only human

Мегуми ненавидит быть шаманом почти так же сильно, как он ненавидит тяжелое чувство в груди, которое просто не отпускает. Это не та жизнь, которую многие выбирают добровольно, и он не исключение. Иногда ему хочется, чтобы он не был сыном бездельника или благотворительным налогом Годжо, подлежащим вычету каждый новый год. Возможно, если бы ему повезло родиться обычным и неодарённым, всё было бы намного лучше. Становление шаманом приходит вместе со многими сожалениями, и Мегуми знает, что он умрёт с более чем справедливой долей. Они сами по себе были проклятиями, напоминанием о том, что можно было сделать и чего не следовало. Он понял, что сожаления, которые он унесет с собой в могилу, появляются и гниют вместе с розовыми волосами и разлагающимися пальцами. Со времён короткой поездки в Мияги они удвоились, утроились и увеличились в десять раз. Тебе надо было быть быстрее и добраться до будки с пальцем раньше. Надо было стараться держать Итадори подальше от этого. Не надо было оставлять его в следственном изоляторе. Почему ты не старался отбиваться лучше? Сколько раз ты позволишь ему быть на краю смерти? Мегуми знает: он умрёт с мыслями о яркой улыбке и двойной паре глаз, отпечатавшихся на его веках, — последние моменты сознания будут наполнены ничем иным, как тоской по неизвестному. Он не жалеет о спасении Итадори и никогда не будет, но пожалеет, что не смог дать ему второй шанс на жизнь и привести его в мир, в котором Мегуми даже изначально не хотел находиться. Мегуми не жалеет, что попросил Годжо сохранить ему жизнь, и он не жалеет о моментах, проведённых со смехом и улыбкой, когда его сердце переполнялось радостью. Больше всего на свете он жалеет о том, что не увидит, как Итадори состарится. Мегуми знает: он умрёт молодым, в конце концов, это часть его работы, но Итадори не имел права голоса в собственной судьбе. Пока он может убегать и прятаться от своей реальности как ребёнок, боящийся темноты, Итадори — невольный участник игры не на жизнь, а на смерть, в которой ему суждено проиграть, испуганно вглядываясь смерти и злу, и всем вещам, от которых Мегуми не сможет спасти и защитить, прямо в глаза. Он ненавидит быть шаманом из-за того, что с ним сделали, но ещё больше он ненавидит за то, что сделали с Итадори. Звук сопения и рыдания, приглушённый стеной между их комнатами в общежитии, также знаком как и звук того самого смеха, из которого, кажется, сделан Итадори. Пока Сукуна — двуличная угроза, Итадори проживает свою двойную жизнь. Он хотел бы, чтобы у него, по крайней мере, был выбор в собственной проклятой технике, потому что, несмотря на то, что Итадори любит его божественных собак, они не могли вылечить пещерные трещины в груди другого мальчика. Никакое количество теней и лживых созданий не могло стереть воспоминания о том, что случилось с Итадори во время его кратковременной смерти. Они никогда не говорят о плохих вещах, которые случаются, так часто, как хотелось бы Мегуми. Смотреть, как кто-то страдает и мучается из-за смерти и потерей так же, как и его лучший друг, который не может ступить на эту территорию, кажется неправильным. Итадори запирает всё это в той же клетке, где находится и его сердце, и где даже Мегуми вход запрещен. (Он держит ключ в свою собственную клетку поблизости, но он всё ещё в пределах досягаемости Итадори. Это приглашение, и он единственный, у кого есть эта привилегия. Он уже давно решил, что если кто-то и должен сломать его и разорвать его сердце в клочья, то это будет Итадори. Парень овладел его жизнью, сердцем и душой. Он отдал их ему в первый раз, когда те смеющиеся глаза встретились с его. Это была сделка, подписанная в момент и стоящая каждого пенни, который вырвали из его холодных, мозолистых рук.) — Фушигуро, — голос Итадори вырывает его из раздумий. Он