💌
Ланга изначально ожидал, что новое любовное письмо, полученное им в обычный февральский день, будет таким же, как и все остальные. Там, вероятно, будет процитирована дрянная строчка из романа для четырнадцатилетних девочек, включающая мальчика-мечту и нереальное «долго и счастливо». Скорее всего, на нем будет нарисовано сердечко, хоть рядом с именем автора, хоть рядом с именем Ланги. И там, вероятно, будет так же много абзацев, как звезд в небе. Серьезно, зачем все это? Ланга — всего лишь подросток, он даже не может прочитать один длинный абзац, прежде чем ему станет скучно. Он всегда читает письма, но постепенно теряет интерес к их содержанию. Он вроде как чувствует себя не очень из-за того, что так равнодушен, но на самом деле ему все равно. Девушки не привлекают его, даже самые красивые, и он не находит «умение писать поэтическое признание в любви» невероятно значимым мастерством. Но это любовное письмо в конверте со слегка помятыми уголками, небрежно засунутое в его шкафчик, не такое, как все остальные. Во-первых, на самом конверте ничего не написано. Там нет никакого Для Ланги, как на всех остальных. Во-вторых, есть наклейка с сердечком. Ничего удивительного, но она вроде как отклеивается. Нет, похоже, что ее активно соскребали, потом опять прилепляли, а затем снова мягко соскребали. Она приклеена неправильно, и на ней есть липкие остатки и царапины. Вернувшись в свою комнату после долгого учебного дня, Ланга открывает конверт и разворачивает лист бумаги. Он замечает, что она слегка смята. Очевидно, автор скомкал письмо, готовый выбросить, но потом подумал и разгладил. Края письма немного загнуты. Ланга уже понимает, что это странно, но все это ничто по сравнению с последней деталью. Если бы он действительно захотел, он мог бы проигнорировать все эти знаки, но на последний он не может не обратить внимание. Любовное письмо состоит из двух предложений. Нет даже Милого Ланги, настолько оно короткое. Текст занимает примерно 10% всей поверхности бумаги. Без лишних слов, человек сразу переходит к делу. Ты мне нравишься. Разве это не ужасно? Написано ярко-красным, почти неразборчивым почерком. Подписи нет. Впервые в жизни Лангу волнует признание в любви.💌
— Я вчера получил любовное письмо. Лучший друг Ланги, Рэки, остается невозмутимым и продолжает поедать свой обед. Они вместе обедают и тренируются в олли на своих скейтбордах; это легко и просто. Сегодня на Рэки розовая толстовка с графическим рисунком под школьным пиджаком, еще одна в его большой-большой коллекции уникальных дурацких толстовок, с которыми он, кажется, никогда не расстанется. Рэки ковыряет в своем бенто сосиску-осьминога, затем запихивает ее в рот и пожимает плечами. — И что? — Я хочу узнать, кто его написал, — отвечает Ланга. — Тебе каждый день исповедуются, чувак, — кривится Рэки. — Это раздражает. Ланга наклоняет голову. — Раздражает? — Когда Сато-тян призналась тебе три дня назад, все в нашем классе видели это из окна. Вы, ребята, стояли там. Ты словно стремишься в наш круг одиноких парней без подружек. — Кто такая Сато-тян? — Ланга напрягает мозг, стараясь вспомнить какую-то Сато-тян, но разум пуст. Ему серьезно признавались три дня назад? Рэки с ужасом смотрит на него. Он будто привидение увидел, а Ланга не понаслышке знает, как его друг боится всего сверхъестественного. — Не могу поверить, что ты не запомнил ни одну из этих девушек! Ты жесток, Ланга! — На самом деле мне все это безразлично. — Ты мог бы сделать девочкам одолжение и, по крайней мере, запомнить