Этот день для меня, как агония, И тоска по тебе не сравнится с бетонной стеной. Я лежу головой в луже облака, И люди кружат вокруг по часовой.
Дверь палаты медленно открылась с противным скрипом давно не смазанных петель. Эхо подхватило звук и мгновенно вознесло под потолок, многократно усиливая, оттого делая его в сотню раз ужаснее. Чувствительный слух обожгло болью. Он сидел неподвижно, точно мраморная статуя — один посреди пустой промозглой палаты, окружённый обшарпанными стенами, в компании ветхого деревянного окна с проржавевшей решёткой. Единственный источник света — тусклая лампочка — мелко дрожала, часто-часто моргая, и это порядком раздражало глаза. Словно она боялась этого места. Этих людей. Хотя... Он не боялся. Нет. Ему не ведом страх. Он не боялся боли. Все пытки переносил, надрываясь от хохота. Теперь это была Его личная клетка. Нет, их клетка. Их личный Ад. Шаги. Они вернули Его в реальность. Если так можно было выразиться, конечно — временами даже Он путал, что есть что. Полы белого халата развевались при ходьбе, колыша застоявшийся мёртвый воздух. — Здравствуйте, Сергей. «А вот и сам Сатана». Старый, с лицом, полным морщин, холодными глазами и жёсткой бородой, в которой уже серебрела седина — вот он, истинный лик самого Дьявола. Он медленно запрокинул голову, окинув «белый халат» холодным незаинтересованным взглядом. На губах расцвела едкая усмешка. — Неправильно. «Белый халат» поправил очки и механически пригладил бороду. Рассматривал Его пристально, с каким-то нездоровым любопытством, будто лаборант — подопытного кролика, мысленно прикидывая, куда же воткнуть очередной шприц. Может, прямо в горло?.. — Я Вениамин Самуилович, лечащий врач, — напомнил мужчина, не отрывая спокойного внимательного взгляда от своего пациента. В ответ Он лишь расхохотался. «Врач! Ты не врач, старик. Ты — палач». Желание наброситься на этого пафосного павлина пресекала смирительная рубашка. Чёрт бы её побрал! А как хотелось впустить когти в эту тёплую плоть, разорвать артерии, с наслаждением вырвать ещё трепещущее сердце из груди... А затем в удовольствие медленно содрать кожу и разгладить её, чтобы не было этих ненавистных морщин! Они были здесь одни. Ни санитара, дежурившего за дверью со шприцем транквилизатора наготове, ни даже хрупкой медсестры или уборщицы. Оставаться один на один с крайне опасным пациентом — всегда рискованное дело, но научный интерес был сильнее страха. Да и как можно устоять, если перед тобой находилось что-то неизведанное, то, что нельзя было найти ни в одном медицинском справочнике? И это воистину завораживало. «Кто же ты такой, Сергей Разумовский? Что же скрывается внутри тебя?..» — Сергей сейчас здесь? — мягко поинтересовался Рубинштейн. Он склонил голову чуть вбок. В колком взгляде читался вызов. Впрочем, лезть на рожон не слишком-то хотелось. Опять, чего доброго, напичкает какой-то дрянью и будет наблюдать за Ним из-за стекла. — Спит. Я отправил его в забытье. Пусть отдохнёт. О да, эта любовь Серёжи к саморазрушению! Он всё ещё убивался из-за смерти своего давнего друга. Мальчик был так потрясён, увидев тот несчастный клочок бумаги. Наблюдать за его муками было весьма увлекательно. На языке тотчас расцвёл сладкий привкус душевных терзаний. М-м-м... лучше всякого шоколадного батончика. Но, в конечном счёте, это нытьё Его доканало, и Он обрёл контроль над разумом, отправив бедняжку в сладкий сон. Там ему будет лучше. Придёт время, и Он отступит на второй план. А пока... — Кто ты? — Дьявол пошёл в наступление, сохраняя невинную