Путь домой

«Думали ли вы когда-нибудь о бессмертии? О том, как здорово не стареть; как здорово, когда колени на погоду не ломит; как здорово жить с уверенностью, что этот день не последний. Осознание того, что ты бесконечен, опьяняет. Ты можешь видеть возрождение миров и гибель империй, ты можешь вершить судьбы тех, чей срок до безобразия короток. Ты всемогущ, потому что в твоих жилах застыло время — оно над тобой больше не властно. Бессмертие прекрасно. Думали ли вы когда-нибудь о вечности? Вечность — это бесчисленное количество дней, где каждый рассвет и закат неповторим. Вечность это само время, которому плевать на чужие жизни, плевать на планеты и вселенные. Время. Оно было, есть и будет. Оно никогда не закончится — будет идти дальше сквозь туманные галактики, будет плыть по своему собственному пути, не боясь однажды споткнуться и упасть в лапы Смерти. Время безгранично и равнодушно. Человек смертен, потому что его время четко ограничено двумя точками. Его жизнь в один миг начинается, а в следующий — заканчивается. И он это знает. Именно поэтому человеческая жизнь так прекрасна. Она словно яркая вспышка в небе — затухает в мгновение ока, но ослепляет до рези в глазах. Человек знает, что однажды его сердце биться перестанет, поэтому живет — исполняет свои самые безумные желания, решается на самые безрассудные вещи или же плывет по течению своего существования тихо и безмятежно. Человек сам выбирает свой путь — у него почти всегда есть какой-нибудь план, нанесенный по штрихам на линию жизни. Каждый знает, что старуха с косой за ним придёт — кто-то ждет со страхом, а кто-то встречает её радостно и без сожалений. Некоторые сами идут в её объятья, потому что их комета давно потухла, в их жизни нет яркости, они готовы умирать. Возможно, они пришли в этот мир слишком рано — этот мир их не понял и не принял. Они уйдут, чтобы вернуться вновь — тогда, когда наступит их время. Но если ты бессмертен, то когда наступает твое время? Ты живешь без малого бесконечность, цивилизации меняются, миры рушатся, а ты живешь и живешь. Не на зло, а вопреки. Ты может и рад уже закончить этот длинный путь, но человек внутри все еще боится умереть — он хочет урвать еще чуть-чуть, еще немножко, потому что надеется. Он надеется, что любовь разгонит сумрак его души. Нужно просто подождать — десять, сто или тысячу лет, неважно. Нужно просто немного потерпеть». Чимин отложил ручку в сторону и громко хрустнул пальцами, что измазались в чернилах. Писать о вечности оказалось еще утомительнее, чем жить ею. Чимин устал ждать. Когда-то он отчаянно искал любви, хотел иметь счастливую большую семью и мечтал умереть в глубокой старости в кругу самых близких людей. Это было давно — словно в другой жизни. Воспоминания потускнели настолько, что лиц уже не различишь. Еще век, и они рассыпятся в труху, потому что никому уже не нужны. Когда жизнь слишком длинна, всё внезапно становится до безобразия ненужным. Ты сам себе становишься ненужным. Чимин бессмертен, и в этом его проклятье. Но так было не всегда. На задворках сознания пока еще живы воспоминаний о короткой человеческой жизни — слишком драгоценные, чтобы забыть навсегда. Он помнит, как бегал наперегонки по лугам ранним утром, ловя пальцами ветер. Помнит, как таскал тяжеленные бадьи с водой, чтобы напоить скотину в обоих дворах. Помнит сельские праздники с цветастыми венками и полыхающими кострами. Помнит вкус вишневых губ и запах чистой кожи, неуловимо отдающей арбузом. Помнит теплые медовые глаза и квадратную улыбку. Он забыл лицо матери, отца и сестер, забыл родную деревню и извилистые тропы, но не забыл его — помнит каждый миг их короткой жизни. Но это было так давно — словно не с ним. Порой ему кажется, что все эти воспоминания — лишь игры разума, подернутого безумием. Только бережно хранимые вещи, пронесенные через века, напоминают о том, что и в его жизни когда-то была великая любовь. «Семь