moonlight shadow

Ото сна её пробудило какое-то нехорошее предчувствие. Как будто нож-спица, тонкий, незаметный в руках наёмного убийцы, но остро впивающийся между позвонков в основании шеи — так убили её названого отца семь лет назад, так убили королеву-консорта (Вирана чуть было не перевернула вверх дном половину земель Кумандры, горюя по возлюбленной, но подчистили всё со знанием дела — ни заказчиков, ни исполнителя так и не нашли), таким же образом отправили к прародителям бессчётное уже количество сановников разного положения в каждом, какой ни возьми, городе по берегам реки Дракона. Словно мало им было смертельной чумы, сама человеческая природа хотела изничтожить себя как можно быстрее, посеяв между людьми отравленные семена страха. Сложно было сказать, один человек являлся причиной этих бедствий, сплочённая группа или несколько разрозненных, связанных лишь их смертоносным оружием — понятен был только способ. Они — или он один — всегда бесшумно появлялись и так же бесшумно исчезали. Всегда ночью, всегда возле постели, будь она в роскошных дворцовых стенах или в походной палатке у границ. Если человека одаривали относительным везением, через ухо или глаз спица поражала мозг, перемешивая его в кровавую кашу; если же нет, умирал он долго и мучительно; неизменным оставалось лишь то, что первым делом лезвие всегда перерубало спинной мозг, лишая жертву возможности двигаться. Намаари снилось, как в её покои кто-то проник — это и заставило её в испуге распахнуть глаза. А потом она поняла, что действительно не может пошевелиться. То есть нет, не так. Пальцы на руках вполне сжимались, но вот при попытке согнуть локоть по основанию ладони сразу же резало каким-то до ужаса знакомым ощущением; запрокинув голову, Намаари удалось разглядеть сквозь темноту ночи уходящие от её запястий к изголовью тонкие пеньковые канаты. Самые обычные, какими крепили не слишком ценную поклажу на торговых баржах или навьюченные на серлотов туши копытных, добытых на промысле в лесах материка. Из таких же на занятиях по побегу из плена делали путы — вот откуда ей было знакомо прикосновение пеньки к рукам. Только вязь оказалась незнакомой: плотная, накрученная в несколько рядов чуть ли не до середины предплечья и перехлёстнутая на каждом обороте узлом, верёвка разводила её руки в стороны так, что дотянуться пальцами к любому из запястий и поддеть хотя бы один узел просто не представлялось возможным, слишком далеко. На то, чтобы распутать одну руку, уйдёт не меньше получаса: посчитать точно не получалось, но навскидку Намаари видела порядка дюжины узлов как минимум двух видов на каждой. Кто бы это ни сделал, он явно был мастер плетений — но, похоже, далеко не знаток стратегии: Намаари спала ближе к изножью, локоть-другой длины у неё в запасе точно есть, и, если удастся подтянуться до самого верха, наверняка верёвки хватит на нехитрый обходной манёвр, и вопрос останется лишь во времени, поэтому начинать работать над своим освобождением надо было немедля. Намаари так и собиралась сделать — ухватилась пальцами за крепящий конец, поднапрягла плечи… И осталась на месте. Её что-то держало. — Ну ты даёшь, принцесса, дрыхла как убитая, пока я тут трудилась — похоже, и впрямь устаёшь на тренировках. Бросала бы, всё равно никакой от них пользы, раз ты попалась легче, чем сопливая двенадцатилетка. Весёлый женский голос раздавался справа, оттуда, где накануне слуги расстелили ковры и поставили обеденный стол, чтобы Намаари, за хлопотами пропустившая ужин в трапезной, смогла утолить голод перед сном. Намаари помнила, как еду принесли, но вот ела ли она её? Этого в воспоминаниях нет; только усталость от необычайно трудного дня и вкус рисового вина на языке… Вино! — Хотя сонная трава в кубке тоже сыграла свою роль, — донеслось из теней, словно та, кто там была, каким-то образом угадала её мысли. Как же королевские дегустаторы пропустили отравленный напиток? Неужто туда пролезли недоброжелатели, обойдя всю многоступенчатую проверку? Потянув руками путы ещё раз — и теперь наверняка убедившись, что двигать она может, самое большое, только пальцами рук и ног, — Намаари зло выдохнула ноздрями: как только она разберётся, на ком лежит вина за случившееся с ней, со всех головы поснимает! — Не пыхти так, принцесса. Девочка, которая пробовала твоё вино, на допросе поклянётся жизнью, что оно было чистым, и будет права — потому что настой травы я нанесла на дно твоего кубка, — судя по звуку, расположившаяся за столом женщина как раз с аппетитом уничтожала её ужин. Поначалу Намаари почудилось, что это кто-то из стражи: опалово-красные лучи луны, что едва видной алой мутью проникали сквозь затянутые тканью оконные проёмы, выхватывали в темноте накинутую но одно плечо повязку, контур внушительной линии руки, явно привычной держать тяжёлое оружие, и край бедра. Но никто из стражников не посмел бы ступить за порог покоев Намаари без разрешения, не говоря уж о том, чтобы вот так внаглую сидеть без дела — того больше, есть в присутствии принцессы! — когда Намаари лежит связанной. А женщина, словно в насмешку, искусно прятала лицо в кромешном сумраке и не спешила раскрывать себя — хотя неуловимое чувство узнавания отвратительно щекотало Намаари где-то под лопаткой. Или, может, у неё просто затекли мышцы. — Знаешь, я до последнего не верила, что ты настолько беспечна, думала — играешься со мной. Дразнишь. Что стоит мне ослабить бдительность, и ты натравишь на меня всю королевскую рать. Но ты вообще ничего не видишь, даже под собственным хорошеньким носом. Подумать только, я буквально ходила в твоей личной охране, и хоть бы хны. У тебя со зрением-то как, всё в порядке? Намаари молчала — не потому, что боялась проявить слабость или разозлить женщину ответом на подначку, и не потому, что была уверена, что справится с высвобождением сама (уверенность в этом она теряла с каждой секундой всё стремительнее) — просто у неё между зубов плотно засел узел верёвки, размером не меньше обезьяньего кулака(1), давящий вниз на язык и обрубающий на корню любой, даже самый незначительный звук, который мог вырваться из её горла. Ситуация со всех сторон паршивая. Кто она такая? Наёмница, которую подослали убить наследную принцессу Клыка и тем самым лишить Вирану поддержки армии, а равно и власти? Или шпионка, вознамерившаяся выкрасть ценные сведения о вооружении, численности солдат и богатстве казны? — Я тут уже четыре недели, и ни один — ни один человек, понимаешь? — даже не почесался проверить мою личность! Паршивенького инкана(2) и рикши(3) с грузом риса, которые один торговец так неудачно потерял накануне, хватило, чтобы преодолеть ворота. Что уж говорить о казармах — серьёзно, мне из собственной комнаты в Сердце сложнее было достать одежду, чем разжиться костюмчиком твоих шутов, которых ты почему-то называешь охраной. Позорище. Намаари вздрогнула, услышав название давно уж вымершего соседнего государства. Никто в Клыке не поминал его всуе — словно бы даже сказать о рассаднике чумы вслух было всё равно что приманить эту чуму на их головы, — да и в других землях, насколько Намаари знала, придерживались того же негласного запрета. Стало быть?.. — Неправильно, наверное, такое говорить, но да похуй: спасибо, что надоумила мамочку казнить за недосмотр за тобой весь отряд, что был с вами на том пиру — им единственным хватило бы если не ума, то зрительной памяти опознать во мне принцессу Сердца. Тогда б я так свободно в твоём конвое не гуляла. Женщина встала, вытерла пальцы об штаны и шагнула в полосу света, позволяя Намаари рассмотреть себя насколько возможно. Это действительно была Райя, и на ней действительно красовалась боевое обмундирование армии Клыка: аокань(4) цвета слоновой кости, такой же кхадонг(5), багровый пояс корпуса дворцовой охраны (пограничники носили чёрные, патрули внешних земель — переплетения травы и нефрита, которые можно было развернуть и использовать как маскировку), золочёные наручи и поножи с усиленными мысками. Волосы, собранные в пучок на затылке, у неё сейчас оказались выкрашены в чёрный, и краска — похоже, уголь, — уже начала осыпаться ей на голые плечи. С лица, определённо повзрослевшего на куда большее количество лет, чем они в действительности не виделись, иссечённого шрамами наискось и кривящегося в самодовольной ухмылке, на неё смотрели яркие весёлые глаза — они были всё те же, цвета старого-старого янтаря, в котором вместо древних животных застыли острые обломки её эмоций, и бликовали подозрительным огнём. Глазами Райя пожирала её с не меньшим голодом, чем минутой раньше — её ужин. И Намаари, невольно проследившей её