Виновата мята

821г.

Я помню тот самый первый миг, когда увидел её. Тонкие запястья, длинные волосы с пышным венком из больших цветов на голове, платье совсем лёгкое, не вызывающее доверия из-за сильных порывов ветра на открытом пространстве луга на самой окраине леса. Но самым забавным было то, что у лесной мавки ногти длинные настолько, словно она ведьма. В городе каждый стремился рассказать какие-нибудь сказки о похождениях таких нимф, как она. Забирали чужих мужчин, уводили в свои леса, человечек превращали в мавок из-за неразделённой любви первых. Горожане опасались за своих детей, старались для своих дочерей нанимать охрану. Меня тоже как-то наняли — для девчонки с именем Хаын. Божественная красота — значение её имени. И с этим трудно было поспорить. Мне все тогда из наших завидовали. Поговаривали даже, родители её замуж за меня выдать захотят. Одна только проблема, я — лис. Хотя это с какой стороны посмотреть. Многие и нас, оборотней, считали нечистью и страшными монстрами, но были и деревни — как та, в которой я родился и вырос — где к нам относились спокойно, а часто даже с теплотой и любовью. Девушки заглядывались, их родители считали честью, если кто-то из нас выбирал себе жену среди их дочерей. А нам то что? Достаточно, чтобы она была доброй, умела готовить да убирать, за детьми присматривать. Хаын была одной из таких человечек. Сдержанная, мягкая, безумно красивая — ребёнок совсем ещё. Всего-то шестнадцать, хоть в этом возрасте многие уже детей имели. Родители её берегли. И с каждым днём на службе у её семьи, я понимал для кого. Не для того парнишки, что жил на соседней улице и причем в большом достатке, а — почему-то — меня. Как и поговаривали, а я и не верил сначала. В тот день я взял выходной, чтобы развеяться с приятелями. Конечно, как в детстве у нас с Хосоком не вышло бы, а жаль. Помню, подглядывали за мавками на озере, пока не заметят, а после бежали со всех ног. Нам толком и разглядеть-то ничего не удавалось, не смотря на идеальное зрение, но огонь бурлил в крови, заставляя идти на такие отчаянные развлечения. Приятно же было вспоминать об этом, лёжа под тенью раскатистого дерева, закрывая глаза и представляя себе счастливую улыбку друга и подающие знаки взгляды. Приятно ровно до того момента, как мне на лоб что-то не упало, сильно ударив. Веки распахнулись, наливая зрачки свинцом злости. Я тогда реально собирался ругаться с природой или самим деревом, что оно свалило на меня что-то непонятное. Но слова застряли в горле и упали вниз, оседая пылью на дне лёгких, грозясь быть унесёнными. Давя довольную улыбку, на меня смотрела мавка. У неё ярко светились глаза зелёным цветом, словно крича о счастье хозяйки, разнося эту весть каждому. А ещё на самом дне её взгляда черти явно танцевали какой-то обрядный танец. Я понял это многим позже, привыкнув часто видеть подобное, но тогда это казалось немного пугающим. Не мавка — ведьма. И ногти длинные, и платье слишком короткое и лёгкое для самого начала весны. Точнее, уже была середина апреля, но на улице всё ещё стояла прохлада и северный ветер. А ей хоть бы что было — сидела да улыбалась. — Извини, ты сам виноват, что лёг спать под яблоней. Я только рот и успевал раскрывать в возмущении. Прости, ты можешь повторить что только что сказала? Какая ещё яблоня? Взгляд зацепился за спелое яблоко, которое, по всей видимости, и упало на меня, выводя из прекрасного ощущения едва тёплого солнца и воспоминаний, а теперь лежало, откатившись, у самых корней дерева, вдруг показавшихся из-под земли. Да это невозможно! Вы шутите надо мной! Такого просто не могло произойти за столь короткое время, пока я дремал! Но вот — прямо перед моими глазами широкое дерево, на котором спели яблоки — точно мы в начале сентября — и сама мавка, задорно растягивающая улыбку. — Признайся честно, это ведь ты постаралась? Девушка вдруг посерьёзнела на глазах, хмуря брови. Зелень взгляда снова привлекла моё внимание, став более тёмной и глубокой. Я чаще видел карий цвет — да и сам имел такой — несколько раз даже серые замечал у прохожих, но зелёных — никогда. Помнится, поговаривали, что это признак ведьм. Хотя на самом деле, людям нагло врали — от цвета глаз или волос ведьмовская сущность не менялась и уж точно не появлялась. — Жизненная сила дерева угасала, ему эмоции нужны и добрая энергия. Я лишь дала ему то, о чём он просил. Как по мне, так она бред несла, а не дереву помогала. Как вообще можно было помочь дереву? Она его удобряла, поливала? Да когда я лёг под него, оно было абсолютно обычным! Я хмурился в ответ, всем своим видом показывая, что не верю ни единому слову. Вот только, казалось, девчонка этого даже не заметила, мечтательно переведя свой взгляд на листву. Стоило поучиться у неё железному спокойствию и игнорированию. Проблема только, что больше не увидимся, поэтому и спрашивать за индивидуальные уроки не стал. Именно так я тогда думал. Мавка потянулась к одному из яблок, свисающих между листьями. Никогда таких тонких запястий не видел. А ещё никогда не отмечал про себя, что такое могло мне понравиться настолько, что в голове огоньком опасности мелькала мысль о лёгкости и прекрасности увиденного. Серьёзно, я на запястья всего-то засмотрелся? Хотя и пальцы у неё тоже тоненькие и длинные. Я такие у богачек видел, вон как у той же Хаын! Только у мавки они были какими-то более грациозными. Из-за когтей, может? Сорвав яблоко и поднесся его ко рту, она вывела меня из состояния залипания на руки — теперь я и на губы смотрел. Пухлые такие, но без лишнего перебора. Словно матушка-природа отдельно старалась именно над ними, чтоб такие же спелые были, как яблоко у неё в тонких пальчиках. Точно, ещё пальцы. И запястья. И зелёные глаза. — Долго ты меня ещё рассматривать собираешься, лис? У меня словно весь туман перед глазами рассеялся. Я хоть и оборотень, но никогда не показывал своих отличительных знаков в виде хвоста или ушей, уж тем более не обращаясь полноценно. — Как ты… — Легко, — она прожевала откушенный кусок плода и сглотнула. — Я же истинные сущности вижу и энергии. А, и буквально позавчера ты ночью в лиса обращался и по лесу бегал. Хоть бы одежду с собой брал, чтоб потом девушек не распугивать. — Интересно чем? Возмутился я, вспоминая, что и правда в тот день обращался полностью, решив хоть немного размяться. Мой дом, благо, на окраине Мале и кроме меня там больше никто не жил на добрые километра два, так что меня бы никто не увидел в нагом виде. А вот откуда ты, мавка, такая глазастая взялась, мне не понятно. Да и правда чем бы я их распугивал? Ни одна девушка ещё не жаловалась на вид моего голого тела! — Да и с чего бы мавке такого стесняться. Я