Я сдался

      Вечерняя обстановка в наших номерах тура никогда не меняется. Все уставшие после концерта и зачастую вообще не находятся в номерах, потому что находят более интересным зависнуть в местном баре на афтепати и выпить в обществе друг друга и каких-то девушек. Стоит признаться, что некоторое время тому назад я и правда был заинтересован в данной истории, но... Время идёт, люди меняются? Так говорят? Уже чёрт знает какой концерт подряд мы с Рихардом толком не остаёмся на тусовках с группой и почти сразу после входа в клуб уезжаем в отель. Можно подумать, что мы просто все в эмоциях и каждый раз ловим новый момент, чтобы насладиться друг другом сполна, однако большую часть времени мы проводим даже в разных комнатах, что не может не огорчать его, как и меня. С годами правда устаёшь. Да, я устал. Все устали, но каждый из группы воодушевлён тем, что мы делаем и даже не думают останавливаться, а я, выделяясь из клеи, уже неоднократно задумывался об уходе из группы, от чего уберегал Круспе, который, чёрт с ним, знает меня настолько хорошо, что надавить на что-то больное ему крайне легко. В следствие наших совместных походов к психологу с группой и времени, когда я неоднократно оставался с ней наедине, я, во-первых, чувствовал себя маленьким мальчиком, которого оставили после уроков на "душевную" беседу, а во-вторых я выяснил, что все психологи говорят одно и тоже. И услышав это от пяти как минимум я и принялся записывать все свои мысли и чувства в небольшой блокнотик, по которому явно видно, что жизнь его потрепала. Я потрепал. Неделями я каждый день пытаюсь записать что-то в этот жалкий источник слабости, в котором по идеи должны храниться самые сокровенные частички меня, а на деле тот полон какими-то непонятными фразами, что явно были написаны в нетрезвом состоянии и исходящими из последних букв каракулями по всей странице. И так постоянно. И возникает вопрос. Уйма вопросов. Всем кажется, что дневники помогают справиться с проблемами, но меня дневник заставляет почувствовать себя ещё больше беспомощным от того, что я слепо надеюсь найти поддержку в сраном клочке бумаги в переплёте и твёрдой обложке. Почему? И вот снова я сижу на кровати после концерта. В руках ручка и блокнот, который скоро явно пойдёт в утиль, я чувствую это. Я в попытках высказать все свои эмоции, но по итогу, не выдержав, яростно разрываю лист прямо стержнем ручки, выкидывая их вместе в стену, попутно вывалив из себя кучу матов наперебой с гневным рычанием. Вот этим я занимаюсь в тот момент, когда можно было бы отдохнуть с близкими друзьями в баре и набухаться до беспамятства, но я выбрал вместо этого участь истерички. — Эй, ты в порядке? Что это были за звуки? - слышу хорошо знакомый голос, который с каждой секундой становится всё ближе... ближе... Его тёплая рука уже на моём плече, разворачивая меня к нему лицом, а я брыкаюсь, находясь в потерянном состоянии. Неоднократно я задавался вопросом, почему я не могу рассказать всё то, что чувствую Рихарду, и вместо этого занимаюсь всякой хуйнёй по типу метания блокнотов в стену? Хотя, наверное я уже давно определился с тем, что я просто напросто не хочу его заставлять волноваться по этому поводу и лишний раз не тревожить. Однако однажды, когда это всё перейдёт черту он узнает всё, что я так тщательно скрывал на протяжении всего времени. - Пауль, ты меня слышишь? Слышу, но не хочу слышать. Не хочу слышать ничего. Ничего не хочу видеть. Ощущать. Мне плохо, понимаешь? Мне плохо. А я не могу сказать. — Да, всё в порядке, а это, - с наигранной радостью мне пришлось поднять ненавистную вещь и отряхнуть с неё невидимую пыль. - уронил случайно. Ты уверен, что не хочешь присоединиться ко всем? Они долго там будут, ты можешь поехать. Скажи, что уедешь, прошу, скажи, что уедешь. Зачем тебе здесь быть, Рихард? — Уверен. Я устал, а выпить мы можем и