взгляд, ничего не стоило сложить два и два, чтобы понять, почему. Ещё никому и никогда не удавалось застать её врасплох; но сейчас она была беспомощнее до смерти затравленной дичи. Обвившаяся вокруг кистей пенька крепко держала её руки порознь, лодыжки оказались притянуты к бёдрам всё той же нахлёстанной в множество рядов верёвкой, а вот туловище покрывало плетение более тонкой нити, похожее на обычную рыболовную сеть; однако, если приглядеться, можно было заметить, что узлы этой вязи, в отличии от сетей, были скользящие, запертые в цельную систему, которая крепилась к двум толстым, не меньше пальца толщиной, канатам по её бокам. За один такой канат Райя и дёрнула — и вместе с петлёй, что затянулась под коленом Намаари, повело и ногу. Но даже не это было паршивее всего: Намаари лежала абсолютно голой (хотя точно помнила, что даже не меняла рабочую одежду на ночное, планируя перебрать кое-какие документы после ужина), и теперь, с растянутыми почти до горизонтали бёдрами, светила самым сокровенным перед взглядом любой желающей. Которой неведомо какими злоключениями судьбы оказалась Райя. Уж лучше бы в спальню Намаари пробралась убийца по её душу. — О река и все её притоки, зрелище почище той групповухи в доме терпимости южан будет, — Райя бесцеремонно опустилась на край кровати прямо между её разведённых ног, не сводя взгляда с промежности, и потрогала пальцем лежащую на стыке бедра и таза нить — судя по ощущениям, она сплеталась с другой такой же в жгут и пролегала между ягодиц к спине. — Тебе нравится узор? Я постаралась придумать нечто красивое, что хоть как-нибудь утешит тебя этой ночью — ты ведь любишь красивое, да? О, до сих пор помню, как у тебя глаза горели, когда ты хвасталась мне свитком Сисудату. Мне тут тоже очень красиво, если хочешь знать. От того, с каким неприкрытым желанием кончик языка Райи скользнул по нижней губе, у Намаари вся кожа вздыбилась мурашками. Да как она смеет! Её движение было продиктовано естественным, инстинктивным порывом обезопасить себя — Намаари попыталась свести ноги, но тут же захрипела от неожиданности: едва её колени приподнялись, привязанные под сгибами ног канаты натянули петли на талии, и вся сеть со скользящими узлами вдруг сжалась на туловище Намаари с такой силой, что дыхание напрочь перехватило до тех пор, пока она не ослабила тягу. Не поверив с первого раза, списав это на немощь от отравы в вине, она вновь дёрнулась уже вся. Результат был тот же — сейчас даже хуже, потому что тонкая нить впилась в кожу со свирепостью оголодалого серлота, почти ощутимо прорезая её едва ли не до крови, — так что Намаари пришлось сдаться. Видимо, верёвки перехлёстывались под дном её ложа, цепляя противоположные стороны так, чтобы, пока её ноги оставались широко раздвинутыми, она могла свободно дышать. И перекрывали дыхание, едва она начнёт сопротивляться. — Не советую дёргаться, принцесса, — протянула вслед её мыслям Райя, гладя обеими ладонями её скручивающийся от напряжения живот. — Вязь-то не полностью моя, основам меня научили за восточным морем — там её используют для пыток военнопленных, а повоевать эти ребята любят. От безысходности ей хотелось завыть. И сама Намаари, и её мастера по боевым искусствам не без причины гордились её успехами — она выпутывалась из самых сложных силков, разбирала на раз все известные узлы, а если ей не хватало терпения, то запросто могла голыми руками разорвать скрученную из трёх канатов косу, из которой обычно делали перемычку между связанными лодыжками и запястьями за спиной, — но именно сейчас все её навыки не стоили и жалкой медной монеты, потому что всю столь кропотливо взращённую силу и ярость Райя направила против неё самой. Намаари только и могла, что злобно вздрагивать ноздрями и пытаться выжечь дыру в бесстыжем лице Райи — которую, похоже, её муки только веселили: — Ах, какой взгляд, и лампады не нужно, чтобы осветить твоим гневом всю комнату — уверена, ты бы меня сейчас с удовольствием задушила. Или придумала бы что поинтереснее. Прости, принцесса, как-нибудь в другой раз — а сегодня праздник на моей улице. Райя вдруг оказалась на ней — грудью к груди, ощутимо рельефным даже сквозь ткань аоканя животом на животе, бёдрами между ног так плотно, что Намаари, забывшись, двинула коленями и тут же зашлась хрипом от боли, — и несколько отвратительно долгих секунд просто лежала, оглаживая взглядом корчащееся от отчаяния и злобы лицо Намаари. Райя смотрела на неё, как на долгожданный трофей. Как будто ей вот-вот предстоит её разделать — шкуру на покрывало у кровати, зубы в колье, кости на медицинский порошок и мясо в жаркое — и она, уже взявшись за нож, медлит, смакуя запах сырой крови и победы. Потянувшись чуть в сторону, Райя провела носом по волосам в подмышечной впадине, с явным наслаждением вдыхая смесь дневного пота и осевших на коже следов тех мест, где Намаари была по долгу службы — в этот раз промысловые теплицы с орхидеями и ореховая плантация; как жаль, подумалось Намаари, что она не успела зайти на рыбный рынок или на бойню, вот таким букетом она бы Райю угостила с удовольствием. Та же и ухом не вела на очевидное недовольство Намаари: сухие губы коснулись поцелуем её жёсткого плеча, а язык, гладкий и влажный, следом прошёлся по взбухшей от застоя крови венке на бицепсе. Ладонь, вся шероховатая от оружейных мозолей и контакта с грубой сыромятной кожей (уж наверняка в её странствиях, если только Райя не брешет почём зря, всю амуницию ей приходилось делать самостоятельно; Намаари знала основы кожевенного дела и то, насколько сильно алхимические препараты порой разъедают кожу — без разницы, обрабатываемой шкуры или рук мастера), хозяйским оценивающим движением погладила её по боку и накрыла грудь. Намаари всю передёрнуло от ярости, когда пальцы жадно сжали уже налитый твёрдостью сосок, принялись обводить по кругу и дразнить самое навершие. Она попыталась вывернуться из-под Райи — предсказуемо безуспешно — и тем вызвала только издевательский шёпот в самое ухо: — Отличная вязь, крепкая. Враги в ней, бывало, сами по себе дохли — на востоке своё дело знают. У них там, за морем, вообще до жути интересно, хоть эти товарищи довольно нелюдимые и очень пекутся о своём суверенитете. Дался он им. Всё равно рано или поздно придётся хоть бы и с южанами торговать, не то загнутся на своих островках и переварят сами себя… Ну да не суть. Я бы там и подольше осталась, если б не один существенный минус: лицо за повязкой у них прячут только преступники, потому что воздух чистый. Не то что здесь — раздолье, тем паче в это время года; думаю, ты уже и сама это поняла. Горловой рык Намаари, которым она хотела привлечь внимание кого-нибудь снаружи (ведь даже если стражники за дверью воспринимали тот тихий говор, которым её дразнила Райя, за голосок оставшейся ещё с ужина служанки, то на странное рычание они бы отреагировали и встревожились), замер на корне языка, так и не зазвучав, когда Намаари ошарашенно уставилась на невозможно довольное лицо Райи. Ну конечно. Вот как ей удалось пробраться в королевские покои незамеченной. Последние несколько дней в Клыке бушевала пылевая буря. Неслыханное для земель близ истока Дракона бедствие, ведь тысячелетиями те ураганы, что рождались в Хвосте из-за засухи и ландшафта, сдерживал естественный барьер реки; до них доходила, самое большое, только песчаная мгла — она и в этот раз висела в воздухе с месяц, с каждым днём густела всё сильнее, оседала невесомой, но изрядно мешающей патиной на любую незащищённую поверхность. Вирана приказала всем, кто по долгу работы или иной необходимости должен был проводить дни на открытом воздухе, повязывать нос и рот платками, чтобы пыль не проникала в лёгкие, вызывая песчаную простуду, при которой люди начинали кашлять сначала песком, а затем — кровью. Но она, как и сама Намаари, надеялась до последнего, что буря всё же рассеется где-нибудь на подходах к границам Клыка, хоть бы и в безлюдном Сердце — стоящим там каменным статуям было всё равно. Надежды их разрушились с первой стеной песчаного шторма. Чтобы уберечь дома и жилые помещения дворца, не имевшие ни стекол, ни других способов остановить песок из-за климата, обычно требующего укрываться только от проливного дождя да от палящих лучей солнца, все окна пришлось спешно затягивать полотнищами холста. Но на всех не хватало — в итоге тронный зал, коридоры и лестницы главной башни остались незащищёнными. Те собрания и аудиенции, что могли подождать, Вирана перенесла; но были и неотложные. Все горожане, что присутствовали на них, вся стража, даже королевская семья и визири спасались от гуляющего