Последний

      Еще один день. Еще один серый день в этом умирающем городе. Удивительно, но даже в наших трущобах все еще светит солнце. Можно словить его теплые и яркие лучи, если отважиться выйти на балкон чуть позже рассвета. Тогда оно появится на несколько минут как раз между двумя стоящими напротив высокими домами. Наверное, такого цвета и должна быть надежда этого города, которому поют за упокой киты: цвета льющегося сквозь смог и туман солнца.       И снова я надеваю маску китобоя. Пусть светит солнце и, отражаясь от воды, выхватывает редкие живые лица, что искаженными кровавыми масками маячат за грязными стеклами окон. Оно не спасет их. И ничто другое не спасет. Нам, обреченным, осталось лишь продать свои жизни подороже.       А ведь когда-то я был художником. Почти никому не известным творцом с пустой душой, писавшим бездарные картины. Пока другие заставляли петь от боли китов, распарывая им брюхо, добывали ворвань и широким шагом шли к прогрессу, я бессмысленно жил сегодняшним днем и верил в силу человека. В то, что ничто не сможет сломить великий Дануолл. Я верил так же, как и тысячи других простых жителей. Живущих простой жизнью. Никогда не пытавшихся решать что-либо в том мире.       Но потом пришла она, и все ориентиры рухнули.       Ее поступь была совсем неслышна, заметил ли кто-либо тот момент, когда стало слишком поздно? И был ли вообще момент, который можно было повернуть вспять? Или все было уже решено, когда та первая чумная крыса, быстро перебирая лапками, бежала по трапу корабля к привычной земле? Всего лишь маленькая крыса…       Слухи расползаются быстро. На нашей улице все началось с умершего старика. Пожилые умирают каждый день, каждый час, каждую секунду, никто и не придал значения этому… предупреждению. Никто не воспринял всерьез кровавые слезы, которыми обливался старик в последние мучительные часы своей жизни. Никого не удивили мухи на сочащихся кровью и гноем язвах на груди. Никто не пришел на помощь, ведь его нашли только через неделю.       Один за другим, дети, взрослые, старики… Полчища крыс… А потом стало безнадежно поздно. Плакальщики, так назвали тех, у кого уже не было надежды. О, я помню эти стоны! Я помню эти искаженные болью и страданием лица, перемазанные кровью! Не способные спасти себя, они пытались утащить за собой в могилу остальных. Безумные, дикие, их даже крысы принимали за себе подобных. Под руку со смертью пришел страх. Больше никто не выходил на улицу.       Все происходило так быстро... Крысиная чума – так назвали болезнь, которая быстро и жестоко хоронила Дануолл. Говорили, что ее принесли крысы. Но никого это не волновало. Никто даже не слушал. Ученые могли говорить что угодно, ведь они были вдали от того, что творилось на нашей улице. И на сотнях подобных улиц. Они не видели отчаяние. Им было легко судить.       О смертях уже не говорили. Каждый стал сам за себя. Первое время было много стражи, они пытались урегулировать этот хаос, но в итоге страх выгнал и их. Им тоже хотелось жить. Но нам бежать было некуда, а потому я равнодушно смотрел, как от нас отгородились стенами, объявив карантинной зоной. Зоной, где нет живых. Где нет надежды. Я не знал, что творится дальше моей двери, кто еще борется с болезнью, и лишь белые мешки, повторявшие форму человеческого тела и ярко выделявшиеся на фоне грязной улицы, говорили о том, что кровавый марш продолжался. Тихо, из теней, по ночам, шла чума, и не удивляли никого уже кресты на дверях. И чем дальше, тем страшнее становилось.       У меня была прекрасная семья. И пусть между мной и моей женой никогда не было настоящей любви, но мы были друг у друга и у нашего сына. Я всегда умел ценить то малое, что имел.       Я не помню, когда впервые увидел мух по эту сторону стекла. Я не помню, когда появилась кровь. Я не помню, когда потерял все. Я так привык к стонам, к отчаянию, страху, боли, вони, язвам, крови, кашлю… И лишь когда наступила тишина… Полная тишина… Я понял… Понял…       Сейчас любой житель Дануола знает, что такое Затопленный квартал. Место, где обитают лишь плакальщики. Реквием по будущему. Но даже там нашлись те, кому повезло пережить приход чумы к нашему порогу. Я – один из них.       В маске китобоя тяжело дышать. Всегда приходится привыкать и к приглушенным звукам, и к линзам. Да и к клинку в руке тоже. Хотя уже прошло так много времени…       Тогда мне было некуда идти. Постепенно то, что не забрала чума, поглотила вода. Сквозь грязные стекла окон я видел нескольких подобных мне силуэтов, но даже не пытался контактировать с ними. Мы призраки. Не пройдет и пара недель, как нам придет конец. Мы не нужны друг другу. И мир вокруг тоже не нужен. Осталось только дождаться своей очереди.       Дни сменялись днями. Отчаяние, страх и вид двух завернутых в мешковину трупов, брошенных в углу комнаты, медленно, но верно разъедали мое сознание. Я ждал. Я думал. Рисовал и писал на стенах то, чего хотел мой искалеченный разум, пока не кончились краски. Я даже поверил в Чужого, потому что больше мне верить было не во что. Молился, взывал… Но все без толку. Один голос из тысяч теряется в эхе Бездны. Но уже этого было достаточно. За окном каждый час слышалась все еще работающая система оповещения, убеждавшая пустые улицы, что лекарство уже ищут. Что власти просили помощи на других островах. Что лучшие умы бьются над этой задачкой, и им даже удалось продвинуться. Но я знал, что чем больше люди боролись, тем быстрее умирали. И мне было лишь интересно, увижу ли я конец всего этого.       Но даже в этом проклятом мире до сих пор есть солнце. Даже в Затопленном квартале.       Всего одна случайная встреча… Мне снова дали смысл. Не знаю, как меня нашли ассасины, но мне снова повезло, и я снова выжил. Вместо того, чтобы умереть, я сам стал тем, кто убивает. Взял в руки клинок, спрятал лицо за маской китобоя – и наконец по-настоящему поверил в Чужого, хотя он по-прежнему не откликался на мои мольбы. Но я всегда умел ценить малое. Мир перевернулся вверх дном, и я просто хотел попробовать снова взять судьбу в свои руки, хотя бы ненадолго. Хотя бы по воле Дауда.       Сегодня великий день. Завтра начнется совсем другое время и, возможно, песня китов перестанет казаться реквиемом по всем нам. Исчезнут страх, крысы и плакальщики. Все изменится. Но почему же мне кажется, что это лишь ускорит конец?       Время. Я слышу зов Дауда. Сегодня умрет очередная жертва. Та, чей портрет я когда-то рисовал на стене собственного дома остатками черной краски, когда остался один в тишине. Сегодня киты поют для Императрицы. И, наконец, для меня.       С этой крыши виден самый высокий дом на той самой улице, с которой все началось. Я знаю, что среди помеченных крестами дверей есть одна чистая. Моя дверь. Как жаль, что некому будет исправить эту ошибку. Вчера у меня начался жар, а сегодня тело сковало болью. Я не увижу конец. И никто не поставит крест. Я последний.