веков — невероятно долгий срок. Поначалу это чудесно — ты силён, могущественен и, кажется, можешь творить чудеса. Ты никогда не болеешь, все раны заживают за считанные минуты, морщины на лице не появляются, кости не износятся. Ты навсегда остаешься молодым и красивым, время над тобой больше не правит. Но оно правит над другими, и они замечают, что ты все такой же, каким был десять лет назад. Они замечают, что ты избегаешь прямых солнечных лучей. И главное, они замечают, что ты оставляешь за собой кровавый след. Из всеобщего любимца ты превращаешься в изгоя, в чудовище. Ты монстр, а монстрам не место среди людей. Монстров не любят, поэтому монстры обречены на вечное одиночество. Боль разрывает — она не физическая, она в голове. Эта боль разрывает на части, вливается в тебя, врастает в кости и становится неотъемлемой спутницей. Твоя человеческая жизнь закончилась без тебя, ты похоронен в сердцах родных. Они не приняли тебя таким. Ты и сам себя таким не принимаешь, но все еще во что-то веришь, потому что в его глазах ты живее всех живых. В его глазах нет страха и отвращения, там любви целый океан. И этого тебе достаточно. Однако время идет, а ты наблюдаешь за его неспешным течением. Ты видишь, как оно забирает одного за другим, разрывая все связи с прошлым. Оно никого не щадит, уносит в небытие всех. И когда медовые глаза закрываются навеки, ты срываешься. Проклинаешь всё на свете, хочешь умереть вместе с ним, хочешь прекратить это бессмысленное существование, но не можешь — ты обещал. Ты слаб перед её костлявым ликом. Вместо этого ты тонешь в крови, топишь в ней целые поселения, потому что больно. Тебе больно и ты готов щедро с этой болью поделиться. Ты жесток и беспощаден, потому что длинные музыкальные пальцы больше не сомкнуться на твоем запястье, а глубокий голос не приведет в сознание. Ты живой мертвец со сломленной душой. Ты монстр. Ты вампир, Пак Чимин». Чимин такую жизнь не выбирал. Если можно назвать это жизнью. Его обратили семьсот сорок два года назад в возрасте двадцати четырех лет. Он не помнит, кто именно надругался над его душой без спроса, но навсегда запомнил выворачивающие суставы боль, что пронзала его ослабленное тело вновь и вновь, до первых лучей восходящего солнца. Ему неведомы причины того, почему его прародитель решил, что Чимин не достоин смерти. Пустив свою кровь по юному телу, этот вампир не только забрал чужую мирскую жизнь, но и обрек человека на страдания, длиною в вечность. В первые месяцы Чимин считал свою новую жизнь подарком судьбы. Он нашел массу преимуществ быть дитем Тьмы — он использовал свои новые способности во благо, помогая каждому, кто в помощи нуждался. Люди воспринимали помощь беспрекословно, будто отказать было не в их силах. Сейчас Пак понимает, что так оно и было — внушение не подводило. Он использовал принуждение неосознанно, всего лишь искренне хотел быть полезным. Как это было глупо и наивно. В новой жизни его смущали только две вещи — невозможность насладиться солнечными лучами и невыносимая ежесекундная жажда. Поначалу юноша не понимал, чего хочет — он ел, но не чувствовал насыщение; пил, но не переставал ощущать этот чудовищный голод. Осознание пришло в одну из ночей, когда Чимин горячо целовал любимые губы. В страстном порыве он прокусил нижнюю, выпуская капельки крови. Они тягучей теплой сладостью осели на языке. «Эйфория. Страшный зверь внутри умолк, замурлыкав от удовольствия. Умолк, чтобы завыть с новой силой. Одной капли слишком мало — оно всё еще голодное. Оно всегда голодное. Разум заволокла пелена, красное марево стояло перед глазами, пока он отчаянно слизывал алую жидкость с чужих губ. Юноша не слышал хриплых стонов, не чувствовал отталкивающих его рук. Он давил на губу сильнее, выпуская все больше пьянящего нектара. — Чимин, что ты делаешь? — в перерывах между кровавыми поцелуями взывал к его разуму глубокий голос, — остановись, прошу