Нарисуй меня... Если сможешь!

      Электроника нетрудно было назвать любопытным, но, разумеется, исключительно в хорошем, учебном смысле, смысле даже скучном. Однако, Серёжа начал сомневаться, когда с завидной настойчивостью Элек стал его спрашивать, почему это весь класс с ними, а Зоя Кукушкина — с гордо поднятой головой. И, конечно, ответы: она вредная, она противная, она визгливая воображала, — на Элека не производили впечатления. В конце концов, даже самые вредные хотели с ним… Если не дружить, то говорить. А кто не хотел, тот не смотрел так жадно и с такой обидой. Придя к выводу, что лучше всего дать объяснение самое простое, Серёжа, наконец, сознался в том, что ему пришлось рисовать портрет. К его удивлению, Элек буквально загорелся этой историей и всерьёз собрался проблему уладить.

***

На самом деле, даже Электроник скоро устал от школы. Устал не из–за уроков, но из–за того, что всегда был окружён слишком уж большим кругом новых друзей, которые, порой, не хотели пускать к нему и старых — впрочем, подобное Элек пресекал. Неудивительно, что даже ему оказалось трудно поймать Кукушкину. Пару раз он её и ловил, но многолюдность упорно мешала говорить. Наконец, Элек пришёл к выводу, что ловить нужно совсем в другом месте, и однажды, в обед, Зоя обнаружила его прислонившимся к стене собственного дома. — Здравствуй, я тебя жду, — без улыбки, но дружелюбно сказал он. — Здравствуй… Зоя остановилась в паре метров от него и, прищурившись, внимательно оглядела одноклассника с ног до головы. «Не Сыроежкин», — сделала однозначный вывод Зоя и сказала: — Наша местная звезда отбилась от свиты и снизошла до простых смертных? Так–так, Элек… — Зоя насмешливо повела бровью. — Чему обязана неудовольствию видеть тебя здесь? Подобная отповедь сбила Элека с толку, если не сказать — выбила из колеи. В первое мгновение ему хотелось просто спросить: «Ну на меня–то ты за что сердишься? Я ведь тебе зла не делал», — но он промолчал и молчал ещё с полминуты. Наконец, придя к выводу, что обижаться на обиженного, пусть неясно на что, бесполезно и минус на минус в данном случае не дадут плюс, он медленно заговорил: — Я вовсе не звезда, звезды — они на небе. И в нашей стране нет королей, чтобы быть свитам. Я пришёл у тебя попросить прощения. — Ладно, сделаю вид, что я верю твоей наивности на счёт звёзд и королей, — хмыкнула Зоя. — Хотя тебе эта роль простачка уже давно не идёт. А вот извиняться не надо, — Зоя резко перешла на серьезный тон, разом отбросив всё своё ехидство. — Ты мне не сделал ровным счётом ничего плохого. Моя неприязнь к тебе совершенно чиста и бескорыстна. — Не нужно путать извинение и прощение, — что ж, Элек согласился на такой тон беседы и тоже сделался серьёзным. — «Извини» — это когда на ногу наступил. А если я отброшу наивность, придётся признать, что ты оскорбляешь моих друзей и разговора не получится, — на миг взгляд его тёмных глаз стал совсем строгим, даже неуютным. Но следом же смягчился вместе с голосом: — А прощения я прошу за то, в чём всё же виноват, пусть косвенно, и не собираюсь ограничиться словами. Хоть я и обещал больше не заменять Сергея, в тот раз скорее он заменял меня… Поэтому я предлагаю нарисовать твой портрет сейчас. Всерьёз. — Ну, хорошо хоть ты признал, что только притворяешься наивным, Эл. Зоя нахмурилась. Робот действительно был не так прост, каким усиленно хотел казаться. И это раздражало — Зоя не переносила фальшь. В исполнении Элека раздражало вдвойне. — А что касается твоих друзей и разговора со мной — я действительно считаю их свитой подхалимов. Почему — мне объяснять не хочется. Да, можешь считать это оскорблением — мне плевать. И в разговоре со мной прежде всего заинтересован ты. — Она ткнула в его сторону указательным пальцем. — А не я. Ведь это именно ты пришёл ко мне. Не наоборот. Зоя замолчала, чтобы перевести дух. И чего она так завелась? Да, Электроник бесил её одним фактом своего существования. Своей правильностью, своей популярностью, тем, что к нему вечно было не подойти (впрочем, зачем ей к нему подходить?!), тем что он вежлив и мил со всеми, а на неё смотрит холодно (уж лучше холодно, чем как на одну из многих!). А теперь вот строит из себя вселенскую добродетель и пытается загладить проступок, в котором не виноват. Да в нём даже этот придурок Сыроежкин не виноват, если уж говорить на чистоту. Аж тошно от обоих! — Эл, спасибо за предложение, конечно, — сказала Зоя немного успокоившись. — Но я про эту Сыроежкинскую выходку забыла уже. Да и не такая уж я дура — понимаю, что он не специально. Просто рисовать кривули, как кура лапой — его потолок в изобразительном искусстве. Ему не дано, и обижаться на это глупо. Так что не заморачивайся, иди домой. Или куда ты там шёл. Зоя выдохнула и даже похвалила себя мысленно — она не повелась и не стала заискивать перед тем, кого презирает, ради красивой картинки. А ведь иметь собственный портрет уровня профессионального художника ей очень хотелось. Она даже думала заказать его на Арбате у тех художников, что рисуют с натуры и по фото для туристов. Но родители ей денег не дали — цены там и правда кусались. Снова наступила тишина, неуютная, но наполненная работой мысли и немного — страхом, что теперь уже Зое мало что мешает уйти. Ломиться в дверь, которую не только заперли, но ещё и придавили парочкой тяжёлых шкафов, дело не самое приятное… С другой стороны, в начале жизни у Элека это получилось. Чтобы несколько отвлечь её и дать себе время, он произнёс, правда неловко и несмешно: — А я