Катаракта

Впервые он увидел Габи, ребенка с промытыми Марли мозгами, на дирижабле, когда та безжалостно застрелила Сашу. Затем он придерживал Габи за плечи, когда они летели на титане Фалько и она отстреливала из винтовки титанов под ними. И в конце концов он открывал Габи дверь, когда она легкой быстрой поступью шла по гравийной дорожке через сад к дому со свежеиспеченным хлебом в руках. Сначала она называла его «капитан Леви», однако он быстро отучил ее «капитанкать». Осталось просто «Леви». Родители Габи жили по соседству, и она забегала к нему каждый день: приносила продукты с рынка, иногда — полевые цветы или какую-нибудь книгу, которую прочитала и хотела с ним обсудить, и всегда — хорошее настроение. Глядя на нее, Леви порой удивлялся, откуда в ней столько оптимизма, энергии и беззаботности. И если раньше Габи горела огнем ненависти к «демонам с острова», то теперь горела любопытством к окружающему миру и любовью к близким. Да, «Дрожь земли» была остановлена, человечеству больше не грозила опасность в виде титанов, но после всех ужасов, которые они пережили, ее взгляд должен был погаснуть навсегда. Поэтому Леви считал, что Габи радуется каждому новому дню не благодаря, а вопреки. Она хозяйничала на кухне, иногда оставалась ночевать на раскладушке в гостиной, когда было лень идти домой, и каждую весну сеяла по периметру их маленького сада семена белых маков и желтых лютиков. Фалько — спокойный, рассудительный и… сильно подросший за эти три года — неизменно составлял ей компанию. Однажды Леви случайно увидел из окна кухни, где готовил всем чай, как они вдвоем сидят посреди сада на корточках и Габи, улыбаясь и показывая на землю, что-то тихо рассказывает, наверное, про цветы… Впрочем, последним, кто ее слушал, был Фалько — он смотрел на нее, зачарованно приоткрыв рот. Его скулы были покрыты румянцем, и Леви знал, что это точно не от яркого солнца. Тем же вечером, когда все распрощались и наперед пожелали друг другу доброй ночи, Леви, стоявший у окна и смотревший детям вслед, стал невольным свидетелем того, как Фалько взял Габи за руку. Та удивленно подняла на него глаза, после чего неловко улыбнулась и… — Леви готов был поклясться — крепко сжала пальцы Фалько в ответ. А стоило им оказаться на противоположной стороне дороги, в островке желтого света уличного фонаря, Габи остановилась, и Фалько, заметно смущаясь, поцеловал ее. — Кажется, скоро кто-то станет дедушкой, — раздался прямо за его спиной голос Зика. От неожиданности Леви вздрогнул и случайно прикусил язык. Чужие руки опустились на его плечи, потянули назад, и Леви оказался вжатым в грудь Зика. — Не смей подкрадываться ко мне сзади, идиот! — Прости. Я думал, ты услышал, как я вошел в комнату… — …И что еще значит, дедушкой? Они же еще совсем дети. — Для тебя, — мягко отозвался Зик и положил острый подбородок на его плечо. Леви вмиг уловил аромат зубной пасты. — Думаешь? — Знаю. — Я убью Фалько, если она забеременеет в пятнадцать. — Уверен, Райнер тебе в этом поможет. Кстати, он хотел зайти на выходных. — Хорошо, пусть, — ответил Леви и, отстранившись, направился к кровати. Прихрамывая на правую ногу, он ступал медленно и тяжело. По дороге зажег керосиновую лампу и спросил: — Уже идешь спать? — Нет, еще нет. Хочу почитать перед сном. — Тогда принеси мне из кухни газету. Зик вернулся с книгой под мышкой и, протянув Леви свежий выпуск «Воскресного вестника», сел в кресло рядом с кроватью, так, чтобы свет попадал на страницы. Сиденье мягко прогнулось под весом его тела, деревянные ножки скрипнули, словно вот-вот готовы были разъехаться по полу, и замолкли. Тишину нарушали только пение цикад за окном и шипение фитиля внутри лампы. Леви оторвался от сводки местных новостей и взглянул на Зика. На секунду ему показалось, что он видит того впервые — непринужденного, но с тем же сосредоточенного, со сведенными к переносице бровями. На нем был его обычный темно-коричневый кардиган. Кулаком он подпирал щеку, зрачки как заведенные бегали туда-сюда, скользя по строчкам книги, а домашний тапочек опасно завис в воздухе, держась только на пальцах ног — Зик сидел, положив ногу на ногу, и качал ступней. Он был первым, кого Леви увидел, когда очнулся в полевом госпитале после нескольких дней — или, может, недель? — лихорадки. Стоило Микасе прорваться в рот к титану, как колоссы вокруг обратились пылью, ветром и… тысячью километров каменистой пустоши. Несмотря на то, что Фалько успел спикировать к земле прежде, чем принял человеческий облик, они все же упали с ощутимой высоты. Среди всеобщего гула и криков Леви все равно отчетливо слышал и — что еще хуже — чувствовал, как ломаются его кости. Неразумные титаны тоже превратились обратно в людей, в его товарищей, и Леви понял, что это конец. Они победили. И прежде чем реальность поплыла у него перед глазами, он из последних сил прижал кулак к сердцу, отдавая честь всем погибшим разведчикам, которые, окруженные дымом, взирали на него сверху вниз и безмолвно улыбались… Дальше была бескрайняя пропасть: он беспробудно блуждал по липким кошмарам, слышал голоса — человеческие и не очень, — видел искаженные то ли смехом, то ли страданиями лица и чувствовал, как его по капле покидает мужество. Но однажды он просто проснулся и, осмотревшись, осознал, что находится где-то в больнице — стены и потолок натянуты, как в огромной палатке, а рядом с ним в ряд выстроилось несколько коек, на каждой из которых кто-то неподвижно лежал. Возможно, мертвецы. В воздухе витал запах крови и лекарств. На его лице