════ ⋆★⋆ Изменения — это не «хорошо» и не «плохо». Это просто означает «что-то иное». ⋆★⋆ ════
Jason Tai — Dollhouses
Лондон сегодня покрыт густой дымкой, скрывая за собой высокие здания, широкие мосты и достопримечательности, оставляя виднеться сквозь текстуру лишь тусклый свет от уличных фонарей и неспящих семей в домах. Город по-своему красив и великолепен, скрывающий в себе многовековую историю, которую страна из поколения в поколение в надёжных руках и с гордостью передаёт потомкам. Один из старинных домов, абсолютно точно храня в обшарпанных каменных толстых стенах древнейшую сказку об английской семье, как и немногие, не спит в это время суток. Гулкий шелест листвы величественных деревьев доносится эхом вокруг поместья, создавая дому ауру пугающих вампирских покоев. Но как бы мрачно домишка не выглядел снаружи и точно так же готически внутри — в его стенах проживает совершенно обычная богатая семья, коих в Лондоне не пересчитать. Семья, которая разделяет друг с другом традиции и обычаи двух национальностей, что не в новинку настоящим временам. Суён сидит за столом, нервно покачивая ногой, при этом легко потрясывая свой стул, и отчужденно ковыряет вилкой свой ужин. Она показательно вздыхает. Эта, как девушку попросила её называть мать, тётушка Энди готовит слишком пресно, и еда напоминает разжёванную пластмассу. И как мать этого не видит? Слишком уж она добра и дружелюбна, раз продолжает восторженно нахваливать новую гувернантку её несносной дочурки. Или, возможно, язык Суён от язвительности настолько стёрся, что лишил орган всяких вкусовых рецепторов. У неё нет ответа на этот вопрос. Да на самом деле, поделом гувернантке. Суён вообще послушная девочка, но эта мадама заставляет говорить не то, что надо, и делать всё не так, как надо. Она вообще тётку невзлюбила с самого первого дня, как только она ступила на порог их дома своими неуклюжими лаптями. На кой чёрт однажды спокойный тон матери, который порой приводил не к очень спокойным вещам, заявил невероятно хорошую новость? Хорошая она была только для семейства, но не для единственной дочери. Мать наняла ей няньку. В год, когда ей исполнится семнадцать лет. Она порой не понимала, что творилось в голове у матушки. Её до этого пичкали бесполезными, ужасно скучными, убивающими в девушке абсолютно все жизненные силы занятиями, но никогда за всю свою жизнь за ней никто так дотошно не следил. — Это пойдёт тебе на пользу, — мать одаряет Суён самой великолепной материнской улыбкой, гладя макушку чёрных волос. Ну конечно, и её брак со слишком странным мистером Веревульфом тоже в итоге пошёл девушке на пользу. В семье же до его захода совершенно не хватало постоянно поддерживающих в стрессе дочку событий и ещё пары устрашающих и серьёзных глаз, что она теперь от него шарахается, словно всегда, когда она его видит, девушке угрожают отшлёпать кнутом. — Это пойдёт не только нашей семье на пользу, но и тебе тоже, дорогая, — сделав строгий акцент на последнем слове, заявляет мать. И опять что-то, что никак не касалось Суён, даже не проходя через банальное мнение единственного ребёнка, идёт ей на пользу. Нет, у Суён были прекрасные отношения со своей родительницей, даже слишком — только вот они не всегда хорошо понимали друг друга. Можно даже сказать всегда. Она ни разу в жизни не была жертвой домашнего насилия. Да что уж там. Её мать слишком нежная женщина, чтобы поднимать руку даже на букашку. А руки других она с радостью принимала. Но история об этом умалчивает. К слову, об этом мужчине и букашках… Рядом со своим новоиспечённым отчимом девушка чувствует себя букашкой: зажатым, маленьким домашним жучком, что прячется под пыльным шкафом. Сэр Веревульф поистине таинственный человек, из-за одной его только фамилии в голове моментально всплывают тысячи вопросов. Хотя в Англии подобное не редкость. Ну, всё равно странно. Зачем англичанину вступать в брак с кореянкой в своей родной стране? Это тоже было странно. Он богат, аристократичен, благороден и множество других подобных синонимов. Голубая кровинушка течёт в нём, переданная из поколений в поколение. А ещё он был тем самым волшебником, что профессионально орудует какой-нибудь бузиновой или берёзовой палочкой. Ну, если быть точнее, это были только догадки Суён, доказательства