Вэй Усянь и его гарем

Полупрозрачные яркие ткани — алые, пурпурные, лиловые — совершенно не скрывают изящных девичьих тел. И ладно, если деве, как Мэй-Мэй, повезло умереть от яда, что не оставляет на теле следов. Вот у красавицы Гуйхуа даже в воплощенном виде на шее виднеется тонкая чёрная царапина со слегка расходящимися краями — ну как «царапина», след от перерезанной глотки. Не повезло ей с любовником. А с хохотушкой Лянь-Лянь и не поймёшь сразу, что не так: неизменная пышная причёска на шпильках скрывает проломленной череп, а широкая прядь волос — пустую глазницу и оголённую кость скулы. Они бы, конечно, могли и спрятать предсмертные увечья, притвориться живыми в тончайших мелочах, Вэй Усяню даже не было бы жаль на это своей энергии — но он не хочет этого. Не хочет видеть маски живых девушек, когда мёртвые они много прекраснее. Вместе со своими увечьями, подчёркивающими их хрупкую красоту; с сероватой прохладной кожей и горящими алым глазами. Прекрасные хищные создания, жадные до живой крови и… Изящные холодные пальчики скользят в ворот ханьфу, цепляя кожу длинными коготками — мимолётное удовольствие, от которого Вэй Усянь выгибается, подставляясь сильнее. Эти девочки талантливы, умеют многое, так что грех было бы не воспользоваться умениями. Вторая рука, уже другой девочки — куда более наглая. От чёрных коготков красавицы остаются длинные полосы, быстро набухающие алыми каплями, что тут же слизывает холодный юркий язычок. Холодные тела льнут ближе, холодные когтистые руки стягивают с его плеч ханьфу, стремясь получить больше открытой кожи, холодные губы дарят нежную ласку… И почему другие заклинатели боятся этих прелестных созданий? Они же не хотят навредить — лишь внимания, немного живого тепла и чуть-чуть поиграть. В них даже нет жажды убийства. Мэй-Мэй развязывает чёрный пояс и первой тянется к полувставшему корню ян. На краю сознания мелькает мысль, что ни одна дева весеннего ветра ни за какие деньги не станет с таким искренним удовольствием ласкать мужчину, но Вэй Усянь откидывает её в сторону. Ему и раньше — до войны, до Тёмного Пути — не было дело до живых красавиц. Прохладные губы и язык, сухой мёртвый рот и острые коготки на бедре, добавляющие удовольствию пикантности. Можно откинуться назад, опускаясь в объятия других мёртвых девочек, закрыть глаза, подставить шею и губы под холодные поцелуи — и выкинуть из головы всё лишнее, отдаваясь этому порочному удовольствию. Другая красавица опускается рядом с Мэй-Мэй, вбирает в рот яшмовые бубенцы, явно рассчитывая добраться и до янского корня. Вэй Усяню почти смешно с этой странной конкуренции — он не собирается обделять ни одну из своих девочек; каждой из них непременно достанется частица его ян. Острые клычки, впившиеся в шею — даже не надо тянуться к силе, чтобы узнать Гуйхуа. Она больше прочих любит кусаться до крови, а смерть от кинжала в горле, видимо, наложила свой отпечаток на привычки. Боль от укуса… А разве боль это? Разве от боли будет сильнее твердеть янский корень и так сладко кружиться голова? Разве боль заставит срываться с губ стоны желания, разве от отвращения к мёртвому будешь касаться холодных тел снова и снова? Руками, губами… Поцелуй девицы на Байфэн был хорош, несомненно, но мёртвые губы и умелый язык Лянь-Лянь желаннее стократ. Влияние ли это тёмной энергии или он всегда был таким испорченным — Вэй Усянь не знает. Да и имеет ли смысл думать об этом, когда бурно изливаешься в горло деве-призраку?