их имена! Ланга на секунду задумывается. Да, он, вероятно, мог бы себе это позволить. Но он помнит только имя Рэки и тех, кто участвует с ним в гонках «S». Иногда даже их имена ускользают от него. — Ну, человек, который признался мне вчера, даже не написал, кто он. Рэки оживляется. — Да? — он оглядывается, интерес достиг пика. — Это было анонимное признание? — Похоже на то. — А может, ты не знаешь имени этого человека, потому что у тебя память как у рыбки? — Моя память не как у рыбки, — возразил Ланга, ничуть не удивившись. — Но нет, он просто его не подписал. Даже номер телефона не дал, чтобы я мог отправить свой ответ. — Хм, — Рэки смотрит на него еще мгновение, прежде чем вернуться к своему обеду. На его лице появляется выражение, которое Ланга не может прочесть, но, честно говоря, Ланга никогда не был хорош в считывании эмоций. Он двигается исключительно инстинктивно, и сейчас его инстинкт не подает никаких признаков жизни. — Ну, кто бы это ни был, ему не стоит надеяться. Странно слышать такое от Рэки. Его стандарты в личной жизни невероятно завышены, хотя он никогда не признается в этом, это больная тема для него. — Это еще почему? Рэки пожимает плечами и дерзко улыбается. — Ты ведь все равно его отвергнешь, не так ли? В любом случае, не хочешь попрактиковаться в олли?💌
Мия — второй человек, которому Ланга рассказывает об этом феномене, но это не значит, что он намеренно выбрал его. Мии лет четырнадцать, и он, вероятно, знает о любви не больше, чем сам Ланга. Но когда младший скейтбордист замечает, что Ланга витает где-то в облаках, а не на трассе «S», он случайно проговаривается о своей внутренней дилемме. — Кто-то подкинул мне любовное письмо, и я пытаюсь понять, кто, — говорит он ошеломленно, как полный идиот. — Чего? — Мия отвечает фырканьем. Они сидят у стены, остывая после гонки. Его тормоза не работают, потому что, опять же, ему лет четырнадцать. — Вот почему ты так красиво проиграл мне? Ты думал о каком-то глупом любовном письме? Ланга наблюдает, как Рэки и Шедоу перебрасываются колкостями, приготовившись к старту. — Я не проигрывал красиво. Я отстал всего на метр. — Все равно это ужасный урон моей репутации. Ланга сопротивляется инстинктивному желанию дернуть Мию за его крысиный хвостик. — Это не твоя забота. Я сам узнаю, кто это. — Почему ты не знаешь, кто это написал? — хмуро спрашивает Мия, не отрывая глаз от экрана. — Человек написал письмо специально для тебя. Он не отдал его тебе лично? — Нет. — И даже не подписал? — Неа. Мия издает тихое «фу». Когда Ланга оглядывается, замечает брезгливость на его лице. Игра, в которую он играет, приостановлена. — Тогда в чем был смысл с самого начала? Этот человек потратил свое время, чтобы написать тебе это глупое письмо, но даже не подписал его? Он что, тупой? Если честно, письмо не очень длинное, и Ланга говорит ему об этом. — Боже… Думаю, тебе даже переживать не стоит. Ты же не хочешь связываться с тупицей. Гонка Рэки начинается, и Ланга провожает взглядом спину друга, пока она не исчезает в темноте. — Может быть, — бормочет он. — А может, оно все-таки того стоит, — продолжает Мия, уже хитрее. — Тупицы всегда притягивают еще больших тупиц. — Эй!💌