его магических способностей она ещё не собрала. Но планирует. В принципе, мистер Веревульф был любезен со своей падчерицей. Суён не могла вспомнить ни момента, когда маменькин муж как-то переводил на неё негативные эмоции. Наоборот, он был достаточно скупым на чувства, всегда с невозмутимым лицом и ровной осанкой, рассматривая вокруг себя людей, словно он абсолютно не заинтересован в них. Когда они были рядом, сидели за одним столом, не было такой ауры загадочной пассивной агрессии, но он постоянно жмурился и щурил глаза. Словно у него вечно перед глазами что-то мелькало. Жуть. — Может, съешь уже что-нибудь, ты сейчас тарелку до дыр протрешь, — обращается к Суён мисс Рен. Та самая служанка и по совместительству гувернантка девушки Энди. Она до чиста потирает старинный, как этот дом, торшер. Вот до прихода этой женщины Суён никто ничего не заставлял. Никто не следил, как она ела, никто не следил за ней, когда она засыпала — просто у матери не было на это времени, и к счастью. А сейчас, последние четыре недели, собственно, месяц назад тетушка Рен и пришла, каждое время трапезы за ней наблюдает пара глаз, чтобы Суён съела всё до крошки. Мать говорила, что она слишком худая. — Я тебя не заставляю, просто прошу, — вздыхает женщина, отлипая от лампы. Она что, читает мысли? Сумасшедший дом. И когда он стал таким в глазах девушки? — Ваш корейский стал лучше, — замечает Суён. Она чем угодно могла занять свой рот, но только не этой пресной пастой, которая была смешана Бог пойми с чем. — Как вы всё успеваете? — Я стараюсь успевать всё ради Вас, юная леди, — она складывает руки на фартуке и кротко кланяется на все девяносто градусов. Суён знает, насколько важен этот жест и сколько в её действии лицемерия. А это наглая ложь. Она старается успеть и угодить всем, как бы это странно не звучало, только ради денег и хороших связей в виде семьи, теперь Пак-Ворвульфов, чтоб тебя. Юная девушка прекрасно знает, что никто не работает за бесплатно, но наблюдая, как мать трепетно и добро заботилась о новой жительнице поместья, становится обидно и грустно слышать сладостные речи от гувернантки, как она счастлива, что попала именно к ним. А вот на то, что её основная задача в этом тусклом доме — это следить глаз да глаз за младшей дочерью миссис Пак, ей наплевать с высокой колокольни. Да как и на девушку в целом ей наплевать. За спиной у своей «юной леди» женщина отзывается о Суён совсем не лестными словами. — Дрянная девчонка. Совсем нет совести и уважения к старшим. Её мать обсуждала с ней тему о том, чтобы гувернантка разговаривала с девочкой на английском, но эта маленькая стерва настояла на том, чтобы я учила корейский. — Подростки. Всем им нужно лишнее внимание, — приходит к выводу одна из служанок. Самая неопытная из оравы помощников. — А с каким отвращением она смотрит на блюда, которые я ей готовлю. Я трачу своё время, чтобы наблюдать за подобной картиной?! А что мне сделать, если твоя стряпня по вкусу, как протухшие яйца? Хотя я терпеть не могу яйца. Девушка оборачивается и поворачивает за угол. Голос Энди и ещё нескольких болтливых сплетниц в поместье с каждым шагом Суён становится тише, и она вздыхает, закатывая глаза. Как бы уж весь этот небольшой район узнал о том, какая же плохая и невоспитанная единственная дочь великолепной миссис Пак и её уважаемого мужа. Суён бы с радостью рассказала матери. Но она… труслива? Тем не менее. Мать ей не поверит, так ещё и лишний раз отругает за клевету бедненькой ангельской служанки. — То-то же, — хмыкает Суён. Она не станет поднимать при семье ситуацию, когда тётка расхаживает по «запретной комнате с невероятно секретными секретами», абсолютно занятая не уборкой. Эта старая карга — искательница за сокровищами, сладостная обманщица, которая готова испачкать руки в грязи, дабы выкопать очередной раритетный предмет, что после отправится в знаменитый своими историческими экспонатами ломбард неподалеку от замка Веревульфов. Дочка Пак не глупый маленький ребёнок, коей считает её дорогая матушка и остальные служанки поместья, она наблюдательна и умна, а ещё не обделенная любопытством, причиной которому служит рьяное желание матери запереть дочь в стенах огромного дома. Будучи семнадцатилетней девушкой, не зная, что такое друзья, с которыми