Ночное патрулирование

У них давно не выпадала свободная минутка, особенно сейчас, когда они размещены на соответствующих позициях. Их внимание должно быть сосредоточено на текущей задаче, но теперь, когда боевые действия подходят к концу и настаёт время бездействия — праздные руки доходят до… отчаяния. Особенно во время ночного патрулирования. Их отряд спит, в то время как двое оставшихся саннинов сидят спиной к спине, выполняя свои обязанности. Над ними будто бы нависло тёмное облако с тех пор, как Джирайя остался в Амегакуре, но и Орочимару, и Цунаде всё ещё находят друг в друге утешение, во всяком случае настолько, насколько это вообще возможно. Война, безусловно, крадёт только самое лучшее. Компанию им составляет потрескивающий костёр. Какое-то время они практически не используют слов, хотя поздний час позволяет им некоторые вольности. Цунаде слегка поворачивается, чтобы сплести свои пальцы с пальцами Орочимару, коснуться верхней части его ноги и любым доступным способом отыскать контакт всюду, где это только возможно. Скудные прикосновения с тем же успехом можно назвать и сладостными, поскольку они лишь сильнее разжигают огонь желания. Прошло уже несколько недель с тех пор, как они по-настоящему пробыли друг с другом наедине, и ещё больше с тех пор, как они в последний раз поцеловались, так что прикосновение её пальцев к его бедру сводило с ума сильнее, чем он хотел бы признать. — Цуна-чан… — прошептал он в замешательстве. — Не надо. Нас могут услышать. — Все спят, да и к тому же я не делаю ничего непристойного, — её голос был мягок и прозвучал у самого его уха, вызывая у чувствительного Орочимару мурашки по коже. — Я бы сказал, что это довольно непристойно, учитывая, что мы на дежурстве, — он посмотрел на тлеющие угли, в то время как она обдула своим горячим дыханием его шею. — И ты, кажется, забываешь, что я чувствую запах твоего желания. Ты всегда становишься такой непослушной, когда дело доходит до подобного рода рисков. Цунаде тихо смеётся, скользнув рукой по внутреннему шву его брюк. Она наклоняется так близко, что её губы касаются трепещущего пульса. — А может, мне холодно. И если мне холодно, то ты, должно быть, замёрз. Тебе не кажется, что мы могли бы просто согреть друг друга? За последние несколько дней не произошло никаких инцидентов, и все защитные барьеры активированы. Если что-нибудь случится, мы с этим справимся. Да и сигнальные печати наложены. — Если ты так жаждешь наслаждений, то касайся себя сама, химе. — Ты же знаешь, что дело не только в этом. Кроме того, я поступлю так только в том случае, если ты тоже так поступишь. И я знаю, что ты хочешь этого так же сильно, — словно бы в подтверждении своих слов она проводит пальцами ещё выше, наслаждаясь издаваемым им вздохом и мгновенным давлением его руки, крепко обхватившей её запястье и убирающей его прочь от своего тела. — Я способен на одну мелочь, называемую дисциплиной. И я хочу, чтобы ты знала, что я не из тех, кто любит самоудовлетворение. Мне это совсем не нужно, — тихо заявляет Орочимару. — Хотя готов поклясться, что из твоих уст это прозвучало как вызов. — Ох, я тебя умоляю, Оро. Ты что, будешь спокойно сидеть в сторонке, если я действительно решу сделать то, что ты мне предложил? Ты хоть представляешь, насколько легко это будет? Мне даже не придётся расстёгивать свои штаны. Цунаде кладёт подбородок ему на плечо и, выбрав новую цель, убирает от него руку. Бронежилет не позволяет ей поиграть со своей грудью, что обычно усиливает растущее возбуждение, когда она выбирает подобный курс действий, но в этом нет необходимости. Жар, скапливающийся между её ног, в скором времени перерастёт в полное блаженство. Желание хоть и кажется пустяковым, но за неимением приватной, интимной обстановки эта игривая, восхитительная маленькая возможность оказывается гораздо более захватывающей, чем она когда-либо могла себе представить. Особенно если она сможет заставить его потерять контроль. Ничто не сравнится с возможностью услышать издаваемые им звуки, даже если они будут настолько тихими, что их услышит только она. Он понятия не имеет, что делает с ней… но ей бы очень хотелось, чтобы он узнал. — Цунаде, — предостерегает он, и её губы растягиваются в новой, злобной улыбке. — Не Цунадкай мне тут. Ты же знаешь, что я права, — она прижимает кончики своих пальцев к тому месту, которое больше всего жаждет прикосновений, и тяжело выдыхает. Орочимару застывает рядом с ней. Каждое изменение запаха, тепла и движения не ускользает от его обострённых чувств, и она это знает. — Ты тоже можешь почувствовать себя хорошо, вместе со мной. Ну же, Оро… Его глаза закрываются. Он слишком сосредоточен на запахе её возбуждения и горячем теле, прижатом к его боку. Несмотря на здравый смысл, он не может не отреагировать. — Ты настоящая угроза, химе, — рычит Орочимару почти неслышно, и последовавшее в конечном счёте медленное, медленное движение даёт ей все основания полагать, что сказанные ею слова принесли свои плоды. Осознав это, она с трудом сдерживается от того, чтобы не повернуться и не поцеловать его, не попробовать на вкус его мягкие вздохи. Всё, что она может сделать, — это глубоко вдохнуть и отдаться слишком быстрому восхождению и стремительному погружению в блаженство, даже если оно вызвано её собственной рукой. Их тайные, совместные удовольствия проходят почти в полной тишине, сопровождаемые лишь звуками леса и потрескиванием угасающего костра. Этого достаточно, всего этого достаточно, пока они есть друг у друга.