Сказка

      Тсунаеши еще толком не успел очнуться, когда интуиция в голове протяжно заскулила. Он дернулся и приоткрыл глаза, но толком осмотреться не смог. Было темно. Руки и ноги почему-то саднило и…       Он был связан. И рот был заклеен скотчем. Что происходит?       Щелчок пальцами и загоревшийся огонек заставили Тсунаеши вздрогнуть и тут же сосредоточиться на человеке, что сидел напротив него. В полумраке проступило лицо младшего брата, которое было каким-то… неправильным. И слишком жутким. Тсунаеши замычал, возмущенно и просяще, но Иетсуна его проигнорировал, прикуривая от своего Пламени и выпуская дым через нос протяжным выдохом.       Огонек, ведомый волей своего хозяина, искоркой метнулся куда-то вправо, и с той стороны, на маленьком столике, вспыхнула свечка, отгоняя по углам мрак, освещая угрожающе блеснувший Glock и фигуру юноши, что продолжал курить и стряхивать пепел на бетонный пол, оседлав старый стул, широко расставив ноги в стороны и облокотившись на его высокую спинку руками. Голубые глаза смотрели равнодушно и спокойно. Куда-то мимо пленника.       Он был без пиджака. В одной рубашке с ослабленным галстуком. Уставший, с немного растрепанной прической. Угрожающе сотканный из тусклых цветов и теней.       — Я расскажу тебе сказку, Тсунаеши, — наконец спокойно проговорил подросток, вновь стряхивая пепел. — Жил-был старик-Король. И было у него пятеро сыновей. Трое законных, один приемный и один бастард. И вот, однажды приемный сын узнал, что он не родной, и разозлился, так как с детства его кормили сказками о том, что ему будет принадлежать королевский трон. И поднял он бунт, да только проиграл и оказался в заточении на долгие и долгие годы. Так на одного наследника, пусть даже и наследником он по-настоящему никогда не был, стало меньше.       Но было три законных сына. И вопрос с наследованием не стоял. Вот только братья друг другу трон уступать не хотели. И началась война. Тихая, незаметная для других, но не для старика-Короля, война. Брат пошел на брата. И старик не вмешивался, решив, что кто выживет, тот и будет править. Сначала пал один брат. Потом пал второй. Третий же, обрадованный, что стал единственным наследником, слишком расслабился, пропустил посмертный удар от своего брата и тоже отправился следом. Он недооценил своих братьев, его отец — своих сыновей.       Официальных наследников, увы, не осталось. А трон кому-то передать было необходимо. И тут Король вспомнил о своем бастарде. И узнал, что у него родились дети. Какое чудо — два мальчика-близнеца. Похожих и непохожих одновременно. И у младшего обнаружилось то, что сделает его восход на трон более чем легальным. Наученный горьким опытом, Король решил, что Наследник ему нужен только один и больше никаких конкурентов. О чем он своему бастарду и сказал.       Вот только, каким бы ни был верным сыном бастард, убить одного из своих сыновей не смог. И поэтому пообещал Королю, что его старший сын будет жить как обычный человек и никогда не станет претендовать на трон. А его беременная еще одним ребенком жена потеряла нерожденное дитя, и это было демонстрацией, предупреждением.       Отец-бастард любил своих сыновей. И любил свою жену. Как мог. Как умел. Но выбор был сделан, и его младшему сыну суждено занять кровавый трон. И тогда он решил сделать все что угодно, чтобы его сын выжил. Чтобы второй никогда не влез в эту грязь, никогда не узнал о том, что ему знать не следует.       Выбирая между старшим сыном и женой и младшим сыном, между семьей и желанием их спасти, он выбрал последнее. И принес в жертву своего младшего сына. Воспитав его в строгости, жестокости и крови. Перестав быть для него отцом. Заставив себя ненавидеть. Все во благо. Так он считал, ломая своему младшему сыну руку, приговаривая: «Ты же хочешь защитить маму и братика?». И Маленький несчастный принц хотел. Безумно хотел защитить их от этого ужаса, что ему пришлось переживать. День за днем, раз за разом.       