тебя, пожалуйста. Ещё. Больше. Господи, как же он голоден. Он готов сожрать этого человека целиком прямо сейчас — слишком притягательно, слишком маняще. Оторваться невозможно, да и не хочется. Он нетерпеливо провел носом до скулы, склонился к шее и уткнулся прямо в быстро бьющуюся под кожей вену. Кровь текла маленькой рекой по хрупким венам и артериям. Она пульсировала и звала. Юноша чувствовал, как клыки удлиняются. Это больно, но жажда сильнее. — Хватит! Хрупкая ладонь с неожиданной силой вцепилась в плечо, сжимая до багровых пятен. Вспышка слабой боли резко прояснила сознание. Чимина словно уронили с гигантской высоты — тело ломило, голова тяжелела с каждой секундой, а челюсти ныли тупой болью. Изящная шея, покрывшаяся испариной, манила так сильно, что чесались зубы. Сердце усиленно гоняло кровь, отвлекая своим шумом. Вены на шее пульсировали слишком привлекательно, чтобы оторвать взгляд. Что-то было не так. Парень перевел взгляд на губы и отшатнулся. Эти некогда мягкие чувственные губы превратились в кровавое месиво — они распухли, в маленьких ранках запеклась кровь, уголки потрескались от натяжения и из них темно-бордовыми разводам вниз шли две дорожки. Это сделал он. Чимин схватился за голову и завыл, в точности как тот самый зверь внутри. Человек, которому он меньше всего хотел причинить боль, пострадал из-за него. Он чудовище — испуганный взгляд напротив это подтверждал». Чимин возненавидел себя в тот момент. И даже не от того, что причинил боль, а от того, что возжелал сделать это снова. Иногда, когда тщетность бытия ощущалась по-особенному отвратно, вампир проваливался в неспокойный сон, в котором он неизменно видел ужас в медовых глазах. Он знал, что тогда причинил своей любви боль физическую, но она и рядом не стояла с болью моральной, которую хрупкий человек пронес внутри до последнего стука сердца. За окном громко каркнула ворона, затем послышался шелест листвы. Ночь сегодня неспокойная. Чимин закрыл дневник, решив, что на сегодня достаточно предаваться воспоминаниям. Он и так слишком в них увяз — нужно возвращаться в настоящее. Туда, где единственный удел — одиночество. Пак прожил достаточно, чтобы понять эту простую истину: бессмертие обрекает на одиночество. Еще пару веков назад он бы с собой поспорил — на земле живут миллиарды людей, где-то среди них обязательно найдется некогда потерянная родная душа, которая примет даже такое чудовище. Сколько он находил таких «душ» — и не счесть, но все они либо боялись, либо пользовались. Многие хотели разделить с ним бессмертие, но никто не хотел разделить с ним любовь. Хотя он, конечно, лукавит — свою любовь Чимин не предлагал. Его любовь давно уже похоронена. Тело её истлело, погребение затерялось в глубине веков, потомки позабыли, а светлая незапятнанная душа отправилась на круги перерождения. Вероятно, поэтому Чимин до сих пор и жил — со знанием, что душам свойственно перерождаться. Он верит, что им суждено встретиться вновь и полюбить как тогда, семь веков назад. Вера — его стержень, иначе всё бессмысленно. Он должен был сдержать своё обещание. Надежда тлела вечным огнем внутри, заставляя черное сердце ныть от тоски. Он безумно желал увидеть знакомые медовые глаза, пухлые губы и золотистые волосы. Он бы отдал свое бессмертие за один лишь взгляд, наполненный любовью к нему. Он бы умер в его руках — собственноручно вырвал бы свое сердце, чтобы вложить в родные ладони. Он бы многое сделал, но он может только одно — надеяться. Луна освещала мрачное застывшее лицо. Её мягкий свет гладил скульптурные черты, скользил по острым скулам и сомкнутым векам. Чимин чувствовал эти невесомые касания, подставлял лицо своей единственной спутнице и наслаждался. Он истосковался по заботе, по любви. Кажется, прошла не одна сотня лет с того момента, как кто-то о нем заботился, как чьи-то нежные руки путались в черных волосах, а бархатный голос шептал что-то удивительно