сплелись в объятиях тени

      У Саши мешки под глазами и руки перманентно дрожат. У Саши в квартире все зеркала плотной темной тканью завешены — плевать на приметы, плевать на все, лишь бы не видеть. Саша пытается в витрины магазинов долго не смотреть, чтобы своё отражение ненароком не заметить, Саша боится оставаться в одиночестве до дрожи, хотя дома он почти всегда один.       В последнее время все стало слишком серьезно, слишком... странно, ненормально. Раньше так тоже было, только намного меньше, и Казьмин не придавал этому особого значения. Он знал, что у него, видимо, не все в порядке с головой, раз это происходит, но стоило хотя бы ненадолго всему прекратиться, и мысли о странностях отодвигались на второй план, вытесненные работой и делами. Страшно показаться в глазах людей психом, ведь репутацию не отстираешь как рубашку.       К тебе навсегда приклеится клеймо сумасшедшего. Этого Саша боится ещё больше. Он не верит в Бога, не верит в нечисть, но это... существо он видел. Сам видел, своими глазами, хотя теперь сомневается, можно ли им верить. Может этого на самом деле и не было?       Казьмин после очередных Шахмат задерживается дольше, чем нужно. Он осознаёт свою ошибку, когда начинает собираться и мельком замечает кривой оскал в зеркале. Саша истерично оборачивается — но там уже ничего нет, просто его отражение, с прерывистым дыханием, испариной на лбу и совершенно потерянным взглядом. Стоит отвернуться и начать одеваться, как за спиной что-то тихо шуршит. Казьмин игнорирует звук, потому что знает, обернется — там снова ничего не будет. Шуршание чем-то напоминает цокот когтей по стеклу, затем неприятный звук, от которого Саша морщится, и тихий смешок. Развернувшись слишком резко, Казьмин сбивает что-то локтем, потом и сам вспомнить не может, как поднимал все, что смахнул со стола, как собирался дальше и вызывал такси, благополучно рассудив, что в таком состоянии он скорее попросту врезался бы в ближайший столб. А такая перспектива совсем Сашу не устраивала. Со стыдом он вспоминал свой единственный поход в церковь. Только шагнув за порог здания, где было тихо, пахло ладаном и горели свечи, он услышал отчётливый смех. Внутренний голос перестал быть его, появился... кто-то ещё. От этого ощущения у Саши разболелась голова, его трясло как в лихорадке. «Ты думаешь, это тебе поможет? Ты думаешь, они верят в то, что делают... жалкие создания. Если бы они верили. О, если бы! Ты ведь можешь все прекратить и сам». Саша дергано осмотрелся по сторонам, тяжело и быстро дыша, стараясь не захлебнуться воздухом. Он не понимал, что происходит, хотя, несомненно, догадывался. Все не так просто, это не его галлюцинации? Или это галлюцинации, которым нельзя верить? Могла ли нечисть проникнуть в церковь? Раньше существо разговаривало с ним редко, лишь предлагая... «Какой же ты глупенький. Они не верят. Давно не верят, в них нет истинной силы, они не несут в себе свет и не могут очистить тебя. Мне нужна всего лишь твоя душа. Ты останешься со мной...» Мурлыкающе-рычащий голос в голове пугал, Саша выбежал из церкви, и его вывернуло за воротами. Он слезящимися глазами смотрел на тоскливо и мрачно возвышающиеся на фоне неба купола, убранство которых стало важнее истины, стало важнее веры. Казьмин никогда не верил в Бога. Я слаб, но я не твой! Прохожие оборачивались. Саша понял, что чуть ли не прокричал эту фразу, по щекам хлестал ветер, насмешливым свистом дул в уши, вечерние сумерки сгущали краски. Для полноты картины не хватало только дождя, что вымочил бы его полностью, не оставив ни одной сухой нитки. Казьмин вернулся домой совершенно разбитым, разломанным на кусочки, он до сих пор не мог поверить в происходящее, это казалось каким-то дурным сном. Раньше ведь все было не так, раньше эта странность не проявлялась так часто, не мешала жизни. Дни проплывают мимо, мелькают как плёнка старого кино. Саша старается успевать за ними, Саша не уверен, что он все еще в порядке. Саша, кажется, начинает потихоньку сходить с ума. У него еще есть силы казаться нормальным, он не разговаривает сам с собой, но оставшись один дергается от каждого шороха, не может нормально спать, либо мучаясь бессонницей, либо плавая в слишком реалистичных кошмарах, где он может достать его. Это страшнее всего. После таких снов Саше хочется выйти в окно, Саше хочется курить до боли в лёгких, Саше хочется сжать лезвие ножа в ладони, чтобы хотя бы с помощью боли почувствовать себя живым. По-настоящему живым, а не мрачной тенью своей личности. Казьмин пугается, когда ловит себя на мысли, что на ремне вполне можно вздернуться. На несколько секунд дыхание перехватывает, губы шепчут почти машинально: «Сам виноват, сам виноват.. сам виноват!». Сашу трясет, он слышит, как в спальне что-то с грохотом падает, слышит потусторонний хохот. Казьмин сползает по стене, закрывая уши руками, и утыкается в колени, лишь бы не видеть, лишь бы не слышать, лишь бы... «Всего лишь твоя жалкая душа, и я уйду». — Убирайся! Тебя здесь нет... Нет! Это все... мне... Это все... кажется... Мне только кажется, — Саша чувствует, как лёгкие сжимаются, он хочет закричать, хочет хоть что-то сказать, но попросту не может. Кажется, что от напряжения сейчас то ли все кости сломаются, то ли кожа порвется, то ли голова лопнет. Казьмин думает, что возможно он сошёл с ума окончательно. Он хочет вскочить, ударить рукой об стену, метаться по квартире, как загнанный зверь, чтобы почувствовать, но он лежит на полу, пока слезы чертят две влажные дорожки на лице. Чужой смех эхом отдаётся в ушах, образ стоит перед глазами. Саша не помнит, как вырубается в коридоре, прямо на полу, но прекрасно помнит, что ему снится. В последнее время он всегда запоминает свои сны. Каждый раз, каждый чертов раз. Это существо выглядит почти одинаково всегда, является ему даже без рожек или хвоста, но в чертах чужого лица есть что-то отвратительно ужасное, такое опасное и одновременно соблазнительное. Эти сны Сашу пугают каждый раз до панической атаки. У существа слишком яркие голубые глаза. В темноте, правда, они отливают красным. «Ты попадешь в ад. О, да. Вы все там будете, каждый из вас. И поверь, в аду намного хуже, чем ты можешь себе представить. Страдания тела, это, конечно, жутко, но ты даже не представляешь, что можно сделать с душой и крупицами вашего сознания, которое вы совсем не развиваете. Как легко