Может, физика жестока?

— Чего ты встал?! Иди в свою комнату, пожалуйста. Здесь взрослые разговаривают, а он стоит, уши развесил! — кричит на него мать, выгоняя из кухни. Диктаторша нашлась. Санька разворачивается и уже собирается уходить, но вдруг останавливается, смотрит дядь Алику прямо в глаза и произносит: — Хамелеон. Ненавижу. На кухне воцаряется тишина. — Посмотри, до чего ты ребенка довёл, да ты… — начинает Надежда вновь, не оставляя ни Алику, ни Фёдору иного выбора, кроме как выслушивать все эти нападки. Санька громко хлопает дверью и падает на кровать. Глаза уже мокрые от наступивших слез, и он вытирает их рукавом рубашки. Хорошо, что Вика возится не в этой комнате, а где-то в гостиной. Саня надевает наушники и отворачивается к стене. Играет Агата, и от того факта, что он не попадает на концерт, становится ещё хуже. Слёзы катятся с новой силой, Санька даже не будет их вытирать. Внутри устойчивое желание послать всё и всех к чёрту, убежать куда-нибудь, где никто его не найдёт, и там же и сдохнуть. Дедушка бы сказал, что сейчас он ведёт себя «как баба» и заставил бы подтереть сопли. Да и пошел он куда подальше. И дядь Алик тоже пусть туда же идёт, предатель. Конечно, в глубине души Саня так не думает, но по-детски взыгравшие гордость, обида и, может быть, ревность заставили его там, на кухне, сказать те слова. Он подумает об этом позже, сейчас ему этого не хочется. Сейчас ему вообще ничего не хочется. Пару песен спустя в комнату заходит Алик и, кажется, что-то говорит, но через наушники ничего не слышно. Да и хочет ли Саня его слушать? Нет. Поэтому он просто показывает дяде средний палец и отворачивается. А внутри щемит что-то очень сильно. То ли совесть заела, то ли то, в чём Санька сам себе боится признаться. Иначе, почему так трудно отпустить? В тот день он ругается со всеми, с кем только можно. И решает, что лежать весь день на кровати и грустно смотреть в потолок — хорошая идея. В голове роятся мысли. Саня отметает сторону все, кроме одной: завтра надо поговорить с дядь Аликом.

***

Он собирается выходить из дома и уже открывает дверь, как вдруг видит у порога Алика собственной персоной. Санька ненадолго впадает в ступор, но потом всё же делает вид будто ему все равно и пропускает дядю в квартиру. Лишь спрашивает коротко и слегка недовольно: — Что ты тут забыл? Алик вздыхает и на удивление спокойно говорит: — Я же говорил вчера, что приду, и мы поговорим. Они вместе проходят на кухню, и Саня ставит чайник. — Я не слышал. Был в наушниках, — говорит сухо и нарочито равнодушно. А у самого внутри всё в узел скрутилось, и тошнота неприятная из-за волнения к горлу поступила. В голове только сейчас что-то щёлкает: о чём он может с ним поговорить? Потребовать, чтобы не уезжал в Америку? Или поставить перед выбором — он или Эльза? Почему он вообще думает, что дядь Алик бросит Эльзу и прибежит к нему? «Ещё в любви ему признайся, чтобы он вообще тебя возненавидел» — мерзко шепчет внутренний голос. Перед его лицом щёлкают Аликовы пальцы, и он вздрагивает. Сам Алик произносит: — Ты завис чё-т. Снова пауза. — Сань, пойми, это не от меня зависит, — Алик будто начинает оправдываться. — У нас с Зурабом тёрки усиливаются, и я боюсь за Эльзу. — Рябинин хмыкает. — И за вас всех. Я не хочу потерять ни её, ни вас, нам просто нужно улететь. Жаль, мама твоя меня слушать не хочет. Эльза. Недавно она надарила Саньке кучу сладостей, и он был ей за это очень благодарен. А сейчас он ненавидит её за то, что по её указке Алик готов сорваться на край света. А ведь Сане и возразить-то нечего. Где он — простой пацан, который ещё мультики иногда смотрит и дядь Алику в сыновья годится, и где Аликова любовь всей, как он думает, жизни — Эльза? Глаза снова щиплет из-за слёз, которые и не думают останавливаться, а лишь прочерчивают всё более длинные солёные дорожки на Санькином лице. Рябинин не может больше сдерживать всхлипы; он прикрывает рукой рот в надежде их сдержать, но помогает мало — подступает настоящая истерика. Вдруг он чувствует на своих щеках руки — нетрудно догадаться, чьи. Они вытирают следы от слёз. Потом куда-то пропадают — и уже через мгновение Саня оказывается в крепких, будто бы прощальных объятиях. Дядь Алик извиняется ещё раз пятнадцать, говорит, что с радостью бы взял его самого и его семью с собой, если бы не мама Саньки, думающая за всех сразу, и что будет приезжать, как только будет возможность. Только Санька знает, что враньё всё это, и что дядь Алик в этой своей Америке навсегда останется, потому что никто и ничто его в России не держит: ни отец, ни сестра, ни тем более непутёвый племянник, из-за которого, в общем-то, вся эта каша и заварилась. Который ещё и разревелся как девчонка, аж самому от себя противно. У Сани глаза теперь красные от накатившей истерики, но зато всхлипы потихоньку сходят на нет, и он наконец-то может нормально посмотреть на Алика. Ещё Санька думает. Думает: или сейчас, или никогда. Терять уже нечего, поэтому будь что будет. И подаётся вперёд. Прижимается к чужим губам неумело, но напористо, будто в самом деле ищет взаимности, а не просто от безысходности это сделал. Жаль только, что ему не отвечают, а наоборот отталкивают. Саня глазами своими большими и испуганными из-под чёлки на Алика смотрит, моргает быстро-быстро и тихо произносит: — Извини, — замолкает ненадолго, будто оправдание придумывает, но лишь повторяет:  — Извини. Дядь Алик на удивление не сердится, словно понимает всё. Лишь садится рядом, будто по-отечески приобнимает за плечо и говорит: — Дурак ты, Санчо. У тебя еще знаешь сколько таких будет? И даже лучше. Рябинин молчит, склонив голову на Аликово плечо. Хочется снова заплакать, но он этого себе не позволяет, потому что хочет попрощаться с дядь Аликом нормально и без лишних эмоций. Сейчас в квартире нет никого больше — только он, Алик и эта кухня с давно кипящим чайником. Саня запомнит этот момент максимально подробно, чтобы потом десятки раз прокручивать его в голове. Почему-то ему безумно хочется глупо пошутить о том, чтобы дядь Алик как-нибудь привёз из Америки большую коробку сникерсов. Понимает — это всё от нервов. Трудно отпускать человека, к которому так привязался и который занял бо́льшую часть твоей жизни. Поэтому они и сидят так до талого, точнее, до того момента как домой приходят Рябинины-старшие вместе с Викой. Дядь Алик говорит Саньке, что тот теперь остаётся за главного, и шепчет на ухо что-то приободряющее. В Санькиных глазах грусть невообразимая, но от разговора и правда легче стало, хоть и стыдно до сих пор за ту необдуманную выходку. Почему-то Саня знает, что дядь Алик на него не злится, равно как и сам Рябинин перестал обижаться на его решение. После прощания Санька идёт в свою комнату, чтобы переварить события сегодняшнего дня и, уходя, слышит, как дядь Алик последний раз предлагает маме улететь всей семьёй с ним, и как мама обещает подумать.