Господи! Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня.
Этим утром псевдо-Том собрал всех за каким-то очередным артефактом. Спонтанно, но это было уже привычным делом — никто не думал возражать. Приближался судный день, когда месть должна будет свершиться — нужно было подготовиться. Разумеется, Тони последовал за ним. Никто не мог вспомнить ни единого случая, когда он остался безучастным. Том идёт, и Тони тоже — так было с самого начала их знакомства. Этим утром Тони присутствовал лишь физически, душой он был уже за пределами мира живых. Стоя на сухой серой земле, он ждал, когда Том вернётся из таинственной древней пещеры, и пытался узнать причину, по которой он умер.То что такое человек, что Ты помнишь его? Или сын человеческий, что посещаешь его?
Версий было всего три. Их корни прятались так глубоко, что Тони искал годами, метался в поисках с потухшими глазами, лихорадочно заглядывая в потёмки души своей. Ненадолго это придало его жизни смысл, но злая ирония — он нашёл его в причинах, по которым погиб. Сам или от чьей-то костлявой невидимой руки: он ещё не знал и знать не хотел. Первое, о чём он подумал — пагубные привычки. Миллионы людей умирают в пьяном угаре, недосыпая, с красными глазами и дрожащими пальцами, держащими хрустальные бокалы. Тони нигде не был исключением — это было бы слишком удачливо для такого человека, как он. Так же, как и остальные, он забывал о сне, искал беспамятство в пойле, лишь бы заглушить голоса в голове, заставить свои мысли заглохнуть и испариться. Он старательно создавал иллюзию спасения, но проблема была в том, что спастись от самого себя было невозможно. Однажды Тони сделал неправильный выбор, но какой именно — не мог выяснить, и был обречён на вечное рыскание по закоулкам разума, кишащего демонами и словами псалтыря.Спаси меня, Господи, ибо не стало преподобного, ибо умалилась истина среди сынов человеческих.
Второй версией было наказание. За свои стремления, за упущенные возможности, за всё то, что творил он ради слепой цели. Он связался с людьми, показавшими ему путь, лежащий через кровавые реки, обман и изгнание всего светлого и святого из себя. Было ли это главной ошибкой? Тони поддался искушению, поверил не тому, чему следовало. И если это ошибка, то как её искупить? Он искал знаки свыше, спрашивал у священных текстов в чём его вина, почему он не может больше смотреть прямо, почему внутри него такая страшная пустота, но в ответ — тишина. Что обрекло его на такую потерянность? Тони подвёл Тома к цели, они почти достигли её, но только Том мог идти дальше, а Тони — нет. Это было уже за пределами его сил — они иссякли и никакая магия не могла восстановить их.Сохрани меня, Господи, ибо на Тебя я уповал.
Что будет со всеми дальше, Тони не знал. Он не видел себя в ближайшем будущем среди тех, с кем шёл чуть ли не всю жизнь нога в ногу. Значит, он где-то согрешил? Третьей, самой худшей и лучшей версией, был Том. Тони очень хорошо помнил их первую встречу, когда они, будучи молодыми, столкнулись взглядами и мгновенно поняли друг друга. Между ними образовалась связь, такая прочная и не от мира сего, что стало ясно, что с тех пор они обрекли себя на трагический конец. — Знаешь, а ведь мы рано умрём, — сказал Том, улыбаясь, — нас отравят или мы выпьем яд по своей воле. Почему-то я уверен. — Иди к чёрту, — выругался Долохов, но мысленно согласился, сам до конца не понимая, откуда в нём была такая уверенность, что всё закончится плохо. — Или предпочитаешь королевскую смерть от гильотины? — Револьвер, Том, мне достаточно револьвера.И плоть моя вселится с надеждою, Что Ты не оставишь душу мою в аду и не дашь преподобному Твоему видеть тление. Ты показал мне пути жизни, наполнишь меня веселием пред лицем Твоим, блаженство в деснице Твоей во век.
Как так вышло, что планы Тома на мир стали наполнять его жизнь смыслом, Тони не успел понять. Он последовал за Томом без оглядки, потому что чувствовал в нём что-то недосягаемое и желаемое. Когда Том смотрел на него, его дыхание становилось прерывистым и горячим, хотелось действовать, куда-то бежать, в нем просыпалась огромная жажда жить. Том словно знал это и одарял лишь лукавой слабой улыбкой. Иногда они мучили друг друга игрой жестов и недосказанностей. Тони вдруг обрывал слова и замолкал, а Том мимолетно касался его рук или опирался на плечо, шепча в ухо про планируемое убийство после мессы. — Ты поможешь мне? Признаться, мне хотелось бы, чтобы именно ты присоединился ко мне. Ни у кого из них не хватит духу на то, что я сделаю. — Уверен, на их совести есть грехи похуже. — Нет, ошибаешься. То, что я хочу — им и во сне не снилось. Ты не представляешь, Тони, как далеко я зайду. Держи меня крепче.Ты испытал сердце моё, посетил ночью, испытал огнём меня, и не нашлось во мне неправды.
