Багрянец

По коридору разносятся быстрые шаги, дверь отворяется. — Только что вернулся разведкорпус во главе с главнокомандующим Эрвином Смитом. Стена Мария успешно восстановлена, так же была захвачена сила колоссального титана!

— Боже, Леви, ну и какой от тебя прок, если ты даже не позволил умереть своему командиру смертью настоящего воина, — Эрвин усмехнулся, поглядывая на влажное, после дождя, окно, — а теперь меня просто кто-то съест по итогу, не самая доблестная смерть. Леви все так же стоял в дверном проеме, не смея пошевелиться, глаза его все еще были красные от слез, а волосы влажные из-за дождя. Внутри у него будто плясали бесы вокруг костра, подначивая, навязывая мысль, что он сделал неправильный выбор. Запахло прелой листвой. Дыхание перехватило, будто бы сам Дьявол вцепился в его горло, проклиная, пытаясь задушить. Нашептывал, что виноват в этом только сам Леви, что разбил вдребезги мечты своего командира, обрек его на еще большие страдания, заточил монстра внутри человека. Он перевел взгляд на отражение Эрвина на стекле, их взгляды пересеклись, Леви как водой облили. Перед глазами замелькали события нескольких часов ранее, когда он судорожно кричал, что они не имеют права отбирать у него смысл жизни, кричал, колотя себя в грудь, что Эрвин единственная надежда всего человечества. Леви ссутулился, опустив голову, пара капель с его волос упала на сапоги. Глаза расширились, где-то на задворках разума он услышал слова Эрена: "Капитан, вы когда-нибудь слышали о море?". "Лишил мальчишку мечты увидеть лужу чуть больше реки" — ответил он мысленно. — Леви, знаешь, — Эрвин вырвал его из потока колючих мыслей, — когда я очнулся, то первое, что я вспомнил так это то, что ты сказал мне оставить свою мечту и умереть. Леви продолжал смотреть испуганными глазами в пол, не смея поднять головы, как провинившийся мальчишка. Не обращая внимания на дрожь в теле молчаливого собеседника, Эрвин продолжил свой монолог. — Сейчас же, я уже помню все последующие действия более отчетливо. Я, кажется, до сих пор чувствую боль в своем боку, — инстинктивно он схватился за уже зажившее место, — я еще никогда не испытывал подобной боли, Леви. В тот момент меня будто парализовало. Перед смертью я увидел лицо отца, все такое же сосредоточенное, как во время каждого урока. Леви с трудом сглотнул ком в горле, все еще ощущая на себе чьи-то холодные и тяжелые руки. Он оторвал взгляд от пола и посмотрел на Эрвина. — Как ты себя сейчас чувствуешь? — спросил Леви не своим голосом. Хриплым, с ноткой отчаяния и боли, таким, который слышен от жертв хищника, в последние секунды жизни. Он полностью проигнорировал все, что до этого говорил командир. Эрвин хмыкнул, взглянул на отросшую руку. — Сейчас уже довольно непривычно видеть ее со мной. Эрвин выдержал паузу и продолжил, ухмыльнувшись. — Леви, а ты ведь лицемер у нас, верно? Отдаленно я слышу принадлежащие Бертольду последние воспоминания. Как ты, Леви, говорил, что не смеешь отбирать у меня мечту о мире за пределами стен, хотя мне же сказал, чтобы я ее отбросил. Неужели я и правда последняя надежда человечества? Воображаемый терновый венец упал на голову Леви. Под руку подперлась трость. Он отчетливо чувствовал, как тонкие струйки крови быстро бегут по его лицу. В голове у себя он умолял, кричал, разрывая собственную плоть: "Эрвин, только не становись передо мной на колени!". — Леви, я вижу твою внутреннюю борьбу и беспокойство, прошу, оставь свой когнитивный диссонанс на потом. — Эрвин, умоляю, сними его с меня, — в голове Леви отчаяние, он чувствует, как глаза залитые кровью, не могут сомкнуться до конца. Он порывисто подбегает к кровати Эрвина, утыкаясь лицом в белые, словно снег, простыни. Опомнившись, он резко отпрянул, боясь запачкать белизну багрецом. — Я не понимаю тебя, — эмоции на лице Эрвина резко меняется с ухмылки на обеспокоенность, он осторожно берет Леви за подбородок рукой, заглядывая ему в глаза. Потом горячих слез обдал руку командира. — Венец, который они водрузили на мою голову, Эрвин я... Я клялся убить звероподобного. Я готов одевать тебя лишь в багряницу, я верен тебе, словно пес, Эрвин. Умоляю, прости меня за то, что я продлил твои страдания. — Леви, я прощу тебя лишь тогда, когда мы с тобой сможем жить за пределами стен. Леви криво улыбнулся, крепче прижимаясь к рукам Эрвина. Венец упал с головы, обдирая кожу, но теперь уже ему самому захотелось просто прыгнуть в терновый куст, но даже эта боль ничтожна по сравнению с той, что испытал Эрвин. — Я, ничтожная холодная Луна по сравнению с тобой, ярким и горячим Солнцем. При следующем удобном случае я буду проявлять покорность, больше никогда не выкажу девиантного поведения. Эрвин, в следующий раз ты прикажешь мне отдать свое сердце и умереть за тебя, ради наших павших, и еще оставшихся в строю, товарищей, — лицо выскальзывает из ослабевшей хватки Эрвина, Леви лежит уткнувшись в пол, словно молясь, он чувствует своим, влажным от слез, лицом пыль и грязь, которую он же сам и принес на сапогах. В нос ударил запах железа и сырости. — Леви, — голос строгий, в тишине комнаты ощущающийся, как скрежет наждачной бумаги, — прекрати и встань с пола. Не вини себя, значит так было предначертано судьбой. С трудом оторвавшись от пола Леви выглядел, как побитый и оставленный под дождем щенок. Когда он молча вышел и отправился на улицу, снова пошел дождь. Как тогда, когда он в слезах трясся над Эрвином, который потерял сознание после поедания колоссального. Леви поднял голову вверх, капли дождя смывали его воображаемую кровь с лица. Еще сильнее запахло сыростью. Осмотревшись вокруг он вновь увидел те камни, с которых, в пределах стены Мария, стекала кровь. Как ошметки людей и лошадей омывал чистый и прохладный поток воды. Уже никто не кричал, тишину нарушал только шум дождя. — Море, — тихо шепнул он сам себе, прикрывая колющие глаза. — Я покажу Эрвину море, обязательно покажу. Свинцовые тучи все больше затягивали вечернее небо, давя, прижимая тела к земле. Белая, как снег, кожа и птицы-падальщики, что слетелись на пир. Дрожащие руки отказывались собирать остатки товарищей. В следующей экспедиции Леви отдал свое сердце.