каждый день можно пообщаться на интересующие Суён темы, опереться в трудные моменты и, в конце концов, повеселиться в свободные от учебы выходные, она обязана выполнять долг падчерицы влиятельного поместья. Оставалось только следить за служанками и время от времени нырять носом в бесконечные учебники по английскому. История повторяется, и девушка, уже наглотавшись с течением жизни бесполезных, тратящих абсолютно всю силу занятий, пожирает их вновь, просто только сменив обстановку. В своей прошлой жизни ежедневная рутина юной Пак отличалась буквально только страной проживания, национальными традициями, и жилище было не такое огромное, но точно так же богато и наделено своей атмосферой. Только вот тогда она не была удушающей и до чёртиков пробирающей кости от мрачноты интерьера и тусклого освещения, из-за которого видимость коридоров была не больше пару метров, а свечи в канделябрах могли потухать из-за постоянно открытых окон, что впускали в стены и так холодного поместья вечерний лондонский ветер. А еще в её прошлой жизни хотя бы были они… — Познакомься, милая, это Пак Сунджун, — вторит мать и указывает на тучного мужчину в чёрном костюме-тройке. — Мамочка с Сунджуном очень любят друг друга, и он так же полюбит и тебя, его сын старше тебя всего на два года, — она вновь куда-то показывает, но тринадцатилетнему подростку совершенно не интересно, на каких незнакомых людей её матушка променяла любимого для дочери отца, что скончался всего три месяца тому назад. Лицо мальчика, которого она видит перед собой, не вызывает у маленькой Суён ничего, кроме как шипящий звон в ушах и мыслей об отце. Он протягивает руку, улыбается во все зубы, но помнится девушке, что тогда всё, что она видит перед собой, — это чужую конечность в размытии и ужасную улыбку, что раз от разу до сих пор снилась ей, хотя сейчас девушка точно понимает, что все эти страшные, переливающие перед глазами картинки об её прошлом, — ничего более, чем плод детского воображения и пережитая на тот момент совсем недавняя кончина близкого человека. Знакомство маленькой Суён с ровесником не сулило никаких положительных последствий, несмотря на то, что мать желала дочке только лучшего. Но кто вообще будет в здравом уме, даже будучи подростком, принимать поблажки от человека, который совсем скоро после похорон мужа отправляет её в другой город, на другую сторону страны, да и заставляя жить с чужими людьми? Девушка не понимала такое до сих пор, но она смирилась. — Бабушка в саду растит цветы, не трогай их, — проходя в доль сада, огибая стебли и палки, юноша указывает на клумбы, которые простираются вокруг двух незваных для живых существ людей со всех сторон по три метра точно. Суён взглядом скользит по распростёртой аллее, что входит в себя разного рода и цвета прекрасные лепестки. Какие-то выросли из почвы величественными цветами и распустились, даря саду ту самую волшебную атмосферу, а какие-то ещё зеленые и неприметные, при должном уходе обещая распуститься в прекрасные цветы. Храня в себе память и тоску об отце, девочка знает, что это будет именно то место в чуждом ей «доме», в котором она будет прятать свою горечь за толстыми корешками любимых книг. — Красивые, — она присаживается на корточки возле клумбы, трогая нежные голубоватые лепесточки только глазами, впитывая в своё сознание картинку, которая никогда, вероятно, в воспоминаниях у неё не отложится. Но она всё ещё помнит тот прекрасный сад незнакомой тогда женщины, для которой с неподдельным счастьем и терпкой сладостью в груди, что на время заслонила горе и боль, она в первые в жизни применила слово «бабушка». — Это гортензии, — юноша присаживается рядом и касается лепестков кончиками пальцев. — Они меняют цвет от почвы, довольно редкий вид, бабушка за ними особенно тщательно следит. — Ты знаешь всё обо всех цветах в этом саду? — с искренним интересом спрашивает Суён, удивлённо поворачивая голову к новоиспеченному сводному брату. — Интересуешься? — Не сказал бы, — тот пожимает плечами. — Просто часто бабушке помогаю с поливом и посадкой, вот и запоминается небольшая информация. А так я не особо питаю страсть к цветам, но иногда могу пройдись здесь. В бессмысленных разговорах в кругу заботливо выросших растений, под шум деревьев и далёкого