Под слоем пудры

Надя красивая, только вот под слоем пудры это и не разглядишь. Мэй разглядела, подошла в первый же день в новой школе, и сказала без обиняков: - У тебя красивая кожа. Необычная такая. Мне нравится очень. Она смутилась страшно, можно было даже разглядеть цвет под пудрой. Другая бы тут же отшатнулась, как от чумной или безумной. Но она осталась, быть может, потому, что и сама такова... - Спасибо большое... - пробурчала под нос, так и не подняв глаз. Можно было и не услышать, но у Мэй слишком хороший слух. - Мне ещё никто такого не говорил... ...потому что она и не знает, насколько же она красива. И имя у неё красивое. И вообще всё. Другие об этом не знают тоже, но Мэйдэй в этом уверена на все сто. Нужно лишь убедить весь мир, но он увидит всё, если Надя смоет с себя этот дурацкий порошок, названный по глупости пудрой. Но об этом Мэй не просила. Первый же день знакомства. С другими одноклассниками отношения сложились неровные. Надю в основном сторонились, и её новую подругу тоже. Ну да ничего, просить списать домашку это им не мешало. Надя соглашалась, Мэй всегда отказывала. И думала, что блеск её знаний тратить на них ни к чему. Они бы хоть купили ей чего-нибудь в столовой. Мэй всегда покупает - и за себя и за неё. В основном то, чем можно не бояться запачкаться, чтобы не пришлось стирать с лица с грязью ещё и пудру. Мэй ума не могла приложить, сколько же времени уходит, чтоб нанести её не только на лицо, но и на руки и ноги. Но не забывала напоминать ей о том, как восхищается её терпением. Оно же и помогало ей писать музыку и картины. Но их Надя показала уже позже, когда скинула в соцсети ссылку на аккаунт на каком-то творческом сайте. Мэй потрудилась запомнить, зарегистрироваться и поставить оценки "нравится" всему - вплоть до самых первых работ. И комментарии не забывала писать, даже если сказать было почти нечего. Мэй едва ли понимала смысл, заложенный в этих произведениях искусства, но писала о том, что чувствовала. Первые работы были мрачными. Дальше в картинах появился оранжевый цвет, а музыка уже не заставляла забиваться в угол, прижимать к себе подушку и плакать, пока слёзы не иссякнут. Или бить посуду и кричать куда-то в пустоту. Мэй не ценительница, вот ни разу, но даже она заметила двойственность её работ. Наде было приятно. Пусть она не отвечала в сети, но её улыбки - маленькой, скромной, но искренней - хватало. И все эти полотна, которые Мэй выжимала из себя, были написаны не зря. А потом однажды Надя пришла без своей дурацкой пудры. Она начала отказывать хамовитым одноклассникам, позволяла себе в столовой есть то, что нравится. Она позволяла себе быть собой. А значит - прекрасной не только в глазах Мэй. И оранжевого на картинах стало ещё больше, как и энергии в её музыке. А самая светлая из них была названа кратко: "Любимой".