Старина

"– Да ладно тебе, старина, сколько раз так было – эта тьма всегда оттуда и приходила". Пахнет морем, пылью, тоскою и едким страхом; шум дождя созвучен звону меча над плахой. Опустилась бездна – поглотила Великий Город, он погряз во тьме, словно надвое ей распорот – на два города: тот, что стоит монолитом башен, белизной дворцов, камнем храмов – велик и страшен; а второй собакой скулит под его стенáми. "– Ершалаим пропал – а что теперь будет с нами?" – Прокуратор стар, и он ненавидит храмы, под плащом давно болят боевые шрамы, потускнел подбой, потускнели глаза и кожа. "– Старина, послушай, на что же ты стал похож? Освежись вином – посидим, вспомним дружбу нашу!" Я взрезаю вены, и с запястья кровь льётся в чашу. Понтий видел это без десять две тыщи раз, и опять вода стекает с прозрачных глаз, и опять тоска сочится сквозь тонкость век. "– Пощади меня, я всё-таки человек", – голос сух и кроток, – "Прости меня, ну, Га-Ноцри – я не мог, не мог, просить уже было поздно. Я сказал им трижды! За что же ты так со мной? Пощади, Иешуа, я заслужил покой". Понтий тянет к чаше морщинистую ладонь, и в неё падёт благодатный святой огонь. "– Ты опять горишь, Га-Ноцри, горит на горе твой крест". "– Старина, да брось ты. Смотри: я опять воскрес".