моря, обсуждений мелочей в рутинной жизни, Суён думала, что обрела первого друга, который со спокойствием на лице её слушал и с интересом о чём-то рассказывал, продолжая вторить новой жительнице дома, что понимал её боль, переживания и разбитое сердце после предательства родной крови. Но спустя год жизни в этом большом доме, полном бесконечных правил и обязанностей, где подрастающую Суён держал на плаву только интересный юноша, что был выше неё на полголовы, улыбался пускай не так часто, но искренне и невероятно красиво, имел хладнокровный, реалистичный вид на мир и спокойно, без толики издёвок и раздражения, рассказывал ей истории из своей жизни, пока та сидела в четырёх стенах, испарился, возвращая на уже пригретое место девочки тянущую боль и разлуку. Забрав с собой незнакомого мужчину, что спустя время так и не стал для Суён ни грамма близким, которого мать с вожделения называла мужем, и женщину, что растила этот прекрасный сад, рассказывая на ночь уже своим двум внукам сказки о Стране Чудес. Сидя в небольшой комнатушке, собирая бесчисленное количество вещей, кратко рассматривая взглядом стопки картонных коробок, Суён тихо глотала слёзы, чтобы мать не услышала весь этот рёв, что хранился у девушки в горле. Замена новой семьи Паков не заставила ждать. Мужчина, которого уже через два дня мать будет называть «любимым», ластиться и нежиться ему под руки, вторя, что он её единственный и неповторимый, будет встречать новых членов семьи в дверях огромного поместья где-то под Лондоном. Девочка никогда не была за пределами своей родной страны, кроме языка, что окружал её всю свою жизнь, она не была способна понять больше никакой. Да и с каждым днём Пак понимала, что раз от разу не могла и его разобрать понятно. — Милая, послезавтра вылетаем, — коротко отрезает мать нежным и полным понимая голосом и закрывает дверь, оставив дочь сидеть с тремя чемоданами и фотографией в руке, на которой было запечатлено три человека, что стали ей ближе матушки. Что сломалось, Суён? Её искренние надежды на спокойную жизнь в кругу таких родных и прекрасных ей людей, с трезвым взглядом на стабильное будущее. Её шансы сбежать от манящего безумия и колючего наэлектризованного воздуха мнимой свободы. Из раздумий девушку выводит резкий голос вошедшей в помещение матери. На старинных часах с немного потёртым циферблатом значится девять часов вечера, а за окном, в деревне неподалёку, звук колоколов заполняет всё многовековое поместье. Время близится к ночи, а значит, Суён пора обсуждать с мамой бесполезное расписание на завтрашний будний день. — Ты помнишь об уроке с миссис Свон? — мать выпровождает гувернантку из столовой, успев шепнуть ей что-то на ухо. — Она выздоровела и готова прийти завтра к нам. Сэр Веревульф — постоянный гость бальных маскарадов, на которых собираются не только почтённые герцоги и потомки королевской семьи, но ещё и богатейшие спонсоры, что ищут среди присутствующих людей с перспективными идеями и проектами. Это была важная составляющая всех подобных вечеринок, где Альберт и искал нужных людей для поддержания бизнеса своего отца. Суён мало эти маскарады интересовали, но иногда она с пускай и особым скептицизмом, но принимала участие в подобных сборищах, дабы показать, насколько семья Веревульфа счастлива и богата, дальше после смерти его жены. Азиаты в английских семьях не были экзотикой, а наоборот, очень уважаемы в кругу богатых людей, потому что это значило распространение проектов за пределами Великобритании. И Суён абсолютно не стала бы удивляться, что кореянку себе в жёны Альберт нашёл именно по этой причине. Девушка не знала наверняка его мотивы, потому что порой было совершенно не понятно, действительно ли ему приглянулась её мать, но заботиться и держать облик покорного семьянина он умел. Только вот до семьи ему мало дело было, а мать совершенно была не против. В первую неделю после приезда в новый дом Суён убедилась, что её мольбы к судьбе были услышаны и у нового отчима, кроме стайки служанок, в поместье никто не жил, а кроме старшей дочери, которая после двадцати пяти покинула отчий дом и отправилась вместе с мужем на Шри-Ланку, у него не было детей. Суён никогда в жизни больше не будет тратить время и нервы на сближение с какими-либо ещё родственниками в чужой