feel so much

17/17 — Хаджиме, может мы и правда… неправильные? Белокурый юноша всхлипывает вновь и чувствует, как его сильнее обнимают теплые руки. — Нет. Двое сидят на широкой кровати, накрывшись одеялом по самые макушки, держась друг за друга крепко-крепко. Это их маленькая крепость от всего мира. Где есть лишь то, что они действительно хотят защищать. И то, ради чего стоит жить. — Даже не смей думать, что он прав, — твердо произносит Хаджиме, закрывая глаза. Их застали за поцелуем. «Не подходи больше к моему сыну». Грубый мужской голос. «Выродок». Срывающийся на крик. «Никому не нужный». Замах. Комаэда инстинктивно закрывается руками. Но слышит глухой удар. В следующую секунду мужчина валится с ног. Теплые пальцы крепко вцепляются в дрожащую ладонь Нагито, а затем он помнит лишь долгий бег до семейного дома. Прямо сквозь темноту по лужам и грязному снегу, что ещё не успел растаять. Холодный весенний воздух жжет лёгкие, но юноши несутся по улицам небольшого города. Хината не хочет, чтобы Комаэда слышал этих слов. Не хочет всей душой. Мягкие губы утыкаются в висок белокурого юноши. — Я люблю тебя, — ровно, без сомнений произносит Хаджиме. — Такого как… — Тебя. Теплая рука ближе прижимает белокурую голову к груди, успокаивающе поглаживая. И под размеренный стук сердца Комаэде действительно становится легче. Взгляд Хинаты пусто смотрит в окно, на черную пелену ночи. Совсем не страшную. Ведь он не один. — Тебя будут искать, — тихо подаёт голос Нагито. — Они не знают, где ты живёшь. Всё хорошо, — отзывается шатен в томной задумчивости. — Но… — юноша совсем немного отстраняется, заглядывая в родные глаза. — Мне влетит, знаю. На щеках Комаэды влажные следы, которые Хаджиме медленно утирает собственными пальцами. Нежно и аккуратно. Так его ещё никто не касался. — Нагито… — милое сердцу лицо оказывается в бережных ладонях. — Я уйду из дома. В ответ лишь взгляд полный непонимания. — Я просто хочу знать, — Хината медлит, боясь ответа на последующий вопрос. — Ты примешь меня? — Хината-кун… Ты ведь, ты ведь несерьёзно? — Абсолютно серьёзно. — Но это семья. — Нагито знает о чем говорит. И что потеряет Хаджиме. — Ты стал моей семьёй. Я правда хочу этого, но если ты не готов, то я– Его шею крепко оплетают, прерывая слова вымученным шепотом: — Не делай этого ради меня. Объятия становятся лишь крепче. — Я делаю это ради нас. 21/20 Сигнал новой кофемашины. Узловатый палец нажимает на кнопку, и в пустую кружку льется горячий американо. Грудь в чужой белой рубашке вздымается, Комаэда разморенно потягивается, вдыхая приятный запах. Сейчас, на залитой светом раннего утра кухне, хочется сидеть на столешнице, болтая обнаженными ногами, пить бодрящий кофе и улыбаться. Беспричинно и глупо… но счастливо. — Доброе утро, — тянет Нагито, как только из коридора слышатся чуть шаркующие шаги. Растрепанный шатен зевает, поправляя домашнюю футболку. — Доброе ут… утро, — он осекается. И всё же… Комаэда чудо. С белыми непослушными волосами, длинными пальцами, которые сейчас обхватывают чашку, удивительными глазами, такими живыми и любящими. Хаджиме не сдерживается, подходит ближе к юноше, что оказывается чуть выше, и тянется к чужим губам, сцеловывая светлую молочную пенку с самого краешка. Ещё пара небрежных касаний до мягкого смеха Комаэды и парень отстраняется. — Будешь кофе? — поглаживая широкие плечи спрашивает белокурый