были повязки, он видел только одним глазом, его подташнивало, а левую ногу по самое бедро словно затолкали в тесный тяжелый сапог. Вокруг сгущались сумерки — наверное, дело близилось к ночи. Боковым зрением Леви уловил свет — кто-то светил фонариком в основании кровати, и если бы только у него были силы приподняться на локтях и посмотреть, он бы увидел, кто это, но сил не было. — Очнулся, — раздался невыносимо знакомый голос. Леви разомкнул пересохшие губы, чтобы ответить, но изо рта вырвались только хрипы. Щелкнул выключатель, и свет растворился. Послышались шаги, шорох одежды, но прежде чем человек приблизился к нему, по одному запаху сигарет Леви сообразил, кто перед ним. Зик Йегер. На время всей битвы титанов он был заперт Эреном где-то в Путях, и, честно говоря, Леви был уверен, что больше никогда его не увидит, но судьба явно распорядилась иначе. — Можешь говорить? — спросил Зик и склонился над ним. Выглядел он неважно — мертвенно бледное, осунувшееся лицо, запавшие глаза, заметно отросшая борода. Но главное — на нем не было очков. — Где... где мы? — выдавил из себя Леви и ощутил, как к горлу подкатывает приступ кашля. — Там, где ты точно раньше никогда не был. На самом севере Марли. Сюда колоссы успели добраться только частично. Все закончилось. — Что со мной? — Меньше всего Леви хотел задавать этот вопрос именно Зику, но сейчас только Зик был в поле его восприятия. А Леви, черт возьми, было необходимо узнать ответ, узнать правду, потому что на него снова волнами накатывала тьма, силясь утянуть сознание на дно. Кто знает, когда он очнется в следующий раз и очнется ли вообще. — Перелом колена, разрыв сухожилий, увечье правого глаза и большая потеря крови. — Зик как будто говорил на каком-то другом языке, потому что Леви не понял ни слова. — Все будет хорошо, главное, что ты пришел в себя, — продолжал Зик, но Леви уже едва ли слышал его. — Знаешь, ты часто звал Эрвина… — Зат-к-нись, — было последним, что пробормотал Леви. Кризис миновал, и Леви шел на поправку. Жан, который как-то доехал до госпиталя, чтобы навестить их, рассказал, что дела Леви были очень плохи. Это Зик настоял на том, чтобы доставить его в госпиталь, хотя они даже не знали, насколько далеко от берега, вглубь страны, сумели дойти титаны. Когда врач осмотрел Леви, то сообщил, что никаких гарантий дать не может — слишком большая кровопотеря. И тогда Зик предложил сделать Леви переливание, потому что у него самого первая группа крови, а следовательно он идеальный донор. Пока остальные разбирались с последствиями природной катастрофы, Зик, оставаясь с Леви в госпитале, регулярно сдавал кровь, чтобы помочь другим раненым. В конце концов после очередной донации он потерял сознание, и его тоже положили на одну из кроватей. В остальное же время он, как верный пес, сидел около Леви и читал случайные книги или старые газеты. Естественно, Леви не поверил ни единому слову, но, когда Жан ушел, еще долго смотрел на свои руки — отныне по его венам текла кровь Зика, когда-то его заклятого врага. Более того, Леви спасла кровь того, кто когда-то пролил немало крови его товарищей. Разве это не забавно? Зачистка близлежащих территорий заняла несколько месяцев. Остатки человечества объединились, и вот уже марлийцев и элдийцев связывала не только ненависть, но и одно большое и важное дело — отмахиваясь от мошкары и падальщиков, они стаскивали размозженные тела, вернее, их остатки, в кучу и сжигали, как стоги сена. Земля под ними горела, стенала, и, насколько хватало глаз, было видно только черный клубящийся дым и слышно — запах паленого мяса. Когда они добрались до берега, то оказалось, что снова нужно ждать — колоссы сравняли порт и все корабли с землей. И пока они безысходно застряли в Марли, на их глазах вновь возводили дома, церкви, фабрики, прокладывали улицы и железные дороги, образовывали профсоюзы и избирали их руководителей — другими словами, над руинами вставало солнце. Им приходилось спать или под открытым небом, или, если повезет, в палатках. В Марли по очевидным причинам их не жаловали, но пока они помогали обуздать посеянный Эреном хаос, никто не рвался разрядить в них обойму. Пока молодежь занималась судостроением, Леви посадили за пишущую машинку и поручили печатать официальные документы, потому что со своим коленом на роль подсобного рабочего он, к сожалению, не годился. Подобное бездействие было мучительным. Однажды, ковыляя по бывшему гетто, он заметил Зика. Тот стоял напротив обнесенного колючей проволокой дома, от которого остался только фундамент и каменная крошка, и невидяще смотрел перед собой. Леви наблюдал за этой сценой с противоположной стороны улицы, и, когда Зик поднес ладонь к лицу, надавил на глазные яблоки пальцами, и его плечи задрожали, понял, что здесь, под этими развалинами, тот кого-то похоронил. С тех пор как Леви очнулся в полевом госпитале, он не обмолвился с Зиком ни словом. И если раньше тот не упускал случая пустить шпильку в сторону Леви или пространно порассуждать о чем-то в его присутствии, то теперь был безучастным и молчаливым. Как будто в Путях его подменили. Ненавидел ли Леви его как прежде? Наверное, нет. Однако это обстоятельство ничего не меняло — Леви не то что не хотел иметь с ним ничего общего, но даже видеть его бородатую рожу было для него сродни пытке. Причем он часто задавался вопросом, почему к Анни, которая уничтожила весь его отряд, а сейчас постоянно крутилась около Армина, он не испытывал и сотой доли презрения и раздражения, которые были у него к Зику. Дело