Его искусство

Плавные линии. Сколько он их уже провел? За картиной время пролетает незаметно. Слишком быстро улетает, стрелки будто сами решают сколько будут оставаться на своем месте. На картине много красного? Это не имеет значения, ведь главное донести смысл. Саму суть твоего творения. Но как же донести то, чего и вовсе нет? Дазай пытался найти вдохновение уже столько времени, что исписал кучу холстов в немой попытке найти себя. Не вышло. Сколько бы он ни гнался за неосязаемой музой, не мог догнать. Может быть, она просто слишком быстро бежала? А может замедлила свой ход настолько, что парень не мог найти её в своем прошлом? Он все писал и писал, но картины без смысла были уродливы. Они совсем не показывали, что было на душе Дазая. Проблема была в том, что и сам он не знал, что у него на душе. У него вообще есть душа? Слишком нудные мысли лезли в пустую голову. Думать о чем-то высоком было слишком удручающе, ведь он не мог поймать движение. Движение руки, что написало бы самую прекрасную картину его жизни. Парень мог вывести на холсте все, что угодно. Но что угодно то? Абсолютная пустота. Да, лист был заполнен прекрасными цветами, палитра была создана великолепно, краски не мешались, они лишь дополняли друг друга. Этот облик осени обычно и описывают поэты в своих стихотворениях: пышные деревья самых разных цветов, спадающие листья, что срывает беспокойный ветер, устланные ими дороги и крыши домов, немного хмурое, но все такое же прекрасное небо. Осень — признак печали. Так по крайней мере, думал Дазай, очередной раз замазывая свою картину, теперь уже голубым цветом. Кому нужна эта романтизация осени? Дазай не романтик, Дазай просто хочет найти свою осень. Сидя на полу перед зачеркнутым холстом, он понимал, что сейчас также зачеркнул свою жизнь. Непонимание того, что ему делать дальше, приводило его в ступор. Ему было действительно страшно. Художник не должен бояться, художник должен вытворять помыслы в искусство. Искусство? Какое же здесь искусство, когда его руки дрожат. "Может перестать писать картины," — какое отвратительное состояние, думал парень. До чего же докатился он, смотря на стену напротив. Тут и там висели холсты с прекрасными пейзажами и портретами лиц. А вот на полу стоит еще одно полотно, оно занавешено тканью, но в виднеющемся из-под него кусочке проглядываются глаза. Прекрасные, сиреневые омуты, которые обрамляли длинные пушистые ресницы. Такой странный цвет, Дазай всегда думал, что тот парень носил линзы, чтобы закрыть свой настоящий цвет. Может быть, они были даже тому противны. Как странно. Как могут быть противны свои собственные глаза? Как художник ему не нужно было думать об этом, но себя самого Дазай не станет обманывать. Он непременно спросит об этом. Внешний вид Дазая был плох. Дело не в том, что вся его одежда была напрочь измазана краской, отнюдь, его совсем не волновали такие мелочи. Он просто-напросто не мог выспаться, точнее сказать бессонница мучила его уже которую неделю. «Как можно спать, когда не видишь смысла в собственных картинах?» — он все спрашивал себя об этом, эти мысли не покидали его разум ни на секунду, они не давали покоя, сон не сможет прийти, пока Дазай не найдет умиротворение в своем искусстве. Он ненароком вспомнил свое прошлое. Там, в недалеких задворках памяти, он помнил, как писал шедевры, находя вдохновение в чем угодно. Он мог посмотреть на самый обычный предмет, и рука сама двигалась. Рефлекторно. Она знала какие линии вести, где их начинать, а где заканчивать. Сколько наград он получил в те времена? И не счесть. Да, ему было определенно приятно от похвалы, но, когда её стало слишком много, он просто забыл зачем она нужна. Неприятные мысли снова вернули в настоящее. Сейчас хотелось лишь спать, но сомкнуть глаза не получалось. Несчастная картина: Дазай и холст пред ним. Можно ли взять и начать жизнь сначала? Просто купить новую кисть и запечатлеть саму радость на полотне. Как вообще выглядит радость? А грусть? Какие чувства ты сам испытываешь? Громкий