фыркнул, отворачиваясь и всматриваясь в горизонт. Солнце клонилось к закату, ещё не больше часа и можно бежать в город. Или незаметно — чтоб она не видела — обратиться лисом и попугать мавку, чтоб меньше причитала мне, как мне по округе леса бегать. Нашлась командир на мою голову. — Будто я за себя говорю. Девушка повторила мой жест, при этом ещё и руки на груди складывая. Как только яблоко из тонких пальчиков не выпало от такой несдержанности в действиях. Я даже посмеялся, заметив, как она губы в обиде поджала. Помнится, когда мы за мавками подглядывали — они своей наготы не стеснялись, но чужой — очень даже. Среди них никогда не было мужчин — не видел ни разу — только девушки всех возрастов. Хмыкнув, я попытался обратить на себя внимание девушки, помахав ладонью повыше. Смешная она. По легендам сами они никогда ни к людям, ни к оборотням не приходили. Хотя к девушкам — да, но ради того, чтоб с собой забрать. Или когда младенцев забирали. Мужчин уводили, убивая после ночи любви. Так, стоп, так она из-за этого пришла ко мне? — Я с тобой спать не собираюсь, так и знай. Я ещё молод умирать! Мавка перевела на меня взгляд, приподнимая бровь и кривя губы, словно я что-то противное сказал. У меня даже мурашки по позвоночнику пробежали. Я прям чётко ощутил, как по каждому позвонку тонкие ножки бежали, вызывая холодящее чувство страха. — Больно ты мне нужен! Я тоже ещё жить хочу! Так мы и смотрели друг на друга ещё с пару минут, я, стоя внизу под деревом — она, сидя на ветке. А что я такого сказал? Правду ведь! Да и ей с чего бы умирать? Может, и у них были какие-то правила на счёт нас? По типу убивать они могли только определённо или только с трёх до четырёх утра. Стоило бы знать о таком, я бы в это время в своей лачуге сидел и не выходил. Спал бы, например. Мавка хитро прищурила глаза, видя, как у меня на губах растягивалась улыбка. — Ты о чём там думаешь, лис? Девушка показательно прикрыла грудь руками, роняя яблоко вниз. Специально шаг назад сделал, чтобы мне опять в голову не прилетело, и засмеялся. Девчонка реально думала, что я её домогаться буду? Ещё чего! Будь она, конечно, обычной девушкой из нашего города, обратил бы внимание и даже предложил бы ночь провести вместе, но мавке — ни в жизнь. Я ещё не одну ночь хочу провести с разными прелестницами. — Больно ты мне нужна, — вторил ей, запрокидывая голову повыше и щурясь от солнца, от которого теперь не укрывала листва из-за его наклона относительно горизонта. — Но ты забавная. Лицо мавки изменилось моментально, словно я своими словами заинтересовал её. Стала ещё больше похожа на ребёнка, кстати. Интерес в глазах и какая-то детская непосредственность привлекали внимание. Не знал бы, кто она — засмотрелся бы, но только головой покачал, отгоняя мысли. Лесные нимфы лисам не пара. — Ты тоже, — девушка поджала губы, точно подбирая слова, — когда лисом обращаешься. И засмущалась так, словно это лучи солнца у неё на щеках рисунки оставляли. Стало даже интересно, а у неё веснушки были? Или это только моя фантазия? — Кстати, ты знал, что если одна из нас по собственной воле поцелует мужчину, ему всегда будет сопутствовать удача? Она об этом так застенчиво говорила, перебирая пальцами лёгкую ткань платья у воротника, что я не сдержался: — А ты поцеловать хочешь? Мавка хмыкнула, откидывая упавшие на плечи волосы назад. Такие длинные и шелковистые. И запах у них, словно травы душистые, наверняка. Ну вот, снова мысли не туда ушли. — Подкинь мне яблоко, я не доела. Она протянула обе ладони, чуть наклоняясь сама, из-за чего я словил себя на мысли, что она сейчас упадёт, а мне-то её ловить! Даже сердце громко о рёбра стукнуло. Оглушительно так. Никогда такого не замечал за собой. — Вот спустись и сама возьми. Хоть и дразнил, но следил за каждым движением, чтобы реально не свалилась с той ветки. Падать будет очень больно, а мне не хотелось бы потом выслушивать за побитые коленки и обвинения в этом меня. — Тогда я тебя и поцелую, хочешь? Упрямство этой девчонки меня восхищало! — А если укушу? Мавка нахмурила брови, рассматривая меня, но так и не сдвигаясь с места. Смешная такая. Не кусал бы я её — делать мне больше нечего. Но от поцелуя точно бы увернулся. Хмыкая про себя и радостно отмечая про себя, какой я молодец, совершенно не заметил движения сверху, когда нимфа легко оттолкнулась от ветки и полетела вниз прямо на меня. Понял это только в последнюю секунду — бежать уже некуда было. Да и отходить, чтобы девчонка упала на землю, не хотелось. Мне в тот момент кто-то будто лопатки потянул в разные стороны. Невозможное ощущение. И снова бегущие мурашки по позвоночнику, только теперь не холодком, а жаром отдающие своими лапками. Удачно девчонка приземлилась — точно своими губами на мои. Хотелось от удивления и возмущения воздух большими глотками в себя брать — поэтому чужое дыхание ощутил слишком хорошо. Это так она меня целовала? Еле губами прикоснувшись… — Меня Энни зовут. — Чимин. Ну вот, здравствуйте, теперь я и имя её знаю. Зачем оно мне только? Я его что, потом вспоминать буду? С благодарностью? С ужасом? Нет, серьёзно, несносная девчонка! У меня слов не хватало выразить всё своё возмущение. Зато её улыбка расцветала, словно подснежники под толстым слоем снега, сообщая о тепле и близкой весне. — У тебя вкус свежей мяты. Энни кончиком носа дотронулась до моего и растянула довольную улыбку ещё шире. Ну, конечно, удобно устроилась на мне, обхватив мой торс худыми ногами, а руками обняв шею. Наверняка, ещё и платье задралось. Увидь нас кто из жителей города — точно решили бы, что мы непотребствами средь бела дня занимаемся. Вот только уже не такой уж и день при закатном солнце, да и ничем таким мы не занимались. Это она обезьянкой на мне повисла, а я здесь — жертва. Так и знайте. — Ты это как поняла? Я мог пахнуть мятой, согласен, но вкус — что-то новенькое. Отец как-то говорил, что некоторые существа воспринимают окружающий мир через энергии, другие через вкус, третьи — как мы — на нюх. А к кому тогда можно было отнести Энни — не понимал. Она и к первому и ко второму варианту подходила. — Через поцелуй. У тебя чёткий привкус свежайшей мяты! Немного морозной, но приятной. — Замечательно. И это ты называешь поцелуем? Энни поджала губы и хмыкнула. Конечно, не самая приятная правда, согласен. — Ну прости, что так и не научилась целоваться правильно! Вот можешь и научить как раз. — Сама же сказала, что жить ещё хочешь, — возмутился я, заглядывая в зелёные глаза, стрелявшие в меня искорками. — А если после поцелуя ты умрёшь? Мне всю оставшуюся жизнь нести груз ответственности за это? — Какой же ты грубиян всё-таки. Энни уткнулась мне носом в основание шеи. Нельзя так с