Горечь опавшей листвы

Лес близ Погребальных Холмов… странный. Ещё с ли назад деревья росли ровные и зелёные, теперь же стволы пошли всё кривые, будто застывшие в конвульсиях невыносимой боли; даже листва сначала из зелёной стала бурой, а здесь, впитав чрезмерное количество тёмной энергии, и вовсе приобрела странный красно-фиолетовый оттенок. И мертвецов под этими странными деревьями ходит много больше, чем в светлой части илинского леса — Сяо Синчэнь уже начал жалеть, что вообще сунулся сюда. Полуразложившиеся тела наступают одно за одним, не успеваешь упокоить первого, как его место уже занимает второй, а Шуанхуа ощущает всё больше и больше нежити вокруг. Он ведь даже не собирался подходить близко к Погребальным Холмам, лишь проредить нежить рядом с поселением простых крестьян. Но так получилось, что чующий некроэнергию меч вёл своего хозяина всё ближе и ближе к тому месту, откуда лезли мертвецы — пока он не оказался в кольце. Глупо, как же глупо. Ведь говорили же местные жители, что владения Старейшины Илина — верная погибель для заклинателя. А он? Возомнил себя бессмертным, раз спустился с горы. Ледяной клинок разит без промаха, но мертвецов будто и не становится меньше — в проклятом могильнике их несметное множество. Если уж многие поколения Великих Орденов не смогли очистить это место, то на что уж надеяться одному заклинателю, пусть он сотню раз будет учеником легендарной Баошань-санжень. Тут бы хоть живым уйти. Прорваться сквозь кольцо мертвецов по земле уже невозможно, ещё немного, и даже выносливости Сяо Синчэня придёт предел. Остаётся один вариант: отправить меч в полёт, выкраивая время, чтобы вынуть из рукава талисманы; пустить клинок себе под ноги, отгоняя обступившую нечисть огнём ци… Он уже почти смог подняться над головами мертвецов, когда левую лодыжку обжигает болью, а после по ноге растекается холод тёмной энергии. Рана не страшная, да и не рана это — царапина. Но вымотанному боем Сяо Синчэню хватает и её. Шуанхуа падает на землю. Талисманов в руке уже нет. Резкая трель флейты, неожиданно разнёсшаяся по искорёженному тёмной энергией лесу, навевает мертвенный ужас. Несколько мяо Сяо Синчэнь ждёт всё той же окрашенной холодом боли — и не сразу понимает, что мертвяки отступили; застыли поодаль, будто в страхе перед тем, кто явился с Погребальных Холмов. Чёрные волосы, чёрный шёлк ханьфу и чёрный дым тёмной энергии будто перетекают друг в друга. Кожа бледная, как у призрака, а глаза горят алым цветом свежей крови. Чёрная флейта в изящных пальцах больше не поёт свою страшную песню, но даже так нежить не решается приблизиться к повелителю мёртвых. Сяо Синчэнь бы на её месте тоже не решился — на своём же он вовсе не знает, что ему делать и чего ждать. Слишком много противоречивых слов об этом человеке он услышал с тех пор, как вернулся в мир, чтобы суметь понять хоть что-то о Вэй Усяне. — Твой меч силён, но мне он незнаком. Ты не носишь на одеждах клановых символов, — задумчиво произносит тот, а у Сяо Синчэня перехватывает дыхание от этого низкого бархатистого голоса. Наверное, им можно зачаровывать нежить и без всякой музыки. — Кто же ты, откуда и зачем пришёл ко мне? — Не к вам, уважаемый Старейшина Илина. — Тот, кого люди называют жестокой тёмной тварью, настроен, кажется, скорее благосклонно, хотя и морщится на обращении — от слова ли «уважаемый» или ещё от чего? В любом случае, Сяо Синчэнь решается продолжить: — Я заблудился, мой меч увёл меня слишком далеко. Моё имя Сяо Синчэнь, я лишь недавно спустился с горы и не знаю этих мест, а потому… — Сяо Синчэнь осекается, не вполне понимая, что он уже успел такого сказать — клубящаяся вокруг Старейшины тёмная энергия внезапно опадает, а выражение его лица из мрачно-недовольного становится… удивлённым? За единственную мяо страшная тёмная тварь оборачивается всего лишь красивым молодым мужчиной с заметными следами истощения на лице и горящими радостным интересном серыми глазами. Серыми? — Ты ученик Баошань-санжень? — куда более торопливо