привести вас в ужас...» Саша просыпается еще более убитым, чем когда ложился спать. Все тело ломит, кажется, что его как минимум несколько раз переломали, а потом собрали заново, склеили синей изолентой, трещину в груди лейкопластырем залепили. Казьмин себя чувствует фальшивым, ненастоящим, ужасной подделкой, копией самого себя, и ему кажется, что суицид... не такой уж и плохой выход, раз иначе не получается избавиться от существа. В голове снова звучит чужой смех. У Саши совсем нет сил из-за этого дергаться, он просто чувствует, как по щекам снова текут слезы. Неужели вот так все и закончится? Неужели это — то, чего он заслуживает? Либо сделка с демоном, либо сумасшествие, либо самоубийство... И больше нет совсем никаких вариантов? Казьмин поднимает взгляд в небо. На несколько секунд в глазах темнеет, приходит в себя он уже лежа на земле. Прохожие дальше бегут, а Саша, кажется, даже вставать не хочет. Ему бы просто забыться, остаться лежать здесь — дети обведут мелом очертания его тела, а остальное не важно. Только бы забыть, только бы забыть, как мантру повторяет про себя актёр. Дойти до театра удаётся с трудом, мутит, в глазах постоянно темнеет, а Саша отчаянно пытается вспомнить, когда он ел в последний раз и что. В гримерке первым его состояние отмечает Кирилл, сначала явно желая подшутить, но достаточно быстро замечая зеленоватый цвет лица, хреновую координацию, совершенно разбитый вид и стеклянный взгляд. Самому Казьмину кажется, что он разбился на тысячи маленьких зеркальных осколков, в каждом из которых отражается эта тварь, что сидит в его голове, питается его жизненными силами. В глазах очередной раз темнеет, лицо Кира приобретает чужие очертания, Саша отшатывается, вскрикивает и нервно смеётся, замечая, как Гордеев хмурится. — Саша, — тон совсем уж обеспокоенный, но мужчина не может прекратить смеяться, от нервов его всего колотит. Почему-то из носа течет, хотя насморка у Саши не было. — У тебя кровь. Ох, и где же ты так умудрился-то, а? Совсем здоровье запустил. — Я... я. С... спаси... спасибо? — Казьмин еле выговаривает банальные фразы, прикладывая к носу платок Кирилла. Почему-то чужой голос в сознании затихает, и Саша готов расплакаться от облегчения. Его оставили, хотя бы на несколько часов, он сможет побыть собой, снова почувствовать себя человеком. — Да тебя только спасать и надо, — все еще заглядывая в глаза (не собирается ли Казьмин свалиться в обморок прямо тут?) ворчит Гордеев, усаживая друга на стул. - Ты обедал или завтракал хотя бы? Может, давление подскочило... — Я ничего не ел. — Днём? — Вообще сегодня, — Кирилл вздыхает очень тяжело, отходит к своей сумке и возвращается с бутербродами. — На, поешь. Давай-давай, чтобы я видел. Саше неловко. Саша в чужие бутерброды вцепляется так, как будто это последнее, что может его в этом мире удержать, что может спасти и не дать свалиться в пропасть. Становится немного спокойнее, но мужчина от каждого звука вздрагивает, что не укрывается от проницательного Кирилла. После спектакля Гордеев предлагает Саше остаться у него, потому что хоть ему и стало получше, но может всё-таки не стоит пока рисковать, да и в целом, завтра все равно на Шахматы опять ехать. Но Казьмин думает, что это определенно будет уже слишком, так нагло пользоваться чужим дружеским порывом, так что отказывается. Ночью он почти не спит, потому что боится. После встречи с Киром все было слишком уж спокойно, значит стоит ждать подвоха. Кроме иногда включающейся Алисы и крана на кухне, который словно сам собой открывался, в принципе ничего не было. На рассвете Саша забывается тревожным сном, и ему на удивление почти ничего не снится. Все настолько подозрительно, что Казьмин даже не знает, почему тварь резко решила исчезнуть. Следующее утро начинается как обычно, с разбросанных листов с текстами для ТС. В последнее время такие подлости существо устраивало часто, могло раскидать, порвать или испортить сценарии, сунув их под воду. Саша привык держать все еще и в электронном варианте. На сборы Казьмин тратит немного времени, затем поездка на машине на работу. Саша старается быть внимательным и никаких деталей из вида не упускать, за всеми знаками следит и надеется не попасть в пробку, там можно надолго застрять. — Мда, мешки под глазами у тебя стали ещё больше. Ты точно спал? Может ты ночью ещё подрабатываешь где-то, а нам не признаешься? — Гордеев с совершенно серьёзным видом в глаза заглядывает, стоит мужчине перешагнуть порог гримерки. — Конечно. Подрабатываю наемником, пиф-паф и нет проблем, — Казьмин говорит это мрачным, убийственный тоном. Кирилл осматривает его задумчиво, оценивая, насколько Саша похож на того, кто может убивать людей. — Да не, ты бы на первом же задании вырубился. На ходу спишь же, — на такое заявление Казьмин только саркастично закатывает глаза и смотрит на Кирилла. На удивление тварь опять молчит и никак себя не проявляет, а Саша позволяет себе расслабиться, позволяет не думать о том, что вот сейчас обязательно что-то случится, сейчас он опять услышит этот голос... Рядом с Гордеевым как-то спокойнее. Кирилл хоть и подшучивает, хоть и заставляет бросать короткие колкие фразы в ответ, но это даже забавно, и Саша искренне улыбается, пока они играют в игру, кто кого перешутит. Кир не сдается, но и Саша не собирается уступать. Только вот работать все-таки надо, одними шутками сыт не будешь. — Саша, я хочу сообщить тебе исключительно важную информацию. Приглашаю тебя к себе в гости. Поиграем во что-нибудь, я даже тебя накормлю. И не выгоню, так уж и быть, позволю остаться на ночь на диване, — Казьмин слушает с важным видом, кивает. — Да-да, помедленнее пожалуйста, я записываю, — делает вид, что строчит что-то в блокноте. Гордеев кивает медленно, натягивает фальшивую ухмылочку, начинает говорить медленнее и слаще, словно действительно Сашу заманивает. — Ну так что? — и в глаза заглядывает вопросительно. — Кир, у меня график в последнее время напряженный. — Это как раз повод отдохнуть. Я-то знаю, какой у тебя график. Тебе нужен выходной, соглашайся, Казьмин. Это, конечно, не предложение руки и сердца, — Кирилл хмыкает, а Казьмин чувствует, как внутри что-то дрожит от этих слов. Саша даже не отстраняется, когда Гордеев приобнимает его за плечи. — Ну черт с тобой, ладно! Уговорил, — ворчит он, утыкаясь куда-то в Кира. Удивительно спокойно становится, словно