ангельскую улыбку. — Как твоё имя? Бархатистый смех наполнил палату. — Ты и сам всё знаешь, старик. К чему эти глупые вопросы? Любит прикидываться дураком. Аргх, как же раздражает! — Я догадываюсь, — учтиво поправил мужчина. — Вы — вторая личность Сергея Разумовского. Вы — Чумной Доктор. Это Ему польстило. Чумной Доктор... но Он предпочитал имя, данное Ему Серёжей, когда тот был маленьким. Он — Птица. Да, это имя определённо нравилось Ему больше. Вот и сейчас Он сидел, нахохлившись, распушив перья и сузив зрачки, не желая более видеть это морщинистое лицо. — Называй меня как угодно, — гаркнул Он, — манией, шизой, галлюцинацией. Только тебе не удастся избавиться от Меня. Никакие таблетки или уколы не помогут. Я — неотъемлемая часть Сергея. «Белый халат» поджал губы. Разговор не заладился. Пациент так же продолжал метаться между двумя своими альтер-эго. Он не узнал ничего нового, так же как и не придумал, что делать дальше и каким образом изучить это... существо. — Очищение города от скверны — Ваша идея? Вы лишь действовали руками Сергея, верно? Птица оскалился, встрепенувшись, едва удержавшись, чтобы не выклевать эти безобразные дьявольские глаза. Образ выпотрошенного старика стал настолько отчётливым, что возникло непреодолимое желание претворить эту идею в жизнь. Но крылья были связаны, и Он не мог взлететь. Бесит, бесит, БЕСИТ. — Я ничего не скажу тебе, старик. Скажу лишь, что он пытался остановить Меня, — зашипел Птица, смакуя в памяти слёзы и горькое отчаяние Серёжи. — Умолял. Плакал, стоя на коленях. Но Я не послушал его. Как тонкие руки цеплялись за Него, как голубые глаза смотрели в немой мольбе!.. И слёзы — эти сладкие хрустальные слёзы. В ту секунду Он почувствовал себя Богом. Настоящим Вершителем Судеб. Птица откинулся назад, оперевшись спиной о стену, и замолчал, не переставая улыбаться. Где-то в тёмном углу бесконечного лабиринта разума сквозь дымку забытья плакал Разумовский.********************
Ты помнишь наши скитания? Слёзы и сны на полу, бездонные страны...
Когда он узнал о том, что случилось в Питере, и услышал до боли знакомое имя, он не раздумывал ни одной секунды. Лишь только на землю опустилась ночь, он покинул лагерь, прихватив лишь самое необходимое. Сначала он доберётся до границы, затеряется, а там — будь что будет.********************
Возвращайся скорее домой! У каждого свои демоны.
Из-за таблеток порой невозможно было найти самого себя. Но он цеплялся за последние хрупкие ниточки сознания как только мог. Так хватался за соломинку утопающий. Так боролся за жизнь приговорённый к смерти. Каждый раз — каждый чёртов раз! — это было похоже на возвращение из царства Аида. Он снова и снова проходил через это. Когда Птица захватывал власть над разумом, Серёжа попадал в мир, где не было ничего, кроме мрака и теней. Последние клубились под ногами, норовя обвить щиколотки своими липкими ледяными щупальцами, острыми иглами пробираясь под кожу. Он не останавливался. Никогда. Стоило лишь замешкаться, хоть на мгновение обернуться — и его уже поглащала Тьма. Густая, но в то же время лёгкая, как жидкий азот, что стекает с блестящих краёв бокала, наполненного пьянящим коктейлем. Тьма была всюду. Она следовала за ним, всячески пытаясь затянуть в свои губительные сети. Шептала что-то на ухо, маня пойти за ней, отступиться, обернуться. Он будто шёл по царству мёртвых, точно Орфей, что спустился в Тартар за Эвридикой. Он хорошо понимал древнегреческого героя легенды. Но нельзя было обернуться. Нельзя. Ведь это могло стоить ему жизни. Он мог блуждать там