спрашивает тот. Даже голос неожиданно становится выше и живее. — Мой шишу, получается? Сяо Синчэнь признаёт, что тоже удивлён: про Вэй Усяня люди говорят много: хорошего, плохого и ужасного; встречались среди этих разговоров и слова о том, что его родителями были друзья прошлого главы ордена Юньмэн Цзян — но почему-то ни одно из этих слов не было их именами. По языку разливается горечь понимания. — Так Цансэ-шицзе… мертва? — Это не было единственной целью, это даже не было важной целью, но врать себе Сяо Синчэнь считает глупым — он надеялся, что сможет встретиться с той, что покинула гору до него. Всё же не больше четверти века прошло, разве срок это для ученицы бессмертной, да ещё и такой талантливой? — Странно, наставница говорила, что её ученики чужды миру за пределами горы, а я не верил ей. — Пятнадцать лет как, — глухой шёпот срывается с губ Вэй Усяня, но он неожиданно встряхивает головой, будто прогоняя тяжёлые мысли, а после произносит уже тем слегка торопливым и удивительно живым для повелителя мёртвых голосом: — Чужды? Да сколько их с той горы спустилось — моя матушка да Яньлин-даожень. Или по дороге с горы до людей ещё пара сотен потерялась, а мы и не знаем? Вопреки навалившейся на него печали Сяо Синчэнь смеётся над предположением — и понимает, что неожиданно навалившаяся горечь… не исчезла, но улеглась на сердце лёгкой грустью. — Нет, только двое до меня, — он улыбается, глядя в глаза своего так неожиданно встреченного шичжи и не может понять, как этого светлого — несмотря на всю ощущающуюся от него тёмную энергию, — человека могут называть безжалостным жестоким убийцей. Как это человек может быть им? Впрочем, человек ли? Только задумавшись над этим, Сяо Синчэнь понимает, что даже подхваченный и убранный во время разговора в ножны Шуанхуа не знает ответа. Не человек, не тварь — что-то среднее и одновременно совершенно иное, о чём наставница то ли не знала, то ли не считала нужным рассказывать своим ученикам. А Вэй Усянь, не замечая вспыхнувшей задумчивости Синчэня, неожиданно подхватывает его на руки. — Что? — вырывается вздох удивления. — Чтобы ты тоже не стал «чуждым», тебе надо обработать рану — и поверь, ты не хочешь знать, что может быть на когтях местных тварей, — весело и ничуть не злобно улыбается Вэй Усянь. — Хорошо, что у меня живёт самая лучшая целительница Поднебесной — ну, за исключением твоей наставницы, наверное, но она не считается. Вэй Усянь продолжает говорить, перескакивая с темы на тему, совершенно не требуя внимания к своим словам — и почему-то в таком положении, на руках у страшного Старейшины Илина, посреди проклятых скал, Сяо Синчэню оказывается неожиданно уютно. Тяжёлая, промораживающая до костей и оседающая в глотке металлом тьма рядом с этим странным человеком становится другой. Будто осенний ветер, напоенный запахом прелых листьев и влажной земли, с лёгкой ноткой дыма от костра — тоже холод, тоже смерть, но какие-то совершенно другие. Из рассказов наставницы Сяо Синчэнь знает о тёмных заклинателях — и те должны ощущаться не так. Пропитывающая их тела тьма оборачивается ядом, постепенно разрушающим плоть, заставляющим последователей этого Пути буквально гнить изнутри. Гибельное воздействие тёмной энергии проявляется тем больше, чем активнее её используешь — и если правда, что Вэй Усянь водил в бой тысячные армии нежити, то его красота должна была обернуться уродством ещё до конца войны. Задать интересующий его вопрос Сяо Синчэнь не успевает, поскольку в показавшемся из-за скал поселении их уже встречают — женщина чуть старше Вэй Усяня, облачённая в белое с алыми языками пламени ханьфу. Вопроса, кто она такая, даже не возникает. Есть у всех хороших целителей нечто неуловимо общее: то ли чуть саркастичный изгиб губ, то ли несколько хищный взгляд внимательных глаз, то ли общая аура «невылеченными от меня ещё не уходили»… — Кто это? — голос у женщины неожиданно низкий и зычный, такой бы не целительнице, а генералу. Впрочем, эта целительница наверняка и генералам