Ночь кончается рассветом

Забыть твой голос хуже, чем потерять свой. Помнить тебя — вот истинная мука.

      Марлия. Восточный морской форт. Начало весны 854 года. (три месяца до бойни в гетто Либерио)       Под солнцем, слишком палящим для ранней весны, оставалось только плавиться как свеча да обмахиваться газетами, восславляющими в своих заголовках великую марлийскую державу, марлийскую армию, марлийский флот и всё, что можно было увенчать этой гордой приставкой — «заслуги Марлии». Но почему-то в этих газетах, пахнущих свежей печатью, ни слова не было о многотысячных жертвах элдийского народа, отдающего жизни за благополучие и процветание своих поработителей в войне против Средневосточного Альянса. Нет, их никто и не думал восхвалять — не положено. Положено бранить элдийцев, указывать им на их заслуженное место, а самым любимым занятием у них было, пожалуй, сочинять сказки, да пострашнее, о непростительных грехах элдийцев: — Много лет назад Имир, мать всех демонических отродий, державших великую Марлию в страхе долгие годы, заключила сделку с Дьяволом Земли... — голос из-за занавеса кукольного театра звучал пугающе торжественно; на небольшую сцену выплыла жуткая марионетка с впалыми ямами глазниц и длинными руками, трясущимися в такт привязанным к ним ниткам.       Детишки, собравшиеся у ярко-красной палатки, затаили дыхание, в ожидании сжав потные ладошки. Семь, пять, десять, восемь... — хороший возраст для запудривания мозгов и посева вечной ненависти к не таким, как они, к юродивым, к демонам. — ...захватив власть на континенте, потомки Имир хотели поработить весь мир, и у них почти получилось, но вдруг появился храбрый Герос... — поднялась деревянная кукла юноши, исполосованная крепкими лакированными мышцами.       Звонкое ликование прокатилось по толпе детей, уши заложило от шумных хлопков в ладоши. На румяных щекастых лицах читался восторг, и лишь на одном брови наплыли на уголь ресниц, дотлевший в серых глазах. Девочка с презрением щурилась, косясь на радостные лица случайных соседей. — ...он одолел жестокого короля и изгнал Карла Фрица вместе с его верными приспешниками, кланом Аккерманов, и другими демонами на остров, чтобы наконец очистить наши земли от их грехов, и тогда Марлия...       На плечо девочке опустилась мягкая ладонь. Она повернула голову, сквозь смольные пряди вопросительно изучая лицо женщины. — Пойдём, Иза. Нам пора, — тихий голос и тяжелый взгляд в сторону марионетки Карла Фрица с крайне жалким нарисованным выражением лица. Женщина чуть сильнее сжала пальцы на детском плече.       Иза кивнула и пошла следом, сплетя свои пальцы с её и лишь иногда касаясь ими складчатого платья, развевающегося на женщине ласковым бризом. Запах морской соли защекотал ноздри сильнее, стоило им выйти на набережную. Часть горизонта закрывала огромная махина только что прибывшего корабля, чёрная корма которого была расцарапана разводами соли — так вот откуда такой стойкий запах... Как опарыши из вспоротого брюха любопытные туристы повалили на площадь. Женщина покрепче перехватила руку девочки, чтобы ненароком не потеряться в толпе. Измучив свои губы нервным покусыванием, Иза бросила на неё испытывающий взгляд. — Почему ты всегда уходишь на части про Аккерманов? — наконец задала волнующий вопрос она. — Ты и сама знаешь, почему, — слова лились неохотно, а сама женщина насторожено оглядывалась по сторонам, отвечая на автомате. — Да, но... Анья! Смотри! Там морожен... — покорный тон девочки взорвался внезапной радостью, но тут же поник, стоило ей понять свою оплошность. — Иза, — сердито прошептала женщина, поворачиваясь к ней лицом и хватая за оба плеча. — Тише, не привлекай лишнее внимание. — Да, знаю, прости... — взгляд Аньи встретился с опущенной детской макушкой.       Она на мгновение прикрыла глаза, выпрямилась и, поправив красную повязку на руке девочки, снова протянула ей руку. Звание почётных марлийцев и цвет этой повязки не спасали от косых взглядов; будто они тут нагими прогуливаются по пристани, честное слово. — Пустяки... Мороженое? Какое ты хочешь? — Шоколадное. — Хорошо, пойдём возьмём тебе шоколадное мороженое, — улыбнулась Анья, взглянув на лукавую ухмылку девочки и потрепав её по непослушным волосам, вечно выбивающимся из хвоста. — Один шоколадный рожок, пожалуйста, — подойдя к нужной палатке, протянула несколько монет мороженщику Анья.       