[Сергей Нотов, в городе Нижний Сладкий]
Я иду и пою обо ужасном, А песню свою я дарю прохожим, Если на миске не найду обеда — Неприятность эту мы переживём! Между прочим, это мы переживём! В ночи высоко хмуро Луна светит, Как же плохо живу у Сталлионграда! Вдруг пойдёт снегопад в начале лета — Неприятность эту мы переживём! Между прочим, это мы переживём! Метель везде, погибла уж природа, Известно уже — нет доброй погоды. Нет травы теперь, не приходит лето — Неприятность эту мы переживем! Между прочим, это мы переживем!
— Эй, послание от грифона! — прилетел ко мне и перебил мою песню почтальон-пегас. — Скажи министру Алларду, что не будем лечиться меткой от Старлайт, — произнёс серьёзно я. — Нет, какой-то журналист хочет взять у вас интервью ради статьей в газете Империи Грифонов, — рассказ мне этот почтальон, и эта новость показалась мне интересной. — Конечно, я с ним поговорю, — ответил я и улыбнулся, всё-таки может грифоны поймут наши проблемы. А ещё многие бы земные пони спросили бы этого пегаса о чём-нибудь, но я и так всё знаю, ведь я сам крылатый, ничем меня удивить он не сможет. — Значит согласен? — сказал чей-то голос, а почтальон тем временем улетел, произнося тихо: — Талант. — Доброе утро, грифон, — поприветствовал я его, не ожидав его появления сегодня. — Барнард Штаппенбельд, я журналист и писатель, можете описать, что происходит вашей стране? Двое рассказывали, но я ничего не понял, — спросил он. — Всё очень плохо, но было ещё хуже, ещё пару лет назад, мы очень много работали, о Тия, даже не знаю более тяжелый труд, чем пегасьи, это стало крылатым выражением, «Как пегас на погоде», обозначающие очень тяжёлый и бесполезный труд, — рассказал я о прошлом. — Может хоть куда-то присядем? А то, холодно, у Вас на улице, хоть и лето сейчас, — попросил он. — Так и быть, можем зайти в обогревальную, — сказал я, чувствую мороз на своих незащищённой одеждой крыльях. — Что это за заведение? — спросил журналист. — Вы здесь недавно что-ли? Западнее Санкт-Петерсхуфа не погода, а настоящий погодный апокалипсис, и чем западнее тем хуже, кроме Наш Города, там всё нормально, но лучше туда не соваться, — рассказывал я, идя по городу. — Санкт-Петерсхуф — это что ли Петрокопытск? — спросил Барнард с удивлением. — Ну, да, его переименовали, но мы называем его как раньше, — произнёс я с чувством достоинства, — можно и Петерсхуф, так даже лучше. — Странные тут все, видимо, нормальных здесь в принципе не существует, — сказал что-то грифон, и мы вошли в обогревальную, здание, где топят углём большую печь, согревающую большое помещение. — О чём поговорим? — спросил я у него, сев на лавочку. — У меня, очень много вопросов, во первых, чем твой профсоюз занимается? Я слышал только негативное о нём? — спросил журналист, оскорбив меня данным вопросом. — Мы занимаемся юридической защитой пегасов, да мы сотрудничаем с соцдемами, да мы находимся в Сладком, как в самом лучшем городе страны, и да мы критикуем правительство за его грехи, — заявил я. — Один историк, конечно, заявил, что Вы разные пони, земные и пегасы, но опиши дискриминацию из-за крыльев? — спросил грифон, написав что-то в блокнот. — Страшные были времена, в девяносто восьмом, то есть в пятом году, мы свергли Селестию, — сказал я, а Барнард полез под скамью. — Маар вашу, — произнёс со страхом Штаппенбельд. — Что ты делаешь? — спросил я, не ожидав такой реакции. — Это имя проклято же, рушится здания, дома, падают камни с неба, приходиться стирать одежду, — прошептал с ужасом в глазах журналист. — Никогда, такого не видел, — сказал я, видимо, его обманули какие-то выдумщики. — Странный город этот Сладкий, в Петрокопытске, лучше не говорить её имя, — сказал он, снова поднявшись на скамейку, — продолжай рассказ. — После свержения Селестии, — рассказывал я, а у грифона пробежали мурашки, — приходит ко власти Стил Сталлион, при нём была война с Эквестрией, которую мы проиграли, получив некую «свободу», потеряв треть земли, близких, родственников и друзей. И ради чего, чтобы в стране начался хаос и беспорядок? — Странные вы пони, — произнёс грифон, закурив из трубки. — Без понятие, странный тут только — ты, а мы все нормальные, — ответил