юноша. — Ага, если тебе не тяжело, — разглядывая ровные черты лица напротив, влюбленно отвечает Хаджиме. — А ты что хочешь на завтрак? — Ммм… Омлет? — Хорошо, — последний поцелуй в щеку, Хаджиме отходит, усаживаясь за белый стол, и открывет ноутбук. Кажется, для такого утра у него найдется знакомый плейлист. Хината резко оборачивается, хлопая крышкой. — Что-то случилось? — Комаэда занят кофе, за что шатен про себя благодарит всех богов. — Н-нет. Хаджиме совершенно не умеет врать. — Оно того не стоит… Чужие пальцы сжимают ручку белой кружки. Голос Нагито звучит ниже и тише. — Ты о чём? — напрягается Хината. — Я почувствовал, как ты наматывал нитку мне на палец, — поворачивается юноша, подходя к шатену. — И, — Комаэда нагибается, наваливаясь на чужую спину, медленно открывая ноутбук, — Я видел вкладку, которую ты забыл закрыть. Хинату поймали. Дважды. — Хаджиме. Оно того не стоит. «Обручальные кольца». — Нагито, я- — Я не хочу быть связанным с тобой. Эти слова были больнее грубой пощёчины матери, полученной в тот день. Он смотрит прямо на Комаэду, вцепившегося глазами в пёстрые объявления. — Послушай. — Но Хинату снова обрывают. — Я не хочу, чтобы ты был обязан быть со мной. Нагито злится редко. Но всегда на себя самого. — Это вызовет трудности, если ты потеряешь интерес. — Комаэда. Он отвечает на взгляд. — Или ты не доверяешь мне? — слова сходят в шепот. Привычки прошлого любят напоминать о себе. Выбивая изо рта маниакально лезущие в голову слова. Хаджиме всё смотрит, смягчая настороженные черты; не глядя кладет руку поверх чужой холодной кожи, медлительно закрывая ноутбук. И ведёт руку к собственной груди, оставляя над размеренным биением сердца. Он показательно глубоко дышит, пока Нагито сам не начинает повторять. Теперь без ругани и ссор. Как бы тяжело это не было. Потому что они любят и ценят друг друга. — Нагито. Его голос спокоен. — Я думал об этом, потому что хочу доказать, что ты важен мне любыми способами. До такой степени, что это спокойствие передается и юноше напротив. — Даже такими… банальными, — Хината чуть усмехается в неловком смущении. — Я… — Ты не обязан соглашаться, — отпуская руку, желает продолжить Хаджиме, но его прерывают. Комаэда виновато, прикрывает глаза, как и всегда после несдержанных фраз, навязанных прошлым, и тянется вперёд, усаживаясь на чужие колени. Голова ложится на плечо, чтобы Хината не видел заметную пелену слез. «Он так забавно теряется каждый раз», — беззлобно думает Нагито, чувствуя мягкие проглаживания по напряжённой спине, и не сдерживает счастливого шёпота: — Хаджиме… Я просто не смогу отказаться… 30/30 Ночью безумно страшно. Когда холодный, с удивительным запахом воздух проникает в грудную клетку, растворяясь в тепле постепенно коченеющего тела. Или когда за окном в непроглядном мраке знакомой улицы слышатся чужие шаги, крики, пьяные разборки. Или… Когда дыхание перехватывает от кошмара, после которого даже тьма спальни кажется непроглядной. Белесые ресницы распахиваются. Несколько рваных вдохов. Всё хорошо. Из приоткрытого окна дует весенний ветер, покачивая плотные шторы, с улицы не доносится ни звука, а за спиной ровно вздымается теплая грудная клетка. Комаэда подаётся ближе, улавливая тихое сопение. И все страхи уходят. Ладонь аккуратно тянет чужую руку с талии, он переплетает пальцы и смотрит…

на пару золотых колец, что всё ещё вместе.