мужчинами, честно. Не в такой позе. Не этим холодным маленьким носом по моей коже. Я, конечно, как лис мог сохранять тепло в своём теле, но это перебор. Я ведь и среагировать могу! И что тогда? Умрём вместе? — От поцелуев никто не умирает, — она словно жевала эти слова, подбирая правильные. — Но я честно совсем-совсем не умею. Не в силах больше держаться, я сделал самое правильное решение из всех в своей жизни — подхватил девушку за талию и опустил на прорастающую траву. Опустив взгляд вниз, мне захотелось вернуть девчонку обратно на руки. Совсем забыл, что она босая была, да и земля холодная. Как можно быть такой беспечной и бродить по лесам и лугам в середине апреля без обуви? — Слушай, обезьянка, а вы всегда так ходите? Энни перевела взгляд вниз, куда я указывал, и засмеялась. Всё-таки интересный смех у неё — словно колокольчики переливались своими нотами на ветру. — Мы не мёрзнем, так что мне совсем не холодно! Нисколечки! — А нос тогда чего холодный? Или ты кошка на самом деле и для тебя это нормально? Мавка удивлённо уставилась на меня, хлопая ресницами, точно завлекая меня в объятия своего взгляда. Сумасшедшая. Обычно, когда девушки так делают — они флиртуют, чтобы мы, мужчины, влюблялись. А мы потом всю жизнь выжигаем из себя эти чувства, особенно, если вы уходите сразу, без объяснений. Мы стараемся вырывать всю эту страсть, нежность, желание быть с вами из себя годами, заменяем другими в надежде, что такого больше не повторится. Я лис, в конце концов. У моего народа нет тысячи любимых женщин, чем страдают человеческие мужчины. Мне бы одну найти и тихонько жить с ней, а пока она не появилась прожигать своё одиночество в полной мере. Вместо этого я смотрел на девчонку, которую знаю не больше часа, и видел, как улыбалась, как в глазах напротив отражались закатные лучи солнца, переливаясь в зелени жаркими оранжевыми огнями. — Не кошка, а нос холодный у меня бывает. Я мавкой не так давно стала, так что человеческие чувства мне не чужды. Энни насупилась, складывая руки на груди и опуская голову ниже, чтоб удобно смотреть на меня исподлобья. Смешная такая, когда у неё складочки совсем тоненькие на лбу появлялись из-за того, как хмурилась. — И как долго ты уже мавка? — Чуть меньше года. Она говорила об этом горделиво, словно ей награду дали, а не в ведьму превратили. Можно ли вообще считать мавок ведьмами? Вот эту маленькую девчонку, которой на вид лет восемнадцать, худую совсем — точно и не питалась толком весь этот «меньше года» — в лёгком платье и босиком. А, и с носом холодным в придачу, как вишенка на любимом пирожном. — Сзади тебя мой плащ, стань на него ногами. Широкая ровная бровь вмиг стала дугообразной, выражая удивление девушки. Сам не знал, что нашло на меня, но почему-то стало безумно жаль её ступни и тонкие ноги — ей явно было холодно, что бы она там ни говорила. Разве могло быть иначе? Энни послушалась, отступая назад, но всё ещё смотря мне в глаза, будто следя, чтоб не сбежал никуда. Хотелось покачать головой и посмеяться с неё. Ну куда я без плаща своего сбегу? Да и странно как-то оставлять девушку одну поздним вечером. — Мне стоит провести тебя домой? Да, взыграла та самая вежливость, которой отец учил. И забота, о которой мать причитала. Я иначе и не мог, честно. А Энни смотрела на меня уже со скептицизмом и забавно — правда кошка же — топталась на плаще, словно пробуя мягкость ткани пальчиками на ногах. Перебирала, как и моё терпение, пока я смотрел на её ноги и то, как она пыталась умоститься на моём плаще. — Он ещё тёплый от твоей спины. А чего я ещё ожидал? Ответа на свой вопрос? Сам же видел, кто передо мной. Нет, чтоб смириться с горькой правдой — наблюдал только и наслаждался какой-то теплотой момента. Даже взгляд к солнцу отвернул, присматриваясь к горизонту. — Завтра дождь будет, — Энни уверенно сообщила, ставя ладонь домиком над бровями. — Небо такое розовое, так красиво! — Разве дождь так хорош? Сказать честно, мне, как лису, дождь вообще не нравился. Предпочитал в такие дни сидеть дома и не вылазить из мягкой тёплой постели. Вот летний слепой всегда любил, а обычный — ни в жизнь. — Конечно! — Энни даже подпрыгнула, из-за чего я вернул к ней взгляд, прекращая пытаться заметить её боковым зрением. — Знаешь, как природа соскучилась по дождю? Да и у вас в городе у фермеров хороший урожай будет, если сейчас сезон дождей начнётся. Я не фермер — знать такого не обязан. Но благодарю за информацию. Моя семья охотой занималась, как и я сам. Да и траву есть я не любил. Я больше по лесным ягодам. — Ты на вопрос мой предыдущий не ответила. Энни поднесла указательный палец к нижней губе в задумчивом жесте и стала усердно думать. Боги, все девушки одинаковы. Зачем ломаться, когда тебя до дома предлагают провести? А может, у неё просто нет дома? Чёрт, тогда я ощущал бы себя тварью местного разлива по причине того, что задел неудобную тему. — Прости, можешь не отвечать. — Меня можно не провожать, — улыбнулась Энни, пряча ладони за спиной. — Я уже дома, так что не боюсь бродить здесь одна. Пришлось только умно покивать головой. Точно, мавка же. Чимин, ну конечно, весь лес — её дом. А теперь и понятно, почему его просили больше не бегать по чужому жилью голым. Чим, тебе бы наверняка было неприятно забеги в твою лачугу кто-то чужой, да ещё и голым. Точнее, сначала животным, а потом обратившись в голого человека. Зашибись, я бы посмеялся. Истерически правда. А после больше никогда не пускал бы на порог этого сумасшедшего. — А ты ещё придёшь? После моих крайних мыслей появляться на пороге чужого дома как-то стыдно, если откровенно говорить. Но я только скупо улыбнулся и отвёл взгляд. — Приходи, пожалуйста, с тобой весело. Сама непосредственность. Ещё и своими босыми ногами снова на холодную траву ступила, примяла тонкими ступнями и — доверчиво так — ладонь протянула к моей щеке. Зачем спрашивается. Да затем, чтобы меня молнией прошибло, точно вся гроза решила через меня пройти. Но послевкусие было приятным — я хорошо запомнил. — Убивать не будешь? — Делаешь из меня какую-то кровожадную, — смеялась она во весь голос, но ладонь так и не убирала с моей щеки. — А я, между прочим, тебе удачу подарила! — Это тем неловким поцелуем, что ли? Не смог бы себе простить, если не поиздевался над ней. Зато смог снова рассмотреть, как океан в её глазах становился лазурнее. — Сказала же, научи и дело с концом! Обиженно дула губы и недовольно хмурилась, но при этом всё равно не теряла своей детской нежности. Или лучше сказать подростковой? Да без разницы. Факт не менялся. — В следующий раз обязательно научу, раз тебе так хочется. Подул холодный ветер, сдувая листву и лепестки ранних весенних цветов. Стало совсем