с тобой здесь, это меня даже больше устраивает. - подарив мне лёгкий поцелуй и улыбнувшись своей коронной улыбкой, которая на самом деле помогает улучшить мне настроение, Рихард направился обратно в сторону ванной, где проводил всё время до того, как услышал совершённый мною грохот. Об этом свидетельствовало его наполовину оголенное тело. Когда мы остаёмся в отеле большую часть времени Цвен занят собой-любимым в ванной, смывая с себя остатки концерта. - Я в душ, а потом придумаем, чем заняться. - не представляю, чем он занимался всё это время в том месте, если в душе ещё не был, но и это меня сильно сейчас не волновало. Главное, что мне подарили ещё минут сорок наедине с собой и своими кошмарами в голове. С каждой желанной секундой в одиночестве мне приходили в голову разные мысли и все они были по-разному ужасны и прекрасны, а некоторые и одновременно. В такие моменты я обычно погружаюсь в воспоминания, которые вызывают у меня ничего, кроме боли. Со временем остывшей боли, но такой заново родившейся, когда переживаешь это снова и снова в своей голове. Солнце светит мне прямо в глаза. Каждый лучик пробирается в моё тело и дарит незабываемые ощущения лёгкости и того, что всё хорошо. Всё и правда хорошо. А что может быть плохо? У меня любящая семья, друзья, с которыми проводить время — одно удовольствие, я неоднократно привлекаю внимание лиц противоположного пола, которых, правда, привлекает только то, что я почти не выпускаю из рук гитару, а сейчас гитары это вещь точно не такая, которую может позволить себе каждый. Сейчас я иду по улочке в направлении дома друзей, который, к моему большому сожалению, находился на совершенно другом конце городка, да и к тому же в каких-то закоулках, которые не оставляют себя без известности всякой криминальной дрянью, слушая про которую по радио я не упускаю возможность наиграть какую-то грустную, по моему мнению, мелодию. В общем то, гитару из рук я и правда не выпускал, однако и за минус это никто не принимал. Ни я, ни друзья, ни родители, ни остальные сверстники. А чего они должны быть против? Мальчик живёт мечтой о идеальном музыкальном будущем и уже ведёт себя, как истинный гитарист какой-то до ужаса смазливо-готической безызвестной группки. Весь такой вон из себя и манерный, что аж сразу бери и ставь на главную роль в ложный мюзикл про школу. Ну, я же не знал, как дальше жизнь повернётся и что мне придётся выступать в группе, которая поджигает всё, что поджигается и не только, во время своих выступлений. Строил из себя того, кого хотел. И кайфовал. И другие кайфовали. Так зачем менять? Возвращаясь из своих идеальных мыслей я заметил, что уже наконец подхожу к дому моего друга, который из всех остальных жил ближе к нормальной части города. Воодушевлённый тем, что сейчас я приду, мы подождём всех остальных и начнём пить, я подошёл к его двери и настырно, ровно три раза, позвонил в звонок с до боли противным звуком. Потом ещё раз. И ещё. Никого не было дома. Я понял это ещё после первого раза, но вдруг он просто решил не открывать или вообще уснул. Видимо на самом деле не дома. Единственным выходом оставалось идти дальше в эту глушь к другому парню. Лучше бы я вернулся обратно домой да поиграл на гитаре, но желание напиться с друзьями в данном случае перевешивало. Вывод: не пейте. Смешно звучит, правда? А главное, что никто меня бы и не послушал, если бы я когда-либо кому-нибудь бы это сказал. На этот раз мне повезло и застать друга у меня всё таки получилось. Да и тот, к кому я уже собирался ломиться, уже тоже был на месте. Шагнув за порог я вдохнул прекрасный аромат горького табака, или что там было, который в свои самокрутки кидал один паренёк, который потом меня жутко подставил. Время шло незаметно. Хотя, если бы я выпил намного больше, то вот эти четыре часа, что я провёл в месте, которое правда походило чем-то на