ведь не только в Эрвине… Было что-то еще. Что-то личное, с чем у Леви пока так и не получилось разобраться. Впрочем, он и не собирался. Просто надеялся, что, когда они прибудут на Парадиз, Зик насовсем исчезнет с горизонта. На первом же грузовом судне, которое держало курс на восток, их, как крупногабаритную поклажу, захватили с собой. Накрывшись какими-то тряпками, которые едва ли согревали, они спали в грузовом трюме. Марли ясно дала понять, чтобы на большее они даже не рассчитывали, потому что уже то, что экипаж согласился доставить бывших «демонов» на Парадиз, являло собой великодушное одолжение. Леви не находил покоя несколько ночей кряду — его изводили качка, сквозняк и крики. Кого-то обязательно приходилось спасать от ночных кошмаров — чаще всего это был Жан. Хватая ртом воздух, он рывком садился на импровизированной кровати — им пришлось довольствоваться жесткими паллетами, — и, зарываясь обеими руками в волосы, трясся всем телом. Пик гладила его по плечу, успокаивая. Райнер храпел, если спал на спине. Армин постоянно ворочался. Конни то и дело вскакивал отлить. Вот так Леви в какой-то момент оказался рядом с тем, кто ночью был тише воды, ниже травы — он спал рядом с Зиком. Насколько жуткими были кошмары Зика, что он даже не просыпался и не звал на помощь, оставалось для Леви загадкой. Но однажды Леви очнулся ото сна потому, что кто-то намертво вцепился в его запястье. Хватка была крепкой, даже болезненной, словно он был для Зика спасательным кругом, и от того, удержится тот или нет, зависела его жизнь. Чужие пальцы Леви смог разжать только с третьей попытки. На запястье остался влажный от пота след. Зик проснулся не сразу, но вскоре Леви услышал, как он резко и громко втянул носом воздух, как будто кто-то невидимый ударил его под дых, встал с паллеты и, подбрасывая что-то в руке — должно быть, пачку сигарет, — направился к выходу на палубу. Затем на лестнице щелкнула зажигалка. Когда Зик вернулся, Леви еще не спал, но лежал с закрытыми глазами. Меньше всего на свете ему хотелось оставаться в темноте грузового трюма с ним наедине. Впрочем, взгляд Зика, тихо опустившегося на свое место, Леви почувствовал кожей. Он хотел уйти от него, закрыться, отвернуться, но знал, что тогда Зик сразу поймет, что он не спит, поэтому позволил препарировать себя этим взглядом, как лягушку. Вопреки его ожиданиям, на Парадизе Зик окончательно влился в их команду бывших разведчиков, и никто не видел в этом проблемы, как будто тогда, в Шиганшине, Зик перебил исключительно товарищей Леви, а не их общих. Все были ему рады — Армин обсуждал с ним последующие политические шаги в отношении Марли и Хизуру, а Хистории Зик ассистировал в написании набросков мирного договора. На первое время все снова расположились в штабе Разведкорпуса. Леви вернулся в свою комнату. В голове не укладывалось то, что несколько месяцев назад он вышел из нее и отправился согласно их плану в лес гигантских деревьев вместе с Зиком, и вот переступил ее порог только сейчас, когда титаны навсегда уничтожены, а война закончилась. Невероятно. Как такового Разведкорпуса больше не существовало, но Хистория все же отдала распоряжении о его финансировании как общественно-политической организации, призванной заниматься миссионерской и гуманитарной деятельностью. — Тоже не спится? — поинтересовался Зик, когда они с Леви как-то пересеклись после полуночи в столовой. К досаде Леви, фигура Зика попалась ему на глаза слишком поздно, чтобы отступить в темноту коридора и обождать, пока территория освободится. — Похоже на то, — сухо сказал он и снял горячий чайник с керосинки. — Как себя чувствуешь? — Никак. — Вот теперь Зик точно должен понять, что Леви не намерен вести с ним светских бесед. — Я тут подумал, может, стоит раздобыть инвалидную коляску, чтобы тебе было проще передвигаться. По-моему, неразумно лишний раз \ще одно слово о коляске в моем присутствии, и ты — труп, — отрезал Леви. Это был не первый раз, когда кто-то заводил при нем разговор о коляске, но Леви еще не настолько немощный, чтобы быть не в состоянии передвигаться по штабу. Он не станет расписываться в своем поражении так скоро, черт возьми. Ему нужно время для реабилитации и восстановления. Он будет ходить как раньше, и точка. — Хочешь попробовать мой чай? — ловко перевел тему Зик. — Я купил сегодня целую упаковку в одной бакалейной лавке в центре города. Сказали, что он на вкус как карамель. — Какая гадость. — На Парадизе есть сорта чая, которых я никогда не видел в Марли. Очень занятно. Леви ничего не ответил, лишь налил в кружку до краев кипятка и, стараясь не хромать, направился к выходу из столовой, в свою комнату. — Эй, Леви, — негромко окликнул его Зик. — Чего? — Леви обернулся, про себя радуясь тому, что можно дать колену короткую передышку. — Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь станем приятелями, но ты можешь хотя бы не буравить меня своим уничтожающим взглядом. У меня каждый раз мурашки по коже. — Приятелями? Ты серьезно? Будь моя воля, я бы отдал тебя под трибунал за преступления против человечества. — Почему же ты этого не сделал? — вызывающе спросил Зик, почесав за ухом. Леви цокнул языком, понимая, что ему нечего на это ответить, а Зик продолжил: — Наверное, потому, что в глазах островитян сам считаешься предателем родины, остановившим Эрена. А еще, наверное, потому, что ты один все еще барахтаешься в своей ненависти ко мне, когда все остальные, даже королева Хистория, осознают, что не существует абсолютного добра и зла. Моральный