я на его провокацию. — Ладно, хватит истории, я её уже слышал, лучше опиши, митинги, в которых ты участвовал? — спросил этот не терпеливый журналист. — Лучше, спою, о том, как относились к нам, чтобы подвести к тому году, — произнёс я и начал петь:Написал моему другу, находясь в столице, Я уже пару лет живу в ней. Спаси! — Пишу, — Тия, что ж здесь творится? Рабство, и чем дальше — тем тяжелей. Нас учат поклонятся земным пони, Заставят работать всех — каждого. Рогокрылы, как не-пони при аликорне, Во времена Северного Царства. Теперь надпись в Верховном Совете: «Рогатым и крылатым входа нет!». В ужасе кричу: «Коммунисты! Вводят по чуть-чуть геноцид». В ужасе кричу: «Либерасты! Вводят по чуть-чуть геноцид». Иди — вкалывай! — скажут на погоде, Если недоволен, крылья — прикрой! Отдыхаешь или на работе? И стало ясно — мы просто сорт второй! Да, живём мы вместе веками, Ели одну и туже зелёную траву. Может быть сделайте нас бескрылыми, Чтобы дали нам такие ж права? Теперь надпись в Верховном Совете: «Рогатым и крылатым входа нет!». В ужасе кричу: «Коммунисты! Вводят по чуть-чуть геноцид». В ужасе кричу: «Либерасты! Вводят по чуть-чуть геноцид». Брат ты мой — северянин, Не молчи! Пегас для вас — это новый не-пони, Пожарь нас всех в печи!
— Ну и зачем ты это спел? — произнёс Барнард Штаппенбельд со взглядом, как-будто он презирает меня, — Лучше бы просто рассказал. — Понимаешь, мне приходится так делать, ведь только используя свой талант — ты уменьшаешь шанса заболеть этой страшной болезнью, — ответил я, ведь по настоящему боюсь прихватить чуму. — А почему не можешь вылечиться? — спросил грифон. — Пегасам не дали выбора, НЛП лечит только своих, КПС предложило лечить с помощью Старлайт, и только Карамелька Сладкая нашла третьи путь, ха, — вздохнул я. — Ладно, продолжай последовательность? — спросил он. — В седьмом году была создана Социал-Демократическая Партия, её лидер Карамелька Сладкая показала другой путь, путь дружбы, принятие всех, с каждого по таланту, каждому по потребности, — рассказал я. — Только, этого пути бояться, — произнёс журналист, записав в своём блокноте иноформацию. — Есть такие, они не понимают, что вражда приводит к ухудшению погоды, ведь три племени пони объединились, чтобы победить Виндиго, которые принесли Вечную Зиму, а мы сейчас ссоримся, как доэквестрийские пони, из-за чего и наступили эти холода. Только вместе мы победим хаос в стране, и построим новый мир, и ради этого не надо трудиться без толку, а только сотрудничать и радоваться жизни, — продолжил я рассказывать идеи СДП. — Да-да-да, — сказал с сарказмом он, — Ты что ли в партии состоишь? — Да, уже как год, но я не нахожусь в парламенте, а всего лишь глава Профсоюза, — рассказал о своём достижении я. — И зачем вам профсоюз? — каркнул этот грифон. — Чтобы защищать права пегасам, ссылаясь на все законы, которые были написаны, жаль что СДП не имеет власти, все бы законы отменили, например о том, что запрещено летать и использовать магию в определённых местах, огромные штрафа за то, чтобы пролететь над зданием правительства страны, и века не хватит расплатиться, — рассказал я. — Тупые ваши законы, — прошептал грифон. — Самый тупой — это закон об ношении одежды, ставшим основой конституции, — ответил я. — Может всё-таки расскажите о митингах, я знаю то, что Вы прямо в них участвовали, — сказал уже злобно Барнард. — Хорошо, просто страшные были времена, будущий министр здравоохранения был назначен главой города — Коньзани, зовут его Виктор Аллард, короче, сумасшедший грифон, который себе равно нарисовал и везде об этом кричит, — рассказал я. — Наконец-то что-то новое, не знал, что за медицину отвечает наш, он что аквелиец? — спросил с восхищением Штаппенбельд. — Он был аквелийцем, но теперь призывает всех грифонов всех измениться, повторив подвиг пони, короче полностью сумасшедший, не зря против него митинговали, спасибо ему за это, но всё равно он очень плохой и не вписывается в наши идеи, — рассказал я об грифоне-министре. — Да, слышал пол Северяны восстало, — произнёс грифон. — Это было прекрасно, я тогда создал Профсоюз Пегасов, моя цель была дать пегасам равные права, тогда пели и болтали, сидя на