притом, пролетели бы вообще, как четыре минуты. Я был занят другим. Играл на гитаре, с редкими перерывами на что-то сильно алкогольное в стакане и также выслушивал невнятные рассказы того самого парня о том, как он недавно провёл ночь с какой-то девушкой из его университета. Кто она такая я ни слухом, ни духом, честно. Однако по его рассказам это была знойная блондинка с третьим размером и тонкими ножками. Именно это меня и не сильно заинтересовывало в его рассказе. В общем, полностью убедившись, что мне нужно сваливать оттуда, я вышел по направлению домой только через минут сорок. К этому времени на улице успело знатно стемнеть и по углам в этом "приятном" районе уже были раскиданы компашки по два-три человека, которые выглядели так, как будто замышляли какой-то очередной план по попаданию в новости. Я даже не думал, что на меня обращают внимание, несмотря на мой внешний вид, а одевался я неординарно. Я думал, что проходя мимо них я лишь оставляю шлейф от выпитого алкоголя и всё. Однако я был не прав. Ой как не прав. Уже подходя к заветному переходу от мира криминальных людей до нормального мира на меня наткнулись какие-то парнишки, которые выглядели явно мощнее меня. Ну, или же я на них наткнулся, но дело это не меняет. От слова совсем. Перегородив мне дорогу они стали осматривать меня, а некоторые из них даже обхаживали вокруг, как будто я Рождественское дерево, чёрт возьми. Должен заметить, что их знатно больше, чем тех, кто стоят около домов и толком не выходят на дорогу, по центру которой разгуливал пьяный я. Этих парней явно не устроил мой внешний вид, потому что по одному они начали кидаться едкими фразочками по этому поводу. Если бы я плюс ко своей миловидной внешности был не таким конфликтным, то было бы просто идеально. Причём для всех, потому что участь четырёх суток в полиции постигла не меня одного. Возвращаясь к конфликтности, я могу сказать только то, что я был самым глупым человеком, которого только встречало человечество. Отвечая на все их колкие фразочки такими же, даже с здравым осознанием разницы в массе и количестве, я заработал себе первый удар в солнечное сплетение, от которого моя гитара с грохотом повалилась прямо у меня с плеча на твёрдый асфальт. Стоило мне поднять руку чтобы ответить на этот удар, как мою руку перехватывают и, заломав её непонятным образом, меня кинули вслед за моей гитарой. Лежа на асфальте я думал, насколько опасно мне сейчас будет вставать и всё таки ответить на удары, которые поступили. Но во время моих тяжелых мыслительных процессов удары стали приходить на моё худое тело всё чаще и чаще. Да, я нашёл в себе силы подняться. Я ударил. Я ответил. Вот только пользы это не принесло, а наоборот усугубило ситуацию и позволило этим парням понять, что я даже не собираюсь уходить, спасая свою шкуру. Снова удар туда же, куда и первый. Я падаю на тоже место и зверски ударяюсь об землю локтем, от чего рука сразу перестала быть функциональной. Они обступили меня и продолжая говорить, насколько я ужасный и глупый, что так одеваюсь и выхожу ещё гулять, также продолжали бить своими ногами по моему телу. Так продолжалось ещё некоторое время, пока, видимо, им не надоело издеваться надо мной. Надежды на то, что кто-то позовёт хоть какую-то помощь не было, потому что я находился не в то время и не в том месте, где это было бы возможно. Я лежал на дороге и издавая истошные звуки боли от каждого движения, которое я по идиотски пытался совершить, не упускал попытки подняться и дойти до ближайшего отделения полиции. Всё тело ломило и каждое новое движение пронизало волной адской боли, но меня это совершенно не смущало и попытки подняться с асфальта я не прекращал. К моему счастью именно в эту ночь полиция решилась патрулировать этот адский район, и поэтому мне всё таки удалось найти хоть какое-то спасение. Да, конечно, это имело свои