две, а то и три бесконечности, в месте, где не было ни единого лучика света. Но рано или поздно во тьме он находил то, что искал. Ввысь уходила винтовая гранитная лестница с сотней тысяч ступеней, теряясь в непроглядной темноте. Каждый раз приходилось брести наугад, всячески спотыкаясь, падая, разбивая колени в кровь и царапая ладони. Но он упрямо поднимался на ноги и шёл вперёд, минуя гладкие каменные ступени — одну за другой. Ведь там его ждал спасительный свет. «Только не оборачивайся. Умоляю, не оборачивайся». Сырой горький воздух заставил лёгкие спазмически сжаться. Из горла вырвался надрывистый кашель, заставив согнуться в три погибели. Те же стены, та же пустота и холод. Сквозь единственное небольшое окно не пробивалось ни единого лучика солнца. Значит, была ночь?.. Неизвестно. Всё смешалось воедино — вымысел и реальность, ночь и день. Птица сонно втянул голову в плечи, будто впадая в дремоту. В голове блуждал медикаментозный туман, всячески мешая мыслить трезво, а на тело навалилась свинцовая усталость. Левое плечо привычно отдавало лёгкой болью. Значит, здесь кто-то был, и ему ввели очередной препарат с мудрёным названием. Что ж, кто бы то ни был, Сергей не знал, благодарить этого человека или же проклинать. Он не должен засыпать. Нельзя. Разумовский уставился прямо перед собой немигающим взглядом. Глаза жгло, будто те пылали в огне, а окаменевшие мышцы рук сводила мелкая судорога. Он слишком долго находился в одной позе — на полу, да ещё и на правом боку, скованый смирительной рубашкой. Устало прикрыв веки, он попытался сделать глубокий размеренный вдох и медленный выдох. В груди, у самого сердца, разливалось тепло. Он смог. Он выбрался! Улыбка получилась вымученной, но живой, искренней. Сухие губы растрескались, из глубокой ранки выступила алая бисеринка крови. Больших усилий стоила попытка сесть. Ни звука. Лишь барабанная дробь пульса под висками и тяжёлое дыхание нарушали покой больницы. Значит, сейчас действительно ночь. Все спали. Стало чуточку легче. Рубинштейна здесь нет. Внезапно слух уловил странный скрежет — столь непривычный звук, нехарактерный для этого места. Он доносился снаружи. Будто кто-то там, с улицы, царапал старую кирпичную кладку чем-то металлическим. «Может, просто послышалось?» Но звук повторился. На этот раз чуть громче. За окном мелькнула чья-то тень. Щелчок — и старая ржавая решётка слетела с места, точно пробка — из бутылки шампанского. Ещё минута, и окно распахнулось, впуская гостя. Внутри всё сжалось, когда взгляд лучистых глаз остановился на нём. — О-Олег?.. — произнёс Разумовский дрожашими губами, не веря в происходящее. Надежда, возникшая на одно мгновение, тут же растворилась в терпком отчаянии. Нет, не может быть! Ловко спрыгнув с подоконника и подняв в воздух облачко пыли, гость выпрямился. Широкие плечи, обветренное лицо, обожжённое солнцем, лёгкая футболка и куртка со штанами цвета хаки, какой-то тюк за спиной... И глаза, до боли родные глаза! Олег сделал шаг к нему, протянув ладонь. — Серёжа! Слава богам. — Радость уступила место беспокойству. — Бог мой, что они сделали с тобой?.. Разумовский мысленно дал себе оплеуху. Нет, это невозможно. Олег мёртв. Это не он. Это очередные пытки, «подарок» от Птицы. — Нет, не подходи ко мне! Исчезни! — прохрипел Сергей надломленным голосом, отчаянно пытаясь отпрянуть, отстраниться, лишь бы история не повторилась. Чтобы больше никто не сгорел заживо. Чтобы больше не было смертей. Затёкшее тело плохо слушалось. Если бы только можно было смешаться со стеной, стать с ней единым