малость зябко, но только мне — Энни в лице никак не изменилась, только аккуратно поддевая копну волос снизу и перебрасывая на другое плечо. — Хочется, — довольно произнесла и улыбнулась. — И в лиса обратишься? Пожалуйста. Стрелой в голову. Я прям видел даже, как она у меня сзади из черепа торчала острым наконечником. То есть, я тут стыдился, а ей всё равно — лишь бы лиса увидеть? Поразительно. И мы ведь договорились встретиться на этом же месте через несколько дней. Молодец, Чимин, так быстро ты ещё никогда не соглашался на условия девушек, которые что-либо у тебя просили. Ну как можно было согласиться обратиться перед ней лисом? Это же сокровенное, интимное, а не то, что можно при каждой делать, словно по щелчку. И дело даже не в раздевании. Мать его, дело в уязвимости, которую никому показывать не хотелось. Как нож давать в чужие руки и надеяться, что тебя им не зарежут однажды. Но ты, Чимин, согласился. Теперь брёл по улицам Мале, обдумывая какой из меня феноменальный идиот получился! На мавку повёлся. Кому не расскажи — засмеют, а после пожалеют и на лечение знахарке местной отдадут, чтоб по лесам не шлялся. А то живым ещё не вернусь и что тогда? Вокруг было оживлённо, как и каждым вечером: дети гуляли, родители их после тяжёлой работы шли по домам, не забывая зайти на базар. А кто-то только шёл в бар то ли дебош устраивать — как принято, — то ли просто выпивать в конце тяжёлого дня. Может, и мне стоило просто выпить да забыть об этой девчонке? Серьёзно, ну зачем мне с ней на встречу идти? Я же лис, она — мавка. Из нас даже друзей не выйдет, вот правда. Искренне. — Чимин, слава богам! Маленькая ладошка подхватила мою, уводя за собой куда-то в промежуток между домами, куда обычно только парочки да заходили. Нет, я, конечно, не против, но не со своей подопечной. — Хаын, зачем ты меня сюда завела? Девчонка всегда напоминала мне безумно вкусный пирожок из лавки её родителей. Большие пухлые губы, милейшие щёчки, немного округлое лицо овальной формы, брови широкие, больше дугообразные — совсем не модные, по мнению жительниц Мале, — чёрные кудри, завязанные в тугую косу и двойное веко, что было редкостью в наших краях. Девчонки её возраста недолюбливали Хаын, ведь считали её красивой, оттого забирающей всех завидных женихов себе. И немудрено было. Простое платье, сшитое её матерью — уж в этом я точно уверен, что миссис Ким постаралась, — идеально было приталено по груди, приоткрывая плечи, а от талии расходясь пышной юбкой. Но главным было не платье — фигура девушки. Все восхищения парней, которые они кидали девушке, а другие обсуждали за стаканом пива, кто богаче — за керамической миской макколи. Пышные формы — любимая тема разговора любого мужчины. — За мной бежали парни со школы, — обиженно проговорила Хаын, озираясь. — Пожалуйста, прикрой. Они говорили мне гадости. Девушка сложила руки в молитвенном жесте, даже глаза прикрыв. Я только тяжело вздохнул и оглянулся. Чуткий слух уловил топот ног и слова, что Хаын где-то рядом. Делать нечего, вытягивать эту девчонку из неприятностей — вроде как моя работа. — Нет, пожалуйста. Просто останься здесь, за твоей спиной они меня не заметят даже! Хаын остановила меня, хватая за рукав, чтобы я не мог обернуться и пошагать раздавать тумаков этим засранцам. — Тебе в школу и завтра, а там я с тобой сидеть не смогу. Как планируешь защищаться? Серьёзно, кто так делал? Я бы просто преподал один раз урок и больше никогда бы они не подошли к ней. Так нет же, нужно всё сделать по-своему, а потом ещё жаловаться придёт и плакать, что они так и не отстали и продолжают доставать. — Я что-нибудь придумаю. Ну, пожалуйста, Чимин! И глаза такие большие и несчастные, словно я на маленького детёныша-лисёнка смотрю, а не на шестнадцатилетнюю человеческую девушку. — У тебя в семье лисов точно не было? — Хаын хихикнула, пряча глаза, и покачала головой. — Ладно, прикрою. Становись ближе. Сюда, благо, никогда не заходили нормальные жители города, предпочитая не прятаться по углам. Исключительно подростки всякие. А теперь и я единожды со своей подопечной. Топот становился всё ближе, обозначая приближение её одноклассников и заставляя саму девушку напрячься. Я же только глаза закатил и продолжил думать о чём-то своём. Точнее о ком-то. Вот интересно, а будь мавка человечкой, как бы повела себя в такой ситуации? Хотя кто бы к ней приставал. Худющая, даже сказал бы, тощая. Надо бы к ней навстречу принести ей чего поесть, а то откормить не мешало бы. Хоть немного. Но Энни бы скорее с этими парнями сдружилась и бегала вместе по улицам, а не пряталась от них. Была бы своим парнем, точно! Переведя взгляд на Хаын, заметил, как она облизывала свои пухлые губы и на мои глядела во все глаза. Так, походу, стоило заканчивать представление и вести её домой. Целоваться с подопечной я точно не хотел, да и жениться — я вдруг понял — мне рано. И поцелуев на сегодня хватило. Что там Энни говорила? Мавка мне своим касанием удачу принесёт? И где ж она, хвалённая? Пока только в передрягу очередную попал и теперь Хаын защищал. Нет, мы с девчонкой именно так близко впервые, обычно я просто тенью следую за ней, когда она куда-то собирается по типу в лес или на ночёвку к подружкам. Но вот так — на расстоянии сантиметров лицом к лицу — впервые. Кто-то сказал бы, что это романтично, а я не согласен. Мне вот вообще не нравилось. Хаын красивая и очень приятная девушка, поговорить с ней есть о чём, но я не для неё, как и она не для меня. Ей человек нужен, который не охотой да защитой девиц промышлять будет, а ковалем тем же будет или лошадей разводить. Может, конечно, это всё и не было бы проблемой — по глазам её родителей видел — но пока не стремился. Что-то меня останавливало. Глядишь, ей завтра одноклассник понравится всё-таки. Конец учебного года уже через месяц и ей жениха искать будут, хотя обычно к этому времени уже замужние ходят. — Ушли твои друзья, давай домой отведу. — Они мне не друзья! Парни быстро пробежали мимо, даже не удосужившись перепроверить в этом переулке. Да и слава богам. Вот была бы Хаын какой-нибудь разгильдяйкой, эти хулиганы могли бы и на такое место подумать. А оказалось, как раз хорошая девочка и пряталась в таком закутке, куда приличные — как она — не заглядывали. Хаын отряхнула невидимые пылинки с широкой юбки и гордо вздёрнула носом, выпячивая грудь. Словно показывала, что взрослая уже. Что ж, взгляд непроизвольно и правда опустился ниже её подбородка, ловя квадратный вырез на платье и приоткрытую налитую грудь. Потрясающе, Чимин, ты чёртов победитель! Тебе не хватало только на грудь своей подопечной заглядываться. Видели бы её родители — уже б замуж выдали и были бы