последствия, но мне хотя бы оказали медицинскую помощь. Отыскав этих парней, которые не успели уйти далеко, нас всех повезли в отделение, где мы и провели четыре дня, не упуская возможности снова развязывать лёгкие драки. После этой ночи я перестал вести себя так открыто. В том месте я больше не появлялся, а самое главное это то, что родители, узнав, что я четыре дня провёл не в компании друзей, а в компании тех, кто меня избил, да ещё и в тюрьме, решили, что самым логичным решением данной ситуации будет выгнать меня из дома. Что они, в принципе, и сделали. Именно тогда я понял, что даже самые близкие люди могут сделать тебе плохо в самый неподходящий момент. Что даже для них ты будешь ебаным куском дерьма, когда тебя потаскала жизнь. Тогда я понял, что нахуй мне никто не нужен и жил с этим очень долгое время. — Жалкое зрелище. - начать разговор сам с собой это было дополнением ко всей остальной хуйне происходящей сейчас. Я подхожу к столу, который стоит прямо напротив окна, закрытого плотными шторами бежевого цвета и беру пустой стакан, в попытках найти взглядом бутылку воды. Не найдя её, хотя, даже толком не делая реальных попыток её найти, а лишь осмотрев всю поверхность стола, где явно её не было, я до покраснения руки сжал стакан в руке, а после, не выдержав, выкинул его примерно туда же, куда раньше полетел блокнот. - Сука, почему нихуя блять не возможно найти?! Что это за пиздец? - голос срывался на крик и жилки на моих висках пульсировали, принося не самые приятные ощущения. Я не знаю, сколько я лежал полностью погружённый в свои мысли и воспоминания, но явно долго, ведь на звук разбитого стекла прилетел взволнованный Рихард, сразу подходя ко мне и осматривая место "преступления" вылезающими из орбит глазами. В этом взгляде уже можно было прочитать миллион с хвостиком вопросов, но вслух он их точно не собирался произносить. А я отвечать. Он видел, что я явно не в самом лучшем состоянии. Мне плохо. Я срываюсь. И впервые на моих глазах заметен блеск от поступающих слёз, которые я в любой момент могу показать ему, сам того не желая. Мы стояли и молчали. Я, смотря на него пустым взглядом и он, который явно хотел понять, что вообще происходит. Но этого он не узнает. Сегодня точно нет. Последнее, что я сделал за этот вечер это развернулся, пнул ногой крупные осколки от стакана, что лежали рядом с кроватью и скинув с себя одежду, оставшись в одних трусах, лёг спать. Уснул я не скоро, поэтому спустя пол часа я стал ощущать на своей талии руки Цвена, что заботливо прижимали меня к его телу и без слов говорили мне, что что бы не случилось — он рядом. Всегда.

***

Сколько это ещё может продолжаться? Я устал. Хочу чтобы это прекратилось. Пожалуйста. Снова ещё один перелёт, который я пережил с трудом, очередные два часа в отеле, за которые я даже не перекинулся и фразой с Рихардом. К слову, со вчерашнего вечера мы не разговаривали. Удалось поговорить только тогда, когда нас спрашивали не забыли ли мы программу на концерт или что-то такое. Честно, я даже не услышал, что именно спросили. Я монотонно и на автомате ответил краткое "да" и продолжил изучать полупустой экран телефона. В отеле я нашёл себе ещё более интересное занятие, конечно утрированно, но я стараюсь вселять в себя каплю позитива. Не получается. Я лежал на кровати с гитарой в руках и несколько раз менял настройку, сначала настраивая её, а после раскручивая все колышки к херам собачьим. И так по кругу. Данным занятием я начинал нервировать Рихарда и тот, стараясь не обращать на это внимание, мусолил из одного угла комнаты в другой, видимо в попытках привлечь моё внимание. Всё ради того, чтобы остановить это издевательство над гитарой. Но попытки были тщетны. В ответ от меня ни взгляда, ни слова, ни даже чего-то означающего вздоха. Это настораживало его. И настораживало на протяжении всего времени начиная