целым. «Это не Олег! Это Птица! Это всё он. Очнись, очнись, О Ч Н И С Ь !» — Сережа, это я! Я здесь, с тобой, — тихо взмолился не-Олег, опустившись перед другом на колени. — Я пришёл спасти тебя. — Нет! Уходи! Ты не Олег. Прекрати издеваться надо мной, слышишь?! Ты мёртв! Крик, скорее, напоминал осипшее пищание. Сергей, наткнувшись спиной на стену, сжался в узел, крепко зажмурившись. Из глаз брызнули горячие слёзы. Сердце буквально разрывалось на части от тоски и горя. Боги, как же он скучал по нему. — Серёжа, это действительно я! Я здесь, я пришёл вытащить тебя отсюда, — тихо продолжал парень, так и не решившись коснуться его. Разумовский задыхался в истерике, отчаянно пытаясь проснуться, прогнать дурман и вернуться в реальность. «Это всё Птица. Олега не было и нет. Его больше нет». В груди защемило. Почему же так больно? Почему ты приходишь ко мне в этих реалистичных видениях, Олег?.. Ошарашенный Волков поднялся на ноги и практически беззвучно скрылся в темноте за оконной рамой. Возня, шорохи... Если бы он мог кричать, то сюда сбежалась бы вся больница. Но ни единого звука не сорвалось с губ. Воздух комом завтрял где-то в бронхах, и во рту мгновенно пересохло. Серёжа с ужасом уставился на огромный мешок, что с глухим ударом приземлился на каменный пол. С первого взгляда стало ясно — в нём был человек. Птица, с трудом разогнав медикаментозный морок, вытянул шею и коварно ухмыльнулся, нахохлившись, точно готовясь из последних сил спикировать из своего укрытия и вцепиться когтями в жертву. Тьма завибрировала, сгущаясь у когтистых лап. — О-Олег... — потрясённо прошептал он, с трудом проглотив ком. – Ты... Тело охватила крупная дрожь. «Он... Нет. Это не он. Это я». На лице брюнета была странная смесь эмоций, которую едва можно было разобрать. Впрочем, Разумовский и не пытался — сил едва хватало на то, чтобы оставаться в сознании, не позволяя Тьме забрать себя в свои губительные объятия. — Прости меня. Но другого выхода нет. Олег развязал мешок. Из него показалась человеческая рука. «Я убил человека». Эта мысль удавкой обвилась вокруг шеи, затягиваясь всё туже и туже. По спине побежал холодный пот. Нет. Нет, нет, нет!! Затем Волков подошёл к Сергею и бесцеремонно снял с него смирительную рубашку. Разумовский даже не сопротивлялся. Он во все глаза смотрел на незнакомого молодого парня, который не подавал признаков жизни, и мысль поразила хрупкое сознание. Перед ним лежал он сам. Растрёпанные рыжие волосы, острый нос, скулы, мертвенная бледность — в окаменевшем лице покойника он видел своё отражение. «Исчезни! Прошу. УМОЛЯЮ, ИСЧЕЗНИ!» Грудь словно сдавило железным обручем. Каждая попытка сделать вдох шла крахом. Сергей, не мигая, смотрел на то, как хладнокровно Олег одевает труп в его одежду, завязывает смирительную рубашку, поправляет рыжие пряди. — Пойми, это необходимо. Ему вторил Птица, чьи жёлтые глаза смотрели из Тьмы, точно два ярких фонаря. Серёжа кожей ощущал хищный оскал, буквально слыша скрежет острых когтей по каменному полу. Олег схватил бездыханное тело, будто оно совсем ничего не весило, и, не глядя на Сергея, со всей силы впечатал труп лицом в окно. И ещё раз. И ещё. Рама задрожала, стеклянная крошка градом посыпались на пол. Острые края осколков, что остались торчать в раме, обагрились кровью. Мелкие алые брызги украсили собой каменную стену, создав причудливый узор. Глухой стук. К ногам Разумовского пало тело, изуродованное до неузнаваемости. И свет померк.********************
Возвращайся скорее домой И укрой себя мной, Чтобы вылечить раны.
