золото

      доктор тонет и задыхается: поцелуи мисси — это яд, от которого ноют губы. жар пожирает ее изнутри, поглощая и сдавливая ужасающей правдой, диким, острым знанием о том, что с ней сделали. боль обманутого ребенка, обреченного умирать, дабы завоевать одобрение.       мисси сжимает ее мелко трясущиеся кулаки и шепчет страстно — о том, как повелители времени, эти старые лицемерные лорды, горели и плавились, как останавливались их сердца, как замирал последних вдох у них в горле. она целует ее в правое сердце, а затем, так же крепко, в левое и повторяет снова и снова, что доктор отомщена, что никто никогда — кроме нее — не посмеет навредить, не посмеет использовать, не посмеет.       ее руки холодные, и это заземляет, но не позволяет вырваться из плена — из которого на самом деле и некуда бежать. гнев разъедает доктор изнутри, и она смеет только надеяться на то, что у него не будет выхода. что не пострадают те, кого она обязалась защищать. что доктор не исчезнет.       ее тело дрожит, из глаз льется золото, что плавит пространство вокруг, питая землю кровью и горечью. мисси смеется, прижимаясь ближе. сдавливая сильнее. прислоняясь бедрами к бедрам и нервно прикусывая чужую шею от удовольствия, от сладкого осознания долгожданной победы. от явления темного доктора, не способного затмить своим величием ее саму. потому что она уже выиграла. потому что они уже равны в своих деяниях.       капитолий трещит по швам, взрываясь. волна сглатывает останки галлифрея, и мисси напоследок успевает подумать о том, что если они возродятся на этот раз, вселенная будет обречена.