с того вечера, когда стакан в отеле постигла не самая приятная участь. Но объясняться я всё также не планировал. И всё это время, когда мы были вдвоём, да и не только тогда, мне было тошно от того, что я не могу с ним об этом поговорить. Всё резко изменилось и пошло под откос тогда, когда вся группа собралась на саундчеке. По причине моего не самого лучшего расположения духа, я не стремился выкладываться на полную во время репетиции, а накапливал эмоции к предстоящему концерту, в отличии от того, как было раньше. Давно. Это уже заметили и остальные из группы, которые по началу даже не пытались со мной заговорить, а продолжали репетировать держа в себе надежду на моё резкое восстановление. Облюбовав себе уголочек на краю сцены, я толком не выходил из него. Да, обычно на шоу мы с Рихардом постоянно тусуемся вокруг Тилля, водя какие-то хороводы, или просто находимся рядом, передавая друг другу энергию и эмоции. И это вошло в привычку. Но сейчас такого не наблюдалось. Я был отделён от всех, кроме своей гитары, над которой я часами ранее издевался в своё удовольствие. Заглушённый главной партией Шнайдера на ударных, Тилль незаметно подполз к Рихарду, стараясь не отвлекать того от риффа и почти на ухо начал расспрашивать его о моём состоянии. — Не знаю... Я без понятия... Не понимаю... Он ничего не говорил и не объяснял... Я волнуюсь... До меня доносились очень редкие обрывки фраз, что говорил Цвен Линдеманну, но именно из-за этих фраз мне становилось ещё хуже. Я понимал, что стараясь уберечь его от лишних волнений, я нехотя делаю ему, да и не только одному ему, всем, ещё хуже. После получения информации, что Рихард тоже остался без объяснений, Тилль оставшийся саундчек не сводил с меня взгляда. Что именно читалось в его глазах - сказать не могу. На тот момент мне было всё равно и концентрировал я внимание лишь на своих партиях. Так прошёл весь саундчек, хотя, по сравнению с тем, что было после, этот саундчек прошёл довольно спокойно. Стоило нам всем разойтись по своим гримёркам, чтобы начать готовиться к концерту, я вновь почувствовал себя крайне скудно и в голове снова смешались самые отстойные мысли и воспоминания, которые у меня вообще когда-либо были. И вот, я стою около огромного зеркала в помещении, чем-то напоминающее ванную в моём доме, однако в разы меньше. Стою в одних штанах и ботинках, потому что для концерта мне постоянно приходилось наносить на верхнюю часть своего тела непонятную субстанцию, которую я так и не придумал, как прозвать, а наносить её будучи в одежде — самое глупое решение, которое могло придумать человечество. Стою и смотрю на своё уставшее от жизни лицо в отражении и механически намазываю что-то золотое на свою шею, когда ко мне в гримёрку врывается остальная группа, которых ничуть не волновало то, что мне нужно готовиться. Они же этого не делали, вот и я могу повременить, видимо. Заметив эту всю компанию за своей спиной, стоящую прямо в ряд и пристально высматривающую что-то в моём выражении лица, я подумал, что всё то время, пока я тут себя освобождал от верхней одежды и собирался с мыслями, они придумывали какой-то заговор против меня. Ну, или наоборот, на пользу мне, который в последствии ничего хорошего мне не даст. Излишнее внимание к своей персоне заставляло меня чувствовать себя не очень последние месяца три. И они, между прочим, знали это. Все до единого. И вот картина: я, продолжающий золотить свою напряжённую шею, Рихард, который стоит ближе всех к выходу из комнатушке, Тилль, который стоял и проклинал меня взглядом, Оливер, который явно не понимал, зачем его сюда притащили, Флаке, что стоял прямо рядом с Линдеманном и собирался что-то сказать, однако тишину так и не нарушил, и, в конце концов, Шнайдер, который тоже думал, как бы нарушить эту оглушающую тишину. Мы уже все успели запомнить, как он выглядит, когда думает, что