всегда думал, что подхалимы очень вежливы в обращении… И снова замолчал, глядя то ли на Зою, то ли на ветку сирени у неё за головой. Логика напоминала ему, что разговор окончен. Что он попытался и ничего не вышло, и что, более того, Сергей не прав и причина конфликта не угадана. Но уходить не хотелось, будто тут ещё можно было что–то сказать, что–то сделать, что-то изменить… «Любил ли Онегин Татьяну?» — вкрадчиво произнёс голос учителя литературы в памяти. Электроник вдруг как–то очень по–человечески тряхнул головой и выражение его лица отразило трудность мысли. Мысли об отношениях с людьми всегда трудные. — А если я хочу этого? — вдруг выдал он, так быстро и удивительно необдуманно. — Ты хочешь?.. — Зоя даже рот раскрыла от удивления. Где–то в глубине души маленький алчный демон затанцевал от счастья — такое внимание от Элека и целиком ей! Да ещё портрет!.. Но Зоя вовремя осадила его — Элек не врёт прямо и в лоб, но косвенно ввести в заблуждение может не хуже профессионального мошенника. — Я согласна. Но с одним условием, — подумав, сказала она. — Не бойся, тебе оно скорее понравится, чем нет. Маленькая невинная игра, которая пришла ей на ум сначала только как средство вывести Эла с его странной затеей на чистую воду, неожиданно показалась ей самой интересной. — Я тебя слушаю, — хоть её согласие после столь эгоистичного заявления его удивило сильнее, чем прежние возражения. — Я хочу, чтобы ты нарисовал мой портрет, Элек. — Зоя закусила губу и посмотрела на него внимательно. — Но именно ты. Не киборг Электроник с предустановленным навыком, в котором нет ничего живого, а человек Элек Громов. Отключи эту опцию, Эл. Не рисуй, как машина. Используй свои собственные, человеческие возможности. Может быть, у тебя выйдет не лучше, чем у Сыроежкина, не страшно. Зато это будет твоё, человеческое. Зоя сделала небольшую паузу, чтобы дать Элу время задуматься на её словами. — Это ведь так здорово, Эл… Подумай, держал ли ты хоть раз в руках карандаш, не используя программу? Пел ли своим голосом, тем, который от природы есть у всякого человека? Бегал по улице, полагаясь только на силу биологических мышц? Разве тебе не интересно, ЧТО ты за человек, Элек? Удивление медленно переходило в выражение беспомощности. Элек открыл было рот и только снова закрыл его. Можно было подумать, что ему не хватает воздуха… И вдруг Элек отвернулся от Зои, устремив взгляд куда–то сквозь серую стену дома. — Я… дам тебе ответ завтра. После школы. — Казалось, вместо отключения программ, он сорвался на голос полностью электронный, ненастоящий слишком откровенно. Сейчас он бы и сам не ответил, в чём дело и что не так. Только ему стало страшно. — До завтра. Может быть, лишь случайно Элек не попытался пойти домой через всё ту же стену. — Я не тороплю! — крикнула ему вслед Зоя. — И если откажешься — не обижусь!.. Пока! Зоя старалась быть милой, но её разбирала досада — выходит, не зря она осторожничала: Громов старается для Сыроежкина. Ему нужно всего лишь реабилитировать обожаемого двойника в её глазах. Ещё бы! Эл столько усилий приложил, чтобы этого придурка уважали в классе, а эта выскочка Кукушкина (она прекрасно знала, как относятся к ней одноклассники) не желает признавать Серёжин авторитет! Только собственная сообразительность не радовала Зою. Даже аппетит пропал — всю оставленную родителями еду она так и убрала обратно в холодильник. Сейчас Эл посоветуется с Сыроежкиным, а может — с Гусевым или ещё с кем, и решит, что вся его затея яйца выеденного не стоит. Забьёт на свой перфекционизм и оставит Зою с её «важным» мнением одну. «А я ведь могла портрет нахаляву получить…», — грустно думала Зоя уже вечером, лёжа в своей кровати. Впрочем, не в рисунке было дело — ей самой до ужаса хотелось узнать, что за человек этот Элек. Без флёра отличника и всезнайки, толпы обожателей и с обычными способностями рядового подростка. Интересно, многим ли бы он был в таком случае нужен? — Второй Сыроежкин, только скучный! — в сердцах выкрикнула Зоя в пустоту своей комнаты. Этот Громов умудрился выбесить её даже заочно! Но Зоя ошибалась, и отправился Элек вовсе не к Серёже, не к Гусеву и ни к кому бы то ни было ещё. Он отправился домой и там, заперев дверь собственной комнаты, опустился на высокий стул, ощущая небывалую для себя слабость. Сам того не замечая, он заплакал. Ни одно оскорбление, ни одно язвительное замечание Зои не достигло цели… А вот последние слова задели, задели удивительно глубоко, и Элек просто не мог найти, куда от них скрыться или что с ними делать. Зоя напугала его, да, пожалуй… Но куда глубже было совсем другое чувство. Одиночества. Всю ночь он сидел при тусклом свете ночника, но не включая собственного зрения для темноты. И в школе не появился — сейчас казалось, что встретить кого–то будет ошибкой. Однако… Однако, после обеда он снова оказался у её дома. Выглядел он растрёпанным, виноватым, растерянным и почему–то весёлым. Элек ждал её, искал в каждой проходящей мимо девчонке, и встретил почти легкомысленным: — Привет, Зоя. У меня ничего не вышло. Зоя увидела Эла ещё издали и, вспомнив свои вчерашние страдания, честно хотела сказать ему что–нибудь едкое. Но, подойдя поближе, разом забыла все свои колкости. Во–первых, Элека не было сегодня в школе, что само по себе уже нонсенс. А во–вторых, судя по всему Сыроежкин, когда сообщил классному, что Громов отсутствует по семейным обстоятельствам, соврал. Вид у Эла был больной. Вроде и весёлый, но при этом сам не свой, Элек встретил её словами, что у