуя себя полным болваном, я спрятал пылающее лицо в ладонях и сдавленно произнёс: — Можно отмотать назад, будто бы ты этого позора не слышал? До меня донеслось насмешливое фырканье, и прохладные руки осторожно отодвинули мои ладони от лица. Северус перегнулся ко мне через подлокотник кресла. Я взглянул в его глаза, и слова пришли сами собой: — Ты для меня весь мой мир, Северус. Я чувствую себя таким слабым и уязвимым перед этим огромным, всепоглощающим, мощным чувством, которое живет во мне. Мне будет очень больно, если ты решишь оставить меня. Я не уверен, что способен пережить такую боль, то есть я её, конечно, переживу, но это уже буду не я, понимаешь? Тишина между нами висела тягучая, звенящая. Это был, наверное, самый важный момент в моей жизни. Северус смотрел в мое лицо целую вечность. Взгляд его был абсолютно закрытым, я даже не пытался понять, о чем он думает. Наконец, я не выдержал. — Скажи уже что-нибудь, мне провалиться сквозь землю хочется! Он медленно отклонился на спинку кресла и произнес ровным тоном: — Должен констатировать, что испортил вам жизнь, мистер Поттер. Это определенно не то, что я хотел услышать, и совершенно точно не то, что нужно отвечать на такое пылкое признание. — Почему это? — обескураженно спросил я. — Потому что нам будет очень нелегко… Фыркаю. В плеере все еще приглушенно играет вальс, и я щелкаю на паузу. Тогда это «нам» меня успокоило и обнадежило. «Мы» из уст Северуса Снейпа значило многое, и я решил больше ничего не уточнять. В последующие полгода «мы» означало совместный быт, ссоры по поводу разбитых чашек и разбросанных носков, хлопки дверями, злые слезы, жаркие примирения в спальне. «Мы» по-снейповски — это постоянные придирки, выразительные молчаливые заверения в собственной умственной отсталости, чашка чая после сложного экзамена по трансфигурации, безжалостные тренировки по Защите и гордость во взгляде после моей оценки «Превосходно». Мне нравится это «Мы», потому что оно надежное, непоколебимое и вечное. Это его слово, которое он дал однажды и теперь ничто не заставит его взять назад. Что бы я не натворил, я знаю: от меня никогда не откажутся… — Если только я завтра не сорву всем праздник выпускного ко всем чертям своими неуклюжими потугами! — произношу в отчаянии. — Всё настолько плохо? Вздрагиваю и выхватываю палочку на автомате. Военные привычки и мои неврозы еще не сгладились спокойной жизнью рядом с самым лучшим человеком на Земле. Северус опускает в подставку черный зонт, снимает пальто, не обратив внимания на мой выпад, вешает его в прихожей, разувается и проходит в кухню. Легко мазнув губами по моей щеке, он уходит в гостиную и спрашивает уже оттуда: — Мисс Грейнджер придет через полчаса? Я бросаю взгляд на часы и прячу палочку. — С минуты на минуту. Она обещала пораньше. В этот момент камин вспыхивает, и из него выходит Гермиона. — Профессор Снейп. — Мисс Грейнджер. — Привет! Я торопливо вытираю пальцы передником и спешу подать ей руку, чтобы она перешагнула через каминную решетку. — В школе такой переполох! — сообщает она жизнерадостно. — Все как с ума посходили. Лаванда поссорилась с Парвати из-за баночки спрея для волос. Такой шум подняли, что профессор МакГонагалл прибежала. Большой зал уже украсили лентами, расставили столы, так все красиво. Улыбаюсь. После экзаменов студентам дается три дня для подготовки к выпускному балу, чтобы привести себя и свою нервную систему в порядок. Эти три дня я, конечно, провел дома. — Здесь подойдет? — спрашиваю слегка нервно. Ненавижу танцы еще с четвертого курса. Гермиона улыбается, кивает и стреляет едва заметным взглядом в сторону Северуса, который сидит за письменным столом. — Мы тебе не помешаем, если немного порепетируем? — спрашиваю я. Он, не отрываясь от собственных записей, качает головой, и Гермиона успокаивается. Она проводит палочкой вдоль своего тела, и её простое серое атласное платье удлиняется, а обувь трансформируется в элегантные туфельки на небольшом каблучке. Я уделяю несколько мгновений, чтобы полюбоваться ею. Гермиона стройна, как ивовая ветвь! — Ты красавица. Она слегка розовеет и принимает комплимент. Потом я приношу небольшую колонку и вывожу звук из плеера на неё. Вальс звучит негромко и нежно. Я осторожно заключаю партнёршу в танцевальные объятия, но на этом все заканчивается. Стоит мне сделать шаг, как я то наступаю ей на ногу, то ломаю ритм, то забываю вести и спотыкаюсь, то шагаю вовсе не в ту сторону. Гермиона старается меня успокоить, нашептывает мне в ухо: «раз, два, три», но ничего не получается. Через сорок минут я сдаюсь. Она выключает музыку и смотрит на меня стараясь не показывать расстройства. — Гермиона, из всех парней нашего курса тебе попался самый неуклюжий. Она ободряюще улыбается. Список пар