ордена Вэнь когда-то приказы отдавала, случись им оказаться в её лекарском павильоне. — Цин-цзе, это мой шишу, Сяо Синчэнь! — Впрочем, ни мрачный взгляд, ни командирский тон, ни общая давящая аура не возымели на Вэй Усяня никакого эффекта — и сложно сказать, в привычке ли дело или в тёмной энергии. — Он умудрился случайно пробиться до третьего круга, и мертвяки его немножко покогтили. От взгляда, в котором чётко читается мнение целительницы об умственных способностях обоих мужчин, Сяо Синчэню почему-то становится немного не по себе. Несколько мяо у него даже остаётся ощущение, что их обоих пошлют обратно к таинственному «третьему кругу» с когтистыми мертвяками, но женщина — Вэнь Цин — только припечатывает себе ладонью по лбу и зовёт их в свою обитель. Обычно после такого взгляда ожидаешь болезненных процедур, но, к удивлению Сяо Синчэня, дева Вэнь работает аккуратно что с иглами, что с травами — даже несмотря на то, что казавшаяся совсем несерьёзной царапина за прошедшее время воспалилась и приобрела неприятный фиолетовый оттенок. Уже через пару фэней на его лодыжке оказывается аккуратная повязка, онемение от тёмной энергии полностью пропадает, а Вэнь Цин уходит, оставляя наказ некоторое время не тревожить ногу и выдав Вэй Усяню дежурную затрещину. Страшный и злобный Старейшина Илина так картинно возмущается произволом целительницы, что у Сяо Синчэня вновь не получается сдержать смех. Небольшой простенький домик выглядит бедно, но опрятно — почему-то эта картина совершенно не вяжется с той обителью зла, которой можно представить поселение на Погребальных Холмах по рассказам жителей Поднебесной. Даже заглянувший к ним разумный лютый мертвец оказывается тихим и очень вежливым юношей, по поведению похожим на нежить даже меньше своего создателя. И, конечно же, никаких тронов из костей и черепов, никаких немёртвых слуг на каждый чих, никаких стонов пытаемых пленников, над которыми злобная тёмная тварь и спасённая им ведьма проводят нечеловеческие эксперименты — только обычные человеческие голоса и лица, да совершенно неожиданный детский смех. Самое обычное поселение. Даже более обычное, чем гора Баошань, если не считать окутывающей всё вокруг тёмной энергии, что каким-то неведомым способом не вредит людям. Сяо Синчэнь с удивлением понимает, что самую малость разочарован. — Как у тебя это получается? — решается он всё же спросить о Тёмном Пути. — Наставница говорила, что за силу тёмные заклинатели платят телом и душой — но насколько я вижу, к тебе это не относится. Несколько мяо в комнате повисает молчание, и Сяо Синчэнь успевает подумать, не был ли его вопрос излишне бестактным — но тут Вэй Усянь отвечает. Голос его в этот момент почти тот же, что был у встреченной в отравленном лесу красноглазой тёмной твари. — Я не боюсь её. Я принял тёмную энергию не как инструмент, но как часть себя — она мои руки, мои глаза, мои уши, — одно лишь тихое звучание этих слов почему-то пускает целую толпу мурашек по спине. А уж если вдуматься в смысл... — И что — никаких последствий? — поражённо шепчет Сяо Синчэнь. Ответ кажется ему полностью безумным и одновременно очевидным до невероятности. Принять смерть, принять чужую боль и ненависть, чужие непрожитые жизни продолжением себя и не сойти с ума — что может быть более логично и невозможно? Кажется, девиз родного ордена Старейшины звучит: «Стремись достичь невозможного»? — Только холод, от которого почти невозможно согреться. К нему привыкаешь, но… — Вэй Усянь на мяо задумывается. А потом чуть смущённо продолжает: — Прости, я эгоистично нёс тебя на руках лишь потому, что хотел об тебя немного погреться. Это не вредит людям, я проверял. Сяо Синчэнь на мгновение замирает, чувствуя, как разгораются алым скулы. Живое человеческое тепло, да? Впрочем, вглядываясь в танцующие по серой радужке алые блики, он понимает, что не против поделиться с Вэй Усяням своим теплом сильнее — будь он человеком или тварью, это ведь совершенно не важно. И тянется к прохладным губам в поцелуе.