него ничего не вышло. К чему именно это относилось, она не поняла — то ли не вышло определиться с ответом, то ли не вышло отключить программный модуль, то ли ещё что. — Не вышло… — Зоя задумчиво повторила последнюю фразу, к которой тут же потеряла интерес, подошла ближе и, не отдавая себе отчёта, приложила свою ладонь к его лбу. — Ты не болен? — Вроде бы болеть Элек всё же мог, даром что киборг, но никогда до этого не болел. И не выглядел так странно. — Как–то ты нехорошо выглядишь. Элек проследил взглядом за её ладонью и почему–то надолго остановился на созерцании тонкого запястья. — Нет, я не болен… По крайней мере, я не думаю, что болен. Но ощущаю себя странно. Загадка, что ты загадала, сложнее, чем кажется… — Слушай… — Зоя наконец убрала руку от его лба. — Я думала, это будет интересный опыт. Для тебя… для нас обоих… Но честно, он того не стоит — таких переживаний, а ты, я вижу, здорово понервничал, даже в школу не пришёл… Зое стало совестно. Ведь давно известный факт — киборг крайне болезненно относится ко всему, что связано с его «человечностью», и манипулировать Элом, давя на эту «кнопку», было по крайней мере некрасиво. — Наверное, у тебя просто нет этой возможности — отключить систему — а я вот сдуру предложила. Прости!.. Хотя… может, как раз сейчас она и не действует! — Зоя виновато улыбнулась. — Мне просто очень хотелось пообщаться с тобой. Без всего этого. — Она сделала рукой своеобразный жест. — Но это было эгоистично с моей стороны. Прости, Эл. Электроник вдруг мягко отступил от неё и как будто разом совершенно успокоился и медленно покачал головой. — Тебе не нужно просить прощения, потому что я не считаю случившееся плохим. Мне было нелегко, — да, нелегко признавать, что самое главное–то и забыл, и бросил! — Но без нелегких ситуаций можно лишь закоснеть, ничего не добившись. И от того, что все берегут, иногда, как ребёнка, устаёшь. Потрясения вообще полезны… — он улыбнулся, кивая собственной мысли. — Мне было даже приятно, что ты спросила… А об остальном, давай поговорим в более удобном месте? — Осторожней с выходом из зоны комфорта, Эл, — Зоя вернулась к своему обычному саркастичному тону. — Выйти из неё легко, но потом можно потратить целую жизнь, чтобы опять туда вернуться. А вообще, пойдём ко мне! — она посмотрела на часы. — Время есть, а мы не ср… — чуть не ляпнула Зоя, но вовремя прикусила язык: Эл слишком утонченный для таких шуточек. Да и собственный образ манерной фифы накладывал определенные рамки. — В смысле, я не обедала ещё, а мама опять наготовила вчера как на роту солдат. Я одна не справлюсь, испортится. — Пойдём, — Элек открыл перед ней дверь, правда, слишком быстрым движением для галантности. — Только не предлагай мне чай… Профессор тоже никогда не доедает всего, что наготавливает Мария Петровна, — он тихо хмыкнул себе под нос, вспоминая, как убивается эта маленькая женщина — не по своим усилиям, а от страха, что профессор упадёт от бессилия. — А я думаю, человеку есть больше, чем хочется, все равно, что мне заряжаться, когда уже заряжен. — Вообще–то, я планировала уничтожить с твоей помощью половину противня мяса по–французски, — хмыкнула Зоя: Эл есть Эл — его пригласили на обед, а он уже пытается диктовать условия! — А что уж ты будешь пить, это, прости, твоё дело. У нас есть, чай, кофе, какао, цикорий, молоко, компот и кисель. Ну и вода из–под крана для особо привередливых! — Зоя хихикнула и искоса взглянула на Эла. — Только ради тебя, — согласился Эл, весело улыбаясь. Хоть он и ел человеческую пищу, готовить всегда предпочитал сам: сочетания, избираемые им, обычно, вызывали у Марии Петровны ужас. — Для таких дел больше подходит Сергей, но, кажется, ему ты не была бы рада. — Этот точно всё сметёт! — фыркнула Зоя. — Я помню, как он на дне рождения у Гуся один сожрал половину закусок! А их там было немало! Не знаю, кто его вообще прокормить в состоянии. Я бы точно не смогла. — Все пытавшиеся капитулировали, — шутливо сообщил Элек. — Ты как относишься к взлому своих дверей? — Ну, как тебе сказать… — Зоя закатила глаза. — На прошлых выходных мы с мамой на даче были, а папа в городе остался. Ну и с друзьями малость того… бухнул, интеллигентно выражаясь. Пришёл домой и заснул сразу. Отзвониться на пульт охраны соответственно забыл. Проснулся оттого, что ему в затылок дуло упирается, а на руки браслеты надевают. Так что как я отношусь к взлому своих дверей? Конечно, хорошо! — Значит, ругаться ты не будешь? — удовлетворённо кивнул Электроник и прижал ладонь к замку. — Поиски ключей уж очень утомительное зрелище. — Это шутка была, Эл! — вздохнула Зоя. — Мне с утра лень было квартиру на охрану ставить. Иначе я бы попросила тебя выйти, пока я звоню. Ну, и если попытаешься провернуть такое в моё отсутствие — тебя задержат. Имей в виду. — У вас там новейшие разработки или сокровища короны? — Элек почему–то посчитал возможность попасть под стражу забавной и засмеялся. — Прости, я все–таки не всегда понимаю шутки. — Поверь, Эл, ворам не всегда важно, находятся в квартире большие ценности или нет, — сказала Зоя серьезно. — Достаточно того, что есть практически у каждого — какая–то наличность, облигации, золотые украшения, медали, посуда, какой–никакой антиквариат, телевизор, магнитофон или другая техника. В нашем доме за последние несколько лет обнесли пять или шесть квартир. И это совсем не смешно, когда выносят всё, даже столовые приборы и постельное бельё. Он смутился, но не отвёл взгляда. — Да, понимаю… Что подобное не смешно, понимаю. Но