правы. Извращенец. — Идём. Пробурчал, отводя взгляд и отходя назад. Пора взять себя в руки и не заниматься такой хренью, как заглядывание на большое девичье сердце. Сам же себе по шапке надаёшь, идиот. Нет бы на птичек, природу смотреть. Куда ты пялился? Хорошо, что мимо переулка больше никто не проходил, так что у нас получилось спокойно выйти, чтоб не заметили, и пойти дальше к дому Хаын. Всю дорогу девчонка рассказывала, как её в школе эти придурки доставали. Конечно, так она их не называла, придерживаясь этикета, но я окрестил их именно так. Ну кто так действовал по отношению к девушке, которая нравилась? Стоя перед домом, Хаын кусала губы и всё никак не хотела уходить, так и заставляя самому постучать в дверь и передать лично в руки родителям. Я посматривал на неё, изучая лицо, которое привык видеть уже каждый день и ощущал себя старшим братом или скорее другом старшего брата, коему пыталась признаться младшая сестра. Даже обидно стало и неуютно. Хаын хорошая девчонка, но… …Но я всегда искал «но». Каждый раз, когда каким-либо образом задумывался на тему этой девчонки. Я хотел себе жену и детей в скором времени, но меня постоянно что-то останавливало, особенно в отношении неё. То она слишком маленькая, то глупенькая, то я её недостоин — и ещё тысяча и одна отговорка. — Чимин, скажи, — похоже всё-таки решилась признаться в чувствах, из-за чего я нахмурился, предчувствуя бурю. — Скажи, тебе кто-то уже приглянулся? Я имею ввиду, девушка для женитьбы. — Хаын, — я вздохнул, понимая, что врать нет смысла. Она и сама знала ответ на этот вопрос. — Нет, у меня никого нет. Девчонка довольно улыбнулась. Было мило наблюдать, как чужие пухлые губы — наверное даже пухлее, чем у меня — растянулись широко, приобретая красивую форму и чёткие контуры. — Уже поздно, домой беги. — Чимин, — Хаын подпрыгнула на месте и подошла ближе на несколько шагов, словно пытаясь повторить нашу недавнюю позу. — Я обязательно стану достойной тебя и тогда ты и меня рассмотришь. Обещаешь? И протянула руку, оттопыривая мизинец. Ну, дурочка же. — Хаын, тебе не нужно быть достойной меня или кого-либо ещё. Пожалуйста, будь собой. — Это можно расценить, как то, что я уже тебе нравлюсь? Интересно, я таким же был в шестнадцать? Тихонько вздохнул, чуть качая головой, чтобы девчонка не взяла мои жесты на свой счёт, и улыбнулся шире, поднимая взгляд и смотря прямо в глаза. — Хаын-а, — обращаясь к ней так ласково, заметил как её глаза загорелись, — как думаешь, я пахну мятой? Наверное, этим вопросом я поставил девчонку в тупиковое положение, ведь она удивлённо хлопала ресницами, смотря на меня, как на дурака. Согласен полностью. Просто у меня уже несколько часов в голове эти слова Энни крутились. Неужели я реально околдовался мавкой? Как теперь её из головы выкинуть? — Ты пахнешь теплом, уютом и защитой. Именно так, как пахнут настоящие мужчины. Теперь в ступоре стоял я, глупо наблюдая, как Хаын стеснялась, перебирая тонкими пальцами ткань на платье. Настоящий мужчина? Какое интересное сравнение со мной и моим запахом. Наверное, именно так и говорили жёны своим мужьям, а не о привкусе свежей мяты. Да хоть прошлогодней, дело же не в этом. Я должен был быть защитником семьи и добытчиком, а не бегающим за лесной нимфой лисом, потому что околдовался. Ведьма ты, Энни. Ведьма, потому что через обещанные несколько дней я стоял у той самой яблони и думал, насколько абсурдно данное дерево в лесу. Ведь именно таких деревьев в моём представлении быть не должно было в таких местах. На самом деле, я просто старался отвлечь себя любыми мыслями, кроме угрызений совести и неправильности моего прихода на место встречи с мавкой. Походу, я сильно в сетях увяз, смирившейся со своей участью смертника рыбой, и просто ждал судного часа. — Чего не раздеваешься? Звук исходил сверху. Подняв голову, я заметил Энни на той самой ветке, что и в первый раз, только теперь она была без яблока в руках, но с той же широкой улыбкой. Интересно, она когда-нибудь плакала? Хотя я не хотел бы даже один раз это увидеть. — Напомнишь, зачем тебе смотреть на меня в форме лиса? Я говорил это, снимая с себя плащ и рубаху. Энни хихикнула, отворачиваясь к растущей луне, но рассматривала явно звёзды, ведь глаза бегали, словно рисунки соединяя из маленьких точек. — Интересно же. Она спрыгнула с ветки, пока я через голову стягивал рубаху, а когда приземлилась — именно ко мне пришло чувство маленькой остановки сердца. Она ведь могла себе что-то сломать, но так легко стала на ровные худые ноги. Точно, я же ей еды принёс. — В сумке под деревом возьми овощи, специально для тебя взял, — я угрюмо бубнил себе почти под нос, но мавка слышала, тут же вприпрыжку отправившись изучать содержимое и хмуриться. — Это огурцы и чищеная морковка. Пока я буду в форме лиса — съешь всё. Взлохматив волосы, перешёл к штанам, держащимся на резинке, и потянул их вниз. Каково же было моё удивление услышать женский вскрик с той стороны, где стояла Энни. — Кто-то говорил, что не стесняется. — Я же не думала, что для обращения в лиса нужно полностью раздеться. Думала, только когда обратно в человека обращаешься, тогда штанов уже нет. Я глянул через плечо и постарался подавить смешок. Энни прикрывала глаза ладонями, оставляя небольшие просветы между пальцами, чтобы всё равно подглядывать. Забавная она всё-таки. Девушки, с которыми я спал — и те стеснялись, отворачивались, предпочитая просто заниматься со мной сексом и не смотреть туда вниз. — Ты красивый, — мавка точно покраснела, а ещё губы облизала странно, — и сильный. — Ты меня есть собралась? — Больно ты мне нужен! Энни даже ладошки с глаз убрала, чтоб в маленькие кулачки сжать и прокричать всего четыре слова. Зато какой огонь в глазах горел. Как бы не обжечься. — Я могу повернуться? Девушка упрямо угукнула, давая своё разрешение и даже несколько секунд продержалась, уверенно смотря на меня, когда развернулся. Ровно до того момента, как сглотнула тяжело и, снова облизнув губы, спрятала взгляд куда-то в сторону. — Правда, красивый. Очень. Последнее она добавила чуть подумав, словно дополнительные слова могли каким-либо образом повлиять на моё восприятие или ещё что. Но я только улыбался и смотрел на неё в лунном свете. Совсем худая. А ещё при таком освещении — бледная, слишком белая. В какой-то момент даже призраком показалась, а не девушкой. Хотя, разве нимфы и мавки не призраки всего лишь? — Я могу начинать? Энни промычала что-то в ответ согласием, поэтому я, вздохнув, опустился на колени. В который раз ловил себя на мысли, почему я всё-таки смог довериться ей и сейчас сидел, ожидая привычной ломоты? Как позволил себе утешаться мыслью, что она всего лишь мавка? И всё