семье. — Во сколько она придет? — спрашивает девушка, всё же отправляя вилку с карбонарой к себе в рот и моментально неприятно морщась от ужасного вкуса. Жаль, что гувернантка уже капается в гостиной с бумагами. Пак с трудом прожёвывает пищу и проглатывает кусок, запивая соком, смотрит матери в глаза. — В час дня. Что у тебя с лицом? С возрастом Суён понимает, как мало матери нужно ей сказать, чтобы вывести её из колеи. Снова она всякую трапезу в семействе, в какой уже раз задаёт этот вопрос. Дочери буквально осточертело повторение этой дурацкой фразы, которая постоянно вводит её в какое-то необъяснимое в груди разочарование. Ни одному живому существу не понять, как же она с силой хочет бросить эту вилку в торшер, к которому прикасалась Рен, чтобы её заставили снова его вычёсывать до блеска. Мама не была плохой, но и не показывала своими действиями ничего хорошего. Бесчисленные жалобы и мнение от Суён всегда хоть и мать и принимала в свои уши, но каждый раз с другого уха и вылетали. Отношение Рен и других служанок не нравилось Суён, еда, которую она готовила, не нравилась Суён, да и вообще вся атмосфера в этом доме не нравилась Суён. Не перечислить на двадцати пальцах, сколько же раз она пыталась донести до матери все эти проблемы, которые гложат её семнадцатилетнего ребенка, но мать всегда отмахивалась и говорила «так нужно». И сейчас, с зажатой до белых костяшек ладонью, в которой покоилась вилка, девушка смотрела матери в глаза, полные непонимания и скептицизма. Неприятно давящее на голову молчание сохранилось еще добрых пару секунд, и Пак со вздохом положила вилку, вставая со стола. — Не вкусно, скажи тёте Рен чтобы сама свою стряпню ела, — бросает шатенка, быстро кланявшись маме и удаляясь из комнаты прочь. Мисс Пак провожает взглядом скользнувшую за аркой копну черных волос и с трудом вздыхает. Женщина прекрасно знает не понаслышке, как тяжело было её любимой дочери. Два переезда в юном возрасте, которые лишали девушку шанса завести хоть какие-либо близкие знакомства с ровесниками, дали свои плоды не в лучшую сторону, давая возможность Суён довольно часто показывать матери свой характер. И Пак за это дочь не винит, она не выражает препятствия бунтарским действиям, но сделать что-либо, что заставит дочурку чувствовать себя немного лучше, она была не в силах, потому что сама всегда зависела от мест и людей. Когда та подружилась с младшим сыном её бывшего супруга, женщина выдохнула, освобождая сердце от оков грусти и болезненности за дочь, но сама понятия не имела, что спокойствие продлится не так долго, как хотелось бы. Да и женщина не могла согласиться с тем, что Суён была крайне характерна, отнюдь, не смотря на всю боль и продолжающую долгое время тоску об отце, девушка держалась за уважение и заботу о матери. — Она опять так громко ушла, — Рен выходит из кабинета в северном крыле поместья, передавая из рук белоснежные листы хозяйке. Гувернантка пялится на лестничную площадку, обрамлённую очернённым железным забором, кривя лицо от поведения ученицы. Только мисс Пак этого вновь не видит, как и другие моменты выражения от новой служанки в сторону своей дочери. В парадном холле огромного особняка, окруженная двумя женщинами с совершенно противоположными мыслями о юной жительнице дома, стоит незримая зловещая тишина. От сквозняка время от времени покачиваются яркие кристаллы на люстрах, что впитывают в себя свет от канделябров по периметру комнаты, свет яркой полуночной луны не сильно заметен в достаточно освещённом окружении. Мисс Пак была по душе такая атмосфера, чем современный деловитый дом бывшего мужа. — Бумаги, которую вы просили, — служанка указывает на листы и удаляется из парадной, оставляя женщину наедине со своими мыслями и информацией, что выписана чёрным по белому в трёх страницах. В голове глубоко задумчивой хозяйки дома неожиданно кликает противный дрожащий звук, и она вопросительно осматривает бумаги. На главной странице с информацией о молодом человеке на неё глядит расслабленное лицо азиатской внешности, что напоминает ей о каком-то человеке из прошлого. — Постой, — останавливает она уже удаляющуюся вдаль Рен и поднимает листы вверх. — Напомни, что это? — Досье помощника сына председателя, с кем господин хочет открыть совместный проект. Поиск