зачем… Воровства я не понимаю, — несмотря на то, что столкнулся с ним почти в самом начале своей человеческой жизни. — Не понимаешь? — переспросила Зоя, проследовав на кухню и поманив за собой Эла. — Возможно, не разделяешь мотивов, которые, двигают ворами? Потому что понимать–то тут как раз особо нечего: всё на поверхности лежит. Алчность, самая обычная алчность. Иногда приправленная тяжёлыми жизненными обстоятельствами. — Я вполне понимаю алчность, потому что и сам алчен, разве что, не до денег. Но ведь… Так противно держать в руках вещь, которую ты не заслужил, — Элек недовольно повёл плечами, будто на них уронили водоросль или ещё что–то холодное и липкое. Затем тихо хмыкнул и прибавил совсем другим тоном: — Кажется, это не лучшая тема для обсуждения? — Верно, — согласилась Зоя и поставила на плиту разогреваться обед. — Давай лучше о высоком поговорим. О кулинарии! Она даже облизнулась, глядя на миску с мясом. — Что тебе больше всего нравится из еды? — Сладости, — тихо признался Электроник. — Правда, говорят, дурно быть сладкоежкой… А как насчёт тебя? — Шашлык, — подумав, сказала Зоя. — Ну и мороженое, конечно. А вот сладости не всякие. Корзиночки с кремом терпеть не могу. — Даже повидло у них на дне? А крем и правда противный, слишком мягкий и липкий… Хотя, сладости все липкие, просто в разной степени. — Повидло для меня слишком уж сладкое. А крем — жирный. — Зоя поморщилась. — Кстати, у нас тут конфеты ещё остались. — Она достала из буфета вазочку с шоколадными конфетами и поставила перед Элом. — Угощайся, «Трюфели». Вкусные, но чёрствые. Но ты, я думаю, разгрызёшь. — Спасибо. Ты не станешь ужасаться одновременному поглощению с мясом? — Нет. С чего бы? — искренне удивилась Зоя. — В желудке всё равно всё вместе будет. — Серёжа любит делать вид, что его тошнит, — пояснил Элек, прежде чем, наконец, отдать должное обеду. Надо сказать, аппетит у него и правда был нечеловеческий. — Твой Серёжа слишком много кушает. Во всех смыслах, — сказала Зоя, уплетая свой обед. — А ты его балуешь, почём зря! — Как знать, может, я просто не хочу, чтобы он был конкурентоспособным?.. — Конкурентоспособным?! — Зоя от удивления даже есть перестала. — Да ты опасный человек, Элек, если не шутишь. Не хотела бы я быть твоим врагом… Если ты с друзьями так! — Шучу, шучу… Серёжа сам так шутит постоянно. Но «а ты с друзьями так» он начинает именно, когда отказываюсь баловать. Только если бы он ездил на мне ровно так, как ты сказала, едва ли такое можно было звать дружбой. — И всё–таки я не понимаю, Эл, за что ты его так любишь? Ни с кем другим по факту ты так не носишься. А Серёжа, хочу заметить, не самый достойный человек в нашем классе. Да и с тобой он не самым лучшим образом обошёлся в своё время. Элек надул щеки, так, будто правда вздыхал, и некоторое время смотрел на неё, почти недовольно. Наконец он сказал: — Не люблю анализировать отношения, боюсь превратить их во что–то математичное. Но, если хочешь, дело в его весёлости. Излишняя серьёзность несовместима с человеческой жизнью… А он как никто умеет заражать смехом и дурачиться. — А. Ну это да. Весёлый, — совсем невесело согласилась Зоя. — Только обычно от своих шуток больше всего смеётся он сам. Но это дело вкуса, разумеется. Элек заметил ее недовольство, но слишком хотел закончить вдруг ожившую мысль. — Но именно так он и заражает весельем, даже если умом понимаешь, что сказал он глупость. И потом, со мной скучно. А его присутствие… Будто бы разбавляет. Помогает воспринимать. — С тобой не скучно, не наговаривай на себя, — с некоторым возмущением сказала Зоя. — Хотя, конечно, если ты видишь своей задачей развлекать всех и каждого… А ладно, — она неожиданно сменила тему. — Не ради обсуждения личности Сыроежкина мы здесь собрались! Ты как, рисовать меня ещё не передумал? А то — я могу! — Зоя хитро улыбнулась. — Я, конечно, не так правдива, как настоящий художник, но тебя нарисовать у меня получится! Элек прищурился и выдал: — На самом деле, судя по работам художников в музеях, правдивость и полная адекватность реальному виду предмета — разные вещи… Я не передумал, но как раз хотел сказать: отключение программы не поможет, я уже слишком много портретов нарисовал, руки помнят и в памяти все хранится. А ещё я согласен, — и снова открыв глаза как положено, он заинтригованно, даже почти с вызовом взглянул на Зою. — Ну и прекрасно! — Зоя довольно улыбнулась. — Сейчас чай допью и пойду тебя малевать. Зоя не была особо одарена в художественном плане, но для того чтоб не сомневаться в своих силах у неё были основания. Дело в том, что она тоже набила руку на портретах. Правда, одного–единственного человека. Электроника. Когда–то давно ей нравился Сыроежкин. Возможно, она даже была влюблена в него. И вот, чтобы хоть в фантазиях сблизиться с со своей мечтой, Зоя стала его рисовать. Не по памяти — для этого не было способностей, не с натуры — у неё просто не хватило бы духу попросить об этом Серёжу, а просто с фотографии. С обычного ежегодного общего снимка класса. Она рисовала его часто и много, а когда у неё начало получаться — рвать и выбрасывать рисунки ей стало жалко. Но и оставлять их так, чтобы увидели родители, тоже не хотелось. Всё же стыдно показывать перед ними чувства к мальчику, который плевать на тебя с высокой колокольни хочет. И Зоя нашла выход — несколько деталей в причёске, другая одежда, банты и косы — и на портрете красовалась милая девушка. Пусть лицо у неё было Серёжино, но беглый взгляд постороннего человека ничего такого бы