— Я расколю свою душу на осколки, а ты просто останься со мной. Они говорили наедине, сидя на старом потёртом паркете, прислонившись спинами к стене. Над их головами висело огромное мутное зеркало в тяжёлой раме. В комнате были зажжены все свечи, воздух стоял спёртый и пахло ладаном. Ещё пять минут назад в этой комнате топтались десятки людей, а теперь только двое: молодых и оторванных от реальности. — Не нужно тебе это, — сказал Тони. — Неоправданно рискованно, и я сомневаюсь, что увижу потом тебя в тебе. А Тони только этого и хотел — видеть Тома рядом с собой, с неизменной легкостью в поступках, хитрого, наглого, подхватывающего любой зов для действия. Вместе с ним он и сам перенимал его ощущения, и так было легче. Они оставались вдвоём всё чаще — говорили до рассвета о будущем, объявляли все невзгоды пустяками и чувствовали обоюдную симпатию, впитывали её и становились сильнее.Господи, Боже мой, Ты просветишь тьму мою. Ибо Тобой я избавлен буду от искушения.
Том провёл ладонью по лицу, на котором застыла опьянённая усталость, усмехнулся и положил голову на острое, но крепкое плечо Тони. — Откуда в тебе взялась робость? Ты ведь обещал быть со мной до самого конца, или забыл? — спросил он. Тони накрыл его холодную бледную руку своей, тёплой и сухой. Они обрели короткий миг покоя, редкий и желанный после череды дней, насыщенных борьбой за право доказать свою правду. Их пальцы переплелись. Холод всегда окружал Тома, он словно сам источал его и потому всегда искал тепло в других. — Мне больше нравится, когда ты молчишь, — прошептал Тони, — я знаю как заставить тебя перестать говорить всякий бред. Думаю, ты оценишь мой метод. Насмешливый вздох вырвался из Тома. Он поднял голову и посмотрел на Тони, заглядывая в него так глубоко и проницательно, как умел только он. Вдруг они вскочили и опустились на колени друг напротив друга, не отпуская рук. Медленно подались вперед, притягиваясь к хорошо изученным чертам лица: острые линии скул, аккуратно очерченные губы, морщинки в уголках глаз — они разглядывали друг друга так долго, что могли вспомнить и описать каждую деталь, которую другие бы пропустили. Они были похожи. Они затормозили, когда между ними оставалось буквально несколько сантиметров, и замерли, смотря друг другу в глаза. Такие разные: насыщенно-синие, проницательные, всегда сосредоточенные, а напротив — глубоко-зелёные, живые, горящие огнём азарта и беспечного счастья, сейчас они в поразительном единодушии выражали слепую радость и особенную, возможную только между давними друзьями любовь. Где-то в глубине обоих взглядов сверкало что-то ещё, такое важное и необходимое, но тщательно заталкиваемое мужчинами под бесчисленные слои щитов, скрывающих их сознания. Тони целовал настойчиво и нежно, зажал тёмную прядь волос Тома на затылке в кулак и не давал ему ни шанса на отступление. Ни шагу назад — он мог только отдаться ему в этот момент и ни о чём не думать, ни о какой душе. Левая рука Тома сжимала его плечо и поднималась по острым ключицам к шее, обхватывая её, словно для удушья. Язык Тони двигался нагло, касаясь нёба. Том испустил кроткий тихий стон и вырвался из его хватки, тяжело дыша. Его глаза неестественно блестели, на щеках показались еле заметные красные пятна от жара. Его грудь резко вздымалась и опускалась, но он будто решил отдаться сполна тому, что его обуяло и что веяло безумием, и снова их губы соединились. Руки беспокойно трогали и сжимали предплечья, мимолётно проводили ладонями по торсу к животу, проклинали приближающиеся шаги и не хотели прерывать прикосновения, словно сделав это, они больше не смогут повторить вновь.Не предай меня на волю притеснителей моих, ибо восстали на меня свидетели неправедные, и солгала неправда себе самой. Верю, что увижу блага Господни на земле живых.
Через день Тони пожалел, что не смог остановить Тома, и это сожаление не оставило его ни на одну минуту. Он медленно осознавал, что вместе с Томом потерял и себя — он нарушил согласие со своей совестью и обрёк себя на скорбь. Подобие Тома продолжало воплощать его планы, а Тони шёл за ним, слепо надеясь, что однажды скорлупа незнакомца треснет и он увидит знакомое лицо. Этим утром третья причина казалась Тони самой верной.