баррикадах, Петерсхуф и Сталлионград были изолированы, которые были антинашими, армии и милиции не хватило, чтобы подавить наше восстание, гоаказцы были с нами, яки и некоторые грифоны тоже, мы шли штурмовать столицу, взяли бы её и всё, мы установили б власть СДП, — рассказывал я об прекрасно-ужасном времени. — Но что вам помешало? — спросил он. — Это была злая Ночная Мать, она очень влиятельная фигура, эта кобыла не хотела кровопролития, она тогда сняла свой плащ и показала крылья, матриарх сказала, что только вера в выдуманную Лунную Пони может объединить всех и прекратит вражду, а не гнев и злоба. И что делает Фит Койн, глава Гоаказцев? Просто на следующий день заключил мир, нас предали, мы остались без армии. Он радостно стал главой своей маленькой республики, и призвал нас принять мир, его даже объявили героем ССР, и вдруг уже мы стали окружены. Грифоны получили автономию на севере, и уже яки шли просить автономную республику, и вот нам тоже пришлось сдаться, и выпросить лишь жалкие смягчения в трудовом законодательстве, — рассказал я об окончании протестах громко и с грустью, для меня это было позором. — Глава вашей церкви — пегас? — спросил с интересом журналист. — Нет, она бэтпони, фестрал, но тогда она назвала себя гордо кожекрылом, подвид пони с кожаными крыльями, жуткие они создания ночи, а многие представители командования Гоаказа были тоже фестралами, они не могли пойти против своей, — рассказал я об этой новости. — Просто, впервые о таком разделении слышал, я думал вас всего три племени, плюс аликорны, — ответил грифон. — Я тоже так думал, ещё вопросы? — спросил я. — А какие цели ставил себе профсоюз? — спросил он. — Мы пегасы — хотели свою Республику, но для этого нужно начать новую войну с Эквестрией, именно из-за таких слов с нами сотрудничали гоаказцы, желавшие взять реванш против Экквестрии, ну и, конечно, запрет НЛП с КПС, — ответил я. — А что ты хочешь, забрать у Селестии? — спросил журналист, записывая всё в блокнот. — Это земля у реки Радужина, наши Радужные Водопады и Кашино, только там мы смогли бы найти свой дом, где бы могли вольно чувствовать себя пегасами и летать сколько хотим, но вместо этого мы получили второй выходной в неделю и свободный труд пегасов, короче отдали многое, а получили в итоге ничего, — рассказал с грустью я. — Только ты говорил, что в единении сила, чтобы победить хаос, а создание республики ещё больше вас не поделит? — спросил грифон тупой и неправильный вопрос. — Нет, каждому виду пони по республике, только так мы сохраним дружбу и победим хаос, Северяну земным пони, Радужину пегасам, а Наш Город единорогам, — крикнул злобно я. — Ну, ну, так и поверил, ещё расскажи, почему ты здесь, а не в столице, боишься, что тебя арестуют за твои же слова? — спросил журналист с такой радостным клювом, ему нравится о том, что я говорю. — Я здесь, тут нет запрещённых мест для полётов и магии, а ещё можно праздновать эквестрийские праздники, День Очага, Ночь Кошмаров и куча других празднеств и мероприятий, нет запрещённой музыки и можно делать всё то, что запрещает законодательство в определённых местах, — ответил по честному я, при этом не договорив правду. — А что ты думаешь об Отмене Меточного Права? — спросил он ещё один суровый вопрос. — Это ужасный и никому не нужный закон, из-за него началась чума, и мы вынуждены страдать, Карамелька Сладкая — единственная кто защищала знаки отличия, — ответил громко я. — А что ты думаешь о Старлайт Глиммер? — спросил ещё более страшный вопрос. — Лучше спою сказал я и начал петь, чтобы успокоиться:Кем я стал? Сегодня собой горжусь, Возглавляю Пегасов Профсоюз, Использую свой талант часто я, Чтоб от песен моих было счастья. Есть на моем крупе рисунок — Балалайка, Моё место любимое место — лужайка, Где могут летать все пегасы спокойно, И пришла одна кобылка к Северяне… Когда в Северяне уже всем не могло стать хуже, Она нам всем показала, что сделать это может. И, со страхом в глазах, мы видим её новый плакат, И очень скоро она захватит весь электорат. Глиммер страшна, страшна, я её боюсь, Может выгляжу перед вами, как трус, Я меткой пользуюсь, я — пегас, тружусь, С каждым днём сильнее я Старлайт боюсь!