по залам дворца песка за лицевыми платками — что уж говорить о площадях и улицах города. Закрой лицо — и тебя узнают только по одежде; надень то, что носят все вокруг — и затеряешься в толпе ещё до того, как успеешь щёлкнуть пальцами. Уже на протяжении двух недель из незакрытых лиц Намаари видела разве что своё собственное, да и то лишь по вечерам, раздеваясь перед сном; идеальный момент, чтобы без мыла пролезть к ней в охрану. Вряд ли Райя могла управлять погодой, такое было под силу лишь драконам, уж пятое столетие как почившим в камне и золе, да самой матери-реке; стало быть, Намаари настолько прогневила святые воды, что они сочли нужным проучить её именно так — сломить её гордость, обнажить тело и нервы и отдать возникшей из небытия злейшей сопернице. Знать бы ещё, когда успела. — Две недели. Две долгие, выматывающие недели я следила за тобой, стояла за твоей спиной так близко, что могла протянуть руку и коснуться тебя. Меняла личины, подносила тебе воду для омовения утром и свежие простыни в конце дня. Я всё о тебе знаю, принцесса, — Райя вцепилась горящим взглядом в её лицо, стоило Намаари протестующе вскинуть голову на прикосновение ладони к складкам между ног. Ей не хотелось это признавать, но всё тело под откровенной лаской Райи полоснуло огнём совсем не потому, что в покоях стояла духота, а алые пятна, распустившиеся на её коже от шеи до самой промежности, были вовсе не бликами дымной луны. Судорожно сглотнув, Намаари попыталась вспомнить, что же такое могла выяснить Райя за эти две… Но разве она не сказала, что находится в Клыке уже месяц? Райя не дала ей задуматься над нестыковкой времени крепче: собрав на пальцы невесть откуда натёкшую смазку, она обвела затвердевший клитор Намаари — и с неожиданной, неправильной какой-то нежностью прижав его плотнее, начала втирать еле заметные круги; только от них сносило голову всё равно что остро наточенным мечом. — По казармам ходит слух, что тебя мамочка пасёт, чтобы ты ненароком по блядкам не пошла — но Виране нет до того дела, это я первее всего проверила. Второй моей мыслью было то, что, может, ты сама по себе немощная на передок — ну, пойми, я не осуждаю, у всех разные потребности, хотя мне бы уже тысячу раз захотелось на стенку залезть, не покувыркайся я до восхода в чьей-нибудь постели, — и только три ночи назад я увидела, в чём дело. Зайди к тебе кто в неурочный час, решил бы, что ты просто практикуешься с путами, повторяя дневную тренировку: руки, связанные за спиной, перехлёстнутые в коленях и лодыжках ноги, ткань во рту, чтобы ненароком не взбаламутить охрану — ну чем не занятие по побегу? Я и сама так думала, пока ты не засунула своих холёные пальчики вот сюда, — Намаари малодушно завизжала, не сумев спрятать этот стыдный звук даже за кляпом, когда Райя проскользнула двумя пальцами в её влагалище. — Сколько раз за ту ночь ты кончала? Три? Пять? Я не уверена, не рискнула подойти ближе — хотя соблазн показать тебе, каким на самом деле должен быть хороший трах, был почти невыносимо силён. Можешь мне поверить, южанские путаны отдавались мне без денег и не хотели отпускать наутро, потому что во всех землях не сыскать ещё одной настолько же хорошей любовницы, как я. Не волнуйся, в нашем распоряжении вся ночь, и я не уйду, пока не удостоверюсь, что ты собственное имя не вспомнишь от блаженства. Её пальцы между ног стали чуть жёстче, требовательнее, каждое их движение разжигало внутри Намаари что-то стыдное, мерзкое, от чего хотелось бежать. Намаари не должна была позволять ей говорить так, обращаться с собой так — будто она шлюха в борделе, развалившая перед клиентом ноги за жалкую возможность купить еды или тряпок, — и потому изо всех сил мотала головой, пытаясь уйти от голодных глаз Райи, дёргала бёдрами под её рукой, шипела сквозь узел верёвки во рту и скалила клыки как могла. Всё это неправильно. Ей просто не могло это нравится. — А что мы так личико кривим, принцесса? Хочешь мне что-то возразить? Ах да, ты ведь не можешь, потому что твой прелестный ротик наконец занят тем, чем должен — молчит. Но, знаешь, даже если бы ты могла что-то сказать, я бы не стала тебя слушать, потому что это, — её большой палец пощекотал торчащий в душном воздухе сосок на маленькой груди, — и это, — над лицом Намаари замаячила ладонь, вся перепачканная липкой смазкой; словно в издёвку, Райя мазнула по её губам, оставляя влажный след остывать на коже, — говорит лучше слов. Зажмурившись от обиды и продравшего по жилам гадкого жара, Намаари слишком поздно поняла свою ошибку: теперь, когда отключилось зрение, и до того не особо работавшее в темноте, все её чувства скопились на поверхности тела, обостряя каждое касание. Впившаяся в запястья и ноги верёвка раскалилась словно добела и прожигала мышцы до костей, пропитанные её потом и смазкой под ягодицами простыни противно липли к коже, вес тела Райи душил её, вминал в ложе с неумолимостью снежной лавины в горах Хребта, а пальцы… Эти грязные, порочные, до отвращения умелые пальцы, что вновь скользнули внутрь и терзали её влагалище, растягивая до звёзд под веками и задушенных беспомощных всхлипов, лишали Намаари способности связно мыслить. Сквозь ухающую в висках многопудовым молотом пульсацию Намаари едва ли слышала тот яд, которым сочился рот Райи — хотя она предпочла бы оглохнуть совсем: — Связывать саму себя, чтобы подрочить — ну не извращенский ли способ для такой видной красотки, как ты? Только дело ведь не в том, что тебе потрахаться не с кем. Помани ты пальцем любого, и они сразу прыгнут на тебя или под тебя, куда скажешь — и это так до зевоты неинтересно, правда? Тебя ведёт от одного лишь осознания, что кто-то может иметь над тобой власть, но и возбуждает тебя только это. К прочему ты равнодушна. Словно заправский мясник, Райя раздевала её душу слой за слоем, потрошила, пробиралась под кожу, ковыряла там ногтями в незаживающих язвах, сочащихся гноем понимания собственной неправильности и виной за то, что Намаари не могла быть как все, и показательно упивалась этим. Намаари отчётливо почувствовала, как бёдра Райи, подталкивая её руку, рвано втираются между ног, как толчки пальцев становятся всё сильнее, а основание ладони задевает твёрдый, как никогда до этого, клитор; её выгнуло горячей судорогой, опасно похожей на оргазм — и Райя тут же остановилась, заставляя Намаари всю задубеть от завибрировавшего на самом краю, но так и не случившегося наслаждения. Протяжный стон, разлившийся глухотой в вязком перегретом воздухе, она даже не опознала как свой — зато Райя с радостным ворчанием слизала его с её губ, пройдясь языком по намокшему от слюны узлу, и зашептала куда-то в щёку: — Кого ты пытаешься обмануть — стоило немного тебя погладить, и ты уже готова кончить, так и не дождавшись основного действа. Ты — наследница престола, воительница, которая ведёт армии в сражения, гордость и надежда всея Клыка? Не смеши меня. Ты просто маленькая похотливая дрянь, которую нужно поставить на колени и хорошенько выебать. Но кому? В твоей крепости попросту нет никого настолько сильного, кто мог бы тебя подчинить. Ты ревностно охраняешь свой секрет. Любая баба со страху ссытся, стоит тебе недовольно бровью повести, и мужики не лучше — между прочим, я схлестнулась как-то врукопашную с Каном, тем бугаём четырёх локтей в холке, так он меня чуть не размазал по плацу, а перед тобой всё равно что недельный щусёнок хвостом метёт. Генерал женщина видная, конечно, вот только она на тебя даже не смотрит; а кто ещё, только мамочка? На колени она тебя, может, и поставит, но с ней не потрахаешься, нет, ведь ты же не из этих. От нарисовавшихся перед внутренним взором сцен Намаари бросало то в холод, то в кипучую лаву стыда, потому что насколько больной надо быть, чтобы просто допустить мысль о подобной мерзе?.. Она сама давно уже перешагнула даже этот недозволительный порог. И это, как и тщетные попытки Намаари отвернуться, спрятать горящее лицо в задранной за затылок руке, не ускользнуло от внимания Райи: — Да не красней ты так, ещё удар схватишь. Эка невидаль, близкородственные связи в королевских семьях — на юге так вообще братья с сёстрами да дядья с племяшками детей почём зря строгают, чтобы не приведи река кого лишнего в род не допустить и чистоту крови не нарушить. И ещё зовут себя прогрессивным обществом, ха! Но чего у них не отнимешь — так это их алхимиков и механиков, вот где точно прогресс ярче всего видать. Я привезла такой порох, что по чистоте он обойдёт твою клычью грязь в два счёта — и я даже оставлю тебе рецепт, если ты хорошо поработаешь сегодня ночью. Если б у Намаари была возможность