Выбираться из госпиталя было куда сложнее, чем пробраться туда. Пускай план и был продуман до мелочей, пускай пришлось поднять на уши чуть ли не половину города, чтобы достать нужную информацию и всё необходимое, он рисковал. На этой мысли Олег улыбнулся — чёрт подери, он поставил на кон всё, что только имел, даже собственную жизнь! Но это меркло на фоне того, что он нашёл Серёжу. Всё остальное было совершенно не важно. Хотя... что тело бездомного парнишки, найденное на заброшенной стройке, что Разумовский в бессознательном состоянии — всё было одно. Разве что, к Серёже он относился куда бережнее. Он словно нёс хрупкую вазу из тончайшего фарфора. Осторожно выбравшись из палаты с Разумовским на руках (пришлось найти для него запасную одежду и изрядно попотеть, даже несмотря на то, что палата была на первом этаже), он вернул проржавевшую решётку на место и, крадучись, точно пантера на охоте, направился к прорехе в старом заборе, замаскированной диким кустарником. Похоже, этот подкоп — дело рук местных больных. Интересно, знали ли об этом врачи?.. Здание больницы, как и прилегающая к ней территория, находились в обветшалом, буквально плачевно состоянии. Видимо, никто не беспокоился о безопасности пациентов, раз их держали в стенах, что были возведены в конце девятнадцатого века и с тех пор ни разу не были отремонтированы. Подумать только, тут даже не было видеокамер и мало-мальски приличной охраны! Даже как-то слишком просто... Куда смотрело государство, Волкова не волновало, сейчас он переживал лишь об одном — его дорогой Серёжа. Военная привычка вслушиваться в мельчайшие шорохи была как нельзя кстати. Огибая слабо освещённые участки заросшего сада, Олег, смешиваясь с тенями, добрался до намеченной цели. За спиной было тихо. Значит, всё прошло как надо — тревогу не подняли, свет по-прежнему не горел в большинстве окон. Отлично. За разрушающимся кирпичным забором их ждала старенькая иномарка. Бережно уложив Серёжу на заднее сиденье, Олег сел за руль и, не включая фар, тронулся с места. Через полтора часа они были в безопасности. Уютная однушка на другом конце Питера тепло встретила их. Давно он тут не был! Ключ, как и прежде, прятался в щитке за счётчиком, с той разницей, что теперь на нём красовался толстый слой пыли. Внутри ничего не изменилось, разве что спёртый воздух неприятно ударил по обонянию. Пришлось немного прибраться.********************
Этот день для меня, как агония, И тоска по тебе не сравнится даже с тобой.
Он бредил следующие двое суток. Концентрация седативных препаратов в крови была высокой, и теперь организм пытался всячески вывести их. Олег, проконсультировавшись со знакомым врачом, нашёл необходимые препараты и смог самостоятельно поставить капельницу, дабы Серёжа оклемался от столь ядрёной дозы какой-то гадости, которой его накачали. Той же ночью он столкнулся с Птицей. Засыпая на единственной узкой кровати, Олег спросонок открыл глаза и столкнулся с хищным взглядом. Птица сосредоточенно изучал Волкова, не шевелясь, практически не дыша, пока капельница медленно отмеряла спасительный препарат. — Серёжа?.. Он слабо покачал головой, на секунду прикрыв веки. — Я всегда буду рядом с ним, волк, — хрипло произнёс Птица и погрузился в глубокий сон. ... Кажется, он просыпался несколько раз, но видел лишь расплывчатую картинку перед глазами. Какая-то тень маячила перед ним, то и дело нежно касаясь лица огрубевшими ладонями. Кажется, эта тень что-то говорила, но он не помнил слов. Всё было как в тумане. Даже Птица не издавал ни звука, спрятавшись где-то там, в густой Темноте. Сознание вернулось к нему одним вечером. Мутная пелена перед глазами рассеялась, и постепенно он стал узнавать это место. Да, он был здесь. И не раз. Старые постеры на стенах, белые простыни, пахнущие приторным порошком, напольный торшер с блошиного рынка и лёгкий тюль... Квартира Олега. Осторожно сев в кровати, Сергей прогнал остатки тяжёлого сна и оглядел себя. Правый локоть почему-то был перебинтован. На тумбочке нашлись пустые упаковки от каких-то препаратов и трубочка с иглой на конце — капельница? Футболка с принтом волка — он когда-то подарил её Олегу, ошибки быть не могло. В горле встал предательский ком. «Боже, эта