релятивизм. — …или нигилизм, — перебил Леви, — потому что тебе на все поебать. Абсолютного добра и зла, может, и не существует, но есть бесспорный факт, что ты убил сотни моих товарищей. — Ты можешь не трудиться напоминать мне об этом. Я понимаю, что ты чувствуешь, и прекрасно помню о всей той боли и страданиях, которые причинил жителям Парадиза. Однако я не прошу ни у кого прощения, особенно у тебя, потому что знаю, что я его не заслуживаю. — Верно. — В войне нет ничего хорошего, и мы должны быть благодарны за то, что она закончилась и человечество открыло новую страницу истории. Так почему бы и нам всем не начать все сначала? — Какой ты простой. — Леви злобно усмехнулся. — Ясно. Ты, естественно, предпочтешь мучить меня дальше, — отозвался Зик и опустил взгляд в пол. По тону его голоса было непонятно, шутит он или говорит всерьез. — А ты мучаешься? — Не без этого. — Рад слышать, — сказал Леви и вышел из столовой. Оказавшись в своей комнате, он сжал кулаки и еще долго стоял и смотрел перед собой, чувствуя, как в груди закипает гнев. Он злился на Зика. Злился на себя. Особенно сильно его задело то, что Зик даже в отместку не заикнулся о том, что лишь благодаря ему и его донорству Леви вообще был жив. Леви ждал, что Зик попытается его уязвить, но тот, казалось, и не думал об этом. Благородный ублюдок, чтоб его! С того дня Леви стал наблюдать за Зиком. Тот приходил к завтраку самым последним и пил только крепко заваренный чай, предварительно хорошенько подув на его поверхность. Еще он причитал, что скучает по кофе — какому-то заморскому напитку, который в Марли обычно пили утром, чтобы взбодриться. Армин с присущей ему любознательностью расспрашивал Зика обо всех подобных бытовых мелочах, остальные просто слушали, раскрыв рты. История про то, что у высших военных чинов в Марли были стиральные машины с электрическим приводом, которые сами стирали и выжимали белье, впечатлила даже Леви. Когда они обсуждали дела и дальнейшие действия Парадиза на политической арене, Зик всегда находился в центре всеобщего внимания. Перед ним были разложены чистые листы бумаги, газеты и книги, а он в приступе задумчивости вертел в руках карандаш, бил себя по щеке резинкой, насаженной на его кончик, или клал его за ухо. В душевых Зик, не заботясь даже ради приличия обернуть вокруг бедер полотенце, дольше всех торчал перед зеркалом и набривал шаветтой бороду. Его пример стал заразительным, так что в один день Жан объявил о том, что ради эксперимента тоже решил отпустить усы и бороду. После обеда, если у них выдавалось свободное время, Зик предлагал кому-нибудь сыграть в мяч. На эту авантюру обычно соглашались Конни или Жан. Картина того, как радостно Зик скачет за мячом, посмеиваясь, какие криворукие у него противники, не вязалась в голове Леви с тем, как тот иногда сидел ночью на крыльце штаба и курил, тоскливо глядя себе под ноги. Леви часто видел его из окна своей комнаты. Не приходилось сомневаться в том, что внутри Зика тоже плещется боль, целое море боли. Однако Леви было плевать, какая история у бородатого ублюдка, через что ему пришлось пройти до того, как они встретились на поле битвы в Шиганшине, и о чем Зик думал, когда вот так сидел, окруженный темнотой и одиночеством... Леви все это было безразлично, но с тем же его все сильнее одолевало чувство, что бездна, в которую он смотрел слишком долго, начала смотреть в него в ответ. Леви всегда везло по части того, чтобы становиться невольным свидетелем чужих разговоров. Вот так он случайно услышал, как в подступающих вечерних сумерках на крыльце переговариваются Жан с Армином. Сначала речь шла о Микасе, которая до сих пор ни разу не пришла их проведать, жила одна на отшибе, рядом с могилой Эрена, а затем Армин неуверенно заметил, что, кажется, капитан Леви так и не смог простить Зика, это видно невооруженным глазом. На этом моменте Леви весь подобрался и сцепил зубы. — А как ты смог простить Анни и Райнера, Жан? За Марко… — Имя звеняще повисло в воздухе. Где-то в лесу громко каркала ворона. — Не знаю. Наверное, я еще не до конца их простил, и не знаю, смогу ли вообще когда-нибудь, но я пытаюсь… Мне проще думать, что все произошло так, как должно было. Я, к сожалению, не Эрен с силой Атакующего, чтобы влиять на прошлое, поэтому… — Жан запнулся и тяжело вздохнул. — Я просто прилагаю усилия, чтобы разорвать этот круг ненависти, от которого плохо всем. Как тогда сказал господин Браус, помнишь? — Ага. — А еще я думаю о марлийцах, которые ненавидели элдийцев за грехи прошлых поколений так сильно, что подчинили себе их волю, загнали в гетто и стали эксплуатировать их силу титанов. Все это бессмысленно. — Да, — подтвердил Армин и, подтянув к себе ноги, положил подбородок на колени. — Но я могу понять капитана. Могу понять и Зика. Интересно, что сказал бы на все это Эрен? — Надо будет на днях пойти и спросить его, — сказал Жан и запрокинул голову к небу. — Да. Пойдем и навестим его. Во время службы в разведке Леви заглядывал в пабы очень редко. Разве что за компанию с другими — обычно Майк с Ханджи подбивали его присоединиться к ним. Однако тем вечером, когда Армин и Жан поднялись с крыльца и ушли, Леви ощутил непреодолимую потребность добраться до ближайшего питейного заведения и опрокинуть в себя несколько стопок коньяка, виски или водки. В итоге он остановился на вине — трактирщик порекомендовал ему красное сладкое. Леви пил один бокал за другим и чувствовал, как мысли, громко жужжащие до этого в голове, наконец-то затихают. В штаб он возвращался