его от всего мира оградил один человек. Своим запахом, объятиями, да и просто присутствием. Саше так хорошо, когда в голове нет чужого голоса и странностей, он себя почти нормальным чувствует, он думает, что хочется, чтобы всегда было вот так спокойно и стебливо, как с Гордеевым. Дома он почти сразу падает на кровать и засыпает. Просыпается к рассвету. За окном удивительный восход, прекрасные яркие цвета, Саша смотрит на это с балкона и чувствует себя почти умиротворенно. Он прикрывает глаза, в нос бьет сладкий запах цветов с улицы, весна все-таки. А затем в комнате что-то с грохотом падает. Включается музыка на колонке, причем она слишком мрачная. Саша узнаёт песню, и ему совсем не нравится то, что он слышит, он выключает звук и думает о том, что все слишком хорошо начиналось. В полутьме коридора он шарахается от собственной тени и подавляет вскрик, прижимаясь к стене. На несколько секунд тень оживает, тянет к нему руки. От ужаса все тело костенеет, становится так невыносимо страшно, даже сердце замирает, пропуская удар. Саша хотел бы закричать изо всех сил, хотел бы убежать куда-то, но его пригвоздило к месту и он не способен пошевелиться. Остаётся только смотреть на то, как чёрная рука к горлу тянется. На глазах выступают слезы, Казьмин вжимается в стену и пытается хоть что-то вспомнить. О чем он думает в, возможно, последние свои минуты? Замерев возле горла тень исчезает с жутким загробным хохотом. Саша сползает по стене, старается отдышаться и хотя бы немного успокоиться. Руки крупно дрожат, горло сковал спазм и сказать ничего не получается. Казьмин боится, что после такого может остаться заикой. Руки сами тянутся к телефону, набирают знакомый номер, еле попадая по клавиатуре. Лишь на несколько секунд палец зависает над кнопкой позвонить, но из-за того, что рука дрожит, кнопка уже нажата и звонок пошел. Саша прикладывает телефон к уху, пока сидит на подоконнике в кухне и пытается судорожно придумать, что сказать. Казьмин слушает гудки. Раз. Может не стоило звонить? Наверное, он спит, рано ведь ещё. Два. Какой же я идиот. Так, сброшу после третьего. Он не возьмет. Спит. Не буду ему мешать. Три. Зря я ему позвонил, не стоило.. — Алло, — сонный голос в трубке даёт понять, что Кира он все-таки разбудил. — Саш, ты чего так рано? Случилось что-то? Казьмин судорожно вздыхает. Он пытается выдавить из себя хотя бы слово, пытается придумать какую-то отговорку, но получается только сидеть, сжавшись и смотреть в окно, за которым догорает рассвет. — Саша? — чужой голос снова становится тревожным, слышится шорох, наверное, Кир встает из кровати. — У меня паническая атака, — выдает первое, что приходит в голову. Тем более, его состояние похоже на паничку, правда, вызвано немного другой причиной. Но похоже ведь. В трубке раздаётся тяжёлый вздох, затем снова шорох. — Постарайся сосредоточиться на моем голосе, хорошо? Если ты сидишь где-то, то лучше там и сиди, постарайся дышать ровнее. Слушаешь меня? — Саша сначала кивает, запоздало понимает, что этого жеста Кир точно не увидит и выдает сиплое "да". Он действительно слушает, что говорит друг, не пытается встать, пальцами цепляется за подоконник и дышит через раз. Кирилл в трубке о чем-то говорит, задает иногда вопросы. Его голос удивительно спокойный, мягкий, и заполняет собой все вокруг. Саша понимает, что постепенно дышать становится проще и пальцы, судорожно сжимающие край подоконника, разжимаются. Тело больше не колотит так сильно, хочется сесть и выдохнуть. Казьмину становится стыдно за столь ранний звонок, он морщится и думает, как теперь ему благодарить друга. — Кир, — зовет негромко, прерывая рассказ. — Ну как ты? Немного полегче стало? — Гордеев делает несколько глотков воды, это слышно. — Да. Спасибо большое. Прости, что разбудил тебя, — Саша вздыхает, думая, что они наверное уже долго говорят. — Ничего, я тебе потом это припомню. Главное, что полегчало, — только фыркает Кирилл, выдыхая с облегчением. — Ты сейчас лучше ложись спать. Таблетку от головы выпей, если болит, или снотворного, и поспи. — Да, я так и планировал сделать. Ты тоже спать ложись, — Саша, пошатываясь, возвращается в комнату. Стакан воды на тумбочке у кровати оказывается как нельзя кстати. — Обязательно. Пока, — в ответ Казьмин что-то нечленораздельное бурчит, а затем отключается и смотрит на время звонка. Почти пятьдесят минут. Ого, это все время Кир о чем-то с ним говорил? Внутри чувство благодарности поднимается, становится тепло, Кир не пожалел своего времени и так рано просто говорил с ним о чем-то, учитывая, что Саша больше слушал в принципе его голос и интонации, они были знакомыми и это успокаивало. Казьмин забирается обратно в кровать и проваливается в забытье без снов. Это не может не радовать. Несколько дней тварь перебивается мелкими пакостями и кошмарами, мучая то самого Сашу, то показывая ему мерзкие вещи и вещая что-то слишком уж бодро про ад и муки, про грешников. Казьмин мало что запоминал из этих снов, кроме ощущения всепоглощающего липкого страха, который окутывал, словно плотный кокон паутины. Вырываться из этого состояния было сложно, но каждое утро приходилось. До дня, когда они договорились поиграть в приставку Саша доживает, надеясь, что как и в прошлые разы с Гордеевым будет спокойно и существо не появится, не испортит все. Все-таки он не так уж и часто собирается с кем-то из друзей. — Казьмин, — осуждающий тон Кирилла прямо с порога заставляет почувствовать себя мальчишкой. — Ты вот ничему не учишься. Мешки под глазами только больше стали. — И тебе привет, — Саша закатывает глаза, стягивая кроссовки, затем куртку оставляя на вешалке. В чужой квартире словно камень с плеч, даже дышится свободнее, не так напряженно. Саше хочется забыть то, что было раньше, стереть себе все воспоминания про существо, выкинуть из головы как страшный сон. Рядом с Кириллом все становится каким-то незначительным, словно и не было этого, это все показалось и бояться незачем. Когда Гордеев заключает в объятия становится немного неловко, но Саша приобнимает его в ответ, старается не обращать внимания на то, как при этом внутри все дрогнуло. Вероятно, он все еще не до конца отошёл от месяцев, когда тварь была с ним всегда, днём и ночью, в его сознании. В любой момент она могла проснуться и начать что-то задвигать. Особенно это мешало во время спектаклей, но Саша научился