говорить, она бы сказала, куда именно Райя может засунуть себе этот рецепт. Если б она могла двигаться, вписала бы кулаком по этому самодовольно ухмыляющемуся лицу, по губам, что мешали сквернословие с самыми порочными фантазиями, и не пожалела бы силу, чтобы они лопнули, забрызгав перечно-красным сворованную ею форму стражницы Клыка. Но всё, что Намаари было дозволено — молча грызть кляп и пытаться не растерять рассудок от пожирающего её изнутри желания. Хотя последнее у неё отбирали прямо на глазах. Райя сползла чуть вниз, так, что её злой рот оказался вровень с панически вздымающейся грудью Намаари, словно мало было ей мучить её только пальцами; никогда до того особо не уделяя внимания этой части тела, Намаари и не думала, что может загораться от лёгкого прикосновения к ареоле или проскользнувшего по стыку груди и рёбер языка — однако вот она здесь, вьётся под губами Райи, не заметив даже, что толчки внутри неё прекратились, теперь сменившись направленным нажимом куда-то к лобку. А когда заметила, было уже поздно. Почуяв непривычное напряжение внизу живота, Намаари рванула было коленями, пытаясь сжать ноги вместе, но лишь сдавила собственную талию, отчего тяжесть в животе налилась вдвое. Её судорожные метания словно стали для Райи сигналом: она снова начала двигать пальцами, выкрутив их так, что теперь они намеренно били в переднюю стенку, растирали жёсткие мышцы изнутри, подгоняя волну стыдной полноты — как будто Райя действительно знала о ней всё, хотя самой Намаари довелось так кончать лишь раз, в ту самую первую ночь, когда ей пришла в голову гнусная, но будоражащая кровь идея попробовать связать себе руки перед тем, как… Ну, ей совсем не нравилось то простолюдинское ругательство, которым Райя окрестила её занятие, сама она предпочитала слова «утешать себя». То было уже очень давно, Намаари, как ни пыталась, больше не смогла повторить тех же ощущений и уже почти забыла, каково это. Меньше всего она хотела вспоминать об этом сейчас, в руках Райи, только вот никто её мнения не спрашивал. Жар и трепет в животе, переплетаясь с уже почти болезненной наполненностью, тем ярче ощутимой, чем глубже Райя вдавливала пальцы в её влагалище, подкинули Намаари до головокружительной высоты — она готова была поклясться, что сейчас лопнет; а потом это случилось. Прозрачная струя с силой ударила в воздух, забрызгивая руку Райи, её бедра, простыни под ними и даже пол, пока Намаари глухо кричала в сгиб плеча и сжималась всем телом. Колотящая её агония не кончалась, из нутра лило и лило, пока Райя вбивалась в неё пальцами так сильно, будто хотела разорвать; по сути, ей это уже удалось, ведь сердце Намаари не выдержало и развалилось на куски от поглотившего её наслаждения на грани с безумием. Наконец, на исходе вечности, когда Намаари опустела до гулкой черноты в голове и абсурдной лёгкости в теле, Райя вытащила пальцы, оборвав тем самым всякую связь с реальностью. Последним клочком сознания, ещё хоть как-то способным функционировать, Намаари надеялась, что виски у неё намокли от пота, а не от слёз (жирно будет доставить Райе такое удовольствие), хотя глаза предательски щипало солью. — Ох, вот так наводнение, — пробился сквозь туман в мыслях довольный голос; Намаари даже удалось разлепить веки и взглянуть вниз. Райя урчала, слизывая стекающую по ладони влагу — но она всё равно соскальзывала дальше, по предплечью на сгиб локтя, и накрапывала вниз, на простыни, не говоря уж о том, что по всей одежде Райи расплылось мокрое пятно. — Сам Великий Дракон позавидует. Кажется, если дожди так и не соберутся в конце сезона засухи, одной тобой можно будет напоить всех страждущих. Но, видишь ли, я не привыкла делиться, только не тобой, принцесса. Намаари не успела продышаться, дрожа каждым мускулом от накатившей слабости, как вес тела Райи с неё вдруг исчез — она и хотела бы порадоваться, что эта изматывающая пытка удовольствием наконец закончилась, но слишком хорошо осознавала, что за просто так в покое её не оставят. И оказалась права: горячее дыхание неожиданно коснулось её колена чуть в стороне от канатной петли, прогоняя по коже сонм мурашек. Райя больше ничего не делала, лишь аккуратно двигалась по поверхности бедра, вдыхала и выдыхала запах распаренного уставшего тела Намаари — вот только из-за ощетинившихся острыми иглами нервов, ещё не отошедших от оргазма, это ощущалась как грубая, требовательная ласка. На которую Намаари, к собственному ужасу, отреагировала. Выстанывая что-то несвязное в порядком изжёванный узел верёвки, она закатывала глаза в нестерпимом блаженстве, гнула спину, пытаясь угнаться за невесомым касанием выдохов, хотела такого, в чём вряд ли уже отдавала себе отчёт. Согрев одну ногу, Райя так же неторопливо перебралась на вторую; к тому моменту, как она устроилась между её бёдер, выдохнув струю жаркого воздуха прямо на её клитор, и её лицо оказалось так близко к истекающей нитями смазки промежности, Намаари готова была умолять. Как же ей повезло, что этот её бездумный порыв на корню пресекался надёжно заткнутым ртом. К тому же Райя, похоже, следовала лишь своим прихотям, мало обращая внимание на какие бы то ни было порывы со стороны Намаари. Поддев руки под её бёдрами, Райя положила ладони ей на живот, больно впиваясь ногтями в кожу и заставляя её естественной механикой тела поднять колени до той грани, когда ловушка верёвки ещё не душила её окончательно, но уже вынуждала вдыхать чаще и быстрее, потому что воздуха начало резко не хватать. В тот же миг, как её рот накрыл промежность Намаари, под веками взорвалось белым — Намаари забилась под её руками, подхваченная неожиданным оргазмом, и чуть было не захлебнулась собственной слюной, забыв, в какой очерёдности нужно вдыхать и сглатывать. Дорвавшейся до её тела Райе было абсолютно наплевать. Сунув язык в ещё сокращающееся от сладких спазмов влагалище, она принялась вылизывать его с остервенелостью нашедшего бутылку заветревшегося алкоголя пьяницы, прихлёбывая её смазкой с неприлично-громким чвокающим звуком. Намаари хотелось проткнуть себе уши спицей, но прежде — дотянуться до волос Райи, чтобы распустить их из перекошенного, растрёпанного пучка, зарыться пальцами в пачкающиеся антрацитовой пылью пряди и прижать к себе ближе, не отпускать, пока её губы не опухнут от столь грубого обращения, пока Намаари не умрёт, раздавленная новым наплывом удовольствия. От таких фантазий её тошнило. Или, может, от голода, но о еде Намаари сейчас думала в самую последнюю очередь. Ей было душно, звеняще-больно, до неприятной дрожи в поджилках хорошо, а хуже всего — она вдруг осознала, что тугой ком напряжения глубоко в животе, который ей обычно удавалось вымыть за один оргазм, сейчас никак не желал испаряться, лишь рос и рос с каждой секундой, подгоняемый жадным ртом Райи. И, честно говоря, Намаари боялась того, чем он может для неё обернуться. Боль от перенапряжения мешалась с болью от царапающих её живот ногтей: прочерченные в коже полосы ощутимо вспухали мелкими капельками крови — Райя определённо следовала какой-то системе, но уловить её было не так-то просто, особенно когда жёсткий язык щёлкал по растревоженному месту чуть дальше входа во влагалище, выманивая из самых глубин тела Намаари новые волны удовольствия. Она не готова, просто физически не могла сделать это третий раз подряд. И всё-таки, когда Райя вытащила язык и, накрыв губами туго бьющийся пульсом клитор, принялась неумолимо сосать его, тереть острым кончиком под складкой кожи, высекая самые настоящие искры, Намаари встряхнуло над ложем длинной судорогой — ей даже не достало сил кричать. В последний раз проведя ногтем по её животу, ровно по центру через пупок, Райя поднялась, села рядом и долго смотрела в лицо Намаари; та этого не видела, забывшись в состоянии, близком к обмороку, но улавливала на уровне совсем сырых инстинктов, там, где теплился почти угасший огонёк чувства самосохранения. Сейчас Намаари легко можно было убить, она бы и не поняла — однако Райя пришла сюда, видно, не за этим. — Отдохни пока, принцесса, ночь ещё в самом разгаре, — легко коснувшись губами мокрого лба Намаари, она исчезла. Не насовсем — было слышно, как она ходит по покоям, трогает тут и там вещи, тревожа постепенно возвращающееся сознание Намаари. Та, не с первого раза сумев проморгаться от склеившей ресницы влаги, шатким движением подняла голову, пытаясь рассмотреть в мареве теней мелькающее тут и там пятно светлого аоканя; что-то выпало из её рта, и Намаари пришлось целую минуту вспоминать, что же это такое. Только потом дошло — кляп. Она успела настолько свыкнуться с давлением на рот, что