составляла профессор МакГонагалл, а с ней попробуй поспорь. Да еще и танцуем в самом центре. — Не расстраивайся, Гарри. Еще есть время. Давай попробуем еще раз. Мы пробуем еще раз и еще раз, а потом еще и еще, но ничего не выходит. Как только я слышу эту злополучную мелодию, у меня как будто выключается мозг, и ноги идут куда придется. После очередной неудачной попытки, Северус негромко сообщает из угла: — Это фиаско, мисс Грейнджер. Я роняю руки с её талии и отхожу на пару шагов. — Гермиона, прости, но я завтра скажусь хромым. Из-за стола поднимается Северус. — Ты слишком много суетишься и думаешь. Мисс Грейнджер, позволите? Он протягивает Гермионе ладонь, и та с легким смущением вкладывает руку. Северус уверенно разворачивает её в вальсовую позицию. — Не думай, куда идет нога, и куда разворачивается при этом корпус, — негромко говорит он, — партнерша пойдет туда, куда ты её поведешь. Не сговариваясь с Гермионой, Северус просто делает плавный шаг, и она сразу отступает в нужную сторону. — Держи её уверенно, ты должен прекрасно представлять, какой круг ты хочешь сделать, малый, — он плавным шагом делает небольшой квадрат, Гермиона следует за ним (щёки у неё уже пунцовые!), — или большой, — полный длительный и невероятно красивый круг Северус описывает по нашей гостиной так, словно они с Гермионой только и делали все время, что танцевали в паре. — Еще один нюанс: твоё колено, должно находиться слегка между её коленей, тогда траектория ваших шагов будет разной, и вы никогда не наступите друг другу на ноги. Мисс Грейнджер, можете расслабиться, я вас не уроню. Северус и Гермиона делают еще один плавный круг по комнате, потом он грациозно наклоняет её к своему колену. — Здесь важно дать ощущение надёжности, девушка не должна чувствовать, будто сейчас упадет, для этого, корпус наклоняешь слегка вперед и в сторону и укладываешь её на своё колено. Попробуй. Когда я забираю из его рук Гермиону, она вся слегка подрагивает. Вопреки тому, что я расстроен собственной неуклюжестью, мне забавно видеть, насколько Северус может смутить девушку всего лишь невинным танцем. Мы мучаемся еще час, и наконец, под чутким руководством Северуса, у меня начинает получаться. Мы вальсируем по гостиной, описывая большие и малые круги, выполняем поддержки, и в конце Северус слегка улыбается. Он доволен. — Потрясающе, Гарри, — слегка запыхавшись, говорит раскрасневшаяся Гермиона. — Ну что ж, по крайней мере, теперь я танцую не хуже Дина, которого так хотели заполучить все девочки нашего курса. Я зову подругу на чай, и мы проходим в маленькую кухню. Она не отделена от гостиной, так что мы можем видеть вновь погрузившегося в работу Северуса. Гермиона долго молчит, то и дело поглядывая на него, и в конце концов я слегка улыбаюсь. - Я смотрю, Северус тебя совсем очаровал. Она тут же вспыхивает, но видит, что я шучу и смеется. — Не думала, что он… ну… такой! Проницательно гляжу на неё и молчу. — У него в руках чувствуешь себя… даже не могу описать...Словно можно закрыть глаза, оглохнуть, лишиться всех чувств одновременно, и он приведет туда, куда нужно… Делаю глоток, прослеживаю её взгляд — она снова смотрит на склонённого над пергаментами Северуса несмелым взглядом. Потом она переводит его на меня, и я прямо-таки читаю у неё на лице, о чем она думает. Приподнимаю брови и понимающе улыбаюсь. — Поверь мне, в постели он еще лучше. Гермиона, кажется, сейчас сползет под стол от смущения, но я, сжалившись, смеюсь. Она качает головой, прячет пылающее лицо в ладонях и медленно успокаивается. — Тебе очень повезло, Гарри. «Я знаю». Через четверть часа Гермиона прощается. Я провожаю её, возвращаюсь на кухню, споласкиваю чашки и слышу тихие шаги за спиной. — Кажется, мисс Грейнджер совсем засмущалась. Улыбаюсь, не отрываясь от работы. — Это ты виноват. Схватил девушку, начал с ней танцевать. Между прочим, я даже заревновал. Самую малость. Теплые большие ладони ложатся на плечи и мягко разворачивают. Я торопливо выключаю воду. Губы Северуса сложены в полуулыбку, взгляд глубоких черных глаз спокоен, в них горит мерный огонь, который я так люблю. Он делает взмах палочкой в сторону моей колонки и кладет её на стол. Оказываюсь в нежном плену его рук, меня обнимают и покачивают. Я принимаю ритм медленного танца, сцепляю пальцы за его шеей. Северус приближает своё лицо к моему, и мы соприкасаемся лбами. Я закрываю глаза, растворяюсь в музыке и в его аромате, прижимаюсь теснее и прислоняюсь виском к его щеке. Мой выпускной вальс звучит не сначала. В этом есть своеобразная параллель с нашей историей. У нас все не так, как надо. Все началось с середины, с пьяной, сладостной, бешеной ночи. Со случайности, которая круто изменила мою жизнь. Кто бы мог подумать что Северус любит танцевать…