игнорировать чужой голос, хуже было, когда микрофон начинал сбоить. На репетициях пару раз было такое, что микрофон отрубался прямо во время пения и приходилось продолжать без него до конца песни. Саша лишь жал плечами на подшучивания про нечисть и старался скрывать нервную дрожь в руках. Они играют в приставку и Казьмину так спокойно, что он даже на стеб Кира отвечает через раз, просто разговаривая с ним и стараясь не думать о том, что это закончится и будет плохо. Нужно жить здесь и сейчас, в этот момент все хорошо, а значит этим нужно наслаждаться, пока это возможно. — Наконец-то, Сашка, мы прошли эту бабку! Нужно отпеть, — Гордеев торжествующе улыбается, откладывая геймпад, смотрит на друга и достаёт откуда-то сбоку один из своих инструментов. Казьмин ловит себя на том, что ни о чем абсолютно не думает, пока смотрит на то, как Кир играет, ловко перебирая пальцами и извлекая музыку. Чужие пальцы кажутся ловкими слишком, то, насколько просто Гордеев их в нужные моменты переставляет и убирает кажется волшебством. Он словно продолжение инструмента, словно сросся с ним и вовсе не играет, а... живёт этой мелодией. Саша бессовестно на эти пальцы залипает, они тонкие и длинные, подушечки кажутся чуть розоватыми, вероятно, из-за освещения, но касаются инструмента они очень мягко, ласково и даже словно бы гладят его. В сознании хочется отпечатать этот момент, особенно кисти Кирилла, на которые взгляд падает после пальцев. Казьмин слушает прекрасную музыку, совершенно ни о чем не думает и любуется кистями своего друга. Отрицать их эстетичность не имеет смысла, это... слишком очевидно. Как и то, в чем Саша себе признаться боится. Боится, что не поймут, не примут, что это окажется просто мимолетным порывом. Поэтому отводит взгляд, когда сталкивается с чужими глазами. Да, Кирилл спокойный, заботливый и именно с ним было лучше всего, но Саша не хочет доставлять проблемы. Он точно знает, что они начнутся после того, как вернется тварь. Казьмин вздрагивает и пугается, когда его плеча касается чужая рука. — Саша, ты уснул? Поздно уже. Все, спокойной ночи малыши включить и баиньки? Ты только скажи, я тебе колыбельную сыграю, — Кир добродушно подкалывает, а Казьмин чувствует, как почти жжёт то место, где чужая рука касается плеча. — Дошутишься и тебя отпевать придется. Давай дальше играть, — хмыкает мужчина, снова в руках геймпад вертит. — Вот это серьёзное заявление. Ты мне угрожаешь? Что же ты сделаешь.. котенок Казьмин? — Гордеев ухмыляется, а Саша раздражённо вскидывается от этого прозвища. Бирин имел неосторожность назвать его так при Кирилле однажды, а после этого прозвище прицепилось. — Не стану ничего выдумывать и по традиции котов обоссу тебе тапки, или погрызу диван. Или лицо расцарапаю, — Саша закатывает глаза, затем смотрит на друга насмешливо. Рука Гордеева внезапно с плеча ползет вверх, ласково чешет затылок и от этого по позвоночнику бегут мурашки. Казьмин на несколько секунд замирает, даже глаза прикрывает. Только после чужого хмыканья хмурится и шипит даже. — Самый настоящий котенок. Лицо Кира слишком близко. Саша старается дышать и не пялиться на чужие губы, а смотреть в глаза. Не получается. Взгляд то и дело сползает вниз, а Гордеев как на зло смотрит слишком внимательно, чтобы этого не заметить. Казьмин понимает, что в его голове ни одной приличной мысли на данный момент, они все о том, что будет, если Кир подастся немного вперёд... Саша отстраняется, стараясь сделать это как можно более непринужденно. Сердце стучит быстро, кровь отдаётся гулко в ушах, а Казьмин благодарит вселенную за то, что все обошлось. Они продолжают играть теперь уже в молчании, изредка перебрасываясь несколькими фразами и прерываясь на отпевание убитых врагов. — Кир, где у тебя чай на кухне? — Саша откладывает геймпад, трет глаза и встает. Хочется выпить что-нибудь, чтобы в горле не так першило. — В шкафчике на второй полке. Зелёный и чёрный, заваришь какой захочешь. В холодильнике есть лимон, — Гордеев лишь на несколько секунд отвлекается, чтобы рассказать все, а затем возвращается к игре. Саша уходит на кухню и находит кружку, затем заваривает чай в специальном заварочном стакане. Он выбирает зелёный, потому что он тонизирует и бодрит, а с лимоном будет вообще вкусно. Казьмин находит нож, чтобы отрезать лимон, но нож сначала не режет и кажется, что вообще слишком тупой. Саша не замечает, как лезвие соскакивает на палец и проходится по нему. Первые пару секунд — не больно, а уже потом, когда начинает течь кровь.. становится больнее. Казьмин чувствует, как кровь по ладони течёт вниз и достаточно громко матерится, руку под холодную воду засовывает. На мат в кухню подтягивается Гордеев. Он хмурится, сначала не понимая, в чем дело. Затем замечает, что Саша морщится и держит руку под водой, а на столе лежит нож. — Что случилось уже? Порезался? — Кир подходит ближе, руку на плечо снова кладёт. — Да. Пытался лимон отрезать, но в итоге чуть не отрезал себе палец, — Казьмин вздыхает, выключает воду и смотрит, как по ладони розоватые потеки бегут, затем снова кровь багрянцем красит руку. — Сейчас аптечку принесу. Сильно глубоко порезал? — чужой голос раздаётся где-то в ванной, Саша слышит копошение и затем Кир снова возникает рядом, только уже с коробочкой какой-то. Он открывает её и начинает рыться, достаёт бинт, какой-то пузырек, ватный диск. — Ну вроде не очень, но нож полоснул по пальцу и части ладони. Порез длинный вышел, но не глубокий, — Казьмин включает воду, снова смывая натекшую кровь. Постепенно её становится меньше. Порез немного залез и на ладонь, неприятным ощущением зудящей боли заставляя морщиться. — Иди сюда, — Саша спокойно ближе подходит. Надо обработать рану, чтобы туда зараза никакая не попала, да и перебинтовать тоже. Он протягивает руку Кириллу, который льет какую-то бесцветную жидкость на ватный диск. Не спрашивает, что делает друг, потому что доверяет ему, только морщится, когда порез начинает гореть болью. Видимо, на ватном диске было что-то для дезинфекции. Саша закусывает губу чтобы не думать об этом, но боль достаточно быстро проходит и он расслабляется. Гордеев мажет рану какой-то мазью, затем бережно бинтует и Саша не успевает понять, что он делает, когда ощущает прикосновение чужих губ в центре ладони. От этого он на несколько секунд перестает дышать, а Кирилл уже все складывает обратно в