же ему сказать. И чаще всего он говорит что-то не то, о чём думал, но то уже дело десятое. Сейчас нарушили тишину первыми совершенно не все те, кто ворвался ко мне, а непосредственно сам я. — Что-то случилось? - типо ничего не понимая начинаю я, хотя прекрасно понимаю, почему тут такое сборище. На этот вопрос я ответа не получил, хотя и не ожидал. Единственное, что я услышал это то, как Рихард явно разочарованно усмехнулся и подняв руки показав, что он сдаётся, ушёл из комнаты. Тогда я точно понял, что из-за моего молчания я всё порчу, или даже уже испортил. Наши отношения слишком резко стали идти под откос и это не могло меня не огорчать, но поднимать такую тему с ним я тоже не хотел. Взглядом полным растерянности я провёл удаляющуюся фигуру своего парня и вновь перевёл его на свою шею, которая явно выбивалась из клеи остальных частей тела, потому что я попросту завис и наношу уже слой десятый, если не больше. — Случилось. Только это уже не нам рассказывать. А тебе. - подал голос Тилль и сделал довольно размашистый шаг в мою сторону, сократив расстояние до минимума. - Что происходит, Пауль? Ты в последнее время не то, чтобы просто на себя не похож, ты вообще на человека не похож. У тебя кто-то умер? Умер. Я. Я умер внутри себя. Скоро умрёт и тело, поверьте. Просто нужно время. — Нет, не умер, ты чего, не говори такого, Тилль. - натянул на лицо лёгкую ухмылку. - Да что-то уставать я чаще стал. Нужно взять пару выходных, вы не думаете? - я наконец-то начал вести какую-то живую беседу, взаимодействуя со всей группой, а не только со своими воспоминаниями из тёмного прошлого. — Пауль просит выходной или мне показалось? - наконец подал голос Шнайдер, который сказал сто процентов не то, о чём думал так долго. — А вообще... - если с этого начинается фраза Тилля, то можно ожидать всего, что угодно, но точно не того, о чём его кто-либо попросил. Однако сейчас было исключение из правил и его ответ поверг в лёгкий шок не только меня, но и остальных в том числе. - Давайте отыграем этот концерт, как следует, а после поговорим об этом. - больше ничего не добавив, он удалился вслед за Круспе и буквально сразу же вышли и Шнайдер с Флаке, который так и ничего не сказал.

***

Дай себе волю. Концерт прошёл, шквал эмоций, настроение пока что стабильно. Твою мать, да просто дай себе нагуляться, ебаный слабак.       Какой-то непонятный прокуренный бар, где пахло чем-то странным и, непосредственно, дешёвым табаком. Я никогда не понимал концепцию выбора места для афтепати, может там есть какая-то тактика, но, сейчас она явно провалилась. Однако из всей группы, да и в принципе из всех находящихся там, только один я думал об этом. Сейчас каждый участник был в разных углах и занимался какими-то своими делами. Например пил. Курил. Общался с какими-то девушками. Рихард делал всё это одновременно. По поводу остальных, честно, не знаю, ведь стоя рядом с барной стойкой я лишь наблюдал за Круспе и его заигрываниями с какой-то худощавой брюнеткой с красной помадой, которая также каким-то волшебным образом красовалась на его стакане. После концерта мы так и не перекинулись с ним и словом. Он был очень обижен на меня и желания разговаривать явно не пытал. Да и я не лез. Всё таки мы живём в одном номере — время поговорить у нас будет. Ну, я надеюсь на это, потому что такая ситуация меня не очень радует. Он кладёт руку ей на талию, она в свою очередь смеётся и всем телом прижимается к нему, а Рихард подхватывает этот смех. Зрелище убойное. Я беру стакан виски, который стоял слева от меня и одним глотком почти опустошаю его. Не понимаю, правда, не понимаю, почему я ощущаю такое непонятно-отстойное чувство, которое зовётся ревностью. Никогда такого не было. Хотя, и повода тоже не было. Когда ты превратился в такое жалкое существо? Ты не был им. Сука, не был! Слабак. Да тебе от самого себя тошно.