очень медленно — дурацкое колено отказывалось слушаться, и несколько раз ему пришлось схватиться за забор или стену дома, чтобы удержать равновесие и не пропахать землю носом. Может, какая-нибудь трость все-таки ему не помешает? Забавно, что раньше он мог выпить намного больше и не ощутить даже легкого головокружения, а теперь, несмотря на то, что разум все еще был ясен, тело самовольничало. Наверное, возраст. — Перебрали, капитан? — спросил Зик, когда завидел Леви на лестнице. Черт возьми, да сколько можно? Или Зик решил попадаться ему на глаза как можно чаще, или сама судьба нарочно сталкивала их лбами. — Отстань, — процедил сквозь зубы Леви, отталкиваясь от стены. Он надеялся, что Зик не успел заметить то, как нетвердо он стоит на ногах. — Я бы спросил, нужна ли тебе помощь, но уже предвижу твое «нет». — Как хорошо, что мы начали понимать друг друга, — съязвил Леви и принялся неторопливо подниматься по ступенькам. Колено простреливало болью каждый раз, когда он наступал на ногу — лестницы отныне давались ему особенно тяжело, — но он не подавал вида. Только бы дойти до своей комнаты и уже там, рухнув на кровать, расклеиться, разладиться, рассыпаться на куски и заснуть беспробудным мертвым сном. На последней ступеньке Леви, как назло, все же споткнулся, но Зик чудом успел подскочить к нему и помочь удержаться в вертикальном положении. А затем, не давая Леви времени опомниться или возмутиться, положил его руку себе на плечо, а сам ухватил Леви за талию. Так они и пошли дальше. Леви закатил глаза, но понял, что у него нет желания противиться — он просто устал. — Надеюсь, ты не собираешься блевать, — сказал Зик, опуская Леви на кровать. Дверь за ними захлопнулась и отрезала их от коридора. — А то что? Это моя комната. — Ничего. Я мог бы принести тебе какую-нибудь лохань. На всякий случай. — Единственное, что ты можешь сделать — это сейчас же убраться отсюда, ну, или… снять с меня ботинки, а потом убраться. — Последнее Леви сказал не всерьез. Естественно, он был не настолько пьян, чтобы не справиться со шнуровкой. Однако Зик воспринял просьбу буквально и тут же с готовностью опустился перед ним на колени. — Эй, ты что, совсем отъехал? — Леви приподнялся на локтях и попытался отпихнуть Зика ногой. — Лежи, — тихо сказал Зик и взялся за шнурки на его ботинках. — Немедленно выметайся из моей комнаты, бородатый, я больше не буду повторять. — С чего ты вдруг решил так налакаться? — поинтересовался Зик как ни в чем не бывало. — В лесу за тобой не водилось привычки пить. — Потому что твое вино было похоже по вкусу на ослиную мочу. — А ты пробовал ослиную мочу? — Эй, я тебя предупреждаю. — Леви угрожающе взглянул на Зика, который сидел между его разведенных ног и, взяв одной рукой его под голень, второй стаскивал ботинок. — Ладно, не кипятись. Думал, алкоголь сделает тебя более сговорчивым. — Не с тобой. — Ну, разумеется. Давай вторую ногу. Леви выполнил указание и лег на спину. Глаза закрылись сами собой, и в темноте остались лишь аккуратные прикосновения к его голени, стопе, колену и шорох шнуровки. У Зика были горячие руки, и их тепло Леви чувствовал даже через ткань штанов, а еще от него пахло мылом — скорее всего, только-только вышел из душа. Все, что происходило в эту секунду, было чудовищно нелепым. Может, Зик тоже пьян, раз повелся на его махинации? Леви отчетливо мог представить себе, что Зик так же пришел бы на помощь пьяному Райнеру или… нет, Фалько еще совсем сопляк. Его Зик, несомненно, отчитал бы по самое не хочу за детский алкоголизм. — Все, — объявил Зик, и по шуму Леви понял, что тот отнес его ботинки ко входной двери. — Уверен, что тебе больше ничего не нужно? — А что ты еще мог бы мне предложить? — Леви не открыл глаз. На его губах витала злорадная ухмылка. Ему всего лишь было интересно нащупать грань, за которой начиналась опасная территория. В какой момент Зик скажет «нет»? — М-м-м, даже не знаю. Принести тебе воды? Или, может, чаю? — Лучше сними с меня рубашку. — Леви сказал это холодно и жестко, так что за этими словами едва ли можно было заподозрить непристойную двусмысленность. — Что на тебя нашло? — негромко спросил Зик, кажется, начиная о чем-то догадываться. — Ни за что не поверю, что ты настолько надрался. — Он сел на кровать, слегка наклонился над Леви, так что на его лицо упала тень, и стал расстегивать пуговицы на рубашке. — Напомню, что у меня всего восемь пальцев. — Это, конечно, проблема. Хорошо, что на тебе не та ваша черная униформа с ремнями. С ней пришлось бы возиться вечность. Как вы вообще умудрялись посрать в ней, когда были в экспедициях? — Это действительно то, что тебя интересует? — Леви резко открыл глаза и сразу же наткнулся на внимательный взгляд Зика. Тот рассматривал его все это время — в этом не было сомнений. Пока их разделяла темнота, Леви чувствовал себя в безопасности, однако сейчас он неожиданно понял, насколько близко они находились друг к другу. И будь он проклят, если не сам это спровоцировал. На кой черт он позволил Зику подобраться к себе? Зачем он сам загнал себя в эту ловушку? Руки Зика застыли на пуговице, находящейся чуть выше пупка. Чтобы не выдать свое волнение, Леви спросил: — И чего ты остановился? — То, что ты любишь командовать, для меня прямо открытие. — Зик мягко улыбнулся, и Леви вмиг захотелось стереть эту улыбку с его лица. — Впрочем, дамам, должно быть, нравилось такое. — Странное у тебя представление о женских предпочтениях. — Ну, возможно, я и не прав, но... — Что ты делаешь? — Леви вскинулся, ощутив