Каждый, кто делал тебе больно, — покойник
А ты, голубчик, все говоришь, что милиция не работает! Та где ж там. Я ещё не знал твоего имени-фамилии, а уже в то время старался изучать до последнего кустика, что называется, весь город и пригород, весь прочесывал, да, выискивал и заранее, так скть, истреблял то, что может тебе угрожать. Там бандитник, сям… Опасная у тебя работа-то, может быть, ещё опаснее с микрофоном бегать, чем с пистолетом. Екает что-то такое в груди, когда с экрана слыхать твою заставку: чем же ты теперь рисковал ради правды. Бойкий, самоуверенный. Вон как, голубчик, я-то полюбил тебя ещё простым журналистом, втюрился в то, как ты нервно поправлял очки в своих первых сюжетах. Умница ты, Юра. Пусть мы и ругаемся чаще, чем видимся, всегда, как я смотрю вот тебе в спину, как ты уходишь, и вот думаю: наглец какой… пусть только посмеют его тронуть, никакой грех на душу взять не побоюсь.Укрою тебя пледом, посажу на подоконник
Ворчишь, бурчишь, хороший мой, что уже и не маленький, а самодостаточный, гордый борец за правду, отец справедливости, директор Девятого канала. Кину ещё один кусочек сахара тебе в кофий, так уж и быть, ухуху. Замечу, как ты шмыгнешь носом, подтянешь покрывало на плечи… хрупкие, острые такие. Можно.? — дотрагиваюсь до тебя, ты взъерошиваешься, и я уже вижу грачонка, который, конечно, лучше всяких журавлей в небе, а сейчас… опускаю руки тебе на плечи, сажусь рядом, кровать поскрипывает. Ты в безопасности, голубчик, отдыхай… Залезу под свитер, в самое сердце. Ты — холодный Питер, но в тебе можно согреться. Жилин, я-то вот уже повидал столького, что ого-го, да, что и черепушка не вмещает, а вмещают зато кассеты, да, сенсация на сенсации и сенсацией погоняет, ахаха. Только-то один момент такой присутствует, что и на всяком телевидении пропустят: во время ежесуточного солнцестояния можно и проводом вам руки связать во избежание их потягивания за взяткой, да-да-да, угу, а по окончании всех этих служебно-вражеских формальностей можно и ручной союз заключить, угу, то есть, выражаясь-то упрощённым, некорреспондентским языком, под руку с вами составить прогулку по лесопарковым тропинкам. Да. Приглашаю. Пенсионное кресло-то не за горами, хаха, Жилин, опять ваш язык пустился в ворчания. Ну и что, что ветром дует, каждая погода — благодать, знаете, а то сидите в участке днями напролет, света белого не видите, а — вот, только черный, да, на меня смотрите, глазейте. В домашних-то стенах некому больше следить, вот и вы приводите себя в состояние расслабленности, вам-то это надо, да, а я уж и помогу, это обязательно! Грач обустроил гнездо у вас под свитером, что ж вы так дрожите, гражданин милицейский, сами присказываете: держи друзей близко, а… А я — ещё ближе, мне так-то очень нравится! Каждый шрамом на запястье остался. Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться. Шрамы-то украшают вас как доску почета, но история у каждой из отметинок своя не слишком лицеприятная. А это вы правильно-то сделали, что поспособствовали сокращению преступности, Жилин, не то частота сердечных сокращений моих от волнения за вашу нахальную красивую шкурку привела бы к сокращению мышечному, и срок тюремный за тяжкие телесные-то кто бы мне тогда сократил? А что это вы тут рассмеялись, товарищ Жилин, вы погодите, сюда смотрите, вот так! Получили губами в щеку? Во вторую! Уже и покраснели! Так-то со мной связываться!Мы друг для друга созданы — Бракованный дуэт.