приятное. Как же он скучал. Открыть глаза стоило неимоверных усилий. Желание пропасть в воспоминаниях было сильнее с каждым годом. Он мог лечь в постель, уйти в свои сны, прокручивая несколько десятков лет по кругу снова и снова, и больше никогда не просыпаться. Его тело бы иссохло, покрылось уродливыми узорами и, в конце концов, превратилось в камень. До тех пор, пока чужое любопытство не вернуло бы его назад. Идея чудовищно заманчива, но глупая надежда держит на плаву. Заставляет проживать день за днем и ждать. Неожиданный раскат грома выдернул Пака из размышлений. Он был прав, ночь сегодня неспокойная. Гроза пришла слишком внезапно, заставив жителей леса забиться в панике. Яркие вспышки молний озаряли небосвод красными всполохами. Чимин встал из-за стола и подошел ближе к окну. Он окинул взглядом открывшуюся картину. Острое зрение позволяло увидеть каждую травинку на поляне и уловить любое движение. Природа бушевала — беспощадно рвала листву, гнула ветви и выкорчёвывала корни. Она напоминала своему вечному наблюдателю о том, что он потерял. Чимин опустил голову, скрывая кривую усмешку в темноте. Как бы он хотел ощутить эту стихию внутри, воспрять духом и найти, наконец, смысл существовать. Внутри него уже давно могильник — тысячи гниющих тел лежат друг на друге, источая зловония. И даже ветер не смеет колыхать это мертвое поле, где нет никого и ничего живого. Он давно мёртв внутри, и в глубине себя Чимин знал — былого уже не возродить. Он сломан, раздавлен лавиной времени и тоски. Всё его естество держалось лишь на одном — на воспоминаниях о нём. Но даже это перестало помогать — они теперь не спасают, а только заставляют глубокие раны кровоточить снова. Чимин устал от одиночества, устал от поисков и ожидания. Он устал надеяться. Возможно, в этом и состоит его вечное проклятье — познать любовь, потерять её и нести воспоминания о ней сквозь века. Можно лишь придумать наказания изощрённее? Одно лишь непонятно — чем он заслужил такие страдания? В чем провинилась его душа? Яркая молния озарила мраморное лицо вампира — смертоносная вспышка ударила в одно из деревьев. То устояло — весь заряд ушел в землю. Дерево на первый взгляд едва пострадало, но Пак знал, что теперь оно обречено на смерть. Оно умирает изнутри. Понадобится совсем немного времени, прежде чем все листья опадут, ветви потеряют насыщенный цвет и станут ломкими, а ствол потемнеет. И когда дерево умрет окончательно, его уже не спасти. Хотя оно и может простоять столетия, но почки на нем уже не появятся, листва не зашелестит. И нужна лишь искра, чтобы испепелить его раз и навсегда. Чимин видел в этом дереве себя. Его молнией стало чудовище, что обрекло на бессмертие, а душа покрылась мраком, когда любимого отдали земле. Он мёртв. Нужна лишь искра. Пак простоял у окна всю оставшуюся ночь, любуясь темнотой леса. Гроза закончилась под утро — небо уже светлело, но вдалеке все еще можно было расслышать глухие раскаты. Лес, контуженный властной стихией, начал потихоньку оживать. Острый слух то тут, то там улавливал копошения, но ничего не привлекало внимания юного вампира. Первые лучи солнца отражались в дождевых каплях, делая картину из окна изумительно красивой. Это красота отображалась в темных глазах, но уже не радовала и не заставляла что-то внутри трепетать перед величием природы. Всё было привычным до тошноты. Солнце медленно кралось к порогу старого и холодного дома, а Чимин задумчиво крутил кольцо на пальце. Сейчас в нём не было извечной предрассветной борьбы — он внезапно, по щелчку пальцев, принял решение. Он шел к этому так долго, каждый день борясь со страхом и поддаваясь надежде. У него в запасе тысячи дней, но больше ни одного он не хотел провести в одиночестве. Он не знал, правильное ли решение принял, не знал, что будет дальше, но сердце отчего-то спокойно. Великое мужество нужно, чтобы противостоять близким, но еще большее, чтобы противостоять