прикосновение к своему ремню. Зик успел уже высунуть язычок из пряжки и подобрался к пуговице. — Ты же попросил помочь тебе раздеться. — Я сказал снять с меня рубашку. — Да? Что же, значит, я не расслышал тебя, — сказал Зик, продолжая смотреть на Леви в упор. Глаза у него были светло-голубые, и Леви отчетливо видел в них вызов. — Убирайся, Зик. — Леви сел на кровати. — Иначе что? — Руки Зика все еще лежали на его бедрах, а пальцы держали расстегнутый ремень. Это была опасно, погранично. — Иначе я самолично выставлю тебя из комнаты, и, поверь мне, я не буду церемониться. — Хорошо. Можешь приступать. — Слушай, ты нарываешься. — Леви порывисто сгреб в охапку волосы на затылке Зика с целью насильно спихнуть того с кровати, но вместо этого они оба замерли. Леви тяжело дышал, чувствуя, как в груди натягиваются, а затем рвутся струны его терпения, а Зик, приоткрыв рот так, что было видно ровную линию зубов, смотрел на него нахально, жадно, мол, что вы мне сделаете, капитан. И у Леви, заведенного яростью и вином, был только один ответ, только один способ. Они целовались, больно сталкиваясь зубами, и это было непривычно и отвратительно — борода постоянно лезла Леви в рот, так что ему хотелось, как коту, начать срыгивать шерсть. Хорошо, что хоть очки Зик больше не носил, потому что это точно не облегчило бы им задачу. Леви потянул Зика за руки на себя, давая понять, чтобы тот сел сверху на его бедра. Все происходило быстро, дико, но полюбовно. Все-таки Зик точно испытывал его, а может, даже искушал. Хватая его за шею, Леви искренне надеялся, что дверь в комнату закрыта — даже если не на ключ, то хотя бы на язычок… — И что это ты думаешь, ты делаешь? — спросил Леви, когда наконец подмял Зика под себя и вжался пахом в его ногу. Одним уверенным движением убрал волосы с его лица и, сдавив рукой горло, принялся вылизывать его рот с таким напором, какого сам от себя не ожидал. Зик словно ненароком спустил внутри него какой-то предохранитель, и теперь Леви чувствовал, словно в жилах течет не только кровь, но и раскаленный металл. — А ты? — На скулах Зика появился слабый румянец, его глаза бегали, и Леви с необъяснимым удовольствием отметил про себя, что таким — растерянным и неловким — видит бородатого ублюдка впервые. А еще Зик не знал, куда девать руки, и то голодно набрасывался на Леви в ответ, обнимая, то просто неподвижно лежал, негромко мыча и податливо подставляясь под прикосновения. — Только не говори мне, что ты девственник, — поддел его Леви и, забравшись под белье, провел ладонью по всей длине ствола, оттянул кожицу, погладил головку. — А что? Тебе бы это понравилось? — Вряд ли... Леви имитировал проникновение, двигая бедрами, и под аккомпанемент частых громких вздохов надрачивал оба их члена. Отчего-то ему было важно, чтобы Зик тоже получил удовольствие — чтобы захлебнулся в стонах, чтобы, забыв от экстаза свое чертово имя, на подкашивающихся ногах вышел из его комнаты. Вышел из его жизни. Когда сердце окончательно сбилось с ритма, а Зик, дрожа и пряча искаженное оргазмом лицо, отвернулся, Леви кончил. Какое-то время они, расслабленные и умиротворенные, лежали рядом друг с другом в совершенном молчании. Слова казались излишними, и Леви был благодарен Зику за то, что тот не спешит нарушить тишину. В конце коридора послышались шаги, но никто из них даже не пошевелился. А еще Леви словно окончательно протрезвел. Лишь колено, растревоженное всей этой возней, ныло сильнее прежнего. — У тебя здесь нет воды? — спросил наконец Зик. — Нет. Надо идти в столовую. Или попей в туалете. — Что? — Я имею в виду из раковины. Хотя… — Можешь не продолжать, я все понял, — в тоне Зика проскользнула явная усмешка. Он встал, попытался пригладить торчащие в разные стороны волосы, застегнул ширинку, затем ремень. — Могу сказать завтра на завтраке, что ты не спустишься. — Еще чего. — На случай, если решишь проспаться. — Ты плохо меня знаешь, — ответил Леви, расправляя и без того развороченную кровать, — завтра буду как стеклышко. — Тогда я за тебя не беспокоюсь. — За меня точно не стоит. А вот за тебя я бы стал беспокоиться, если вдруг окажется, что у тебя очень длинный язык. — Нет, длинный у меня не язык, ты же видел. На короткий миг Леви одолело желание швырнуть в Зика подушкой, но он вовремя взял себя в руки, потому что это выглядело бы донельзя ребячливо. Поэтому он ограничился лишь одним презрительным взглядом и больше не сказал ни слова. Даже тогда, когда Зик пожелал ему спокойной ночи и покинул комнату. Сначала Зик приходил к нему, и у Леви ни разу не хватило духу выставить того за дверь — вместо этого он прижимал Зика к стене, вынуждал наклониться и глубоко целовал, — затем они стали обжиматься в коридорах или на тренировочном полигоне. Леви чувствовал себя взболтанной бутылкой, которую наконец откупорили, из него безудержно хлестали запал, восторг, безумие и… похоть. Зик был способным учеником, и уже совсем скоро Леви позволял себе просто раскинуться на кровати и наслаждаться тем, как голова Зика ритмично двигается между его ног. Между Марли и Парадизом начались переговоры. За этим последовал пакт о ненападении. И наконец мирный договор. День, когда Хистория поставила на нем свою подпись, был объявлен днем торжества. Все набивали животы, пили до тошноты, танцевали и смеялись, рискуя надорвать глотки. Стоя рядом с Армином и Жаном, Леви заметил Зика — тот сидел на лавочке, разговаривал с какой-то женщиной и тоже смеялся. А когда та встала, помахала ему рукой и ушла, он остался на месте и преисполненным