информации о сыне всё ещё в процессе, но думаю что-то, что вам пригодится, есть у этого юноши. Женщина скользит взглядом по английскому тексту, внимательно рассматривая каждую строку биографии правой руки сына знаменательной семьи. Молодому человеку девятнадцать лет, и, кроме как вместе с будущим наследником, опыта работы у него не имеется, но значится довольно престижное среднее образование. Частная школа на острове Чеджу её озадачивает, потому что национальность юноши в бумагах была помечена крайне точно: «Великобританец, место рождения Бристоль, Англия». Стала ли неизмеримо богатая семья нанимать на довольно важный пост молодого человека, что не успел повидать в полной мере жизни за это время, даже не имея за своими плечами какого-либо опыта в подобной сфере? Сын председателя был хоть и не первым человеком для компании, но и далеко не последним; мисс Пак знает, насколько он ответственен и серьёзен. Важные составленные вопросы через него проходили в итоге решёнными и слаженными. В одиночку подобное не решить, но и помощник нужен для этого не менее компетентным. Но женщина понимает, что это совершенно не её стороны дело: только их семья смеет решать, кого пускать в свой бизнес, в любом случае доверять важные документы они бы отрешённому чужаку не стали. Сдавливающий возглас, слышимый внутри здания гулким и приглушенным эхом, ударяет мисс Пак по ушам, заставляя ту мурашками по коже отреагировать на звук. Крики, пускай не так часто и не очень громко, доносятся из психиатрической больницы на окраине, где её территория заканчивалась глубоким обрывом, несущий в густой ярко-зелёный лес. Особняк находится в сорока минутах езды от Лондона, здесь располагается частная территория, состоявшая из подобных их поместья домов. Поэтому подобные учреждения в окружении совсем не удивляют жителей. Как и мисс Пак. Она действительно к подобному привыкла, но иногда, когда на сердце и в помещение было спокойно и тихо, это будоражило кровь и заставляло несколько поежится. Больница их района известна кипящим адом для адекватных и трезвых людей. Крайне тревожные люди, что не могут спокойно жить, самостоятельно расправляясь со своими недугами, или даже тяжело больные любой формой психологических пыток, для этой больницы не были достаточно больными, чтобы запереть их этом месте. Здесь находятся только самые зверские люди, которым спустя какое-то время наблюдений врачи причитают в один голос: «уже нет возможности помочь вернуть разум». Здесь не просто витают в воздухе боль, страдания и душераздирающие крики: кровь под ногтями от раздёртой людской плоти и бесконечные ужасы в голове у пациентов просто впитываются в стены и каждый уголок учреждения. Так говорили очевидцы — простым жителям здесь не место. Никто не может знать наверняка, что там творится. Но все знали точно: условия там были невероятно строгие. Поджав губы и легко пожав плечами, женщина устало вздыхает и направляется в главную спальню, ей нужно в комфорте рассмотреть всё, что ей передала служанка. Потушив основное освещение, оставляя гореть только несколько золотистых подсвечников, она скрывается за деревянной дверью. Альберт сегодня задержится. Гувернантка двигается по коридорам тихо, дыхание спокойное и почти неслышимое в умиротворённом помещении, что располагает в себе по левую и правую сторону большое количество одинаковых коричневых дверей. На этом этаже, в западном крыле особняка, расположены две не очень важной для дома комнаты: спальня дочери Пак и её персональная ванная. Вход для Рен в эти помещения разрешён — остальные комнаты, хранящие в себе более дорогие как материально, так и исторически вещи, начисто вылизывают служанки поопытнее, что заслужили своё уважение у господина Веревульфа с течением многих годов. Перед сном Рен всегда проходится по коридору, вслушиваясь в звуки, доносящиеся за дверью комнаты юной девушки. И каждый вечер она слышит приглушенный, вовсе неразборчивый голос. — Опять сама с собой разговаривает? — ухмыляется гувернантка, устало потирая шею. — Совсем с ума сошла уже. Женщина гасит свечи и по лестнице направляется вниз, не переставая думать о том, что ей действительно уже пора отдохнуть от девчонки. Величественные часы, с циферблатом из настоящего золота и сделанные из дорогущего старейшего