вздох Дазая, падающая кисть и холсты на пустом полу. Как здесь можно думать? Комната казалась слишком пустой или здесь было всего слишком много. Она была заполнена картинами. Кто-то бы их назвал шедеврами, их автор удостоил бы лишь мусорным ведром. Уставшие темные глаза пытались что-то высмотреть в ночном небе за окном. Но в нем не было ни звезд, ни луны, которые можно было бы запечатлеть, чтобы хотя бы оставить след в еще одном пустом дне. Казалось, еще немного и он бы просто не выдержал и сорвался в этот черный омут. Недолгое путешествие, да? Встреча свободной птицы и нелепого окна, которое та не заметила. Какая бы картина появилась бы на том стекле? Наверное, птицы, что была глупа для своего существования. Дазай ходил по устланной его картинами, комнате босиком и все силился найти хоть что-то, что ему поможет. Однако, что он мог найти там, в этой головокружительной пустоте? Лишь тьму, что и так его окутывала с головы до пят. Говорят, у смерти есть свет в конце его мрачного туннеля. Нашел бы там Дазай свой свет? Наверное, за него говорит недосып и помутнение рассудка. Ему совсем не страшно. Отчего же? Тихие постукивания каблуками слышатся где-то за дверью. Они становятся все громче и яснее, но вмиг стихают, а затем слышится стук в дверь. «Кого принесло в такую ночь?» — на самом деле Дазай уже знал, а может просто догадывался кто это. Не дождавшись ответа, ручка потянулась вниз, и в комнату вошёл мужчина. Он выглядел действительно великолепно. «Такого можно только на картинах видеть, но ни в коем случае не трогать," - думал Дазай. Темные волосы его ниспадали до плеч, а на лице играла немного утомленная улыбка. Его прекрасные сиреневые глаза всегда казались Дазаю красивыми. Красивыми для художника, красивыми для Дазая. Они смотрели на него то ли играючи, то ли с укором, Осаму никогда не мог понять, что в голове у этого мужчины. Он мыслил совсем иначе, совсем по-новому, так, как будет понятно только ему самому.  — Зачем ты здесь? — он говорил устало, тихий баритон разносился по пустой комнате и утопал где-то там, в открытом окне, в ночном небе. – Выглядишь помято, Дазай, — бархатный голос оседал в сознании парня. Осаму был уверен, если тот споет ему колыбельную, то он наконец выспится. – Своими комментариями ты заставляешь меня любоваться своей неизбежностью, Достоевский, — парень осел прямо на одно из его полотен. Наплевать. Никому не нужны картины без самих картин. Федор усмехнулся, никогда он ещё не видел Дазая таким окрыленным. Смотря на него, можно было точно сказать: ты потерян, у тебя нет ни шанса вылезти из той дыры, в которую сам залез. Идиот. Мужчина посмотрел на замазанную голубым картину подле красок и кистей, валявшихся на полу, и поднял одну из многочисленных палитр. Дазай смотрел с интересом, наблюдая, что может выкинуть этот чудак в этот раз. Достоевский поднял пустой холст с пола. " Неужели он станет рисовать?», — брюнет подумал, что окончательно сошел с ума. Федор, поставив полотно на высоком мольберте, уставился на палитру, видимо, выбирая цвет. Мужчина не смотрел на Осаму, кажется, он стоял здесь лишь сам для себя. Аккуратными движениями тот нанес немного синей краски на губы, а следом плавным движением прикоснулся к холсту. — Твое искусство такое печальное, — все также не оборачиваясь, он стер остатки краски с губ краешком черного рукава пальто, и бесшумно вышел за дверь. Дазай проследил каждое движение Достоевского, а затем с восхищением посмотрел на получившуюся картину. Он все никак не мог понять, что могло его настолько впечатлить. Этот обычный отпечаток губ, оставшийся на полотне, казался шедевром среди остальных картин, у которых присутствовало все, кроме души. А этот невесомый поцелуй имел лишь её, душу, имел смысл. Осаму нашел суть его искусства. Осаму нашел самого себя. Он увидел этот непрекращающийся доли секунды взлет, эти свободные взмахи крыльев. Впереди не было никакого стекла, что помешало бы полету. Впереди была лишь ночь и ухмылка на лице мужчины в черном пальто.