— Непрофессионально, — бормочет Черри, изучающе глядя блестящими глазами. Джо рядом с ним пропевает: — Неприемлемо. — Почерк, конечно, кажется мне поспешным. — Просто неприемлемо. — Использование красных чернил — интересный, но в целом ненужный ход. — Однозначно неприемлемо. — Текстура бумаги указывает на то, что человек действительно колебался, прежде чем признаться тебе. Это намекает на отсутствие приверженности или же чрезмерный эксцентризм. — Невыносимо, ужасающе, необъяснимо неприемлемо! — Ты не мог бы заткнуться, Коджиро? — огрызается Черри, поворачивая свою розововолосую голову к дразнящему выражению лица Джо. Повышенный голос заставляет Лангу слегка подпрыгнуть, хотя он сидит на коленях. — Некоторые относятся к этому вопросу серьезно. — Эй, я отношусь к этому так же серьезно, как и ты! Они сидят напротив Ланги в рабочем здании Черри, между ними низкий столик. Кто знает, зачем приезжает Джо? Ланга вовсе не собирался выяснять его точку зрения; на самом деле он спросил только Черри, поскольку тот занимается каллиграфией и, вероятно, знает тонкости написания письма. Ланга не стал прикладывать много усилий, чтобы выяснить, какие у них отношения, это не его дело. — Это же не какое-то резюме, это любовное письмо, — огрызается Джо, беря листок из рук Черри. На нем костюм шеф-повара, который, по мнению Ланги, выглядит невероятно вызывающе. Он привык видеть Джо в простой рубашке, едва прикрывающей его обнаженный пресс. — Гораздо важнее содержание, а не то, на что ты обращаешь внимание. — Я думаю, что и то, и другое очень важно, — тихо говорит Ланга. Джо поднимает руку. — Ах-ах-ах, ненавижу пользоваться этим, но из всех присутствующих здесь, мне кажется, я лучше всех осведомлен об отношениях, признаниях и обо всем, что хоть отдаленно относится к романтике. Черри изящно усмехается. — Если бы, мистер плейбой. Одна бровь Джо дергается. — Закрой пасть, Каору. Я хотя бы был с настоящей женщиной, а не с какой-то жуткой ИИ-леди. — Возьми свои слова обратно! — Или что, твоя настоящая Кара даст мне по морде за оскорбление ее настоящих чувств? — Тебе лучше спать с открытыми глазами, Коджиро… — Кхм, эй, — прерывает их Ланга, кашляя. — Мы можем вернуться к письму? Двое мужчин на мгновение перестают рвать друг другу глотки. — Верно, записка, — говорит Джо. — Что ж, судя по письму, тот, кто его написал, похоже, стыдится того, что ты ему нравишься. Знаешь, это как влюбиться в кого-то, с кем у тебя тяжелые отношения, или в кого-то не твоего уровня… — Ненавижу соглашаться с ним, но все выглядит именно так, — замечает Черри, исподлобья поглядывая на Джо. Тот, кажется, никак на это не реагирует. — Человек должен знать, что влечет за собой признание. Он показал явные признаки желания отступить, но в конечном итоге решился. Вероятно, к лучшему, что ни один из них не знает репутации Ланги, когда дело доходит до признаний. — Так кто же, по-вашему, это написал? — спрашивает он. Джо, глубоко задумавшись, подпирает рукой подбородок. — Ты имеешь в виду, кто конкретно или что это за человек? — Э-э, и то, и то, я думаю. — Я не знаю детей твоего возраста, — говорит он, пожимая плечами. — Поэтому не могу назвать тебе точного кандидата. — Возможно, это наименее популярный и наименее любимый ученик в вашей школе, — предлагает Черри. — У автора этого письма может быть низкая самооценка, поэтому он приравнивает признание тебе к выстрелу вслепую. После этих слов Джо вдруг хлопает ладонями по столу. — Застенчивые девчонки! У застенчивых девушек всегда самые необычные признания, и они слишком застенчивы, чтобы сказать вслух, что чувствуют! Вот почему любовные письма — их главный метод! Ланга, твой тайный поклонник — какая-то застенчивая девчонка, которая просто боится встретиться с тобой лицом к лицу! — Не обязательно, — начинает спорить Черри, но Джо прикладывает ладонь к его губам, прежде чем тот