теплотой и воодушевлением взглядом глядел вокруг себя. Леви подошел к нему, протянул булочку с рыбой и, когда Зик повернулся к нему, заметил, что в глазах у того стоят слезы. Все знали, что никаких гарантий нет и быть не может, что любой договор — это всего лишь клочок бумаги, но в тот день народ ликовал так, словно их всех ждала долгая и безоблачная жизнь. Новым составом Разведкорпуса они съездили в Марли и к Хизуру. Целью было наладить торгово-экономическое сотрудничество. В первую же поездку Леви пришлось окончательно признать, что ему нужно обзавестись инвалидным креслом, потому что на длинные дистанции он был больше не ходок. Задушив в себе все эмоции, в том числе и чувство неимоверного унижения, он сказал об этом Армину, и тот обещал на следующий же день раздобыть ему коляску. В Марли его катала Габи — девчонка и ее родители встретили их еще на пристани, и она, охваченная радостью, ни с того ни с сего бросилась ему на шею. Леви не ожидал, что за те несколько месяцев, которые они провели, ликвидируя последствия природной катастрофы, Габи так прикипит к нему. Фалько тоже был рад его видеть и все расспрашивал о том, как идут дела на острове. Глядя на них, еще таких юных, уже покалеченных, но освобожденных, Леви начинал невольно улыбаться. Путешествие к Хизуру вышло увлекательнее, чем они полагали — никто из них раньше не видел деревянных храмов в несколько ярусов, огромных красных ворот, деревьев с ярко-розовыми цветами и людей, одетых в длинные халаты, подвязанные толстым поясом. Хизуру приняли их радушно и были открыты к переговорам, поэтому все дипломатические дела были улажены за несколько дней. Остальное время они гуляли по окрестностям и пробовали местную кухню. Зик без устали возил коляску Леви, а когда они где-то останавливались, клал руки не на ручки, а ему на плечи, мягко массировал. Сначала Леви дергался и поводил плечами, давая понять, что ему неприятно и вообще все это неприлично, но в конце концов ему стало плевать. В один из вечеров, когда Зик в очередной раз без приглашения завалился к нему в комнату в отеле и с порога начал стаскивать с него одежду и трогать во всех местах, Леви не смог. Он был уверен, что Зик отпустит какую-то язвительную шутку насчет его ранней импотенции, но Зик только пожал плечами и потянулся к утренней газете, лежащей на прикроватной тумбочке. Никто из них не владел языком Хизуру, так что Зик, делая вид, что читает, стал с самым серьезным видом придумывать новости на ходу. По его мнению, на первой же полосе говорилось о том, что изобретен новый сенсационный способ подтирания зада. Леви не мог не расхохотаться, а когда Зик положил голову ему плечо, почувствовал, как болезненно щемит в груди от… нежности? Умиротворения? Он не знал, что испытывает и как это описать. Только в голове кружил один единственный вопрос, подобно тому, как в стеклянной банке кружит муха: почему Зик все еще не сказал «нет»?.. — Никогда не думал о том, чтобы уехать с острова? — Этот разговор произошел, когда они снова были в штабе и жизнь вернулась в нормальное русло. Отныне разведка набирала новых членов. Во главе стоял Армин. — И куда же? — Странный вопрос от того, кто когда-то был заперт внутри Стен, а теперь у его ног лежит весь мир. Или тебе нужно конкретное место? — Не уверен, хочу ли иметь с Марли что-то общее. Хотя там осталась ребятня… — Есть еще родина Оньянкопона. — Да. Там я не был, — задумчиво сказал Леви, зачесывая рукой мокрые волосы назад. Он только что вышел из душа. — Почему ты спрашиваешь? — Я хотел бы вернуться в Марли. Куда-нибудь на север, где еще сохранились довоенные города. Габи недавно писала Райнеру, что они обнаружили там огромный водопад прямо в скале. — Водопад? Любопытно. Что же, это твое право, — ответил Леви. — А ты?.. — Зик замешкался, встал и подошел ближе к нему. — Ты не хочешь поехать со мной? — Это еще зачем? — Ну, мне казалось, что мы неплохо поладили, и… — Зик замолчал, явно не решаясь договорить свою мысль. — И что? Может, еще и жить станем вместе? Начнем строить дом, как Жан и Пик? Серьезно? — Почему нет? Мы могли бы начать новую жизнь. Вдвоем. Я мог бы за тобой ухаживать. — Мне не нужна сиделка, черт тебя дери, — выплюнул Леви и, раздосадованный тем, что диалог свернул куда-то не туда, отошел и встал у окна. — Сиделка — нет, а вот человек, который будет о тебе заботиться — нужен. — Это одно и то же. Тем более ты, кажется, переоцениваешь свою значимость в моей жизни, — сказав это, Леви тут же прикусил язык. Черт возьми, это было совсем не то, что он имел в виду. Или то?.. Зачем Зику нужен инвалид, который через несколько лет, может, даже с кровати встать будет не в состоянии? Зачем он хочет взвалить на себя такую ношу? Это глупо. На несколько долгих секунд между ними повисла напряженная тишина. Затем Зик, усмехнувшись, все же сказал: — Возможно, ты и прав. Но я все равно серьезен в своих намерениях, так что решение за тобой. — Катись к черту, Зик. — Ты такой трус, Леви. Дверь закрылась, и Леви, устало прикрыв глаза, прислонился лбом к оконной раме. Да, наверное, трус. Признавать тот факт, что вот так, меньше чем за год, Зик стал для него важным человеком, было странно. Все началось с того, что Зик подловил Леви в момент уязвимости и… алкогольного опьянения, и что в итоге? Он звал Леви поехать с ним. Предлагал начать вместе новую жизнь. Это звучало как бред. Или как иностранный язык, тот же язык Хизуру — одни круги да закорючки… Что это значит? Леви почти сорок, и он понятия не имеет, как жить дальше без войны и