себе. Он не выполнил то, что обещал, и впервые за сотни лет не слушал едкий шепот внутри, а поступал так, как хочется. Он столько страдал за свою любовь. С него достаточно. Любимый голос в подсознании вторил мыслям в голове: иногда нужно выбирать себя. Пожалуй, это был его самый легкий выбор. Больше страдать он не хочет — чтобы принять это, понадобилось семь столетий. Решение принято. Облегченная улыбка измученного человека озарила бледное лицо. «Лес здесь был как в сказках. Величественные сосны упирались макушками в небо, их пышные ветви скрывали от хищных глаз все богатство этого места. А то было поистине богатым — и живностью, и водами, и редкими растениями. Недаром опушка обросла человеческими поселениями — с каждым десятилетием всё больше и больше людей селилось в этих краях, используя дары леса для выживания. Чимин тоже вырос в тех краях — двор его семьи был почти на отшибе их поселения, упирался своим забором прямо в мрачную темноту лесной чащи. С детства родные говорили ему держаться от леса подальше — опасно там, но мальчик вырос храбрым и самовольным. Нередко он сбегал от душных речей и строгих правил в самые дебри, ища там спокойствие и тишины. В один из таких побегов он наткнулся на каменистый извилистый ручей. Тот был узким, но довольно глубоким. Чимин никогда не видел его прежде, хотя не раз проходил мимо. Дело было в небольшом заросшем обрыве, который грозно нависал над прозрачной водой. Шум ручья успешно перекрывался близостью полноводной реки неподалеку. Это место могло служить отличным укрытием для тех, кто хотел немного уединения и покоя. Сама природа прятала здесь людские тайны от лишних глаз и ушей. Именно здесь они и встретились — в мрачный летний день, когда тучи заволокли весь небосвод и давили своей мощью на живых. Необыкновенной красоты юноша сидел на холодном камне, его ступни едва касались ледяной воды, а взор медовых глаз был устремлен куда-то далеко. Он не обращал внимания на то, что происходило вокруг — не слышал тихих шагов, плеска воды и мелодичного голоса. Казалось, чужое присутствие нисколько не нарушило его покой. Чимин тогда снова скрывался в лесной глуши от укоризненных взглядов многочисленной родни. Он в бодром расположении духа, тихо напевая ненавязчивую мелодию, шел на своё ставшее любимым место и сильно удивился, увидев там смутно знакомого юношу. Он видел его в деревне несколько раз, но имени не знал. Юноша не обернулся на шум, а Чимин встал столбом и не понимал, что ему делать — уйти незамеченным, раз место уже занято, или дать о себе знать. Он выбрал второе, и, возможно, именно это решение стало точкой невозврата. — Эй, извини, — вышло слишком громко в повисшей тишине. Юноша даже не вздрогнул — медленно повернул голову на звук и уставился своими невозможными глазами на шумного гостя. Он окинул взглядом застывшего в неловкости Чимина и мягко улыбнулся. — Привет, маленький принц, — глубокий голос коснулся, казалось, самой души Чимина. Тот криво улыбнулся в ответ, недоумевая, отчего такое прозвище, но спрашивать не стал. Он уже был в плену этих светло-карих глаз. — Я видел тебя в деревне, ты очень красивый, — не обращая внимания на чужой ступор, продолжил юноша, — кстати, меня зовут Ким Тэхён, но мама говорит, что я сокровище. Чимин ошалело хихикнул, чем вызвал широкую улыбку на лице нового знакомого. — Приятно познакомиться, Ким Тэхён. Я Чимин, — нашел в себе силы ответить тот и сделал шаг навстречу». Вампир и не заметил, как снова погрузился в пучину воспоминаний. Они стали преследовать всё чаще, торопили, подталкивая к уже принятому решению. Давно позабытое прозвище отозвалось фантомной болью в груди — с первого дня их встречи Тэхён называл его своим маленьким принцем. И даже в преклонном возрасте, когда глаза уже почти не видели, а волосы стали белее снега, это прозвище все еще звучало из его уст. Как же Чимин мечтал снова услышать эти три слова. Мой маленький