галлюцинация становится всё более реалистичной. Когда это кончится?» Однако он не чувствовал себя как в бредовой лихорадке — не было ни ощущения ватной головы, ни неслушающихся конечностей. Виски неприятно ломило, но не более. Тусклая лампа торшера мягко освещала спальню, охраняя покой Разумовского и отгоняя от него чернильные тени. «Интересно, который час? И какой сейчас день? Впрочем, не суть». — Он ущипнул себя за переносицу. Словно ребёнок, только-только начинающий ходить, Разумовский свесил ноги с кровати и, оттолкнувшись, непрочно поднялся, чуть пошатываясь. Пульс застучал в висках, и яркие всполохи заплясали перед глазами. Когда наваждение сошло, он увидел Олега в дверном проёме. Внутри всё замерло. Ноги предательски подкосились. Брюнет в мгновение ока оказался рядом с Серёжей и, подхватив под руки, усадил того на кровать, бережно обнимая. — Олег... — Разумовский огромными от шока глазами смотрел в до боли знакомое лицо, полагая, что собственный разум играет с ним злые шутки. Тонкие бледные пальцы сами собой вцепились в белую хлопковую футболку военного. — Ш-ш-ш, тише, не бойся. Всё хорошо, слышишь? Это я, — мягко проговорил Волков, и губы его, растрескавшиеся и обветренные, тронула улыбка. — Ты... Ты жив? — Да. Я здесь, с тобой. Это не Птица. Это я, действительно я. Словно в доказательство своих слов Олег взял худую ладонь Серёжи в свою и прижал её к груди, туда, где трепетало сердце. Вверх по руке пробежал электрический разряд, на секунду отрезвив разум. — Но я же... Я видел свидетельство о смерти. Та бумага... Отчаянно не хватало воздуха. Казалось, что-то в груди вот-вот выломает рёбра, будто желая вырваться наружу. — Липа. В Сирии я попал под обстрел. Из нашей группы чудом выжило лишь трое. Врачи сказали, что было две клинические смерти, но они достали меня с того света. Не знаю, кто и зачем сделал эту бумагу, но он явно желал избавиться от тебя. Птица недовольно зашипел, захлопав крыльями. Ладони Разумовского невольно опустились на колени. Шок опутал сознание колючей проволокой, как той, что окружала больницу по периметру забора. «Это правда он, мой Олег...» Звонкая пощёчина вспорола тишину, словно ножницы. Солёная капля растаяла, впитавшись в ткань футболки. — Два года. Два, мать его, года от тебя не было никаких вестей, — задыхаясь, произнёс Разумовский надломленным голосом, ощущая, как тело охватило крупная дрожь. — Почему, Олег? Ты мог написать мне. ХОТЯ БЫ СЛОВО. Он злился. Возможно, даже был в бешенстве. Хотелось кричать, налететь на Олега с кулаками и потребовать объяснений. Но в то же время он был безгранично счастлив. Такое сложное, смешанное чувство. Взгляды их встретились. Лучистые глаза выражали лишь горечь и глубокое раскаяние. Щека горела, но Олег не обращал на это никакого внимания. Внутри всё рвалось на куски. — Ты ведь знаешь, как дорог мне. Почему?.. — Сергей перешёл на шёпот. Горячие слёзы текли по щекам, капая на пропахшую парфюмом футболку. Он вздрогнул, едва огрубевшая от песка и сухих ветров ладонь коснулась щеки, стирая очередную слезинку. «Он плачет из-за меня. Никогда не прощу себе это». — Прости меня. Желание обнять пересилило всё остальное. Олег притянул Серёжу к себе, шепча его имя, и тот уткнулся носом в грудь Волкова, рвано дыша и шмыгая носом. На кухне засвистел чайник. Ведущая вечерних новостей сообщила, что Сергей Разумовский мёртв.********************
Они дремали в обнимку на узкой кровати, прижавшись друг к другу, не желая разлучаться ни на минуту. Олег осторожно, боясь разбудить, гладил Серёжу по волосам, перебирая отросшие рыжие прядки, ещё сырые после душа. Вскоре они покинут страну — под чужими именами, загримированные под других людей. И улетят далеко-далеко. Туда, где никто и никогда их не найдёт. Он расскажет ему обо всём — о войне, о том, как достал сведения и как созрел план подмены лже-Разумовским. Потом. Если он сам того захочет. Но сейчас он должен поспать и набраться сил. Волков мягко коснулся губами лба Сергея, запечатлев на коже лёгкий поцелуй, не совсем понимая, откуда взялся столь спонтанный порыв нежности. «Мой дорогой... Мой Серёжа. Я всегда буду рядом с тобой. И больше не отпущу тебя. Ни за что. Никогда».Возвращайся скорее домой — И укрой себя мной...