Прежде чем взять деньги он недоверчиво прищурился, поглядывая на звезду на красной ткани, затем поправил козырек картуза и вытянул руку с платком, чтобы принять плату, пересчитал деньги и только затем натянул скалящуюся улыбку, набирая ложкой холодное лакомство.       Анья тяжко вздохнула, отводя взгляд к благодатной тиши полуденного моря. Только его непоколебимая гладь могла успокоить бурю внутри. К этому, наверное, никогда не привыкнуть. Да, вы одни из нас, но мы будем брезговать даже касаться вас. Да, вы одни из нас, но мы никогда не станем делить с вами хлеб. Да, вы больше не рабы, но обязаны трудиться на благо Марлии. Да, вы стали почетными марлийцами, но никогда не сможете искупить грехи своего народа, а потому на вас будут коситься, как на прокаженных, даже если вы просто гуляете за пределами гетто. Все те обещания — всего лишь слова, слова, слова... — Эй! Это не твоё... — голос такой громкий и такой тихий одновременно. Что-то до мурашек знакомое. Может, одна Анья его слышала? — Карманник? — только всучив Изе вафельный рожок, крикнул мороженщик, хватаясь за картуз и выглядывая из-за прилавка. — Опять вражеский перебежчик? — лениво разворачиваясь куда-то в сторону, подхватил мужчина в шляпе, стоявший в очереди сразу за ними.       Видно, не одна Анья слышала этот голос. Она сжала пальцы на плече Изы и постаралась разглядеть, что же так заинтересовало окружающих, но они разом все слетелись точно акулы, почуявшие кровь, стали пихать друг друга, пытаясь пробраться в гущу событий, да выкрикивать разные жуткие предложения. Перед глазами мелькали лишь макушки статных господинов и торгашей, окруживших кого-то. — Молчит. Видно, не здешний! — Выкинем его за борт? — Или лучше раздробим руку воришке?.. — А вдруг это дьявольское отродье с острова?       Даже толком не видя беднягу, Анье вдруг стало его безумно жаль, но вряд ли кто-то послушает женщину с красной повязкой на руке. Она не хотела ввязываться в потасовку, тем более с ней была Иза. Анья почти развернулась, чтобы уйти от этого гомона и толкучки... — Эй, что ты делаешь? — возмутился какой-то торговец. — Разве кто-то говорил, что он воришка? Я всего лишь сказал: «это не твоё», — тут же спокойно ответили ему.       Голос, нет... резкая боль в груди и тоска, сковавшая сердце, заставили Анью закусить губу и рывком развернуться. Сквозь просвет между толпы она увидела спину и шляпу, таящую выбритый затылок и смольные пряди. Она не узнала, не поняла... но шёпот воспоминаний лизнул ухо, терзая её образами прошлого. Анья зажмурилась, тут же распахнув глаза. — Это кошелёк его старшей сестры... — кинул через плечо мужчина, но лишь профиля хватило, чтобы понять. Чтобы вспомнить голос, когда-то будивший её по утрам... Профиля, грифельный вид которого долгие годы она ласкала взглядом, тайком утирая влагу с глаз. — Что за вздор?! — тут же спохватился самый бойкий торговец, но люди в костюмах и шляпах слишком быстрые для туристов, слишком проворные, уже скрылись за углом одного из домов, утащив с собой воришку. — Леви... — одними губами прошептала Анья, немигающе уставившись в конец улицы, где только одинокая старушка собирала с земли рассыпавшиеся яблоки.       Анью почему-то затрясло, а перед глазами всё помутнело. Она моргнула, в горле засаднило. Трясти не перестало, странно. Выйдя из ступора, Анья скосила взгляд на Изу, обеспокоено трясущую её за рукав. До слуха долетел тревожный детский голос: — Анья, Анья... Что с тобой?.. — давно доев мороженое, Иза часто-часто хлопала ресницами, морща лоб и пытаясь дозваться её. — Всё в порядке, — в секунду развернувшись к девочке, вымучено улыбнулась Анья, прикрывая покрасневшие глаза. — Пойдём, а то опоздаем на поезд домой.       Иза недоверчиво нахмурилась, но всё же успокоилась, хватая женщину под руку и следуя вместе с ней до станции с конечной остановкой в Либерио.