принц. Иногда, когда дни были слишком паршивыми, вампир ложился на кровать, закрывал глаза и представлял себе идеальный день с ним. Они бы жили в небольшом доме рядом с городом, у них был бы большой сад с беседкой, где они проводили бы вечера за неспешными беседами. Чимин готовил бы им завтрак каждое утро, а потом читал Тэхёну что-то романтическое. Они бы любили друг друга и никуда не спешили. Они бы провели так всю жизнь, обрастая морщинами и покрываясь сединой. Время было бы властно над ними обоими. Но сколько бы он не мечтал, реальность не изменялась. Время неумолимо шло, заставляя Чимина умирать в своей тоске и несбыточных надеждах. Вампир не в силах вернуться в прошлое или воскресить мертвых, он бесконечно слаб перед вселенной. Однако всё же у него был один козырь в рукаве — собственная никчемная жизнь. Чимин наблюдал за облаками, пока железная птица несла его к месту, где похоронена его душа. Он внезапно задумался — сохранился ли тот ручей, добралась ли цивилизация до той части леса, где они впервые узнали друг друга. Пак после его смерти больше не приезжал туда, но издалека следил за изменениями — знал, что там появился город, и он разрастался с каждым столетием. Его это мало волновало, но он позаботился, чтобы старое кладбище никто не трогал. Чимин не хотел терять то единственное место, где они еще могли быть вместе. Самолет мягко приземлился в аэропорту безымянного города. Колючий ветер резко ударил в лицо, как только мужчина ступил на трап. Тот прикрыл глаза и глубоко вдохнул — когда-то они вместе дышали этим холодным воздухом и были счастливы, несмотря ни на что. Одно из воспоминаний снова вспыхнуло перед глазами. « — Бросаешь меня? — злые слезы застыли в любимых глазах. — Скажи, что это отвратительная шутка, самая несмешная из всех. Прошу тебя, не заставляй меня в это верить. Чимин закусил губу и виновато опустил голову. Что он мог? Они оба знали, что Тьма завладела молодой душой. Сколько угодно можно отрицать очевидное, но это ничего не меняло — нельзя обратить вспять страшное проклятье, нельзя оживить то, что уже мертво. Он вынужден уйти. Он должен. — Неважно, что я скажу, — вампир протянул руку к точеным скулам и нежно коснулся костяшками грубоватой кожи, — суть это не изменит, сокровище моё. Я не хочу делать тебе больно снова, но всё внутри гудит рядом с тобой. Я сдерживаюсь изо всех сил, но этот мрак вырвется наружу однажды. Если ты пострадаешь от моей руки, я умру. — Да плевать я хотел на весь мрак! Мне не страшно, потому что я не могу дышать без тебя. Не хочу жить без твоих рук, без твоего шепота и твоей теплоты. Я тоже умру! Умру от тоски, от одиночества, от этой больной любви, — голос дрожал, грозясь сорваться на крик, — пожалуйста, Чимин, останься со мной. До самого конца». До самого конца. Чимин выполнил это обещание. Они все же урвали себе пару счастливых десятилетий. Они вынуждены были переезжать с места на место каждый пять-семь лет, нигде не заводили крепких уз, держались подальше от людей. Тэхёна говорил, что его всё устраивало, всё было идеально, но вампир мучил себя мрачными мыслями, которых с каждым годом становилось всё больше. Смерть однажды заберёт его сокровище, в этом не было сомнений. Они не хотели обрекать еще одну душу на вечное проклятье — Чимин не готов был взять на себя такую ношу, а Тэхён никогда не просил. Это был их безмолвный договор. Они верили в жизнь после смерти, поэтому планировали умереть, как в сказке — вместе. Это было так наивно — в молодые годы они не думали о старости и мирских заботах, важна были лишь любовь и часы, проведенные бок о бок. Время текло, годы шли неумолимо, их связь крепчала с каждым днём, но и крамольные мысли стали частым гостем. Вампир боялся, что на предсмертном одре его любовь настигнут сожаления о прожитой впустую жизни. Ведь Тэхён посвятил ему почти все свои годы, никогда не жалуясь и не прося большего. Но Чимин на дне медовых