Иетсуна замолчал. Огонек скользнул по пальцам, зажимающим бычок, и уничтожил его, моментально спалив. Подросток задумчиво посмотрел на свои руки, после чего не спеша снял с себя галстук, расстегнул запонки, отложив их на столик, и начал расстегивать пуговицы на рубашке. В неровном свете свечи обнажалась кожа, расчерченная бугристыми шрамами, что казались еще более зловещими. Белые, розовые. Страшные.       Тсунаеши смотрел широко открытыми глазами на своего брата и молчал.       Иетсуна продолжил.       — Наследник был готов к трону. Оставалась лишь малость. Пройти курс обучения у очень ценного и имеющего вес человека, что мог стать опорой и поддержкой, а также необходимым тылом в случае какой-либо беды. Собрать с помощью него верных подчиненных, что прикрыли бы спину и не дали упасть раньше времени. И после этого сесть на трон и удержаться. Но… кое-что пошло не так. Глупый, самонадеянный старший брат Наследника решил, что знает лучше. Что он умнее, что хитрее. Сунув нос в дела, которые его не касались, он здорово подставил своего отца и брата. И свою мать. Он влез в дела королевства с грацией носорога и посмел заявить свои права на трон. Пусть пока тихо и неуверенно, но все же, наглости и потрясающей глупости у него хватило. Ведь королевство для него — всего лишь очередная игра в солдатиков. Вот только, в отличие от своего брата, который лично убил двести восемнадцать таких солдатиков, искупавшись в их крови, он решил сделать все чужими руками. И он сделал. Притворился белой овечкой и сделал. Порушив все, что только мог порушить. Он украл у своего брата подчиненных, сделав их в глазах граждан королевства предателями. Он украл у него Наставника, который ему самому был не нужен. Он проявил потрясающее милосердие, пожалев того, кто собирался убить его и его мать, всю его семью, и даровал ему свободу, наивно веря, что тот будет верно служить. Он заявил о себе. И он был горд этим, забрав чужую победу, присвоив ее себе, выйдя в финале. Он нарисовал мишень на своем лбу, на своих подчиненных и на своей кровной семье и радостно пошел праздновать победу. В детской ревности, тупой и слепящей, в своей собственной глупости и злорадстве, упиваясь поражением своего младшего братишки. Браво!       Иетсуна похлопал пару раз с ярко выраженным артистизмом. И ухмыльнулся, жутко и страшно, показывая все свое отношение к этой ситуации.       Он встал со стула, устало вздохнул и провел рукой, убирая волосы назад. Одернул распахнутую рубашку, не скрывающую шрамов на груди, и подошел к Тсунаеши, резким движением сдергивая скотч с его лица.       — Ты лжешь! — выпаливает Тсунаеши и тут же хрипит, когда брат хватает его за горло и жестко сжимает пальцы, фиксируя его голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза.       — Я, в отличие от некоторых, никогда не лгу. Недоговариваю, не говорю вообще, но не лгу. Да и не тебе, мелкий ублюдок, обвинять меня во лжи, когда ты сам строишь из себя невинную овечку, собираясь убить меня чужими руками на потеху толпе.       — Я не хотел убивать тебя!       — Правда? А разве ты уже не привел свой гениальный план в действие, Еши-чан? Для справки, перед тобой стоит ходячий труп. Ах да, поправка. Почти труп. Если бы меня не убила науськанная тобой Вария, то убили бы после этого спектакля и моего унижения.       — Вонгола утонет в крови с тобой!       — Братец, — Иетсуна смотрит на брата, как на глупого ребенка. — Вонгола давно тонет в крови. Всегда тонула и будет тонуть. Не строй из себя святого, Тсунаеши, и сними с себя эти блядские розовые очки.       — Я!..       — Ты смертник с нарисованной мишенью на своем же лбу! — рявкает Иетсуна. — Идиот!       И Тсунаеши плаксиво шмыгает носом. Иетсуна отпускает его и брезгливо встряхивает рукой.       — Я не знал… — тихо шепчет брат.       — Скажи это маме на ее могиле.       — Я не хотел!..       — А это скажешь отцу в своем завещании, — ехидно говорит Иетсуна и с каким-то спокойствием продолжает щелчками вставлять в магазин пистолета патроны. Ровно восемь.       — Что мне делать? Брат? — тихим голосом спрашивает Тсунаеши, и Иетсуна улыбается. Криво, жестко, и поудобнее перехватывает пистолет.       — Здесь восемь пуль. Одна для тебя, другие — для твоих Хранителей.       — Что?       — Что слышал.       — Но я… Но они же ни в чем не виноваты!       — Они предатели. И с ними в нашем королевстве один разговор.       — Нет…       — Ты можешь сделать это сам. А могу сделать я. Ты сам влез во все это, хотя тебе говорили. Предупреждали. Но нет. Ты упорно лез и тащил за собой других. И вот теперь, мой милый братец, будь тем, кем себя возомнил. Великое Небо, так ты себя называл? Вот и будь им. И прими ответственность.       — Нет!       — Жаль.       — А Ламбо? Он же всего лишь ребенок!       — Он киллер, что родился и вырос в мафиозной семье. Так что…       — Что?       Иетсуна приставляет пистолет ко лбу старшего брата и смотрит прямо ему в глаза.       — Итак, Тсунаеши. Назови мне хоть одну причину оставить тебя в живых?       — Я твой брат… — губы у Тсунаеши сухие, дрожащие. Интуиция в голове стонет, а он упорно пытается ей не верить. Не слушает ее, как и много раз до этого.       Он же не выстрелит, правда? Он же блефует, да?       — Хороший аргумент, но подумай получше. Или смысл сказки так до тебя и не дошел? Жаль. Очень жаль.       Дуло пистолета холодило потную кожу, когда Иетсуна почти нежно отвел падающую челку с глаз брата. Он не хотел его убивать.       — Я не хочу умирать! — шепчет Тсунаеши и нервно всхлипывает. В глазах собираются слезы и срываются с ресниц. — Я не хочу умирать!       Иетсуна сгребает лохматую копну брата в кулак на затылке и резко дергает вверх, запрокидывая его голову выше. Наклоняется вперед, ближе, соприкасается с ним лбами и улыбается горько-горько, криво и ломано.       — Я тоже не хочу умирать, Тсунаеши. И убивать я тебя не хочу. Но ты… ты такой дурак, братец. Девятый уже обратил на тебя свое внимание. И это плохо. Плохо, понимаешь? Зачем? Зачем ты полез? Тебе намекали, давали подсказки, чуть ли не прямым текстом говорили — не лезь. Так зачем?       — Я… я не знаю.       Иетсуна закрывает глаза, прижимается лбом ко лбу брата теснее и шепчет, торопливо, горячо.       — Все будет хорошо, Еши-чан. Все будет хорошо. Мама тебя не вспомнит. У нас родится сестричка. Я все исправлю, брат. Все исправлю, веришь? Прости меня.       Тсунаеши давится рыданиями.       — Я…       Иетсуна стреляет. Его руки не дрожат, он не меняется в лице. Только сует пистолет за пояс, обхватывает голову старшего брата и прижимает его к себе, обнимая в последнем порыве.       — Все будет хорошо, брат. Я обо всем позабочусь.       Пламя пожирает труп и все улики в этом подвале. Иетсуна курит сигарету и идет легким неслышным шагом вперед. У него еще семь пуль.       Глупо думать, что его, натасканного в подвалах Вонголы, смогут победить те, кто крови не нюхал. Проблема может возникнуть с иллюзионистом и его медиумом. И то вряд ли, если он будет выступать в полную силу. Остальные — ни шанса.       Ламбо Бовино смотрит на Иетсуну с пониманием и смирением. На пушистых черных ресницах осели слезы. Он просто стоит и ждет исполнения приговора по законам мафии.       Рука у Иетсуны дрогнула.       — Я прощаю тебя. Но более видеть не желаю никогда. У тебя есть три часа, чтобы покинуть город.       Милосердие.       Одна пуля для Рокудо Мукуро, что остался у Вендиче. Одна для Бовино Ламбо. Иетсуна вздыхает.       Ему нужны новые Хранители. И быстро. Номер телефона давно заучен.       — Отец, — тихий ровный голос.       — Иетсуна?       — Предатели больше нас не побеспокоят.       — Тсунаеши?       — Мертв.       Пауза.       — Я пошлю Туман. Сделай так, чтобы Нана не заинтересовалась раньше времени.       — Да, — кивает Иетсуна и вздыхает. — Мне нужны новые Хранители.       — Найдем.       — Да, отец. Найдем.