гроза мудаков и причина серёжиных улыбок

В детском доме пару часов назад погасили свет, все спят под звуки дождя. Капли создают мелодию, барабаня по питерским крышам и подоконникам. Лишь изредка самые буйные ребята нарушали покой, не в силах сдержать тихих смешков и порой шептали чересчур громко. Тогда они мгновенно смолкали, спохватившись, что разбудят воспитательниц. Если в соседних комнатах веселились, то в комнате номер шесть, на двери которой черным маркером приписали девятку, было не до улыбок. Двенадцатилетний мальчишка вжался в угол, прислоняясь спиной к стене, и положил голову на острые дрожащие колени. Голубая пижама с ракетами и космическими тарелками не согревала замершие пальцы на руках и ногах, не укрывала от крупной дрожи по всему телу. Вновь раздался гром, волнами проходящий, сквозь испуганное сердце. — Сережа, — ласково позвал Олег и легко коснулся рыжей копны волос. Тот подпрыгнул на месте и попытался слиться со стеной, хоть это и было невозможно. Когда сильные горячие ладони сжали его ледяные, он, наконец, понял, кто перед ним и облегченно выдохнул. Рисуя то большие, то маленькие невидимые круги на родных костяшках, тот чувствовал себя в безопасности. Сверкнула белоснежная молния, режущая глаза. — Я сейчас, — отпустив ладони друга, сказал Волков. — Не уходи, — жалобно, едва слышно произнес Сергей. «Жалкий слабак» В темно-синем омуте глаз многометровые волны врезались в глыбы кристального льда, всплесками, колыхая без того неспокойную гладь. Страх — это мощный беспощадный водоворот, тянущий все вокруг на дно, в первую очередь — хилого, не сопротивляющегося Разумовского. Однако он не был одинок, у него был спасательный круг. На хрупких плечах оказалось тяжелое пуховое одеяло, а сбоку — надежная, широкая грудь Олега, в которую Сережа уткнулся носом, как котенок, слушая размеренный ритм сердца, вдыхая запах теплой кожи и геля для душа с ароматом пихты. — Рядом, — уверенно, но со свойственной лишь ему нежностью, прошептал Волков. — Всегда, — закончил за него Сережа. Десять лет спустя Парень не шевелится, старается едва дышать, надеется, что может спрятаться от Птицы, крепко-крепко сожмурив глаза. Раздался щелчок — отключили электричество. Разразились небеса, лиловые тяжелые тучи не просто плакали, а рыдали навзрыд, поливая огромными ведрами хмурый Петербург, вспышки, мелькавшие где-то вдалеке, подобрались совсем близко, грохот прозвучал будто над самым ухом. Ужас, выгравированный на подкорке подсознания, вновь дал о себе знать, по происшествию стольких беззаботных лет. Грудная клетка стала вздыматься часто-часто, вдохнуть полные легкие не получалось, невидимая удавка медленно затягивалась на бледной лебединой шее. Он зарылся длинными пальцами в свои огненные пряди и, накрутив, оттягивал их, чтобы не захлебнуться в океане тревоги, знать, что это не вымышленная реальность, придуманная его темной стороной. Но игры каждый раз настолько правдоподобны, что Сергей все равно запутывается и уже не знает, что вымысел, исхищренная ловушка, а что нет. Разумовский хотел кричать, но как бы ни напрягались голосовые связки, ничего не выходило. Казалось бы, детская, глупая фобия, давно погребенная под фасадом равнодушия и тоски, не должна была вернуться, так сильно влиять на него, но она отнимала голос, не спрашивая разрешения. — Сережа. Показался чей-то высокий силуэт, когда блистающие каскады молний пролили секундный свет в кабинет. Рыжеволосый тряхнул головой, чтобы не слышать этот голос, такой родной, ведь это не по-настоящему. Снова кто-то позвал его. — Уходи! Прочь из моей головы! — Это я, Олег. — Замолчи! Как ты смеешь?! Олег умер! — полушепотом, сокрушенно просил тот. Мужчина приблизился к нему и сел совсем близко. Сережа не сразу почувствовал, что слезы, одна за другой, стекают по щекам. Его трясло, но не от холода, забравшегося под тонкую ткань рубашки. Он не мог сдвинуться с места, словно приросший к мраморному полу. Волков взял ладони Сергея в свои, как тогда, десять лет назад, и прижал к своей груди. — Эта игра зашла слишком далеко. Убирайся, — голос прозвучал сдавленно, умоляюще. Спокойное биение сердца — любимая песня, где каждый удар выучен наизусть. — Я живой, видишь? — мягко спросил Волков. Парень не хотел поддаваться, до безумия страшась подчиниться, попасться в капкан, но Птица никогда не могла быть настолько реальной. Развитая паранойя не давала действительно поверить. — Рядом. Хватило одного слова из пяти букв. Сережа поднял голову и впервые посмотрел на все еще родное, после стольких лет отсутствия, лицо. Морозное небо, промозглой снежной метелью обдавало всех и все, кроме его Сережи, который нежился в ласке пушистых облаков и поцелуях солнечных лучей. — Навсегда, — ответил тот с улыбкой. Теперь было не страшно, даже если яростный Зевс продолжит обрушивать злость на город, разбрасываясь ослепляющими небесными ветвями, ведь Олег защитит его, укроет от всех невзгод, в своих волчьих крепких объятиях.