теперь, когда его не стало, ощущала собственную челюсть как отвисшую на поломанных шарнирах деталь у театральной куклы. То ли Райя ослабила его в знак признательности или из опасения, что Намаари задохнётся, то ли сама она успела перегрызть крепящую верёвку, неважно — главное, теперь у неё была возможность говорить. Позвать на помощь. Намаари вскинула голову, высматривая в щели между полом и дверями, не промелькнёт ли отблеск факела дежурного патруля — двое охранников всегда стояли возле дверей, но если их будет больше, то и шансы поймать Райю увеличатся, а недооценивать её, как Намаари уже поняла, себе же дороже — как вдруг её внимание привлекли царапины на животе. Слишком правильно и ровно лежащие даже с учётом сетчатой вязи верёвок. Если ей не мерещилось от усталости и обманчивого света луны, они складывались в имя… — Ты за это поплатишься, — злобный рык сквозь клыки вырвался у неё сам собой. Райя дёрнулась, явно не ожидая услышать от Намаари звуки понятнее стонов — может, она даже на миг испугалась, что той удалось расшатать вязь верёвок и каким-то образом выбраться на свободу (по крайней мере, Намаари в её напряжённом профиле углядела именно чувство страха), — но, удостоверившись, что путы всё так же крепко держат её тело, расплылась в гадкой ухмылке: — О, надо же, чей прелестный щебет я слышу. Для меня честь, что ты соизволила со мной заговорить, принцесса, — хотя, знаешь, невежливо с твоей стороны было бы молчать после того, как я заставила тебя кончить трижды. Намаари захотелось истерически рассмеяться: — Ты лишилась права на честь и вежливость, появившись в Клыке без приглашения. А может, и ещё раньше, когда сбежала из земель Сердца вместо того, чтобы объединить остатки своего народа и повести их за собой, как это сделал бы настоящий вождь. Теперь ты не больше, чем грязь под моими ногами, но сколько бы ты не старалась запятнать и меня тоже, ничего не выйдет. Как только я выберусь… — она не успела договорить, напоровшись на подозрительно засиявшие на бархатной завесе мрака тёмно-янтарные глаза. В голосе Райи проступило злое веселье: — Ах, вот как ты запела? В таком случае, ты ничем не лучше меня — никчёмная, трусливая предательница, едва ли достойная прощения. Не задумывалась, почему для меня всё так удачно сложилось, что я оказалась в твоей спальне, никем не замеченная и не остановленная? Может, так и должно быть, и твоё место — здесь, передо мной, в единственной пригодной тебе шлюшьей позе; может, это — твоя расплата за то, что ты предала меня, народы всех пяти земель и саму мать-реку? Нет! Что бы она ни думала о себе как о просто девушке, личности, о своих отношениях с людьми, в одном Намаари не допускала сомнений: она всегда действовала в интересах Клыка, и всегда будет. Она — тот лидер, которого Вирана старательно взращивала с тех самых пор, как Намаари начала ходить своими ногами, и который по достоинству займёт трон следом за ней. Каждое её действие, каждый взмах мечей и каждый пущенный в воздух арбалетный болт были направлены лишь на улучшение благосостояния её народа. И если прихотью речного течения её вернёт назад во времени, Намаари повторит шаг за шагом всё, что совершила, даже зная о последствиях. Даже если в итоге она снова окажется связанной и распростёртой перед Райей. — Говоришь мне о трусости, а сама подобралась ко мне в ночи, как вор, — собрав всю свою ненависть, лоскуты которой разметало после третьего оргазма всё равно что облака по небу от сильного ветра, Намаари с вызовом оскалила зубы: — Освободи меня — и сразимся, решим, кто из нас на самом деле презренный трус. — Э, нет, принцесса, на слабо тебе меня не взять. В том, что ты круто дерёшься, я не сомневаюсь — ну а я зато воровка такого уровня мастерства, каких свет ещё не видывал. Даже Ван Хо Суль, легендарный вор древности, по преданиям выкравший у солнца его лучи и у неба звёзды, не сможет сравниться со мной. И ты всерьёз думаешь, что я так запросто просру месяц кропотливой подготовки? — Райя прицокнула, оборачиваясь и насмешливо склоняя голову набок. — Утрись, этого не будет. — Я закричу. Справа что-то зазвенело, потом Райя вернулась на кровать — теперь к изголовью, так, что Намаари могла её видеть, только откинув голову назад; развалившись вальяжным движением на подушках, она отсалютовала ей чем-то объёмным, как салютуют воины своему командиру на пирах в честь великих завоеваний: — Да валяй. — В руках у неё был кувшин рисового вина. — Стража! Ни на первый окрик, ни на три последующих дверь её покоев так и не распахнулась, а в коридоре как была, так и осталась стоять всё та же мёртвая тишина, издевающаяся эхом над потугами Намаари. Она кричала, пока в горле не запершило от усилия, и ещё чуть-чуть после, но результат оставался тем же. Прихлебнув вино прямо из кувшина — точно, вспомнила Намаари, ведь отравлен только кубок, — Райя насмешливо вскинула брови и даже приставила ладонь к уху в импровизированном рупоре: — Слышишь? Тишь да гладь, да речья благодать. Мне в копеечку влетело устроить так, чтобы охрана на этом этаже спала как убитая до самого утра. А ниже никто и не чухнётся — сама понимаешь, вся ваша хвалёная акустика, над которой так старались зодчие твоей прабабки, провалилась в жопу, стоило только затянуть проходы холщёй. И за это им, конечно, спасибо, потому что на то, чтобы уложить весь дворец, мне пришлось бы пригнать пару воловьих упряжек. И без того почти все запасы потратила. Я забрала из казны пару побрякушек за свои материальные потери — может, стоило бы побольше, но я, знаешь, не жадная, — а моральные сполна возместишь мне ты. Натурой. Соскользнув с ложа, Райя обошла вкруг, снова оказываясь рядом с Намаари, и, опустившись на одно колено, прижала горлышко кувшина к её губам, предлагая глотнуть тоже. Та гордо дёрнула головой: — Я скорее умру, чем приму что-то из твоих рук. — Зря ты это. Она исчезла в темноте как-то разом, словно по щелчку пальцев — осталось только бряцанье отстёгиваемых замков, шелест ткани, шаги босых ног по полу и тихое мурлыканье под нос, которое раздражало Намаари до кровавой пелены перед глазами. Сдобренные сумраком тени вокруг её ложа текли прозрачными разводами угольной туши, непостоянные, капризные и опасные; она пыталась уследить за всеми сразу, не уверенная, из которой вынырнет Райя — и всё равно вздрогнула, стоило ей появиться из-за головы Намаари бесшумно, соткавшись словно из душного воздуха и черноты: — Не припомню, чтобы разрешала тебе выплюнуть кляп, но раз так, у меня есть идея, чем тебя занять, — её тень заслонила даже тот немногий лунный свет, что киноварью ещё пробивался внутрь комнаты. Раздетая донага, Райя без толики смущения забралась на кровать и, перекинув ногу через голову Намаари, оказалась ровно над ней. Ошарашенно хлопнув глазами от такой наглости, та только и могла, что рассматривать открывшийся вид. Внутренняя сторона бёдер Райи была покрыта редкими родинками и еле заметными глазу растяжками, усыпавшими кожу веером от жил, протянутых к промежности, к коленям. Похоже, в какой-то момент времени — через год, может, два после освобождения друунов — она резко рванула в росте, прибавляя из недели в неделю так быстро, что кожа просто не успевала перестроиться, и потому лопалась повдоль самых длинных костей. Если так, похожие метки у неё должны прослеживаться и на спине, и по плечам до внутреннего сгиба локтей. Чего там точно не могло быть, так это нескольких полос смазки, запах которой солоноватым оттенком отдавался в носу Намаари и которая текла прямо из горячей розовой щели между бёдрами, что пряталась за складками пухлой плоти. Намаари, никогда прежде не видевшей даже собственной промежности, пришло на ум сравнение с цветком орхидеи. У него были такие же плотные, развернутые вовне лепестки, собранные вокруг вытянутого твёрдого бутона, и так же бутон всегда был ярче, сочнее, чем окружающий его цвет. А волосы на лобке — это мох, прикрывающий нежное соцветие от агрессивных солнечных лучей. Сама Намаари не могла таким похвастать, почему-то у неё волосы росли только под руками и небольшим покровом по голеням, оставляя остальное тело абсолютно гладким. Признаться, вид был красив, и Намаари даже не осознавала, насколько долго пялится на Райю, пока не услышала её голос: — Впервые видишь женщину так близко? Для Намаари её тело не было чем-то особенным — оно позволяло побеждать противников в боях, пробегать большие расстояния, уверенно держаться на спине серлота и успешно охотиться, и лишь иногда требовало странных, смущающих ласк, обычно в середине ежемесячного цикла, — поэтому она никогда себя детально не рассматривала. Тем более между