не заподозрил. А потом в классе появился Электроник, и Зоин интерес к Сыроежкину как–то быстро угас, а все мысли стал занимать киборг. Он ей не нравился. Не так не нравился, как Серёжа — спокойно–презрительно, а по–другому — активно и очень зло. Зоя сама не понимала причин такого своего отношения к новому однокласснику, но и поделать с этим ничего не могла. Чтобы выплеснуть эмоции, она снова стала рисовать. Опять в женском образе, чтобы не вызвать подозрений у родителей, опять по фотографии. Но уже по фотографии Эла. Белокурая длинноволосая девушка на её рисунках всегда страдала. То её связывали, то били, то она была вся в бинтах и гипсе, а один раз — даже в ошейнике на цепи у собачьей будки. На вопрос матери, увидевшей рисунок, что это за ужасы рисует дочь, Зоя спокойно ответила, что это иллюстрации к сказке. Героиню похитила и мучает злая ведьма (ведьма на картине тоже присутствовала — спиной к зрителю, в черном плаще и черной остроконечной шляпе. Кто была эта ведьма, мать к счастью не поинтересовалась) Так что нарисовать какой–то там примитивный портрет после всех этих жанровых сцен, было для Зои плёвым делом. Элек ждал конца её чаепития, уже не считая нужным развлекать себя или Зою разговорами. Он почти ни о чём не думал, глядя на неё, разве только испытывал блаженное понимание, что ему уже совершенно безразлично, любил ли Онегин Татьяну или нет. В конце концов, Элеку ещё никогда не было скучно, и особенно теперь. В конце концов, Зоя никогда не была при нем беззащитной. В конце концов… Когда вместо новых замечаний прозвучали слова беспокойства, когда её ладонь коснулась лба, ничего не изменилось к худшему… Зато стало по–особенному тепло и спокойно. А впрочем, даже и в прежних замечаниях, иногда, было больше внимания, чем в иных добрых словах. Правда, уже перед началом художественных экспериментов, полное спокойствие его несколько поколебалось. — Все просившие их нарисовать всегда знали, в какой хотят позе и с каким выражением лица, а я едва себе представляю. — А, как хочешь садись, — махнула рукой Зоя. — Мне главное, чтобы напротив окна. Свет и всё такое… Ну, ты лучше меня знаешь! Зоя поудобнее устроилась на стуле, взяла планшет, бумагу и карандаши и приступила к делу. И тут же вспомнила Сыроежкина. Когда учительница рисования заставила его рисовать её портрет, у Серёжи дрожали руки. После физры. Тогда Зоя ужасно разозлилась на него за такое художество, а сейчас карма настигла её саму. У Зои тоже подрагивали руки. Не от поднятия тяжестей, от волнения. Эл сидел напротив, смотрел на неё своими внимательными глазами, а она в свою очередь могла смотреть на него. Открыто, беззастенчиво и на законных основаниях! Зоя на секунду прикрыла глаза, выдохнула, собрала волю в кулак и аккуратно, чтобы лёгкий тремор не испортил рисунок, сделала первый штрих. Минут через пять она совершенно успокоилась, и линии стали ложиться на бумагу ровно и уверенно. — Знаешь, в школе я ещё ни разу не видел тебя такой увлечённой, — негромко, будто вплетая слова в сосредоточенную тишину, признался Электроник. Его будто совсем не тревожило, что он выдаёт себя, что он смотрел на неё. Чаще, чем нужно было: такому, как он, нетрудно, частое нахождение где–то рядом с учителем или, наоборот, в конце класса, чтобы наблюдать за любителями списать… Или хотя бы, чтобы не давать им шанса в своём лице. — Ну ещё бы! — тут же согласилась Зоя, не прерывая своего занятия. — Кто вообще в школе выглядит увлечённым?! Если только ты! — она добродушно засмеялась. — Извини, Эл, но уроки ж — скука смертная! Я не представляю, как можно увлекаться решением задач по физике или составлением химических реакций, или ещё чем в таком духе. Где в этом всём удовольствие? Лицо Элека обрело несколько глупое, но счастливое выражение. — О, Зоя, тебе стоило сказать учителю. Конечно, задачи в учебнике быстро наскучат, они слишком простые, только менять цифры. Настоящая физика куда увлекательнее, особенно, когда от решения задачи зависит что–то настоящее, что можно увидеть и использовать. Если хочешь, в следующий раз я покажу тебе по–настоящему интересные. — Сказать учителю, что задачи в учебнике слишком скучные для меня, потому что простые? — удивилась Зоя. — Ты шутишь, Эл? Я их и так–то с трудом решаю, а ты предлагаешь, чтоб он меня сложными нагрузил?! Я не мазохист и веселья в этом не вижу. К тому же, я в прошлом году, не знаю что меня дёрнуло, сунулась на олимпиаду по физике. Так вот — никогда больше в жизни я не чувствовала себя настолько тупой! И это притом, что у меня по физике одни пятёрки! Зоя покачала головой, представляя как она по доброй воле взваливает на себя такую обузу. Уж лучше поскучать на уроке. — Но если ты можешь показать мне что–нибудь увлекательное — валяй! Мне даже интересно стало, — задумалась в итоге Зоя. — Разве не интересно, бросить себе вызов, поломать голову, перебирать варианты? — все–таки, не сдержав некоторого разочарования, спросил Элек, но почти тут же перебил себя, с совсем иным настроением: — Впрочем, конечно, если бы всем было интересно именно в области физики, мир был бы другим. Мы бы умирали от скуки — буквально, из–за неё выбирая эксперименты самые опасные и не самые нужные. И я не подумал бы… — Видишь ли, Элек… — задумчиво сказала Зоя, не дав ему договорить. — Ты просто слишком хорошего мнения обо мне и моих умственных способностях. Я не люблю ломать голову над тем, что мне не интересно. Да и вообще не люблю. Я ленива и инертна. И даже, внезапно, не испытываю по этому поводу никакого