Разведкорпуса. Пока он здесь, на Парадизе, то даже несмотря на коляску устойчиво стоит на ногах — вокруг него привычные вещи, люди и события. И он не представлял, что сможет все бросить. Они не разговаривали с Зиком несколько дней, а когда однажды Леви заметил его вечером на тренировочном поле, лежащего с раскинутыми в стороны руками, то не смог пройти мимо. — Ты бы поаккуратней. Здесь летают и вороны, и голуби, еще насрут на твою рожу… — Я думал, это хорошая примета, — сказал Зик, не двигаясь с места и глядя на Леви нечитаемым взглядом. Внутри Леви в одночасье прорвало плотину, и он понял, что если у него и есть шанс на побег, то сейчас, сию же секунду. Иначе он пропал. — Примета, может, и хорошая, а вот помет на лице — такое себе развлечение. Хотя от тебя можно всего ожидать. — Леви не побежал. Даже наоборот — держась за колено и чертыхаясь себе под нос, он опустился на землю рядом с Зиком. В глазах у того отражалось темнеющее небо и проплывающие над ними облака. — Я отправляюсь в дорогу послезавтра, — сообщил Зик. — Возможно, даже удастся полететь на самолете. Неохота терять время и несколько дней плыть морем. — Я бы сказал, что ты зажрался, — подвел итог Леви и запрокинул голову. На горизонте стали прорезаться первые звезды. Солнце почти скрылось из виду. Он сорвал с земли травинку и стал крутить ее между большим и безымянным пальцами. — И чем займешься на континенте в первую очередь? — Выпью кофе. Посажу дерево. Построю дом. — Меня сейчас стошнит от сентиментальности. — Леви скривился. — Хотя стой… а дерево зачем? — Колоссы уничтожили большую часть лесных массивов, поэтому, насколько мне известно, марлийцы сейчас активно заняты лесопосадкой и выращиванием саженцев. — Ясно. — А еще я мечтаю съездить и увидеть тот водопад, о котором писала Райнеру Габи. — Да, на реку из скалы я бы тоже посмотрел… — Леви, — Зик повернул к нему голову, — ты уверен, что не хочешь поехать со мной? Просто в Марли. Нам не обязательно жить вместе. Или даже рядом. И ты мог бы вернуться на Парадиз в любой момент. — Леви безнадежно вздохнул. Зик все еще прилагал усилия, уговаривая его на эту авантюру с переездом. Неужели ему это так важно? — Разве ты не хочешь взглянуть на мир? Только представь, сколько всего он может тебе предложить. К тому же Армин сказал, что иметь в Марли своих проверенных людей было бы большой удачей. — Он так сказал? — Да. Вчера. Леви отвернулся и долго смотрел перед собой — на здание штаба медленно опускались сумерки. Черт возьми, он бы никогда не подумал, что так тяжел на подъем. Ему открыты все двери, все возможности, все дороги, а он упрямится из-за какого-то иррационального страха. Однако в чем же тогда смысл победы? Победы, ради которой погибло столько людей, в том числе и ветераны Разведкорпуса. Сейчас — сразу после «битвы неба и земли» и до новой войны, которая так или иначе когда-нибудь развяжется — было самое подходящее время, чтобы отправиться в путешествие. Как же так вышло, что теперь, когда уже сам Леви так отчаянно хотел капитулировать, Зик до сих пор так и не сказал «нет»? — Думаешь, в самолете найдется место для инвалида? — Мы припугнем их твоей же коляской. Она, зараза, тяжелая. Если что — убьет насмерть. — Зик гадко улыбнулся. Решено: он покажет Эрвину водопады и заснеженные горы, Ханджи — пассажирские самолеты и подводные лодки, Майку — оживленную набережную, где пахнет морем, сладкой ватой и всякими пряностями, а Фарлану и Изабель — бескрайнее небо, которое те не могли представить себе даже в самых смелых мечтах. Зик закрыл книгу, снял кардиган, лег на кровать рядом с Леви и залез под одеяло. На самом деле у Зика была своя комната, потому что Леви сначала наотрез отказался делить с ним спальню: «Слушай, это уже чересчур, нет, значит нет». Однако Зик почти всегда оставался на ночь у него, и Леви пришлось с этим примириться. — Что там пишут? — спросил Зик. — Сплошное то да потому. — Ты даже не читал. Я видел. Из-за глаза? — Нет. Просто задумался, — отозвался Леви и отложил газету на прикроватную тумбочку. Но Зик был прав — чтение одним глазом напрягало в буквальном смысле, и ему нужно было постоянно делать перерывы. Иногда Зик читал ему вслух. — О чем? — Боже, давай без дурацких вопросов на ночь глядя. Ты же знаешь, что я терпеть такое не могу. — Ладно, не горячись. Я думал, ты все еще переживаешь о Габи и Фалько. — Не без этого, — соврал Леви. На самом же деле он думал совсем о другом. — Не бери в голову. Уже через месяц мы отправляемся в Лупревил, и там они все время будут под нашим присмотром. — Да, ты прав, глаз с них не спущу, — сказал Леви, сползая по спинке кровати. Лупревил был родиной Оньянкопона — нетронутый колоссами город на севере разросся и стал важным транспортным узлом. Там они еще не были и намеревались исправить это упущение. — Доброй ночи, — сказал Зик, гася лампу. — И тебе. — Леви закрыл глаза и, прежде чем провалиться в сон, думал о том, какая же жизнь непредсказуемая штука и как отдельные ее события и части складываются в итоге в один большой узор — иногда уродливый, иногда удивительный, а иногда и вовсе легендарный... Впервые он увидел Зика в образе Звероподобного титана, ублюдка с промытыми Марли мозгами, который безжалостно кидался в Разведотряд камнями. Затем они лежали с Зиком на соседних койках в полевом госпитале и спали рядом в грузовом трюме корабля, который плыл навстречу дивному новому миру. И в конце концов, будучи на другом конце земного шара, он смотрел на невообразимой красоты водопад, чувствуя, что Зик смотрит на него.