ног. Функционирует, не болит — и ладно. Райя же знала, что она красива, невзирая на шрамы, излишнюю худобу при вспухших на костях узлах мышц и в целом не слишком правильное телосложение; знанием было пропитано каждое её движение, каждый шаг, поворот головы и даже вздох, и это настолько обескураживало, что Намаари забылась на пару мгновений. Она просто смотрела на неё, словно не было никаких верёвок, гадких слов и отравы в вине. Словно они легли в кровать по обоюдному согласию, и от сладких до щемящей нежности в груди ласк их отделяют только пара мгновений, настолько же сумасбродно желанных, как и то, что произойдёт после. — Я… Впрочем, магия быстро развеялась. — Можешь не отвечать, и так понятно. Просто будь умницей и не распускай зубы — они у тебя красивые, не хотелось бы их выбивать. Пальцы Райи зарылись ей в волосы, надёжно удерживая на месте, чтобы не было возможности отвернуться — а Намаари попыталась, поняв, чего именно хотела Райя. Её промежность крепко прижалась к губам Намаари, тёплые влажные складки плоти проехались по коже, пачкая смазкой её подбородок, рот, щёки, даже кончик носа. Намаари возмущённо фыркнула, отгоняя от себя подальше назойливое желание высунуть язык и попробовать Райю на вкус. Не хватало ещё по своей воле подчиняться её желаниям. Райя же, кажется, не замечала её упрямо сцепленных зубов; она попросту оседлала лицо Намаари и теперь тёрлась об него, как самка серлота о любую низкую ветку в период течки. Может, это и было приятно, но видимо, не так сильно, как надеялась Райя: после дюжины рваных движений бёдрами она вдруг остановилась, упершись лобком в подбородок Намаари, и заставила её взглянуть себе в глаза — ничего хорошего там не было, лишь голод и глухая угроза: — Работай языком, принцесса, а то я тут засну. Или, может, стоит наведаться к мамочке? Я пару дней наблюдала за тем, как она в приватном саду вьётся в этой, как её… А, йоге! О река, что за стан, что за разворот плеч. Гибкость, в её-то возрасте! — Райя вздохнула, вновь усаживаясь на рот Намаари, да так, что у той чуть было не заскрипело в челюсти от давления. — Спит она, конечно, чутко, да я и не планировала, но поверь, у меня найдётся чем её угостить, сонная трава — не единственный козырь в моём рукаве. Работа с настоями трав и ягод — этим на весь мир славятся северяне. У них мало что растёт, но зато всё, что бы ни вылезло на поверхность земли, идёт в расход. Поистине колдовские зелья порой собирают; один старец, который меня учил, как-то намешал мне пару эссенций с вытяжкой из женьшеня по секретному рецепту его прадеда — так я всю ночь провела на сеновале с двумя его дочерьми и женой, наутро пошла в город и до самого заката шлялась где-то, где даже не могу вспомнить, но одно знаю точно: после той гулянки я неделю ноги не могла вместе собрать. Возбуждение держит — ух, не завидую тем мужикам, что его принимали. Я могла бы и тебе его дать, но куда уж, и так соловая. Намаари, слишком увлечённая тем, чтобы не расцепить ненароком зубы, и довольно хорошо (как ей казалось) скрывающая то, как она трогает губами твёрдый бугорок клитора, когда он съезжал с щеки близко ко рту, уловила лишь часть её слов и потому недовольно нахмурила брови, поздно заметив, как Райя пристально на неё смотрит сверху вниз. Сильный рывок за волосы — она могла поклясться всеми притоками, что в ладони Райи останется несколько прядей, как только та уберёт руку, — застал её врасплох: рот сам собой открылся в крике боли, только крика так и не было слышно, потому что он заглох где-то в промежности Райи. Зажмурившись не столько от злобы, сколько от стыдно дёрнувшегося внизу живота жара, Намаари на рефлексе сглотнула моментально набившуюся в горло смазку. Обманывать Райю ей было больше нечем, но обманывать себя… Чем быстрее она сдастся, тем быстрее всё закончится, вот что на последних остатках гордости придумала для себя Намаари. Она сделает это не потому, что ей хочется — она всего лишь воюет за свободу, пусть и способы были странноватые. Вытянув язык как можно дальше, Намаари длинно лизнула по отверстию вверх, неловко проваливаясь в глубину уже на первом движении, но Райя над головой одобрительно застонала, притираясь ближе. Влажность, скользкая смазка по всему лицу и упругая плоть под языком напоминала ей о сладких сочных персиках, которые в жаркий полдень так приятно пачкали руки и рот в соку; Намаари и сейчас втянула щёки, всасывая трепещущую от напряжения твёрдую плоть, с силой влизывалась в клитор, как в персиковую косточку. Далеко над головой Райя вся выгнулась, запрокинула лицо к потолку, так что Намаари её не видела — в сумраке она и до того не слишком понимала выражение её лица, но глаза сверкали ярко, и ей это нравилось. Утешением ей были только незнакомые слова на чужом, щёлкающем наречии. В равных долях они могли описывать и нежные чувства, и быть распоследней базарной руганью — в принципе, пока Намаари их не понимала, ей было всё равно. Одного голоса Райи, звенящего от всё возрастающего удовольствия, было достаточно. Не реагируя на тревожно онемевший язык и занывшую челюсть, Намаари ускорила темп, поводя головой вслед за бёдрами Райи, которые непроизвольно начали качаться взад-вперёд. А потом весь мир исчез. То есть, так поначалу показалось Намаари; лишь спустя мгновение стало понятно, что Райя просто опустилась на неё всем весом, упала головой вперёд, не в силах больше держать себя вертикально. Что ж, стоило признать — ощущение такой власти над человеком было действительно приятным. Вспотевшие до бисера бёдра душили её, стискивали до восковой глухоты уши, обволакивали горячей влажной темнотой, где не было ничего, кроме бешено колотящегося от недостатка воздуха сердца Намаари и настолько же быстро пульсирующего у неё во рту клитора Райи. Намаари старалась, тёрла его языком и сжимала губами, сколько хватило сил. Когда она уже решила, что задохнётся насмерть, давление с её лица пропало — Намаари судорожно глотнула воздуха не туда и закашлялась, отфыркиваясь от попавшей в нос влаги; Райя растянулась рядом, даже не потрудившись сползти пониже, так что теперь привязанные руки Намаари касались её мокрой талии. Её голос, стоило ей заговорить, отдавал хрипотцой и сытостью: — Чудно. Не утверждаю, что высший пилотаж, но если ты скажешь мне, что до сих пор не отлизывала тайком ни у одной из служанок — я тебе скажу, что пиздишь ты как дышишь. Намаари решила промолчать — какой смысл что-то доказывать? — и лишь шумно дышала, пытаясь справиться с расползающимся из измученной точки в промежности огнём. Опять. Что же с ней такое происходит? Завозившись, чтобы чуть разогнать кровь по венам, Намаари не сдержалась и застонала, привлекая внимание разомлевшей от оргазма Райи; та перебралась вниз, противно прикипая к боку Намаари, и ткнулась губами в уголок её рта, не скрывая своих желаний. Целовать Райю с ещё не обсохшей смазкой на лице было выше её сил, как будто это ещё унизительнее, чем лизать её между ног. У Намаари не было желания искать причину столь странной своей логике — она просто отворачивалась от рта Райи, а когда той надоело, и она схватила Намаари за подбородок, беспощадно разворачивая к себе, крепко сжала зубы. Райя недовольно нахмурилась, предприняв попытку разжать её челюсти пальцем: — Дай мне язык. — Нет! — прошипела Намаари, воинственно вскидывая взгляд ей навстречу. И вдруг замерла, почувствовав, как к шее, там, где пролегала глотка, прижалось что-то тонкое и холодное; всю сознательную жизнь проведшая с мечами в руках, Намаари знала, что настолько холодной даже в перегретой на жаре комнате может быть только оружейная сталь. — Ещё раз скажешь мне «нет» — всажу спицу тебе в шею и перережу голосовые связки, вовек не сможешь говорить. Почему-то Намаари ни на секунду не усомнилась в серьёзности угрозы Райи — может, за время своих странствий она так хорошо научилась скрывать собственные эмоции, что любые слова воспринимались всерьёз, а может, ей действительно ничего не стоило прирезать Намаари даже после всех этих часов, выяснять как-то не хотелось, — так что она открыла рот и позволила её языку проскользнуть мимо губ. Райя довольно застонала, подхватывая Намаари ладонью под затылок, не выпустив притом ножа-спицы; у неё на языке чувствовался незнакомый солёный привкус, и Намаари чуть не дёрнулась, осознав, что это остатки её собственной смазки. Ей должно было быть дурно, отвратительно, а вместо этого она прикрыла глаза и ткнулась губами навстречу Райе, вся покрылась испариной от мысли, что их вкусы смешались на рецепторах в неповторимый аромат. Наверное, так у неё просто-напросто сработало рефлекторное