стыда. Ещё у меня вредный характер, и меня не любят. Зоя усмехнулась, заметив, как изменилось выражение лица Электроника. Что ж, видимо он разочарован. Впрочем, пускать людям пыль в глаза и казаться лучше, чем есть, Зоя не хотела принципиально. Играть чужую роль вечно невозможно — рано или поздно устанешь и спалишься. А привлекать к себе людей, которых интересует придуманный образ — бессмысленно: они всё равно уйдут, как только ты покажешь своё настоящее лицо. — Про эксперименты в области физики ты загнул, конечно, — решила сменить тему Зоя. — Любой эксперимент, как известно, стоит денег, их не делают просто так. Только когда есть теория, которую надо подтвердить. И то, сам по себе один эксперимент ничего не подтверждает. Разве только может всё опровергнуть. Поэтому никто в здравом уме ставить от скуки эксперименты не будет, Эл. Какой–то ненаучный подход получается. — Думаешь, если бы физика увлекала всех, все бы родились с чисто научным складом ума и научно подходили бы к этому? Мне почему–то кажется, вышло бы иначе… Прости, — он виновато улыбнулся, — когда ты сказала, что задачи скучные, я подумал… Но это было недолго. Ты нравишься мне не за это, хотя я все–таки склонен считать тебя умной, может, в другой области и другом смысле. Рассуждения Электроника удивили Зою. Он говорил не как склонный к точным наукам человек, а как обычный, такой же далёкий от всего математического, как она сама, парень. С одним лишь исключением — его насильно заставили стать «математиком», вложив в память готовые знания, а в программу — возможности. «Будь ты простым человеком, Эл, тебя бы тянуло к искусству и всяким гуманитарным дисциплинам», — подумала Зоя, сосредотачиваясь на его губах. Четкий контур, немного блеска — на её чёрно—белом рисунке они выглядели зовущими, их хотелось целовать. Впрочем, и не на рисунке тоже… — Ты сказал, что я тебе за что–то нравлюсь, — Зоя постаралась отвлечься от ненужных мыслей. — И теперь мне очень интересно за что. Так что если ты сказал это для красного словца, тебе придется срочно придумать причину — я просто так от тебя не отстану! Она постаралась представить всё шуткой, но на самом деле ей было жутко любопытно — никто, кроме родителей не говорил ей комплиментов. И пусть она допускала, что комплименты часто бывают необъективны, даже лживы, выслушать хоть одну версию о своих достоинствах ей очень хотелось. — Ах, какая ты злая! — наигранно возмутился Элек. — Что ж, наверное, тебе понравится не все, что я скажу. Сначала мне понравилась… Я думаю, твоя гордость. Мне нравилось, что ты не подходишь, что не считаешь, будто я обязан и тебе обрадоваться и что–то сделать. Нет, я бы не прогнал, и ты не была для меня чем–то хуже других, просто… Я был рад, что такой человек есть. Потом я услышал, как ты отпускаешь нелестные комментарии о других. Наверное, мне стоило испытать совсем не то, но я был как будто восхищён, понимаешь? — он попробовал доверительно взглянуть ей в глаза. — Будто другая сторона честности, которая мне недоступна. Ты не боялась никого расстроить, и говорила так изобретательно, хотя, пожалуй, не без преувеличений. С тех пор я почти ждал, чтобы услышать ещё раз… Только смеёшься ты при этом неприятно, не так, как здесь. Зое стоило больших усилий улыбнуться и скрыть мгновенно выступившие на глазах слёзы. — Спасибо за откровенность, — сдержанно сказала она. — Мне действительно стоило это знать. Возможно, другая девочка на её месте была бы даже рада быть в чьих–то глазах особенной, «не такой», гордой, неуязвимой и бесстрашной. Но Элек восхитился теми её качествами, которые она в себе… нет, не ненавидела. Вынуждена была терпеть. Потому что они — её броня от внешнего мира. Иногда — броня с шипами. Легко быть гордой и независимой, когда ты никому не нужна. Просто и даже весело отпускать колкости на счёт людей, которые тебе не друзья и обида которых не ранит твоё сердце. Можно бояться расстроить близких — но на чувства чужих людей, не плевать ли? Они ведь плюнут на твои, не задумываясь. В кругу семьи Зоя и мысли не допускала, что можно выразиться как–то язвительно, без уважения. Даже если она была не согласна в чём–то с родными, то тщательно выбирала слова, а то и вовсе предпочитала промолчать, чтобы не сделать больно дорогому человеку. Эл сказал, что ему понравилось то, что она не подходит, не ищет дружбы с ним. Как это похоже на банальный инстинкт охотника, который заставляет парней интересоваться недоступными девочками и забывать про них, как только у тех появляются чувства и привязанность! Да если б у неё был хотя бы призрачный шанс добиться таким способом особенного расположения Серёжи (когда–то) или Эла (сейчас), она бы бегала за ними, забыв про всякий стыд и гордость. Была бы самой приставучей и назойливой поклонницей. К счастью, у Зои хватило ума сразу понять, что ей не светит, и не выставлять себя в глупом виде напрасно. Зоя взяла ластик и стала стирать неудачную линию — всё–таки рука дрогнула и она промахнулась. От мысли о том, что все её сложные чувства в отношении киборга — не более чем повторение истории с безответной влюблённостью в его двойника, сделалось больно. Единственное, что радовало Зою во всей этой ситуации, так это то, что десятый класс заканчивается, и уже меньше, чем через несколько месяцев с чистой совестью вычеркнет из памяти всех своих одноклассников и Эла в том числе. В особенности Эла. А дальше будет уже другая жизнь, институт, куда она постарается поступить, новые люди, новые знакомства. Как знать, может ей повезёт, и она