же, почему-то её взгляд, направленный в эту секунду на меня, ставил на колени и не давал выбора. Только то, о чём она просила, бродя по мне изучающими глазами. Помнится, когда я обращался в первый раз, мама была рядом. Хоть она и тоже оборотень, но было видно, как ей больно наблюдать за мной в тот момент. Так что я знаю, как для окружающих на слух противно ломались позвонки, костяшки, как рвались с треском сухожилия, как крошилась материя человеческого, уступая истинному лицу звериной сущности. И я знаю, насколько это адская и унизительная боль для обращающегося. Но, если другие — как рассказывали друзья — видя такое зрелище убегали прочь либо просто кричали в истерическом припадке — на крайний случай отворачивались, — Энни смотрела на меня своей зелёной жалостью, не упуская ничего. Её глаза стали светлее, окрашиваясь в лазурный, словно под цвет океана. И я ощущал предельно чётко — словно свои эмоции, а не её — это потому, что больно не только мне, но и ей. Ей понравился мой лис, когда она увидела его издалека в лесу, но я почему-то был уверен — после такого зрелища она больше никогда не попросит обратиться. Но её цвет глаз мне снова понравился больше предыдущего. Не мог бы её океан быть лазурным всегда, при этом не крича о горечи хозяйки? Теперь, если раньше она была меня на голову ниже, я смотрел на неё снизу вверх, кладя голову то на одну, то на другую сторону. Сейчас она выглядела другой — почти призрачной, будто ненастоящей. — Это всегда так проходит? Всегда. Каждый раз. Но это стоило того, чтобы ощутить на себе настоящую свободу, которую не обрести в человеческом теле. Люди никогда не поймут этого чувства, слишком увлекаясь мирскими заботами. Но в глазах Энни я видел трепет, сменивший жалость. Трепет момента и уязвимости, что я доверился показать. Хотя не должен был. Всегда представлял себе, что только жене такое покажу, но не какой-то мавке, которую знаю лишь несколько дней. Я пробыл в звериной форме около часа, вдоволь набегавшись. Как же смешно выглядела Энни, когда пыталась бежать со мной наперегонки. Оставалось только фырчать со смеху, пока она злостно кричала, что ещё покажет, насколько быстрая. — Обещай, что придёшь ещё. И не один раз. — Ладно-ладно. Кстати, раз ты Энни, буду звать тебя Нини. И улыбался широко, словно самый большой кусок пирога получил. А мавка хмурилась недолго и засмеялась в ответ. — Тогда я тебя — Чичи. — На кличку собаки похоже. Конечно, я был недоволен. Всегда не любил странных прозвищ в свой адрес. А тут ещё и такое обидное. Ну правда же словно собакой окрестили. Причем какой-то дворовой! — Но ты же лис! — Вот именно, поэтому не давай мне собачьих кличек. Просто Чимин. — Хорошо, Чичи. И обижаться было бесполезно, ведь она тут же убегала на небольшое расстояние и оттуда махала руками, снова выкрикивая эту ужасную кличку. Ну да ладно, Чимин, ты первый это начал, назвав её Нини. Я как-то даже привык со временем к этому прозвищу, спокойно воспринимая, правда, только из её уст. Виделись мы довольно часто, несколько раз в неделю по паре часов. Просто разговаривали ни о чём и обо всём. И больше не целовались. И больше я не обращался. Мне казалось, я нашёл замечательную подругу в её лице, которая принимала меня самым обычным и простым парнем, не восхваляя и создавая божество в собственных глазах. Зато видел это во взгляде Хаын. Ровно по окончании школы, её родители пригласили к ним на ужин и попросили подумать об их дочери, как о своей будущей жене. Я не был расстроен, понимая, что девчонка и сама этого хотела и с нетерпением ждала. Вот только мне вечно хотелось сбежать в лес в объятия мавки Нини, хотя та меня не обнимала ни разу. Только поцеловала единожды, якобы привнеся в мою жизнь удачу. За эти месяцы я слишком увяз в своих мыслях о двух девушках, между которыми метался. Разумом понимая, что мне стоило остаться с Хаын и — распрощаться со своими глупыми мозгами, считающими данный союз неправильным — жениться на ней, а сердце тянуло в лес. В тот самый жаркий день августа я решил сделать свой выбор, придя к Нини, чтобы навсегда закончить нашу нелепую связь. Оборвать себе ниточку свободы, где и рядом с кем я ощущал себя просто собой. Где мне хотелось оставаться всегда. — Куда ты меня ведёшь на ночь глядя? Нини так и не набрала даже ста грамм, оставшись худенькой, босой. Но сегодня на ней был пышный венок из полевых цветов и новое лёгкое короткое платье. Девушки из города попадали бы в обморок, если бы им пришлось бегать по лесу в таком. Не то что щиколотку не прикрывающем, но даже показывающем колени и часть бёдер. А я привык не заглядываться на — идеальные — худые ноги. — У нас сегодня праздник по поводу окончания лета, — Нини говорила непринуждённо, заводя меня всё глубже в самую глушь. А я шёл верным псом и даже не возражал. — По секрету, сегодня выберут тех, кто сможет уйти и переродиться. Мавка остановилась, опуская голову. У меня никогда так в груди больно не кололо, как в тот момент. И боль становилась всё сильнее, не прекращая расходиться по всему телу мелкими острыми иголками. Мерзко. — Тебя это расстраивает? — Я ведь могу доверять тебе, Чичи? Она обернулась ко мне, позволяя снова увидеть лазурь вместо привычной зелени. Вместо привычных плясок чертей на дне глаз. Позволяя ощутить, как иголки превращались в наконечники для стрел, становясь всё шире, намереваясь стать мечом или ещё чем похуже. — Есть два пути, благодаря которым мавка сможет переродиться, — шмыгнув носом, Нини закусила губу и отвела стыдливо взгляд. — Если приведёт душу старейшине. Тогда этому человеку суждено умереть или, если девушка, занять место уходящей, забывая всё, что было в прошлой жизни. Второй путь — привязать чужую душу к своей навсегда, став верным спутником и идти каждую последующую жизнь вместе. Но постоянно сопровождать это незаслуженной болью и испытаниями. Я молча слушал Нини, всё больше хмуря брови и видя, как она сомневалась. До последнего. Словно ей больно об этом говорить было. — Поэтому туда ведёшь? Зачем тогда решила рассказать? — Нет! — Нини покачала головой. — Я должна была сделать это в любую из наших встреч, а сегодня уже поздно. Я не пожертвую тобой. — Почему? Это ведь твой шанс. Я позже понял, что был бы совсем не против закончить свою жизнь, подарив ей шанс на перерождение. Я не так важен. — Мне всё нравится, — Нини грустно улыбнулась и приблизилась. — Зато я могу быть рядом с тобой. И вот после этого я должен был сказать, что не мог быть с ней? Что выбрал Хаын, которую она никогда не видела? Что та девушка из города и станет моей женой, родит мне детей? Что у нас с Нини не было будущего? Кем бы я был? Лесником? Я вроде и не против, но меня не выпускало из собственной