***

      Почти полностью погружённый в мрак номер, который освещался лишь небольшой лампочкой горящей на мини-кухне, ещё больше давил на меня. Да, я снова уехал из бара. И в этот раз уехал один. Я не хотел контролировать Рихарда и делать себе неприятно от такого зрелища, так что быстро покинул то шумное место. Променял шумное место на нагнетающую тишину нашего номера. Мне плохо. Мне правда плохо. Очень. Раньше меня успокаивал шум воды из ванной, где постоянно заседал Рихард, потом ощущение его рук, которые прижимали меня к нему, его тёплое дыхание, то, как он почти шёпотом мне что-то рассказывает, стараясь поднять мне дух. А сейчас я один. Один и моё состояние ухудшается с каждой минутой. С каждой секундой. С каждым мгновением. Я ловлю панику. Дышать тяжелее. Воздух не насыщает лёгкие. Я не могу спокойно дышать. Я не могу дышать. — Ты приносишь только проблемы, Хайко! — Ты ужасный сын! Из-за тебя страдает репутация семьи, как ты этого не понимаешь? Ты подставляешь меня и отца! Последние слова матери, которые я услышал в тот момент, когда меня с вещами выставляли из дома. Хотя, что там было из вещей. Пару маек, штаны, в которых я уже ходил очень долгое время. Я только вернулся после нескольких суток с теми парнями, надеясь на то, что родители поймут, что я попал под раздачу совершенно случайно. Однако они успели узнать всё намного раньше, чем я собирался рассказать и это принесло такие последствия.       Ноги не держат, а глаза заполняет чёрный туман. Я с трудом добираюсь до кухни и мои до ужаса дрожащие руки тянутся за стаканом и после протягивают его прямиком под кран с холодной водой. Глоток. Второй. Мне не легче. Мне нужна помощь, но я один, мне никто не поможет. Никто. Такое состояние меня пугает. Поистине пугает, я даже не побоюсь этого слова. Мне страшно признавать, что я могу быть настолько беспомощным, ведь иной раз, раньше, я был готов горы свернуть. Я был готов на самые безбашенные поступки. Я был готов жить. Я хотел жить. А сейчас? Что я сейчас? Что я сделал с собой за это время? Моё тело сползает на пол, спиной задевая ручки от кухонных тумбочек, что заставляет меня взвыть от адской боли в и так до изнеможения слабом теле. Мне больно. Физически. И морально. Я не вижу выхода из этого. Я в тупике. Почему здесь не работает фраза "всегда есть свет в конце туннеля"? Почему ничего нет? Рукой на ощупь я пытаюсь добраться до ящика, куда очень заботливо наш менеджер в каждом отеле кладёт таблетки. Да, обычно они служат для устранения головной боли во время похмелья, но я уверен, что там есть что-то, что поможет заглушить шум в голове. Поможет избавиться от острой боли по всему телу, которая сводит все мышцы судорогами. В ящике несколько пластин. Изображение совсем нечёткое, глаза не могут сфокусироваться на названии и я просто закидываю в рот, что попало. От поступающих слёз, которые я до конца пытался сдержать, к горлу подступил ком, который затруднил мне задачу проглотить лекарства. Хотя, может оно пыталось меня спасти? Глупости. Однако если бы я упустил попытки всеми способами дать таблеткам возможность проникнуть в мой организм, то я бы не усугубил ситуацию. Почувствовав мгновенный прилив сил я постарался встать с пола, чтобы дойти до кровати и уснуть в ожидании действий таблеток. Именно таблеток. Их было несколько. Разных. Однако стоило мне только поставить руку на столешницу, как она скользит вниз и тянет за собой стакан, который падает прямиком под мою ладонь и с грохотом разбивается об плитку. Осколки впиваются в руку довольно глубоко и я снова пытаюсь встать, чтобы дойти до ванной. Изображение всё ещё размыто и только звук чего-то снова падающего меня немного приводит в сознание, не давая отключиться на месте. Я дошёл до ванной. С очень большим трудом. Я сделал это. На полу дорожка и алых капель, что я оставлял за собой и раскиданные вещи, что упали с тех мест, за которые я старался держаться. Казалось бы. Путь пройден. Цель достигнута. И стоило мне сесть на край ванной. Темнота. Я больше ничего не ощущаю.

***

от лица Рихарда.