бросает взгляд направо и встречается глазами с парнем, подтягивающим ближе плед, накинутый на плечи. Они сидят вместе на траве возле их общежития, сбежав задолго до комендантского часа. Кошмары — то, от чего они оба безжалостно страдают, хотя Мегуми понимает, что смысл их снов сильно отличается. Пока Итадори страдает из-за дедушки и грязной пасти, цепляющейся за проклятия, Мегуми боится крови, оставшейся на его руках и преследующей его. Итадори боится того, чего он не понимает — Мегуми боится того, что он делает. Он тихо мычит в ответ, кивая головой в знак согласия, и снова поднимает взгляд к звездам. — Чем ты хочешь заняться после выпуска? Это невинный вопрос с простым ответом, но слова, которые он знает, что должен сказать, ощущаются как гадкая ложь на языке. Он должен работать шаманом пока его не изобьют и не покалечат до неузнаваемости, чтобы вернуть Годжо долг, который никогда не будет ему под силу. Это хуже, чем быть наёмником, и хотя это его долгосрочный план по умолчанию, он не хочет иметь с этим ничего общего. Желания шамана стоят на втором месте по сравнению с желаниями многих. Польза обществу за счёт личности. То, что хочет Мегуми это не то, что он может иметь, и то, что он будет иметь — это не то, с чем он уверенно сможет жить. — Почему ты спрашиваешь? — он парирует вопросом, позволяя своим глазам обвести взглядом линии большой медведицы. Он может почувствовать, как Итадори пожимает плечами около него, и он слышит шуршание ветровки, когда мальчик двигается. Не нужно слов, чтобы Мегуми понял. Меня не будет здесь, чтобы увидеть. Жизнь жестока и несправедлива. Она заставляет его хотеть вещи, которые невозможно получить, и отвечать на вопросы, которые делают больнее, чем любая рана, которую он получит. Он хочет убежать подальше от этой жизни и спрятаться среди звёзд. Он хочет забрать Итадори с собой, чтобы они могли вместе создать дом на чужой планете, где проклятия были бы не более чем мифами и легендами. — Что я хочу и что я должен делать — две совершенно разные вещи, — он вздыхает, — у меня нет особого выбора, что мне делать после окончания школы. Я, вероятнее всего, умру от проклятия в двадцать или что-то в этом роде. Слова слетают с его губ, и он знает, что этот ответ не понравится Итадори. Он буквально чувствует, как глаза другого прожигают в нём дыры, пока он пытается запомнить ощущение прохладной травы под его пальцами, и как лунный свет выглядит за закрытыми веками. — Чувак, не говори так. Это ужасно. — Если ты не хочешь принимать правду, то не спрашивай об этом, — он фыркает. Он открывает рот, чтобы спросить Итадори о том же, но останавливается. Он не из тех, кто сыпет соль на рану. — Что ты хочешь делать потом? Мне всё равно, что ты должен. Мегуми хочет сделать много вещей, даже те, что не включают в себя побег и трусость. Он хочет путешествовать, увидеть пляжи, горы и города, которые не кишат монстрами и проклятьями. Он хочет жениться и воспитывать детей, не боясь повторить отцовских ошибок — не боясь, что каждое утреннее прощание может стать последним. Он хочет просыпаться каждое утро и видеть розовый цвет. Он хочет чувствовать холодный металл обручального кольца каждый раз, когда он призывает шикигами, и чувствовать под ладонью сердцебиение самого обычного парня. Он тоскует по жизни в любви и мире, но у него не осталось ничего, кроме как жить в обрывках, наполненных ненавистью и злостью. — Если я скажу тебе, то ты засмеёшься, — сказал он, прикусив губу. Они снова трескаются, и его привычка кусать их делает только хуже. — А если я буду полностью честен и ясен, то ты ударишь меня. Наверно. — Я не ударю тебя, обещаю. — Я не верю. — Я клянусь! Я даже расскажу тебе свое, если ты хочешь. — Сначала ты, потом я. Тебе тоже стоит сказать что-нибудь настолько же неловкое. Итадори