стремление обезопасить себя от смерти. Только эффект держался крайне недолго. — Спица… Так это ты убила Мэйлинь? — Обижаешь, принцесса. В душе не ебу, кто такая эта твоя Мэйлинь, но я не убиваю людей, на этом континенте уж точно — тут и друуны неплохо справляются, вряд ли им нужна моя помощь. К тому же, меня не было в стране последние пять лет, так что, — Райя картинно вскинула вверх ладони, — руки чистенькие. И можешь не смотреть на меня с таким осуждением, у тебя всё равно не получается — мешает то, как у тебя глаза косят от восторга, что кто-то наконец трахнул тебя как следует. От такого показного цинизма у Намаари кровь закипела в жилах: — Ты плебейка, всегда была и всегда будешь, раз настолько быстро забыла, как ценна каждая человеческая душа! — Ой, знаешь, только не надо тут пиздоморализаторством заниматься. Жить захочешь — ещё не так ноги раздвинешь, — она похлопала Намаари по бедру, до мерзкой дрожи близко к налитым кровью складкам плоти. — Я с тобой ещё нежная, поверь. В комнате воцарилась тишина, наполненная разве что влажным звуком соприкосновения их губ — Райя снова приникла к её рту, словно не могла утолить жажду, и всё же отстранилась на этот раз довольно быстро, пристально вглядываясь в глаза Намаари: — Так, значит, кто-то убивает людей по берегам Великого Дракона такой же спицей? Скоро перестанет. Я не позволю, чтобы на моей земле кто-то игрался человеческими жизнями. Пропустив мимо ушей утверждение про землю — хотя ей очень, очень хотелось напомнить Райе её место, теперь не в рядах монархов, а в грязи со всяким отребьем, но Намаари удалось проглотить слова в самый последний момент, — она скептически скривила губы: — И как же, интересно, ты заставишь его — или их — отступиться? Ты ведь сказала, что не убиваешь людей. — Но не сказала, что не могу их покалечить, — Райя ослепительно улыбнулась, и от этой улыбки Намаари стало не по себе — словно она заглянула в пропасть, до дна которой не долетел ни один из брошенных ею камней. — Это и тебя касается, принцесса. Вздумаешь погнаться за мной, и я не гарантирую, что твоя погоня не окончится твоей же постелью в отнюдь не самом приятном смысле слова: будешь всю оставшуюся жизнь — а это недолго, уж поверь, — питаться через камышовую соломинку и гадить под себя. На разительном контрасте со словами она нежно поцеловала щёку Намаари, коснулась кончиком языка подбородка, поглаживая обеими ладонями шею — вот так мастерство, ножа в них уже не было, но она даже не заметила, когда Райя успела его спрятать, — и спустилась ниже. С её движением под кожей Намаари завозилась алая дымка желания, до сих пор притихшая за неприятным разговором. Сдвинув колени так, чтобы узлы вязи впивались в кожу не слишком сильно (хотя на Намаари вообще вряд ли осталось живое место, всё туловище будто занемело), она подкинула бёдра к ноге Райи, удобно упёршейся в ложе аккурат рядом с промежностью; та одобрительно проворчала что-то ей в шею, слегка прикусывая кожу, и протянула руку к жарко поджимающемуся входу во влагалище. Намаари играла не хуже, чем Райя, и делала это всё ради того, чтобы выиграть себе время на подумать. Что-то в уверенном тоне Райи насторожило, ковырнуло сомнением мысли Намаари — и до тех пор, пока она не поймёт, что именно, лучше отвлечь Райю, хоть бы и собой. К чему бы Намаари снаряжать за ней погоню? Конечно, как только верёвки с её тела спадут, она первым делом схватит меч, висящий над изголовьем, и попытается всадить Райе в череп; но, если та сбежит, на экспедицию, тем более за пределы острова Клыка, нужно будет получить дозволение Вираны. Значит, объяснять ей причину, которую Намаари известно почему раскрывать не захочет, и значит, бросить все дела в Клыке. Насколько бы сильно её не грызла обида и стыд, вряд ли Намаари отодвинет обязанности наследницы на задний план лишь для того, чтобы разжиться скальпом своей обидчицы и спокойствием собственной души… Если только Райя не успела натворить в Клыке что-то ещё. — Зачем ты здесь? Ни за что не поверю, что лишь ради того, чтобы… Ух, — Намаари непроизвольно выгнулась в спине, почувствовав, как горячий рот Райи часто выцеловывает её соски, мешая ласку с остротой зубов — это чуть было не заставило её полностью потерять мысль, — …унизить меня. Иначе бы ты сделала это прилюдно, а не под покровом ночи в моих же покоях. — Мне достаточно знать, что ты сама почувствовала себя униженной, — оторвавшись от её груди, уже гудящей зудкой болью под укусами, Райя легла на неё всем весом и жарко зашептала в самое ухо. — Что до остального, то это не твоё кошачье дело, принцесса. Мои цели тебя не касаются, и пока ты держишься подальше от моего пути, я могу обещать, что лезвие моего кериса не полоснёт однажды твою хорошенькую шейку. Выходит, она права. Те две недели, о которых Райя предпочла не распространяться, были посвящены другому делу, возможно, более важному, чем плетение липкой паутины лжи вокруг самой Намаари. Ей надо было бы выяснить хоть какие-нибудь детали, подцепить нить, за которую потом можно будет ухватиться и побежать в нужном направлении, только вот думать связно и дальше у Намаари не получалось. Поглощённая мыслями, она не заметила, как пальцы Райи уже проскользнули внутрь неё, выгладили до тлеющего под самой кожей, подступающего к зубчатому обрывистому краю удовольствия — которое Райя умело сдерживала, не сводя взгляда с лица Намаари. Попытавшись извернуться так, чтобы насадиться на её руку, Намаари лишь взвизгнула от продравшей от пяток до самого затылка муки — потому что ничто другое так не жгло бы по позвоночнику стыдом. — Попроси меня. Не поверив своим ушам, Намаари мотнула головой: — Я… Ни за что! — Ты не поняла, принцесса. Когда я сказала, что лучше меня любовницы не сыщешь, я имела в виду, что могу как подарить тебе целую череду оргазмов, столько, сколько сможешь вытерпеть до потери сознания, так и не давать тебе кончать всю ночь. Так что мы можем оставаться в постели хоть до полудня. Стража к тебе ломиться, конечно, не станет, даже проснувшись вповалку на полу у дверей твоих покоев, пока не услышит от тебя разрешения — а если я верну на место кляп, его и не будет, — но мамочка примчится как ошпаренная, особенно после того, как ей доложат… Впрочем, неважно. Только представь, что она скажет, увидев тебя вот так? Невесомо гладящая её клитор подушечка большого пальца лишила Намаари даже той последней крупицы гордости, за которую она цеплялась, как утопающий за тонкий стебель бамбука. Чужой, не-её умоляющий голос пронёсся захрипшей рябью в духоте занимающегося за окнами рассвета: — П-пожалуйста… От сияющей ухмылки Райи можно было ослепнуть. — Ещё разочек, мой утренний туман, я знаю, что ты можешь. Сделай это для меня. Её не нужно было долго уговаривать: замерев в самой напряжённой точке, Намаари вскинулась под рукой Райи, задрожала от подхватившего её наслаждения, как вдруг её ожгло острой болью, куда более сильной, чем до сих пор — Райя намеренно кусала её шею с совсем не игривой силой. В тот момент, когда кожа под тупым давлением зубов всё-таки прорвалась, Намаари закричала. Громко, надрывно, как не кричала, наверное, лет с двенадцати, словно хотела лёгкие выдавить через рот. Слёзы сами собой потекли из её глаз, какие бы усилия Намаари не прикладывала для того, чтобы их остановить; да сил, в общем, и не было. Намаари осталась на ложе одна — дрожащая, жалкая, заливающаяся слезами, — и плыла там в пустоте вечность напролёт. А может, всего несколько минут — как-то разом время для неё исказилось, перестало иметь всякую значимость. Она не заметила, когда Райя успела одеться, теперь не в испачканную влажным форму дворцовой охраны, а в тёмный, полностью закрытый костюм из плотной ткани, который Намаари едва могла разглядеть сквозь жгучую солёную пелену — её разрывали горькие рыдания, теснящиеся под рёбрами такой невыносимо тяжёлой грудой, что Намаари казалось, она сейчас умрёт. Райя, убрав волосы под повязку, а нос и нижнюю часть лица спрятав за маской, подошла к ней и склонилась, поглаживая ладонью Намаари по лбу, как, бывало, её успокаивала Вирана в далёком детстве: — Не убивайся так. Знаешь, как говорят — что нас не ранит, делает нас сильней, бла-бла-бла… Могу подписаться под каждым словом. Мне гибель моего народа и моё изгнание принесло такие навыки, о которых я в бытности Хранительницей камня и мечтать не могла. Думаю, тебе наша сегодняшняя ночь тоже пойдёт на пользу. — Я вырву кишки из твоего нутра и заставлю тебя же их сожрать, мерзкая ты!.. — брызжа слюной и праведным гневом, Намаари на последнем издыхании пыталась вырваться из неумолимо затягивающихся пут — ей казалось, что вязь слегка разошлась от её движений, значит, если подёргать ещё чуть-чуть, можно будет вырваться, но она лишь загоняла себя в смертельную ловушку; её остановили руки Райи, крепко прижавшие её к вымокшим простыням. — Охотно верю, принцесса, что в следующий раз так и будет. Но сейчас тебе уже пора баиньки, — остро ухмыльнувшись на прощанье — даже под маской это было заметно — Райя размахнулась и со всей силы вдарила Намаари по виску, выкидывая её в гнетущую тьму небытия.