тёмно-коричневого палисандра, в парадном холле дрогают с приглушённым звуком, который распространяется по всему поместью. Часы пробили полночь. — Закрой окно или слезь с подоконника. С третьего этажа будет больно падать, — непринужденно хмыкает Суён, не отрываясь от заданий по английскому языку. Комната Пак просторная и довольно атмосферная, по мнению девушки. Не считая старомодного и уже выцветшего большого комода, над которым расположилась дорогая картинка, заложившая в себе смысл талантливого художника, и прикроватного столика, служившего подставкой для небольшого торшера. Именно только он сейчас освещает пропитанную тьмой комнату. Когда ей не нужно вглядываться в мелкий текст на бумаге, она предпочитает и вовсе оставить комнату абсолютно не освещённой. Она к этой темноте привыкла уже давно. А второй присутствующий в комнате и подавно. — Я и не с такой высоты падал. Тем более, ты же знаешь, меня таким не напугать, — мурлычет тот и спрыгивает с нагретой подушки на подоконнике. В этой стороне комнате свет от торшера почти не освещает угол, и на линии, обрамленные чёрным костюмом, падают лишь лучи от яркой полуночной луны. Парень потирает руками, смотря на луну, и щурится, пытаясь что-то там разглядеть. — Сегодня полная луна? — он оборачивается к Суён, вопросительно рассматривая макушку девушки. Она впервые поднимает на него взгляд. Его жёлтые глаза отражают свет и устрашающе поблескивает, но этот блеск девушку уже не пугает, хотя раньше немного жутко было порой. — Нет? Может, скоро, я не знаю, — пожимает та плечами и снова возвращается к записям, чувствуя, как недалеко на большой кровати проминается одеяло. — Ты почему вообще пришёл? Неделю тебя уже не видела. Девушка всё не удосуживается и взгляда дать парню рядом, но своим нутром чувствует — он расплылся просто в сумасшедшей ухмылке, как он и умеет. Чеширу совершенно отнюдь не весело, он вообще редко искренне смеётся или улыбается, его улыбка — больше бред сумасшедшего или какая-то детская привычка, если детство у него вообще было. Он навещал её может и не так часто, но девушка рассматривала их время препровождение друг с другом довольно нередко повторяющимся событием, наверное, просто в сравнении с её социальной жизнью в общем. Друзей у неё не было, Чешир им тоже не был, он был, скорее, просто мимопроходящим таинственными незнакомцем. С ним было комфортно, но не сказать, что спокойно, но знакомы они были давно, так что неосознанно, но определенно точно — Суён ему доверяла. То, что парень пожаловал к ней в гости сегодня, не предвещало ничего хорошего. В эту ночь он был более взбудораженным, чем обычно. — Думаю, тебя больше беспокоит вопрос, почему я вообще не приходил, — через его тон слышится улыбка. Он уверен в своей важности в жизни Суён очень хорошо. Он всегда был прав, как и в этот раз. Уверенность и безрассудство — две стороны одной медали. — Мы можем обойтись сегодня без твоего нарциссизма, кот? — она снова поднимает подбородок к нему. Чешир смеётся, как и обычно игнорируя подобную просьбу, которая слетает с уст Пак уже не в первый раз. Он снимает с себя вычищенные до блеска чёрные ботинки — только ему разрешено ходить по комнате в обуви, потому что она всегда у него, словно только купленная в бутике — и садится на кровать в позе лотоса, держа привычную для двоих знакомых дистанцию между ними. Смешливо всматривается в девушку напротив и оборачивается на окно. Где-то виднеется серая, видно уже потрескавшаяся за долгие года крыша. Он снова возвращает взгляд на девушку и поднимает указательный палец вверх. — Слышала крики? Мученики снова плачут по королеве, как по расписанию, — он вскидывает бровь и улыбается во все зубы. Словно не говорит о душевнобольных, в сердцах которых разливается бесконечный поток боли. Снова его необычные предложение, которые Суён порой не может до конца расшифровать. Но он всегда был необычным, ей это в нём нравилось. Кот всегда прекрасен в состоянии прочувствовать неоднозначную реакцию своей знакомой, всякий раз, когда он что-либо говорит. Поэтому он мягко улыбается и продолжает: — Ты все так же плоха в английском, Суён, — он кивает на страницы учебника, где расписаны все самые элементарные правила грамматики и слова. Английский кота был безупречен, совершенно без сучка без