подружится с кем–нибудь, а может, даже найдёт себе парня… Такого же как Эл. — Нет! — сказала она громко и замотала головой. И тут же прикрыла рукой рот — это надо ж так облажаться! — Прости, это я не тебе, — Зоя сделала попытку исправить положение. — Мысли вслух, знаешь ли… Бывает, не обращай внимания. Я, кстати, практически закончила. Ещё минута. — Она подула на рисунок, сдувая резиновые крошки, сделала ещё несколько штрихов и протянула готовую работу Элу. — Вот, держи. Если понравится, то замечательно, если нет — можешь порвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз — я не обижусь. Хотя последнее всё–таки лучше сделать, не у меня на глазах, и так чтоб я не знала. Шучу, конечно. Но вместо того, чтобы взглянуть на рисунок, Элек шагнул ближе к ней — слишком близко и взволнованно попытался будто что–то высмотреть, и все никак не мог найти. И тихо спросил: — Я тебя обидел? — Нет, нет, — Зоя встала и немного отошла от него, сохраняя дистанцию. — Серьёзно, Эл. Никаких обид. Я просто неудачно пошутила. Не принимай на свой счёт. Наверное, впервые за всё время их знакомства, Зоя испугалась. По–настоящему. Ей не хотелось обнаруживать свои чувства, не хотелось терять лицо. И как же так получилось? И что, главное, теперь делать?.. — Твои движения изменились, а с ними… — Элек осекся. С движениями и словами, первыми словами, что она произнесла, переменилась и вся атмосфера. С непринуждённой на скованную. Но вместо того, чтобы закончить эту мысль, он выдал другую: — Я плохо знаю тебя, правда? — Возможно, — осторожно согласилась Зоя, немного справившись с волнением. — Но не всё и не всех имеет смысл знать хорошо, верно? Элек смотрел на Зою в упор, и под его взглядом она сделала ещё шаг назад, не глядя оперлась рукой о свой письменный стол, неловко дёрнулась и случайно смахнула со стопки учебников лежавшую на ней большую бумажную папку… со своими рисунками. Не завязанная на тесёмки папка раскрылась, падая, и листы бумаги из неё рассыпались по полу прямо у ног Электроника. Зоя оцепенела от ужаса. Её тайна, которую она так тщательно оберегала даже от матери, вот–вот могла раскрыться. «Только бы он не стал рассматривать их, только бы не заметил сходства!» — молилась про себя Зоя. И, сделав над собой немалое усилие, улыбнулась дрожащими губами и сказала: — Извини, вот ведь руки–крюки! Сейчас приберу это барахло… И кинулась подбирать рисунки. Однако, Элек был быстрее, и все–таки тоже взялся собирать листы. Надеясь хоть так успокоить Зою — пусть она и назвала их барахлом — он возвращал их повернутыми лицом вниз и не смотрел на содержимое. Старался не смотреть… Как назло подлетевший от общей скорости лист привлёк внимание и просто не дал себя не заметить. Поймав его двумя пальцами, Элек вдруг тихо рассмеялся, но когда вернул, в глазах его уже была грусть. — Знаешь, я ведь хотел сказать, что ты ещё напоминаешь мне ведьму — не злую и не старую, а такую, как в «Чародеях». Нос не крючком, а вот глаза как будто отражают заклятия, которые в тебя послали… Он осекся. Конечно, не той физической боли, что была отражена на картине, он боялся. Только пропитавшей её ненависти. Зоя не мигая смотрела ему в глаза, а потом тихим бесцветным голосом сказала: — Это просто рисунок, Эл. Просто рисунок… К тому же плохой. Она не глядя взяла лист и так же не глядя порвала его на мелкие кусочки. Поразительно, Эл узнал на рисунке ведьму, но ничего не сказал про девушку. В любом случае, теперь не будет обеих. — Иллюстрация к сказке. Страшной. И с плохим концом. Для ведьмы. Смотри, — Зоя тяжело сглотнула и кивком показала в сторону клочков бумаги. — Она умерла. Как и положено ведьме из сказки. Принцесса смогла освободиться и победила её. Так бывает. Элек молчал довольно долго и неожиданно с закрытыми глазами, кусая губы. Внутренняя дрожь, но не от ужаса, нет. Может даже, в ней крылось что–то страшное. Поэтому новые его слова казались звенящими где–то в окне: — Ты уверена, что так положено? Мне это не нравится. — Мне. Нравится, — сказал Зоя. Она собрала, наконец, рисунки, завязала папку и положила её обратно. — Удивительно, что ты понял про ведьму, но ничего не сказал про девушку, Эл. Зоя кое–как свыклась с мыслью, что опозорилась она по полной, и ниже падать в глазах Громова уже некуда, и решила просто полюбопытствовать. В конце концов, есть вероятность, что он себя не узнал и решил, что у неё просто такие своеобразные пристрастия — мучать нарисованных принцесс. Элек укоризненно покачал головой. — Зачем говорить? Думаю, очевидно, что ведьму без такой подсказки не узнать, если не стараться, по крайней мере. Пожалуй, ты не шутила про некоторую лень… А если я бы постарался, но поленился заметить очевидное, наверное, догадался бы после столь резкого жеста, — он кивнул на клочки бумаги, бывшие историей мучений всего несколько минут назад. — Однако, такие принцессы, обычно сражаются за себя сами. — Так мы играли в деликатность? Извини, не поняла, — холодно сказала Зоя. Эл опять начал раздражать её. — Знаешь, я хотела попросить тебя, чтобы этот неприятный эпизод остался между нами, но теперь не буду. Оставляю на твоей совести. Мне всё равно. Будем считать, что принцесса за себя успешно сразилась, даже раньше, чем подоспела её армия… обожателей. А ведьма самоликвидировалась, не вынеся позора. — Нет, не будем, — куда твёрже возразил Элек. — Ты забываешь, что принцессы ужасно капризны. Армия здесь ни к чему, а уж ликвидация — её не будет. И потом, ты обо мне столь дурного мнения, думаешь, я стану жаловаться всем