аптечку. Таким мимолетным жестом он вроде бы и намекнул, но в то же время это можно и проигнорировать. Саша старается ни о чем не думать и не пытаться даже. Не нужно это Киру, не нужно. Казьмин не хочет свои проблемы ещё и на него перекладывать, не хочет, чтобы волновался кто-то за него, да и вообще не уверен, что ему поверят, даже если он расскажет. Они не продолжают играть, а остаток вечера лениво болтают под какой-то фильм. Саша чувствует, что начинает дремать, когда Кир затягивает его в объятия. Казьмин мычит что-то протестующее, отстраниться пытается, но чужие руки мягко сдерживают и не позволяют. — Сиди уже, все равно спишь почти, — раздаётся над ухом мягко и тихо, усыпляюще даже. Саша последний раз возмущенно что-то бормочет о том, что Гордеев совсем обнаглел, но больше не пытается вырываться. Так даже теплее и актёр одним глазом посматривает фильм, чувствуя спиной, как равномерно бьется сердце друга. Он ведь даже не волнуется, наверное, это только у Саши пульс ускоряется, стоит Киру только пошевелиться или чуть ближе прижаться. Чужая рука мягко гладит затылок, чуть почесывая, и Казьмин голову немного наклоняет, подставляясь под ласку. Кирилл удивляется его сговорчивости этим вечером, однако пользуется, пока ему позволяют. Саша же... понимает, что вряд ли ему в ближайшее время выдастся такой спокойный день, да еще и без твари, которая, видимо, не появлялась только когда Кирилл рядом, поэтому и не прерывает друга. Хотя, насколько дружеским можно считать то, что они сидят буквально в обнимку, а Гордеев чешет ему затылок.. Саша немного отстраняется, отползает на другой край дивана и зевает так, что чуть не сворачивает себе челюсть. — Знаешь что, Кир.. ты может вампир и тебе спать не надо, а вот я обычный человек, и мне надо... а-ах, спать. Так что дай мне одеяло и я прямо сейчас отрублюсь, — Казьмин трет глаза, с максимально сонным видом и смотрит на Кира. Тот хмурится, затем встает и уходит ненадолго, а Александр тем временем просто старается не задремать, тем более поза не самая удобная. — Вот одеяло, надеюсь, не замерзнешь. Ты бы в душ сходил сначала, что ли. Я тебе полотенце дам, — Саша с ужасом думает о том, что ему придется встать с дивана и куда-то идти, но, видимо, по его лицу все настолько видно, что Гордеев только посмеивается. — Ладно, спи уж. Короткое прикосновение чужих губ ко лбу заставляет вздрогнуть. Казьмин этого не ожидал, он удивлен, а Кирилл.. уходит, как ни в чем не бывало, абсолютно спокойный и непринужденный. Словно так и надо. Хотя, может быть, действительно так и надо, а это Саша ошибается? Может быть хватит уже отрицать очевидное.. Определенно нет, Киру не нужны эти проблемы. Не нужны. Саша укутывается в принесенное Кириллом одеяло и почти сразу засыпает, проваливаясь в темноту без сновидений. И он рад, что ему ничего не снится. Как хорошо жить без существа, не задумываясь о том, когда ему приспичит посетить тебя и наделать делов. Утро выдаётся ленивое и тягучее, как карамель. Саша просыпается, услышав с кухни возню, какие-то шорохи и тихий голос Кира. Однако, вставать и вылазить из-под одеяла он не спешит, наслаждаясь тем, что никуда бежать не нужно, можно просто вот так полежать и побездельничать. Хотя внутренний голос уже отчитывает его за то, что он мог бы сейчас заняться чем-то полезным, а он лежит.. Казьмин посылает его к черту. Отдыхать тоже нужно. За окном небо серое, просто пасмурное, но дождя нет. Наверное, на улице свежо, но не холодно, дует прохладный ветерок, но он уже не пронизывает, как зимний. Саша открывает глаза, взглядом натыкается на маленькую трещинку на потолке и размышляет, глядя на неё. У него ведь так же все начиналось, с маленькой трещинки, странности. Ещё с самого детства он иногда видел этого демона, или кто там хотел его душу заполучить. Выглядел он всегда одинаково. Голубые глаза, тонкие черты лица, прямой нос, волосы до плеч малинового цвета, худощавое телосложение. Сначала Саша просто видел его в отражениях зеркала, где-то рядом, то возле шкафа, когда просыпался, то за окном, на балконе. Правда, он боялся только первые несколько раз. По-началу демон ведь не делал ничего плохого, просто.. был. Иногда что-то говорил, иногда показывал, заставлял обратить внимание. В подростковом возрасте он впервые предложил Саше сделку. Тогда Казьмин отказался и демон исчез на несколько лет. Вернулся, предложил снова. И снова получил отказ. Вот так и продолжалось достаточно долго, а сейчас.. Демон решил приступить к серьёзным мерам, вынудить Сашу, довести до крайности. Чтобы у него не было другого выбора, кроме как согласиться на его условия. За этими невеселыми размышлениями его и застаёт Кирилл. — Доброе утро, Александр! — чужой тон даже сейчас звучит так, словно Гордеев насмехается. — Доброе, — Саша лениво отзывается, даже не поменяв позы. — Ты, помнится, вчера мне полотенце обещал. — А может это была разовая акция? Может, я сегодня злой и противный, оставлю тебя без полотенца, — Кирилл подходит к окну, окончательно отдергивает штору, чтобы в комнате стало хоть немного светлее. — Тогда мне придется взять твое. И мочалку тоже твою. А там глядишь и трусы твои найду, — Казьмин наблюдает за чужими передвижениями, ворочается под одеялом и зевает. — Зачем их искать? Мог бы просто так попросить, я бы одолжил, — Кир хмыкает, оказывается близко, на диван присаживается. — Ничего для друга не жалко. И улыбается ехидно так, что Саше хочется просто под одеяло спрятаться от этого взгляда. Он приподнимает бровь только и сглатывает. — И с себя снимешь? — получается слишком заинтересованно. — Какие у тебя запросы, однако, — Гордеев хмыкает. — Не удовлетворяешь ты мои запросы, — Саша на свой страх и риск продолжает провоцировать, только в диван вжимаясь сильнее, потому что больше нет путей для отступления. — А ты хочешь, чтобы удовлетворил? — Кир нависает, Саша под этим взглядом себя чувствует как кролик перед удавом. Он смотрит, словно его загипнотизировали, чувствует, как становится жарко и все, на что его хватает, это отрицательно помотать головой и ладонями в чужие плечи упереться. Гордеев сам отстраняется, медленно и взглядом продолжая прожигать Сашу. От этого взгляда в горле пересыхает. Кир вернулся в комнату через две минуты, положил полотенце на кресло, усмехнулся и ушел в кухню. Казьмин нашел в себе силы подняться с дивана спустя еще несколько минут. Очевидно, это