***

Ото сна Намаари в этот раз подняло завывание сигнального рога — что-то случилось. В первое мгновение она только раздражённо моргнула, сетуя про себя, насколько же мерзкий и громкий у рога звук. А потом на неё обрушилась неумолимая реальность. Здесь, в самом сердце Клыка, на вершине высочайшей башни за кордоном двух десятков постов дворцовой охраны, была Райя. И она сделала с Намаари такое, о чём вспоминать сейчас всё равно что вспарывать живот тупым ножом. Всё тело пульсировало открытой кровящей раной; Намаари не могла и не хотела двигаться, но всё же сквозь выступившие под ресницами слёзы и глухой стон заставила себя встать с ложа, подойти к пластине полированного серебра в простой оправе, что стояло в дальнем углу её покоев, и взглянуть на отражение. Лучше бы она этого не делала. С той стороны зеркала на неё смотрела несчастная девушка, всклокоченная и бледная после бессонной ночи, едва ли держащаяся на ногах от усталости. На предплечьях, лодыжках и бёдрах там, где пролегала верёвка, остались стёртые до алого проточины, ещё забитые волокнами пеньки; крестообразные отметины на животе мешались со следами от ногтей, складывающимися в позорную метку-имя той, кто и стала причиной всего этого, а вся грудь пестрела переливами красного и насыщенно-фиолетового. Боясь поднимать взгляд на лицо — всё равно ничего утешительного она не увидит, судя по глухо отдающейся в ушибленном виске боли и ощущению стянутой кожи повсюду, до самых бровей, — Намаари уставилась на свою шею. Там, на самом уязвимом месте под челюстью, красовался здоровенный укус, расцвеченный чёрно-бурой запёкшейся кровью в выемках ран, малиновыми потёками по краям и синевой вокруг. Он ещё долго не сойдёт — будет желтеть, выцветать, покроется патиной бледных шрамов, но останется там, где есть. Райя определённо знала, что делала. С этой стороны его не закроешь волосами, на такой высоте он будет виден из-под самого высокого ожерелья, которое только было в распоряжении Намаари, и даже пудрой его не закрасишь, потому что цвет, может, и скрадётся, а вот с припухлостью и явным контуром зубов ничего не поделаешь. Но деваться некуда. Намаари удалось вымыть из ран грязь, перебинтовать руки (с ногами сложнее, но их и не видно, так что она решила с ними повременить), умыть лицо и даже более-менее прилично замаскировать большинство следов, когда её внимание привлекло какое-то белое пятно, пришпиленное к стене над изголовьем её кровати, резанув по глазам в свете утренних лучей: сложенный вдвое лист дешёвой рисовой бумаги, одна сторона которого была исписана незнакомыми Намаари формулами, а на другой виднелась только торопливо нацарапанная надпись: «Спасибо за жаркую ночь, принцесса. Ещё увидимся.» Первым порывом ей захотелось разорвать, сжечь чёртову бумажку, выкинуть её из окна, и пусть пустынные ветры, принёсшие несчастье в Клык, унесут обрывки как можно дальше. Но Намаари сдержалась. Сначала она отнесёт рецепт алхимикам, чтобы те проверили формулы и сказали ей, правда ли это порох и, если да, насколько он лучше их проверенного в веках состава. А потом она найдёт Райю и затолкает эту бумажку ей в… Куда именно, Намаари не успела придумать — в дверь постучали: — Принцесса Намаари, владычица вызывает вас… — Я иду. Вождь Вирана обнаружилась в малом тронном зале — больше комнатке, чем настоящем зале, — который обычно служил для особо важных переговоров, потому что был защищён звуконепроницаемой оболочкой; она сидела, судорожно стиснув руки на посохе, увенчанном осколком Драконьего камня, самой большой драгоценностью, с которой Вирана не расставалась даже на ночь, и смотрела в одну точку перед собой. Только когда Намаари поклонилась ей, Вирана перевела взгляд на неё: — Ох, дочь, боюсь, сквернее новостей за прошедшие три года мы не слышали. Кто-то украл из сокровищницы Свиток Сисудату. Намаари замерла как вкопанная. Да, вот теперь всё сложилось в единую цепь: появление Райи, её намёки на бесполезность погони, даже её одежда, в которой она исчезла из покоев Намаари — такая, чтобы можно было максимально быстро убежать, даже от арбалетного болта уйти при должной сноровке. И как только до неё раньше не дошло? — Я… Похоже, я знаю, кто это, мама. — Да? И кто же? Кто-то ведь из корпуса Ювэя, непременно, этот никчёмный кусок дождевого червя давно уже под меня копает, всё надеется, что, если приберёт к рукам трон, сможет… — Это Райя. Вирана недоумённо выгнула аккуратную белую бровь: — Ты имеешь в виду, принцесса Райя? Откуда ты знаешь, ведь разведчики доносили, что в тот проклятый всеми притоками вечер из земель Сердца никто не ушёл живым? — Похоже, они ошиблись. — Да даже если так… Такую диверсию никак не провернуть в одиночку. В наших стенах у неё были помощники? Когда ты её видела? Зачем ей нужно было опаивать сонной травой весь твой конвой, если её целью был только?.. — голос Вираны резко оборвался. Намаари не смела поднять взгляд и упрямо сжимала губы, чувствуя, что, если откроет рот — рискует разрыдаться прямо на глазах у правящего монарха, а это недостойно наследницы трона; но Вирана недаром в юношестве, ещё до того, как приняла бразды правления у своей матери, собственными силами выслужилась до капитана разведки. Она была натренирована примечать и раскапывать то, что другие люди стремились скрыть. Вот и сейчас от её взгляда, который с рассеянного метания по сторонам вдруг сузился в сосредоточенный луч, не укрылось то, как Намаари неуверенно переминается с ноги на ногу, слишком чувствительная, чтобы стоять неподвижно, потирает кисть поверх золочёной защитной пластины и старается спрятаться за спадающими на правую сторону лица волосами. Наверняка у неё уже проступили тёмные круги под глазами, даже сквозь пудру, а насыщенного сливового цвета помада не смогла скрыть, насколько её губы опухли от укусов. Подлетев с трона стремительнее шутихи, Вирана подошла к дочери и, взяв её руки в свои, развернула к себе внутренней стороной запястий, на которых под ремнями наручей виднелись бинты; потом коснулась подушечками пальцев стыка челюсти и уха, с тихим звоном откидывая золотые нити королевской регалии и стирая пудру — Намаари едва успела сжать зубы, чтобы не застонать от пронявшей её боли. Она не хотела смотреть матери в глаза, но даже без этого, в одном только её дрогнувшем голосе уловила ужас осознания: — Это она с тобой сделала? Ей не нужно было отвечать. Вирана вздохнула, сложила ладони вместе и упёрлась пальцами в переносицу; взглянув на неё со стороны, можно было решить, что она просто задумалась, но Намаари знала — в такой позе мать застывает лишь тогда, когда готова вот-вот сорваться в разрушающую ярость, начать орать и, выхватив меч у ближайшего солдата, порешить пару-тройку ни в чём не повинных людей. Так она стояла над трупом своей возлюбленной Мэйлинь; так злилась, получив приглашение вождя Бенджа прибыть на переговоры с остальными землями; и теперь так реагирует на новость о том, что её дочь практически изнасиловали. Намаари решила не повторять то, что под утро говорила для Райи — ни к чему владычице Клыка знать, как низко пала принцесса. — Я натравлю на неё Кана, — наконец, после долгого молчания и напряжённых выдохов через рот проговорила Вирана. — Он тебе очень предан, и разворошит любую дыру, куда бы эта дрянь не забилась в попытке спрятаться; а на поиски свитка пусть отправляется Атитайя — она перехватит его, даже если Райя попытается избавиться от него и продать. — Думаю, её цель — не нажива, так что свиток останется при ней, покуда она не дойдёт до своей цели. Незачем распылять силы Клыка, их и так едва хватает. Доверь это мне, и я клянусь, Райя пожалеет, что не обратилась в камень пять лет назад. Тяжёлый вздох Намаари чуть было не приняла за отказ, но затем ей на плечо легла тёплая рука матери: — Что ж, моя утренняя дымка, ты заслужила это как никто другая. Найди её — и покажи всем пяти землям, что красть у Клыка то бесценное, что у него есть, не дозволено ни одной душе, живой или мёртвой. С поклоном сложив пальцы в круг и подняв руки над головой, Намаари даже не стала прятать кровожадную ухмылку — только ниже склонила голову: — С радостью, мама.