задоринки, он говорил красиво и уверенно. Суён неизвестно, сколько он уже живёт в Англии: то ли двадцать лет, то ли двести, но она знает наверняка — точно всю жизнь. Порой он не терял возможность поддеть девушку за неграмотность или её нахально перебить, вечно поправляя речь. Но он так же превосходно разговаривал на корейском. Был ли это плод воображения девушки, который так, вероятно, ровно и чётко подстраивается под сознание самой девушки, чтобы она в одиночке не сошла с ума или действительно ли кот был реален — это тоже остаётся для неё загадкой. Суён не доводилось лицезреть взаимодействие парня с настоящими людьми, да в прочем, спустя два года она уже не очень хотела копаться в этом вопросе. Чешир просто был в её жизни. — Английский сложный, и я не очень заинтересована в нём, если честно, — она пожимает плечами. — Почему ты не разрешишь той женщине разговаривать с тобой на английском? Ты же знаешь правила, знать на этом свете лучше всё, и ты получишь, что душа пожелает, — он мягко забирает из пальцев девушки ручку и черкает по ответу. Английский не поможет найти покой. В руку Суён обратно ложится канцелярский предмет, она сжимает его в руках, оглядывая на ответ кота, который своим красивым курсивным почерком поменял «that time» девушки, на опредёеленно правильное «it’s time». — Время пришло, Суён-а, — отрезает он и откидывается на ладони позади себя. — Так правильнее. Резко перед глазами девушки сквозь пелену цветного шума и дурманящего дыма виднеется на секунду та самая локация, прямиком из страшных снов любого адекватного человека. Она была там раза три суммарно, и абсолютно каждый раз она приветствовала девушку с распростёртыми объятиями. В лужи алой крови стоять в сердцевине душераздирающих криков, что просят о помощи, рассматривая вокруг себя ужасающие гримасы на контрасте великолепной природой и ярких около фантастических декораций, что больше напоминали ей искренние желания маленьких детей, это место стало для неё более родным, чем собственный дом с собственной матерью. Это место она представляла чуть больше два года назад, когда, полусидя лежала на просторных качелях. В объятьях тёплого и мягкого кашемирового пледа, чувствуя под боком тепло плотного юношеского тела, слушая журчание фаната посреди великолепного сада, пение ранне проснувшихся птиц, шелест листвы поздней весны и спокойный неторопливый голос женщины, что читала сказки о таинственном сказочном месте, где люди и животные жили в мире и здравии, радовали друг друга и вместе праздновали великие события. С каждым годом взрослея, отпечатанная в памяти, приклеенная к разуму девушки самым прочным клеем из всех существующих, Страна Чудес, на глазах Суён меняла свою привычную яркость на ужасающие картинки. С каждым разом, когда она в ней появляется, становится все хуже и хуже. Сейчас же, каждый раз, когда Пак закрывает глаза, мечтая снова окунуться в эту умиротворённую атмосферу, сбегая от одиночества и страданий, она попадает в до боли знакомое место, которое несёт в себе ещё больше жгучей по плоти боли. Наверное, это ещё одна причина, почему девушка оставляет рядом с собой Чешира. Он старается фильтровать любые картинки, которые доходят до мозга его подопечной. Чешир был для неё учителем, мастером, проводником в тот мир, охраняя от ужаса, как только ему позволяли его силы. В реальность возвращает мягкое прикосновение ладони на макушке. Суён чувствует, как воздуха еле хватает в легких, пытается схватить сквозь футболку, кожу, а после, минуя кости, за сердце, и часто моргает, понимая, что воздуха в ней, напротив, слишком много. — Дыши, Суён-а, сходить с ума рано, ты еще нужна там, — он поглаживает еле-еле; в этом жесте нет никакого двоякого смысла, девушка даже не задумывается о теплоте на голове. Никому она там не нужна, и не хочет быть нужна ни в какой из своих жизней. Страна Чудес больше не передаёт Суён те самые чувства, как тогда; это то место, о котором она вспоминает только с ужасом и смертельным страхом. Она ассоциируется только со смертью отца, с непрошенным исчезновением близких людей, с мерзкими глазами тошнотворной гувернантки и болезненным взглядом матери, полным сострадания и безысходности. — Я никогда больше туда не вернусь, Джейк. Чешир в состоянии выдать только привычную ухмылку.