нельзя было расценивать как-то иначе, это точно был флирт. И Саша на этот флирт поддался, за что сейчас себя корил. Нельзя было отвечать, ведь... от него только проблемы будут, Гордеев же не знает об этом, поэтому и хочет быть с ним. Хотя Казьмин надеется проверить свою теорию, и если окажется, что тварь действительно рядом с Киром замолкает... это будет выходом. Пускай и не окончательным, но даст время на то, чтобы решить, что с этим делать. Перед тем, как встать под струи воды приходится снять бинт с руки. Саша отмечает, что рана выглядит нормально, кожа вокруг не воспалена, вроде бы ничего страшного. Затем он быстро принимает душ, стараясь ни о чем не думать хотя бы сейчас. От горячей воды ладони немного больно, а мыло Казьмин вообще другой рукой наносит, чтобы не тревожить лишний раз рану. Когда он выходит на кухню, Кирилл уже там. Саша не напоминает про порез, да и не такой уж он серьезный, чтобы каждый раз бинтовать. Гордеев варит себе кофе, бодро насвистывая что-то под нос. — Бери оладушки, не отравленные, честно, — Кир фыркает, затем на Казьмина оборачивается. — А то бубнел пол ночи, я сначала подумал, что ты не спишь. Знал, что ты во сне разговариваешь? — Я? — Саша хмурится. На несколько секунд все замирает внутри, словно сейчас Гордеев скажет, что он говорил что-то ужасное, что.. — Да, ты. Жуткое что-то.. Кошмар, наверное, приснился. Помнишь что-нибудь? — Ничего не помню. А что я говорил? — в памяти только то, как он ложился спать и то, как утром проснулся. Даже страшно ждать ответа на этот вопрос. — Что тебе страшно. Про «заберите меня отсюда» тоже было. Ну, все звучало так, словно тебе снился кошмар, — по выражению лица Гордеева заметно, что он ещё что-то хотел добавить, но передумал. Саша и не допытывается, он выдыхает с облегчением почти, потому что ничего лишнего не выболтал, хотя мог бы. — Да, наверное кошмар, — Казьмин жмет плечами и один оладушек берёт, пробует. Оказывается достаточно вкусно, поэтому Саша съедает еще несколько штук, даже не замечая довольного взгляда Кирилла. На столе появляются две кружки с кофе и утро кажется хорошим. Давно не было такого спокойного утра, ну, если не вспоминать то, что было недавно.. в комнате. Как назло Кир смотрит слишком уж пристально, а на такой взгляд не обращать внимания сложнее. Саша утыкается в экран телефона, все еще замечая, как Гордеев на него откровенно залипает, при этом спокойно попивая свой кофе. Хочется попросить его отвернуться, да не пялиться хотя бы так, Казьмин ведь тоже не железный, у него свои чувства есть. И давать им волю он пока что не намерен, нет уж. Остаток утра проходит без особых происшествий, Саша даже доволен тем, что все складывается так. — Ну что, спасибо за вечер и за оладушки, — хмыкает Казьмин, уже у порога, собираясь домой. Из дома надо будет сразу бежать по делам, так что голова уже забита мыслями о том, как, где и что он должен сделать. — Да перестань, Саш, не за что, — улыбается только Кир. — И, знаешь.. Саше уже не нравится начало предложения и он не ошибается в своих предположениях, потому что Кирилл через несколько секунд губами к его губам прижимается. Казьмину стоит больших усилий на поцелуй не отвечать, хотя на самом деле хочется. — Кир, это.. плохая идея. Я не тот. Прости, — «я не тот, кто тебе нужен» хочется дополнить, но Саша надеется, что это будет понятно между строк. А затем уходит, чувствуя, как фантомные ощущения прикосновения к губам горят. В течение дня он почти не вспоминает о том, что произошло в квартире у Кирилла. И не собирается вспоминать, но как только возвращается домой — пальцами по губам проводит. Неужели Гордеев действительно его поцеловал? Вот так просто взял и поцеловал. Главное, не боялся ведь, что Саша оттолкнет или врежет. Хотя, он бы мог ударить, если человек был бы сильно неприятен или настойчив. Но с Кириллом не так. Даже скорее наоборот, хотелось ответить на поцелуй, но.. Нельзя. В квартире на удивление тихо и Саша грустно думает о том, сколько времени еще будет так же тихо. Когда тварь вернется? Возвращается через несколько часов, злорадно захлопывает дверь на балкон и выходит из-за шторки, приняв свой физический облик. Казьмин старается дышать, старается не думать о том, как было хорошо у Кира. Все-таки с ним было спокойнее. — Зачем ты опять пришёл? — хрипит, чувствуя, что начинает задыхаться. Почему-то в присутствии демона дышать сложно. Слишком уж сложно, как будто чужая рука горло крепко держит. «За твоей душой, что за вопросы» Демон не открывает рта, но слова Казьмин слышит отчётливо, так, словно они не просто в голове у него, а на самом деле звучат. — Не дождешься, — с ехидным смешком выплевывает, смотрит вызывающе на демона. Тот скалится в ответ, видно, что злится, потому что дверца шкафа распахивается, на кухне кран начинает работать, компьютер вырубается. «Да ну? А если.. если я, к примеру, скажу, что могу воздействовать не только на тебя?» — К чему ты клонишь? — Саша настороженно смотрит на то, как чужие губы растягиваются в победную улыбку. «Ах, как раздражает меня, что ты вечно сбегаешь из моего прекрасного общества» — Ты не появишься с ним рядом. Не знаю почему, но не появишься, — в глазах почти темнеет от недостатка воздуха, актер трет горло и пытается что-то с этим сделать. Словно заметив его состояние, тварь кривится, отступает на шаг и дышать становится немного легче. «Он любит тебя. Искренне и бескорыстно. Просто так любит, за то, что ты есть. И сложно находиться рядом с такой мощной защитой» Саша смеется, наверное, слишком громко, потому что из соседней квартиры слышится стук по стене. Вероятно, он кому-то помешал спать. Демон смотрит на него с прищуром, оценивая словно, каков масштаб проделанной работы и сколько еще предстоит Казьмина доводить, чтобы окончательно с ума сошёл. От таких слов хочется неверяще переспросить «разве?». Разве кто-то может настолько сильно его любить, чтобы это было мощной защитой? Саше не верится от слова совсем, он на кровать садится, лицо трет и старается не смеяться. Это уже истерика какая-то получается, когда вот так. Только смех все равно не отпускает. Существо исчезает, напоследок только хлопнув снова балконной дверью. Казьмину плохо. Он сам понимает, что все плохо, когда видит, насколько же его трясет. Пальцы не попадают по клавиатуре, воздух в лёгкие рывками только входит, горло словно спазмом сдавило. С Киром