глаз видел печаль, когда мимо их дома пробегали веселящиеся дети; видел грусть, когда стали появляться первые еле заметные морщинки; видел тщательно скрываемую тоску по близким и друзьям. Чувство вины захлестывало Чимина, и оно же толкало его на ошибки. Когда первая седина коснулась тэхеновой головы, Чимин принял решение. Самое опрометчивое из всех, что он когда-либо принимал. Он ушел — трусливо оставил записку с пожеланиями обрести семью и прожить остаток жизни, как нормальный человек — найти жену, завести детей и умереть в глубокой старости в кругу самых близких. То, как он сам мечтал. Ему была невдомек, что он обрек своё сокровище на самое страшное из проклятий — на жизнь без любви. Уже потом он понял, как сильно ошибся. Спустя года он вернулся, чтобы попрощаться. Увидел худого старика с глубокими морщинами и полуслепыми глазами — его руки нещадно тряслись, а ноги отказывались держать дряхлые кости. Тогда Чимин осознал всю бренность бытия, всю боль этого мира — его сокровище, смысл его жизни одной ногой был в могиле. Дева с косой уже стояла у порога, леденя затылок смертельным дыханием. «Он долго сидел у его колен, извиняясь за боль, за тоску и за свою глупость. Он целовал морщинистые руки, вымаливая прощения. Тэхён не держал на него зла — он простил уже давно, и отчасти был даже благодарен. Он действительно прожил остаток жизни достойно — у него была нелюбимая, но заботливая жена, трое замечательных детей и даже одна внучка. В какой-то мере он был счастлив — той малой частью души и сердца, что не были заняты одним несносным вампиром. Тэхён гладил его по черным волосам руками, дрожащими то ли от старости, то ли от нахлынувших чувств, и говорил, что Чимин всё сделал правильно. Нет здесь виноватых. Былого не вернуть. Каждый из них сделал свой выбор, а правильный или неправильный — важно ли это, когда смерть уже держит за плечо? Чимин остался с ним до конца, как и обещал когда-то. В один из дней они лежали на узкой кровати — Тэхён дремал в кольце рук своего вампира, а тот тихо напевал ему знакомую им обоим мелодию. Сердце старика под его ладонями медленно отбивало ритм, каждый удар набатом звучал в голове Чимина. Он чувствовал: счёт пошел на единицы. Внезапно Тэхён закашлялся и с силой сжал обнимающую его руку. Чимин обеспокоенно заметался взглядом по дряхлому телу, ища источник боли. Но боли уже не было. — Чимин, мой маленький принц, она здесь, пора прощаться. — Прокряхтел Тэхён, когда приступ кашля отступил. В глазах его отражалась мудрость столетий и искаженное отчаяньем любимое лицо. — Тише, мой хороший, не надо слёз. Послушай меня. Я хочу сказать спасибо. За любовь, за заботу, за годы, что мы провели вместе. Я никогда не просил великой любви, но боги даровали мне её. Мне жаль, что мы не состарились вместе, не прожили эту жизни так, как хотели, но и того, что было, мне достаточно. — Старческий голос звучал тише с каждым словом, но Тэхён упорно продолжал. — Но прошу, пообещай мне, что мы снова встретимся. Я чувствую её холод, она уже сжимает мои пальцы — но прежде чем уйти, я хочу услышать это. Пообещай. — Я обещаю, — Чимин старался держать голос твердо, но душа билась в агонии, а соленые капли размывали взор, — где бы ты ни был, я найду и подарю тебе лучшую из жизней. Тэхён слабо улыбнулся и прикрыл глаза. Силы покидали его. — Позаботься о моих детях, пожалуйста, — озвучил предсмертную просьбу старик и, дождавшись уверенного кивка, прошептал, — я очень тебя люблю, мой маленький принц. До встречи. Последний вздох слетел с родных улыбающихся губ». Чимин стоял у надгробной плиты — та потемнела от времени, кое-где были видны сколы, надпись едва проглядывалась в темноте, но вампир и так знал, что написано: «Ким Тэхён. Хороший муж и счастливый отец. Lux in tenebris». Он никогда не приезжал сюда после похорон. Слишком больно было смотреть на холодный камень, под которым лежало его сокровище. Но казалось правильным