      Благо я не успел настолько много выпить, чтобы сейчас шататься по слабо освещённому коридору отеля из стороны в сторону и быть совершенно не в состоянии открыть дверь. Пару стаканов виски в моём организме лишь немного давали о себе знать. Я рано ушёл. Хотя, не так рано, как ушёл Пауль. Подходя к двери и не услышав ни единого звука я уже было подумал, что он давно уснул. И я был рад. Разговаривать я сейчас был не в состоянии. Я хотел отдохнуть. Молча. Моя рука шарит в кармане в поисках заветного ключа, а после почти невесомо подносит карту к ручке. Открыв дверь я прошёл внутрь и захлопнул дверь, уже снимая с себя массивные ботинки, от которых успел устать за день. Рука на выключателе. Я включаю нормальное освещение и мои глаза с ужасом наблюдают то, какой разгром был в номере. Мне понадобилась минута чтобы увидеть раскиданные пластинки таблеток, осколки и капли крови, что вели в ванную. Не долго думая я понёсся туда. Прямо по следам красного цвета. Тело Пауля словно безжизненно лежало на светлой плитке ванной комнаты. В руке осколки. Вся кожа бледная и почти сливается с цветом пола. Я не был рядом. Чёрт возьми, я не был рядом! Я не помог ему! Его грудь тихо поднималась. Дыхание было тяжёлым. Но мне давало немного успокоиться то, что даже не смотря на всю тяжесть дыхания и долгие перерывы между вздохами, я всё ещё могу его спасти. Он всё ещё жив. Я аккуратно достаю стеклянные осколки из его ладони, полностью залитой кровью. Кожа холодная. Мне страшно сделать больно. Я боюсь навредить ему. Спустя некоторое время, когда уже все осколки лежали в мусорке и я мокрым полотенцем вытер всю кровь с ладони, я поднял слабое тело Пауля на руки и понёс в сторону кровати. Я накрыл его одеялом, ведь он и правда был весь холодный. Будто всё тепло ушло из него. Полностью.

***

      В голове снова шум. Я резко подскакиваю и от испуга вздрагиваю. Я на кровати. Рука забинтована. Я ничего не помню. Схватившись за голову из моих уст вырвался какой-то непонятный стон, который свидетельствовал мне о том, что столь резкое движение было явно лишним. Сразу же в этот момент в комнату влетает взволнованный Рихард. Я слегка приоткрываю глаза и обессиленно падаю обратно на подушку, переводя взгляд на него. Я чувствовал вину. Сильную вину. Я ничего ему не рассказывал, а сейчас он всё сам мог понять. Его тёплые руки притягивают меня к нему. Снова. И всё кажется таким, каким оно было раньше. До всего этого. Когда было правда хорошо. Когда мне было хорошо. Он ложится рядом со мной и я перебираюсь на его грудь, глубоко вздыхая. Я слышу стук его сердца. Быстрый стук. Он явно волнуется за меня. Его руки крепко прижимают меня и его дыхание резкое. Я понял, что обязан ему всё рассказать. Я не могу по-другому. — Я виноват. - голос хрипит. Он, как и я, очень слабый. Я говорю тихо и медленно. - Я безумно перед тобой виноват. Прости меня. — Ты ни в чём не виноват, Пауль. - он тоже не повышает тон, говорит на ровне со мной, очень спокойно. И я правда хочу верить его словам, но не могу. — Нет, виноват. И ты меня не переубедишь. - я снова глубоко вздыхаю и натягиваю на нас одеяло. - Я уже очень долгое время нахожусь в ужасном состоянии. Я не знаю, как это назвать. Мне даже психологи не помогают. Они говорили, что можно писать всё в дневник и будет легче, но становилось только хуже. Мне было плохо от того, что я не мог рассказать всё тебе. Я не хотел... Я просто не хотел волновать тебя. Не хотел добавлять тебе проблем. Но... промолчав я только усугубил ситуацию. - повисла довольно большая пауза. Рихард ничего не говорил, я не спешил этого делать тоже, однако спустя время нарушил тишину и продолжил. - Я не чувствовал ничего. Всё это время я не чувствовал совершенно ничего. Пустота. И из-за этого я был таким отстранённым от всех. От группы. Уходил с бара. Сегодня ушёл. Я всем сделал хуже этим. Рихард не дал мне договорить, неодобрительно промычав. И вот я вновь вздыхаю. Вздыхаю и не нахожу в себе слов. Я выдохся. С меня хватит на сегодня. Я чувствовал то, что на меня не держат никакой обиды. Я чувствовал поддержку. Я думал, что это был уже конец. И я сдался.