они после этого видятся несколько раз, общаются вроде как ничего не было, но Саша теперь уже видит чужой взгляд, знает, что именно он значит и не может игнорировать свою возможность жить более менее спокойно, без демона, да и.. раз Кирилл его любит, почему нет? У Саши тоже есть к нему симпатия, это глупо отрицать. Вот и посмотрят, что из этого получится. Прежде чем принять это решение Саша два часа ходит по чужому району, плутает незнакомыми дворами при свете фонарей. Почему-то в наушниках играет Цой, его голос напевает «а тем, кто ложится спать — спокойного сна». Казьмин даже сам не понимает, чем эта песня его зацепила. Вокально ведь в ней нет ничего такого, просто.. слова, которые попали прямо в точку. Те самые слова, которых мы часто не можем найти, чтобы объясниться, те самые слова, которых не можем найти, чтобы описать свои ощущения, те самые слова, просто они заключены в песню. Саша замирает, поднимает взгляд вверх. Обзор на небо закрывает листва раскинувшегося дерева. В доме горит окно. Казьмин думает, сидит ли там сейчас кто-нибудь? Что делает, почему не спит, почему так поздно не лежит в своей кровати? Собственные мысли кажутся отвратительными, пафосными и замусоленными, словно на жвачку наступил. Она липнет к подошве, не желая счищаться с обуви.. вот так и некоторые мысли прилипают, въедаются. Саша не спрашивает разрешения, не предупреждает. Он просто осознаёт себя у чужой двери, нажимающего кнопку звонка и даже испугаться не успевает, когда Кирилл появляется на пороге. Казьмин на него смотрит абсолютно растерянно, в наушниках раздаётся голос Цоя. Чужие губы шевелятся, а Саша понимает, что по лицу скатилась слеза. Он и не хочет плакать, просто так само собой получается. Он делает шаг вперед, чтобы лбом уткнуться в плечо Гордеева, чувствует, как из уха осторожно вынимают наушник. Дышать Казьмин старается ровнее, чтобы не стало ещё хуже. Кир замолкает и становится лучше. Саша просто чувствует чужое сердцебиение, тепло и.. ему спокойнее. Тем, кто ложится спать — спокойная ночь. Спать он пока не ложится, но ночь обещает быть спокойной. Впервые за несколько дней. Гордеев его по волосам гладит мягко, в то же время достаточно уверенно, чтобы почувствовать умиротворение. Тварь не появится. Не когда он рядом с Киром, нет. Саша начинает дрожать, подумав о том, что существо может вернуться на постоянку. Кирилл же дверь за ним закрывает, телефон из пальцев забирает вместе с наушниками, с Саши куртку снимает, помогает избавиться от обуви и подталкивает к дивану. Обнимает так крепко, что мысли о существе уходят. Чужое тепло накрывает с головой и становится спокойно. Казьмин отпускать мужчину никуда не хочет, только в него вжимается, словно стараясь вплавиться, максимальную защиту получить. Кирилл гладит его по спине, пальцами по позвоночнику ведёт. — Саш, ты как? — Гордеев наконец осмеливается задать вопрос, который его волнует сейчас больше всего. — Уже нормально. Спасибо тебе, — он поднимает взгляд на Кира, смотрит в глаза несколько секунд, а потом залипает на губы. И подается вперёд, медленно совсем, чтобы если что было время отстраниться. Кирилл не отстраняется, но и не подается навстречу. Последние несколько сантиметров между ними такие сложные, что Казьмин даже на пару секунд зависает, прежде чем коснуться чужих губ. Конечно, его не отталкивают. Чужая рука притягивает ещё ближе за талию, вторая вплетается в волосы на затылке, а Саша чувствует, что все правильно. Когда он отстраняется, Кир смотрит, нахмурившись. — Ну и зачем. Ты ведь сам сказал, что.. — Я растерялся. Просто было слишком неожиданно, мне нужно было подумать, — он вздыхает, однако, не чувствуя себя виноватым. — Не знаю, зачем тебе такой, как я. — Такой — это неприлично красивый, умный и веселый? — Гордеев хмыкает, рассматривая друга. — Да и правда, зачем. — Такой — это пассивно-агрессивный злой трудоголик, — Саша глаза закатывает только. — Самый очаровательный злой трудоголик из всех, кого я видел. — Дошутишься, — мрачно обещает Казьмин, упираясь рукой в чужое плечо. Кирилл показывает ему язык, а Саша только глаза закатывает на такое ребячество. На ночь он остаётся у Кира, спит на том же диване и полностью этим доволен. Утро снова обещает быть приятным. *** Казьмин старается проводить больше времени с Киром. Конечно, получается далеко не всегда, да и в большинстве случаев вообще не получается, потому что у каждого свой график, работа и всякие другие штуки, но они стараются. Тварь появляется реже, потому что регулярные вечерние звонки от Гордеева позволяют хотя бы спать без кошмаров. Не иронично, его «спокойной ночи» действует на Сашу как снотворное, его почти моментально рубит от этого и зачастую ничего не снится. Кирилл и правда охраняет его. В некоторые моменты Казьмину кажется, что он такого хорошего Кира не заслуживает. Чужая забота кажется такой милой, что в груди что-то сжимается, дышать сложно становится и хочется очень глупо улыбаться во все тридцать два зуба. Саша все сильнее к подколам Гордеева привыкает, без них уже совсем не то. А наблюдать за тем, как Кирилл флегматично рассуждает о том, что Казьмину бы пошел костюм горничной — и того лучше. Саша честно старается держать серьёзное лицо, хотя первым же порывом является сказать, что Киру он бы пошел больше, но через какое-то время ему очень хочется рассмеяться. Какие же глупости они иногда обсуждают. Без этих глупостей становится как-то непривычно, когда нельзя утром сказать Кириллу, что он выглядит неподобающее и вообще, боги смерти не пьют кофе, они едят только яблоки, Гордеев, так что кофе мой. Саше трудно без этого всего, когда он один — тварь возвращается. И начинает снова портить ему жизнь, только в несколько раз сильнее, словно зная, что потом возможность будет не скоро. В один из очередных разов, когда он остается один.. Казьмину страшно. Честно, ему действительно страшно, что на этот раз вытворит существо. Днем и при людях проще, держаться лучше получается, а вот в ночное время начинается самое страшное. Саше бы уже давно к этому привыкнуть пора, но он не может. Когда на потолке вдруг начинают появляться пауки у него от страха все тело сковывает и пошевелиться совсем не получается. Пауки ползут по стенам, их очень много, они падают Казьмину в волосы, на лицо и шевелят всеми восемью лапками, ползают. От этого хочется закричать, но получается только хрипло выдохнуть «блять, блять, блять, блять» и попытаться встать с кровати. Руки дрожат так сильно, что Саша даже не может удержать в руке стакан — тот разбивается, а мужчина пытается руками осколки собрать, режет пальцы. Когда он возвращается с тряпкой — никаких пауков нет и не было. Казьмин думает, что он теперь сам как эта тряпка, совсем уже с ума сошёл. Кирилл возвращается через несколько дней и находит дома уставшего, почти не спавшего все это время Сашу. Конечно, он сразу спрашивает про порезы на руках и получает почти правдивый ответ про то, как Казьмин не удержал стакан. Некоторые детали упущены, но все было списано на ночной кошмар, так что Кир вроде бы поверил, хотя раны сам осмотрел. Саше неловко, что за него волнуются, а он вот так в глаза обманывает, но не может же он сказать, что за ним с самого детства демон шастает? И вообще, ему даже не понятно, чего этот рогатый прицепился. Кирилл ворчит что-то про то, какой Сашка у него руина, костяшки целует мягко, осторожно касаясь порезов. Казьмин улыбается почти, смотря на Кира. Следующий раз происходит еще через месяц. Саше нужно уехать на неделю, он понимает, что будет плохо, но как оберег тащит Гордеевскую безделушку на шнурке, досталась откуда-то, Кирилл носит её часто. Кир отдаёт вещь, но говорит, что если Саша не привезет её обратно, то ему грозит быть больно покусанным и отдерганным за уши. Конечно, чужая вещь немного помогает: первые два дня существо не объявляется и никак себя не показывает. Но вот ночью Саше снятся кошмары, поэтому он спит с вещью, которую ему дал Гордеев. В этот раз кошмар приходит кромешной темнотой. Саша уверен, что он открыл глаза, но ему ничего не видно. Абсолютно ничего. В ушах раздаётся мерзкий смех. «Кому ты такой нужен будешь?» Казьмин думает про Кира. Ему он точно будет нужен. Или не будет? А что если все на самом деле не так, как кажется.. Нет. Кирилл его любит и если бы не он, то Саша бы давно уже с ума сошёл, в нём нельзя сомневаться. «Он, вообще-то, за тебя умереть готов. А вот любишь ли ты его, или просто хочешь сбежать от меня? Все равно не получится» Саша как будто из-под слоя воды выныривает, открывает глаза и снова видит. Он напуган, как раньше не был, он.. не уверен в себе так, как раньше был. Конечно, существо не должно так сильно на него влиять, но вдруг он действительно просто хочет избавиться от него, а Кир.. Вспоминается почему-то чужая теплая улыбка. То, как Гордеев ехидно подшучивает, как берёт за руку часто, как целует в висок и желает спокойной ночи, как смотрит утром, как готовит завтраки, как обнимает Сашу крепко.. Это все вызывает внутри нежность. Чистую, нефильтрованную. Казалось бы, такой дозой можно кого угодно заставить с умильной улыбкой плакать, но Саша просто сидит молча. От переизбытка эмоций хорошо помогает удар кулаком в стену, хоть после этого Казьмин почти не чувствует пальцев несколько секунд, а потом приходит боль. Раньше он бы так никогда не сделал. В подростковом возрасте редко дрался, потому что он пианист и нельзя было травмировать пальцы. Сейчас же боль приводит в чувство, помогает отойти от ситуации. Когда Саша возвращается домой на его костяшке все еще синяк и ссадина. Недоумение Кира заставляет чувствовать себя виноватым. — Саш, объясни пожалуйста, что происходит? Я не понимаю, — Гордеев трет лоб и хмурится, не давая Саше пройти мимо, препирает к стене, заставляя поговорить. — Зависит от того, что ты хочешь знать. — Что с тобой? Ты ведь всем можешь поделиться. Порезы, сбитые костяшки, панические атаки, твои кошмары и то, что ты во сне говоришь.. наводит на некоторые мысли. Не самые позитивные, честно говоря, — Казьмину после этих слов становится действительно страшно. Что если он не нужен будет Киру, если расскажет? Что если его будут считать за сумасшедшего? Сашу трясет и он старается дышать. — Ты.. все равно не поверишь, — звучит слишком уж жалобно. Кирилл замечает, обнимает и его губы в привычном жесте сашиного виска касаются. — Мы со всем справимся, Саш. Только расскажи, что происходит. Я не умею читать мысли, но хочу тебе помочь, — от этих слов вспоминаются собственные мысли. И губы сами собой в улыбку растягиваются. Какой же Кир у него хороший, все-таки. Казьмин тяжело вздыхает. Ему сложно начать, он даже не знает, с чего именно это стоит делать. Первые слова найти сложно, а дальше все само собой получается, как исповедь. Он говорит, говорит и не может остановиться, про все, про голос в голове, кошмары, почти реальные галлюцинации и то, что дома дверь балкона хлопала, колонка сама включалась и всякая фигня творилась. Что он спать не мог по несколько дней, потому что боялся, что было так плохо, как никогда не было. Кирилл слушает молча и внимательно, по его виду сложно понять, он готовится вызывать дурку или верит тому, что Саша рассказывает. Но радует то, что хотя бы не называет долбанутым или странным, не кричит и не смотрит как на психа. Александр заканчивает свой рассказ, выдыхает и нервно смеется, сам собой вырывается вопрос. — Считаешь теперь меня психом? — он очень боится ответа «да», наверное, ничего в жизни так сильно не боялся. — Считаю, что тебе нужно взять отпуск на две недели и ты не имеешь права со мной спорить, — Кир говорит спокойно. Саша кивает. Спасибо, что хоть в психушку не собираются вести. А если Гордеев думает, что это что-то изменит.. что ж. Может быть. Отпуск ему дают со скрипом, везде договориться сложно, но Казьмин это делает. Гордееву немного проще, все-таки, но он со всеми договаривается. Они остаются вдвоём. Первые несколько дней Саша не хочет выходить из квартиры, он лениво рубится в приставку, огрызается на стеб и мешает Кириллу жарить картошку, забираясь ладонями под футболку. К середине недели Гордеев его все-таки вытаскивает на улицу, тем более погода хорошая, как в такую погоду не прогуляться. Саше с самого начала эта идея не нравится, он думает о том, что что-то тут.. не так. Нехорошее предчувствие не покидает, но он решает, что это, наверное, остаточное. Вряд ли у него когда-нибудь иначе будет. Когда они подходят к дороге — вроде бы еще зелёный свет, времени достаточно. На середине дороги светофор мигает, что-то в нём заедает и загорается красный. Оба этого не замечают, но вот машину, едущую прямо на них Саша видит первый. Он отталкивает Кира дальше, к тротуару и успевает только подумать, что вообще-то тоже готов за него умереть.