тюрьмы комфорта, к которой я так сильно прикипел. Мне нужно было бросить всё и всех, чтобы быть рядом с мавкой, в которую — походу — окончательно влюбился. Или прожить всю жизнь в тюрьме на новых условиях? С Хаын. Почему я не мог решиться ни на один из вариантов? — Прекрати метаться, я же не требую от тебя ничего, — Нини встала на носочки, приближаясь к моему лицу и заставляя сосредоточиться только на ней, прогоняя все лишние мысли. — Можно мне ещё раз ощутить на вкус мяту? Разве я мог отказать? Снова эти неумелые губы целовали меня. Только мне больше не хотелось причитать и указывать на это. Нет, но направлять и показывать, как ей на самом деле нужно управлять этим действом — да. И отмечать, какая она способная ученица. Только если я ей на вкус был мятой, то от неё не исходило ни запаха, ни вкуса. Словно я целовался с душой, а не физическим телом. Я чувствовал только её тепло — больше ничего. И эмоции. Её эмоции, словно лес загорался сумасшедшим уничтожающим пожаром — прямо внутри Нини. Прямо внутри меня. Навевало странную грусть, точно в конце лета заканчивался роман с той, которой всё лето доверял самые сокровенные тайны. Нет, я чувствовал, что Нини от меня никуда не уйдёт, но ощущение скорого расставания не покидало. Не хотело уходить, притаившись и ожидая своего часа, когда можно было бы показаться во всей своей красе. — То есть Энни не твоё настоящее имя? Ты его даже не помнишь? Спросил, уже сидя в кругу других мавок и — никогда не ожидал увидеть здесь мужчин — орфеев. Музыканты в человеческом обличье, души навсегда оставшиеся в лесу среди мавок, чтобы петь им песни да на инструментах играть. — Я ничего не помню из прошлой жизни, — Нини положила свою голову мне на плечо, рассматривая танцующих сестёр. — Когда я первый раз открыла глаза, старейшина дала мне имя, с ним и живу. — И не хотелось бы узнать его? — А какое имя ты бы дал мне? Нини поднялась, заглядывая мне в глаза и облокачиваясь ладонями на моё бедро, из-за чего я даже сглотнул от неожиданности. Ощущал, как смотрели другие мавки. Они бы делали это с подтекстом, а Энни просто по наитию без лишних мыслей. — Может, Чанми? Оно означает «роза». Нини задумалась, складывая руки на груди и дуя губы. Будто это был вопрос всей её жизни, честное слово. Так мило и забавно смотрелось. — Да, я согласна. Буду твоей розой! Наверное, в тот момент я впервые и ощутил её запах, который слышал после лишь два раза. Запах любимых полевых цветов — маргариток. Совсем не роза, но… Нини шло куда больше, полностью олицетворяя её простоту и всё, что я так любил. Второй раз я уловил этот запах вечером в октябре на мой день рождения. Прошло два месяца, и свой выбор я сделал, отдавая себя в тонкие пальцы мавки. Каждый раз при встрече располагая свою голову у неё на коленях, целуя её, давая ощущать ей мяту. Наверное, я сходил с ума, всего за полгода отдавшись в чужие руки. Как же я извинялся перед Хаын и её семьёй, что не смогу жениться на их дочери. Родители тогда улыбнулись и сказали, что ещё год подождут, заодно за это время может девушка и сама влюбиться в кого другого. Хорошие они, всё-таки, люди. Мой дом был на самой окраине города, где никого никогда толком и не было, но Нини так ни разу и не пришла увидеть мой дом до переезда на новое место. Буквально пару месяцев и я должен был переехать в дом, который отстраивал в лесу, днями напролёт пропадая там на стройке. Ночь в мой день рождения была ясная. На небе можно было каждую звёздочку сосчитать, а луна приняла свой прекрасный облик, став полной. Именно в ту ночь ко мне на порог и пришла моя мавка. — Без меня звёзды считаешь? И заливалась смехом, словно что-то безумно смешное сказала, но скорее нервничала — я же чувствовал. Прикрывалась весельем, а сама будто тряслась от страха того, что собиралась сделать. Словно от этого зависела её жизнь. Словно она в любую секунду оборвётся, уже висящая на тончайшем волоске. — Нини, что-то случилось? Заметив беспокойство в моих глазах, она прекратила смеяться, подходя ближе и обнимая со всей силы. От страха ли или от чувств чего-то неизбежного — тогда я не понимал. — Я подарю тебе сегодня кое-что, только можно ты потом сделаешь так, как я тебя сейчас попрошу? — Всё, что захочешь, обезьянка, без каких-либо подарков. Даже не заморачивайся. Для меня уже подарок, что ты пришла всё-таки в мой дом. Нини потянулась с привычным поцелуем, увлекая меня в водоворот любимых ощущений. Уводя в свою страну красочных эмоций, ярчайших костров и самых необычных — словно тончайшими нитками вытканных — полотен моей собственной любви к ней. — Чичи, — у неё был надрывный голос, словно она через секунду зарыдала бы, но держалась из последних сил. — С утра ты начнёшь жить своей обычной жизнью, словно меня никогда не было рядом с тобой. — Я не могу пообещать такого! Я был зол на такую просьбу. Разве мог я забыть о ней? Забыть о той, кого любил и последние два месяца называл своей? Да у меня просто и не могло быть другой. Никогда. Точка. Нет, восклицательный знак. — Ты не понимаешь! — Мне впервые удалось увидеть, как она плакала, окрашивая цвет глаз в мятный цвет. Цвет той самой мяты, которую так любила. — Нам не суждено быть вместе. Я просто хочу, чтобы дальше ты был счастлив! Я не понимал. Я ведь уже счастлив, Нини. Разве ты не видишь? — Не сходи с ума, пожалуйста, — просил я, заглядывая в глаза и утирая со щёк набежавшие слёзы. — Мы с этим справимся, обещаю. Какая бы ни была проблема, мы всё преодолеем. Я видел в её глазах абсолютное неверие моим словам, но истерика, длившаяся ещё секунд десять, остановилась. Нет, она не верила мне тогда, но ощущая её поцелуи на моих губах, даже не думал об этом, забываясь. Утопая в ней и в собственных ощущениях. Умирая от её прикосновений, в которых согласен был гореть, словно в вечном огне. Её глаза — моя погибель. Я бы часами глядел. Рассматривал. Изучал каждую родинку на лице, трещинку, залом. Смотрел бы и смотрел веками. Улавливал мельчайшие изменения в настроении, как это обычно делали эмпаты, просто находясь рядом. Сохранял бы спокойствие при её слезах, но только ради того, чтобы утешать её объятиями и поцелуями. Веками бы жил только в одной пустыне, где она — оазис. В одном океане, где она — единственная Атлантида. В одних небесах, где она — самая яркая путеводная звезда, ведущая к моему концу. Тому самому, где я без лишних сомнений и доводов умру за её глаза. Помнилось, как-то слышал от отца: — В твоей жизни появится девушка, глаза которой будут заслуживать песен — и ты будешь их петь, мой мальчик. Верным щенком, а не лисом, для неё станешь, лишь бы она тобой одним увлечена была. Она твоей жизнью станет и погибелью, потому что без неё жизни не будет. И