вытягивается, ложась на спину. Лунный свет оглаживает его кожу и Мегуми больше всего на свете хочет протянуть руку и прикоснуться к ней. Итадори притягивает его, будто они магниты с противоположными полюсами. Он очаровательный ангел, запертый в мире дьяволов. Спустя мгновенье, Итадори, наконец, делится: — Я бы хотел иметь собственный дом, — начинает он, — Он необязательно должен быть большим, просто где-то, где будет хорошо, тепло и приветливо. Я бы хотел, чтобы это было приятное место и для животных тоже, с большим двором, где они могли бы бегать. Он замечает, что использует прошедшее время, сглатывает комок в горле и никак не комментирует это. Итадори выжидающе смотрит на него: — Твоя очередь, теперь не увиливай, — он усмехается, — сделка есть сделка. Мегуми втягивает воздух. Он представляет загородный дом и идеальную семью. Он думает о садоводстве весной и потягивании лимонада на заднем дворе. Он думает о барбекю с друзьями, где он представит Итадори как своего мужа и покажет кольцо, чтобы подтвердить это. Мегуми думает и он мечтает. Он хочет и жаждет. Он умоляет и готов лишиться всего, чтобы получить это, но всё же его усилия напрасны. — Я хочу жениться, — начинает он, слова тихо слетают с губ. — Это не странно, почему ты думаешь, что я ударю тебя за это… — Жениться на, эм, ком-то вроде тебя, — заканчивает Мегуми, его лицо вспыхивает, когда он смотрит вперёд, — Было бы ещё лучше, если бы это был ты, я думаю. Небо слишком тёмное, чтобы рассмотреть созвездия даже с чистым небом и яркой луной, поэтому он садится возле кустов, среди листьев которых танцуют светлячки. Гораздо легче не обращать внимание на то, как колотится сердце в его груди или на тошнотворное урчание в его животе после признания. — Оу. — Да, — Мегуми поджимает губы в тонкую линию, готовый поднять плед с земли и вернуться к себе. Он уже становится экспертом по побегам. Это не отказ, но похоже на него. Это не так больно, как держать на руках труп Итадори, однако, ему всё равно не нравится это чувство. — Впрочем, давай не будем пропускать хорошие моменты. Свидания — вот, что делает женитьбу веселее, — говорит Итадори, но в его голосе не хватает присущей ему уверенности. Мегуми может поклясться, что видит румянец на щеках парня. Они не двигаются. Вместо этого они позволили своим словам утонуть в воздухе между ними. Они оба знают, что это никогда не произойдёт, но, возможно, немного надежды — это то, что такому человеку, как Мегуми, нужно в его жизни. Возможно, страх, ужас и ненависть могут быть на мгновенье забыты среди порезов и сильных рук. Мегуми не жалеет о том, что спас Итадори, и одна из многих причин, почему он полюбил это — радость, которую парень способен принести даже в самые мрачные моменты. Несмотря на то, что будущее маячит за горизонтом, Итадори вытягивает широкую улыбку с губ Мегуми в свете полной луны. Он позволяет Мегуми жить жизнью, которой тот никогда не думал, что будет жить, одновременно по максимуму используя своё ограниченное оставшееся время. Это не признание, как в романтических комедиях или мангах, которые любит читать Кугисаки. Это необычно, но, возможно, именно поэтому это так хорошо работает для них двоих. Они необычны. Их жизнь — мешанина проклятий, страхов и кошмаров, которые никуда не исчезнут. Они застряли в бесконечном цикле предсказуемой, неприятной работы, так что, возможно, предложение руки и сердца перед первым свиданием — это то, что должно быть. Он позволяет смеху, клокочущему в груди, покинуть его, уголки его губ растягивают в улыбке: — Да, я думаю, ты прав. У нас есть время. Мегуми ненавидит быть шаманом, но он начинает думать, что не всё в этом так уж и плохо. Любовь может быть проклятием, но она также делает тебя человеком. Как шаман он встретил Итадори, как человек он будет смотреть, как тот умрёт.