сделать это здесь. Как и обещал, Пак следил за его потомками — изредка помогал, направлял в трудные времена. Его род до сих пор жил и процветал, и вряд ли угаснет в ближайшие столетия. Чимин позаботился об этом. Он выполнил последнюю просьбу умирающего и теперь может спокойно выдохнуть, не имея за душой хотя бы этого долга. Страшно ли ему было? Немного. Даже спустя столько лет Чимин всё равно цеплялся за свое подобие жизни. Бояться смерти — нормально. В особенности, когда ты вечно молод и наделен надеждой. Вампир эту надежду ненавидел. Будь у него чуть больше смелости и эгоизма, он бы давно перестал мучить себя. Но каждый день, открывая глаза, Чимин думал — вдруг сегодня его душа переродилась, он снова в этом мире и ждет его. Пак не мог подвести снова. Он ведь обещал. Они хотели умереть вместе. Так и случилось. Когда Тэхён навечно закрыл глаза, Чимин умер. Внутри него обрушился мир. Всё перестало иметь значение. Его существование не имело смысла без Тэхёна — его медовых глаз, глубокого голоса, золотых волос и музыкальных пальцев. Без любви Тэхёна Чимин увял в мгновение. Он организовал своему сокровищу великолепные похороны — проводил его в тот мир, как короля. А после сорвался — боль была такой сильной, невыносимой, сжигающей изнутри. Это было несправедливо, но Чимин мстил этому миру за свою потерю. Не счесть стольких он погубил, чтобы потушить внутренний вулкан. Не потушил, но с годами смирился. Уверовал в то, что свои страдания заслужил — его жизнь была проклята уже давно. Он хотел умереть в тот же день, но не мог — он дал ему два обещания, которые твердо держали на земле. Чимин старался выполнить главное из них. Он объездил весь мир за семь веков. Искал его повсюду, в каждом родившемся младенце, в каждой живой душе. Не нашел. Спустя семь веков — не нашел. Эту просьбу Чимин выполнить не смог. Не в этой жизни. Но надеялся, что сможет в следующей. Вампир верил в это, потому что верить было больше не во что. Предрассветное зарево широкими мазками разгоняло мглу на горизонте. Чимин ненавидел рассветы с того самого дня, но этому был рад. Его самый долгожданный рассвет. Мужчина с легкой улыбкой огладил перстень на безымянном пальце — такой же лежал под толщей сырой земли под его ногами. Аметист магически сверкал во тьме. Этот камень был знаком их вечной, непреодолимой любви, которую не способна разрушить даже смерть. Чимин без раздумий снял его и положил у надгробной плиты рядом с засохшим букетом бледно-розовых чайных роз. Туда, куда он уходит, это кольцо ему ни к чему — в нем много любви, но любви больной, потерянной. Из символа вечной любви оно превратилось в символ их вечных страданий. Ослепляющее солнце, наконец, показалось вдалеке. Его лучи, не замечая препятствий, неумолимо приближались. Вампир дал себе пару мгновений, чтобы полюбоваться красотой природы — он видел множество рассветов, каждый из них был неповторимым, но этот был прекраснее их всех. Чимин бросил последний взгляд на родное выбитое в камне имя, закрыл глаза и поднял голову, подставляя лицо под ласковые лучи. Душа замерла, почувствовав на секунду позабытое за века тепло, а потом воспылала. Он не чувствовал боли — лишь облегчение и покой. Всё было правильно. Нужна была лишь искра. Чимин стал ей сам, отпустив сожаления, надежды и уже давно покалеченную мирскую любовь.

***

Необыкновенной красоты юноша сидел на холодном камне, его ступни едва касались ледяной воды. Он сидел неподвижно, греясь в лучах полуденного солнца и не обращая внимания на происходящее вокруг — его не беспокоили тихие шаги и плеск воды за спиной. Казалось, чужое присутствие нисколько не нарушило его покой. Юноша не шелохнулся, когда длинная тень появилась сбоку, но на лице расцвела счастливая улыбка. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоит за спиной. — Мой маленький принц, — глубокий голос коснулся, казалось, самой души Чимина, — ты наконец-то меня нашел.