я запомнил, выцарапал когтями в сознании. И нашёл. Нашёл глаза, за которые с удовольствием умру. И с этой кличкой «Чичи» — точно, что щенок. И без неё жизнь — не жизнь. Я помню ту ночь слишком чётко, словно она повторялась каждую последующую, в каждой мелкой частичке. Запомнил всё от самого начала и до конца. Насколько вкусная у неё кожа, когда проходился языком. Насколько она хрупкая, когда сжимал в объятиях, ускоряя темп. Какой властной могла быть моя мавка, когда сама управляла процессом. Ещё я чётко запомнил запах маргариток. И прокушенную кожу — под её грудью, максимально близко к сердцу — со вкусом лесных ягод. Она вся словно состояла из леса. И ещё один укус в основании шеи был моим обещанием в момент кульминации, а после, словно пьяные, слова, которые я готов повторять ещё по прошествии столетий, тысячелетий: — Я твой, и в любой жизни, какой бы трудной она ни была — я только твой. Помнил, что она говорила о жизни после перерождения. Помнил, к чему может привести наше занятие любовью — к общей смерти. Моя погибель со вкусом лесных ягод. После я ещё долго смаковал его на губах, рассматривая звёзды в окне и прижимая к своему боку Нини. — Ты дурак, Чичи. Она знала больше меня — это я понял позже — больше не страшась будущего, но горюя о нём. Я ощущал, как запах маргариток усилился, становясь горьким, показывая себя во всей красе грустью и безысходностью. — А если я растаю утром, что ты будешь делать? — Пойду искать и найду. Ты от меня никуда не денешься. — Сделай то, о чём я просила тебя, пожалуйста. Живи тогда как обычный человек, — она приподнялась на локтях, совершенно не стесняясь своей наготы. Позволяя мне снова рассмотреть её грудь, которую хотелось снова зацеловать в приступе страсти, как парой минут назад. — Нам и так теперь в каждой следующей жизни суждено встречаться. — Тебя это расстраивает? Я знал, что не это, но искал подтверждения своим словам. — Нет, — она покачала головой и легонько укусила меня за кончик носа, точно дразня. — Но если ты захочешь связать свою жизнь с другой, тогда я стану непосильной ношей. — Нини, я без тебя не жилец. Вот и вся моя правда. Почему-то я чувствовал, что сделал правильно, поэтому с каким-то умиротворением рассматривал под её левой грудью не след от моих зубов, а странный небольшой рисунок, чем-то напоминающий мне те, что рисовал в детстве. Моя метка. На моей мавке. — И как ты меня узнаешь в следующей жизни? — Ты будешь пахнуть маргаритками и лесными ягодами. Как же смеялся тогда, увидев нахмуренные брови и поджатые губы. Серьёзно, самый злой человек этого мира. Точнее, простите, мавка. — А ты тогда так и будешь при поцелуе иметь вкус мяты? Смех прекратился, уступая место задумчивости, в которой я пролежал не больше минуты, раздумывая. Представляя себе будущее, нашу следующую жизнь. — Только если ты будешь мавкой, — неуверенно покачал головой. — Мне кажется, если ты окажешься человеком, то вряд ли распознаешь меня на вкус, обезьянка. — То есть если я рожусь обезьяной, ты тоже ею станешь? И так скептично смотрела на меня, словно именно сейчас я должен был расколоться и кинуться извиняться за то, что врал. Только я не врал. Если нужно я бы и обезьяной ради неё переродился. Лишь бы быть с ней в каждой из своих жизней. — А кем бы ты хотела, чтобы я был? — Медведем! — И даже на кровати подпрыгнула, радостно выкрикивая и разводя руками. — Ты был бы оборотнем медведем. — Медведи большие и неуклюжие. Может, драконом? — Правда хочешь быть ящерицей? — Нини подняла бровь, немного толкая меня в грудь, чтоб упал обратно на подушки. — Твоё дело, конечно, но лучше тогда уж тигром. И я согласился. Тигром так тигром. Только обязательно белым, чтоб под цвет маргариток быть. Чтоб она рада была. Чтоб её глаза от счастья светились. И не скрывать свои уши и хвост. Показывать их во всей красе, чтоб она до них дотрагиваться могла и не бояться. Я только утром — проснувшись — понял, насколько пророческими были её вопросы и слова. Ведь её не оказалось рядом. Ведь я ощущал пустоту весь день. Ведь я до последнего надеялся, что она просто ушла обратно в лес к своим подругам и сёстрам. На второй день ушёл искать её, нашёл самостоятельно место, где собирались мавки и узнал, что Нини была первой, кому даровали перерождение, потому что ей душу свою отдали. Я отдал. Собственными руками. А могло быть хуже. Не свяжи я нас той ночью — она была бы мертва навсегда. Тогда её душа бы растворилась во мне. И она сознательно шла умирать, поэтому просила продолжать жить обычной жизнью. Даже не знала, что мои обещания подарят ей перерождение. Предлагала мне представлять нас в будущих жизнях, предполагая собственную смерть на утро. А умер я. Погиб в одночасье, принимая осознание, что встречу только в следующей жизни, перебиваясь в этой одиночеством. — Знаешь, лис, — прищурилась одна из мавок своими ониксовыми глазами, оглядывая меня, — сколько бы раз не спрашивала у неё, почему она так сильно тебя любит, она ни разу свой ответ не изменила. Вечно говорила, что это всё из-за твоих мятных поцелуев. Ты её как встретишь потом, обязательно узнаешь. Просто не сможешь по-другому. Не смогу. Уже не мог. Сколько жизней я прожил без тебя, Нини? В твоих поисках, пока сменялись времена года, дни, недели? Сколько я пережил войн? Сколько видел народов и их традиций выучил? Я не помнил, не придавая им значения, на подсознательном уровне чувствуя потребность только в тебе, но именно ты никогда не находилась. Пока через почти полторы тысячи лет я не ощутил твой запах снова, словно просыпаясь от долгого сна. Запах лесных ягод, еле исходивший от младшего брата моего друга, оставшийся на нём после вашей встречи. И на следующий день я подтвердил свои догадки — ты пахла маргаритками, Нини. Мы были совсем другими. Я тигром, как и представлялось — белым, — а ты человеком, как мы боялись. Или только я. Но твои маргаритки сносили мне голову, возвращая в прошлое, где у тебя в районе сердца моя метка. Да, не помнил тогда ничего, осознав только через много лет, когда мы уже обзавелись детьми, но теперь я точно мог сказать, что наша истинность — не подарок с небес, о котором говорили и учили годами в школе. Это наши чувства, которые мы перенесли через века. Я так и остался Чимином, когда ты обрела настоящее имя — Чонха. Моя мавка Нини. Тебе безумно шло твоё новое имя, хоть волосы больше не были цвета вороного крыла, но я всё так же был без ума от твоих глаз. Глубоких. За которые согласен умирать. Забавно, но ты тоже вспомнила, правда, только эмоции и ощущения, а не чёткие картинки, как я. И сколько бы раз я не спрашивал, почему ты влюблена в меня, слышал всего один простой и лаконичный ответ: — Виноваты твои поцелуи с мятой.