подряд на рисунок? Или… Или ты думаешь, что теперь мне противна? — Откровенно говоря — да. Мне был бы противен человек с нездоровым интересом в мой адрес, — твёрдо сказала Зоя. — И я не говорю обо всех… Всем подряд ты жаловаться, естественно, не будешь, но твоему лучшему другу Сыроежкину… А как ты, кстати, понял, что это не он? У вас одно лицо. — Лицо одно, но Сергей выражает страдания иначе… Другая мимика. Другие глаза. И говорить с ним о подобном, все равно, что пригласить его в музей, который он уверенно примет за цирк. Нет… Я мог бы скорее спросить совета у профессора — профессор мудрый человек, я ему доверяю… — он даже улыбнулся, на миг забыв о тревоге, но после очень серьёзно добавил: — Нет, хотя я и не могу отрицать, что расстроен. — Ну… что ж, — Зоя развела руками. — Зато теперь ты немного понимаешь, что я из себя представляю. И почему меня не любят в классе. В некотором смысле они правы, Эл. Впрочем, я их тоже не люблю. — Всё идёт к тому, чтобы на выпускном тебя сожгли, под твой же смех? Тогда я предпочитаю запастись водой. — Смешно, — без тени улыбки сказала Зоя. — Только на выпускной я всё равно идти не собиралась, а без меня со мной можно делать, что угодно. Даже сжечь. Так что, не понадобится тебе вода, Эл. — Жаль… — искренне выдал он, после чего смутился и поспешно прибавил: — Прости, я не про воду. Жаль, что не идешь. — Ладно, — махнула рукой Зоя. — До этого ещё далеко. Как знать, может, и передумаю. Хотя вряд ли. Она обошла Эла, взяла только что нарисованный его портрет и, глядя на рисунок, сказала: — Но мы тут ради художественных опытов собрались, верно? Ты, помнится, изначально сам хотел меня рисовать? — она бросила на Эла быстрый взгляд. — И, в общем, если не передумал, можешь это сделать. А чтоб мы были квиты, можешь тоже как–нибудь меня помучить. На рисунке, разумеется! — она весело посмотрела ему в глаза. Страх и неловкость куда–то делись, и ей вновь стало спокойно в присутствии киборга. — Хорошо, — он поднял планшет и достал новый лист, хитро щурясь. — Но прежде, ты не согласилась бы распустить волосы? Зоя и бровью не повела — без разговоров тут же принялась вытаскивать из волос многочисленные шпильки, резинки и заколки, на ощупь расплела прическу, расправила пальцами взлохмаченные волосы, тряхнула головой, и чёрная как смоль волна окутала её тело до самой поясницы. Всё это — не отрывая немигающего взгляда от Эла. Элек наблюдал за этой сценой с нескрываемым удовольствием, и даже когда волосы уже не были сдерживаемы ничем, ещё некоторое время не мог оторвать взгляда от Зои. Что–то странное коснулось его в тот миг. Ему хотелось коснуться её волос, целовать их, зарываться в них лицом… И лишь когда белизна листа заменила собой их мягкую тьму, Элек вполне ясно подумал, что в этой простой и тихой сцене было куда больше эротизма, чем во всём том, чем так старательно пытался впечатлить его Сергей, старательно показывая свои «любимые журналы». И ещё о том, что за такие мысли должно быть стыдно. Что там такое нарисует Элек, Зоя могла только гадать. Раз речь шла о ведьмах, да ещё и волосы потребовалось распустить, значит — инквизиция. Не иначе как, простоволосая ведьма Зоя будет стоять привязанной к столбу, а внизу — Эл в рясе, с надвинутым на лицо капюшоном, подносит к соломе факел. И толпа одноклассников вокруг — замерев в радостном предвкушении, они ждут, когда же пламя охватит противную Кукушкину, неоднократно уличённую в колдовстве и связи с дьяволом, и справедливость наконец восторжествует. Аутодафе в десятом «б» — ничего особенного, листаем дальше. Электроник как нарочно не спешил — впрочем, действительно нарочно, он получал немалое удовольствие от изображения, пожалуй, чего уже давно с ним не бывало. Тем не менее, закончил он явно быстрее, чем мог бы любой из людей. На рисунке, что он протянул Зое, однако, не было костра. Не было установки для макания в грязную воду. Не было ничего такого. Вместо них были ленты, явно слишком свободно связавшие руки ведьмы, банты, такие неуместные в её волосах, наряд, что на ведьме увидеть никто не предполагает, и даже феи сочли бы его чересчур милым. И большая ложка, наполненная чем–то похожим на крем. — Просто я подумал, что худшей пытки для ведьм придумать сложно, — признался Эл, прежде, чем прозвучал вопрос. Зоя, открыв рот, с минуту стояла, разглядывая картину, пытаясь справиться с шоком, а потом засмеялась. Весело и счастливо. Никаких костров, цепей и плёток, оторванных конечностей и кишок наружу, ничего, с чем она заранее пыталась свыкнуться, чтобы не показать страха и отвращения. Одна сплошная милота! Бантики и рюшечки, оборки и воланы, шелковые ленты и какой–то (вкусный!) крем! Зоя бы не отказалась и впрямь стать ведьмой, если ей за «всё хорошее» полагается такое наказание. От Эла. Особенно от Эла. — Тебе нравится? — звучало почти как утверждение. — Я рад. Но мне немного грустно. Мне не хватает воображения придумать, зачем прийти завтра. — Конечно, нравится, ещё бы! — радостно воскликнула Зоя! — Как такое вообще может не понравиться?! А на счёт завтра — не переживай: я сама чего–нибудь придумаю. — Обещаешь? — глаза Электроника радостно сверкнули. — Захочешь меня проведать — всегда велкам! Повода искать не нужно, — сказала Зоя. — А я уж найду чем тебя развлечь. Кажется, сейчас с Элом ей удалось то, что раньше она могла позволить себе только в кругу семьи — быть самой собой. Возможно, даже больше — ведь никаких тайн у неё теперь от него не осталось. Он знал о ней всё и, кажется, не имел ничего против.