— Она реальна такая страшная? — спросил Барнард, подняв правую бровь. — Если мы не победим выборы, то ко власти придёт Старлайт, а она забёрёт мою метку, а затем и на вас нарисует равно, как она это сделало Алларду, в её планах сделать весь мир равным, — ответил я. — Можешь меня связать со Сладкой? — спросил грифон. — Могу, вот тебе записка от меня, — отдал я ему бумажку и спросил: — А ты что уже уходишь? — Да ухожу, странные вы все тут, а в столице, нужно поговорить ещё с пару сотней пони, — сказал журналист и пошёл. — Да, странный грифон, а теперь нужно, заниматься защитой пегасов в правах, — сказал тихо я, и начал читать газету, чтобы найти новый закон. — Закон запрете фальшивых бумажных денег, бред, кому он нужен? Золото легче скопировать, чем лист бумаги, — заявил я и бросил эту бесполезную газету. «Как же изменилась моя жизнь, при царе я жил вместе с семьёй, вместе пели песни и гордились своими талантами, и вот из-за песни «Эквестрия — моя страна», меня сослали на фронт, мои родственники остались за границей, а я стал работать на погоде, и вот дорос до главы Профсоюза, ведь только так можно защитить пегасов от рабства, как же я ненавижу это всё, верните то что было! Я хочу снова петь и играть весёлую музыку, есть раз в месяц траву, а не кусочек рыбы в день», — подумал я, выходя из обогревательной. — Послание от Союза музыкантов! — перебил мои мысли пегас-почтальон. — Скажи им, я давно вышел, ведь они находятся в кризисе и до сих пор из него не вышли, — ответил я. — Нет, у меня талант, нужно Вас заставить прийти, — произнёс он. — Да, я знаю, ты у нас привит от НЛП, поэтому, в Сталлионград не поеду, я жить хочу, там меня прибьют, — сказал я ему, ведь понимаю, что там уже подготовлена ловушка для таких, как я. — Ну ладно, — сказал почтальон и исчез. — Ах-ха, как же при принцессе было безопасно, а сейчас трупы и одна лишь смерть, — вздохнул я, — Как же хорошо мы плохо жили при Селестии…*** [Историческая Справка]
Профсоюз Пегасов — организация, которая юридически защищает пегасов, членство в нём дешевое, но вступить в него могут только пегасы, практически все взрослые пегасы ССР в неё вступили. Штаб расположен в Сладком, где считается самая безопасное место. Организация участвовало в митингах в 998 года и было против обязательной уравниловки, как способа лечения. Протесты 998 года — событие в Республике, когда пол страны бунтовало, время полной анархии, шедшее около года. Началось с Коньзани из-за несогласия жителей с назначением главы города. СДП и Профсоюз Пегасов поддержали восстание, расположив штаб в Сладком (Нижнем). Города Звездопадово, Коптытобойск и Лошадск тоже присоединились к восставшим. Против них выступили Сталлионград и Петрокопытск с КПС и НЛП. Наш Город, Заятск, Северхольм объявили нейтралитет. До прямого кровопролития не дошло. Ночная Мать спасла страну от бойни, примирив стороны, начав с Гоаказа. А все остальные сложили оружие в порядке домино, не имея армии. Итоги митингов: — Образование субъектов ССР: Понякистана, Нового Гоаказа и Грифоньи АО. — Смягчение Трудового Законодательства, в виде установление восьми-часового рабочего дня, равные права всем гражданам в труде и образовании и введение двух выходных в неделю, вместо одного, плюс и ежегодный оплачиваемый отпуск — целых две недели. — Уничтожение экономики ССР. Максим Сладкий — писатель, живший в поздний СЭЦ, путешествовал по всей Эквестрии, написал много стихотворений, которые выкладывались в газете «Эквестрийский Вестник». Умер в конце 996 года. В честь него переименовали город Нижний, в котором он жил. Его дочь стала основателем СДП, продолжившая его идеи. Обогревальня — здание, где обогреваются пони, внутри установлена печь. Были придуманы связи с дефицитом угля в 997 году. Внутри установлен скамейки и газетные стенды, чтобы пони могли отдохнуть во время обогрева.