успевает закончить свою мысль. — Кто же это еще может быть, Каору? Мужчина раздраженно краснеет и отталкивает руку Джо. — Во-первых, я просил тебя не называть меня так. Во-вторых, это может быть кто угодно, правда… — Застенчивые девчонки, — тихо говорит Ланга. Среди девушек, которых он вспоминает, нет особо застенчивых. Он снова берет письмо и еще раз просматривает текст. Ты мне нравишься. Разве это не ужасно? За все свои восемнадцать лет жизни (да, он тратит свое восемнадцатилетие на эту загадку) он ни разу не влюблялся в девушку. Может быть, девушка, которая написала это любовное письмо, совсем другая. — Ладно, попробую спросить у застенчивых девушек. Спасибо за помощь. — Подожди, — кричит ему вслед Черри, но Ланга уже скрывается за дверью.💌
Ланга не знает никаких застенчивых девушек. На самом деле он вообще никаких девушек не знает, тем более их имен. Но Рэки, вероятно, знает, поэтому в следующий понедельник перед уроком он решает спросить у своего лучшего друга. — Эй, а есть застенчивые девочки в нашей школе? Рэки отрывает взгляд от блокнота. — А? Он набрасывает новый эскиз, который, несомненно, нанесет на новую доску. Похоже на монстра горгона с четырьмя глазами. Должно быть, это заказ. Ланга замечает, что Рэки часто высовывает язык, когда сосредоточен. Ему хочется его ткнуть. — Ты ведь много девушек знаешь, не так ли? Есть среди них застенчивые? — Конечно, я знаю много девушек, — отвечает обиженно и немного гордо Рэки. Он откидывается на спинку сиденья. — Я знаю всех. Девушки любят меня. Если это так, то Ланга хочет знать, почему никто из них не подходит к Рэки, но он не спрашивает, потому что сейчас это не важно. — Застенчивые девчонки, — Рэки постукивает ластиком по подбородку. — По-моему, Асано-сан очень застенчива. Она учится в классе 2-Б, у нее темно-каштановые волосы, подстрижены коротко. Итикава-сан, тоже из 2-Б. Есть девушка с третьего курса, которая довольно печально известна тем, что очень стесняется людей. Думаю, ее зовут Михара — что-то в этом роде. О, и Конно-сан! Она не очень много говорит, но очень милая. Однажды она помогла мне с домашним заданием. — Я никого из них не знаю, — невозмутимо отвечает Ланга. Рэки хмурит брови, его лицо так же невозмутимо. — Конно-сан учится в нашем классе. Она сидит на четыре места впереди тебя. — Да? — Ты безнадежен, — он возвращается к своему дизайну доски. — Почему ты вдруг спросил? — Джо сказал, что тот, кто написал письмо, вероятно, застенчивая девушка, — говорит Ланга, возвращаясь на свое место. Учитель только что вошел в класс, значит, перерыв должен вот-вот закончиться. — Кто-то, кто слишком застенчив, чтобы назвать свое имя, поэтому он оставил письмо анонимным. — О, — Рэки на секунду перестает рисовать. — Но спасибо, я спрошу у этих девушек сегодня. Его друг жует ластик. Он молчит и, кажется, немного встревожен. — Рэки? — Да, — улыбается Рэки, и эта улыбка выглядит немного удрученной, но, возможно, это глаза Ланги просто подводят его. Он ревнует? Ланга не уверен; он никогда не умел читать людей. — Все хорошо. — Привет, — начинает Ланга, поймав девушку перед собой. Ему кажется, это называется «кабэ-дон», когда ты прижимаешь кого-то спиной к стене и опираешься на нее руками. Его научил этому Рэки — он сказал, что это очень важно для клишированного романтического сценария. От этого все девушки падают в обморок. И, вероятно, это заставит их говорить. Последнее — то, что нужно Ланге. Девушка перед ним — Асано? Итикава? Девочка с третьего курса? Конно? Она смущена, лицо заливает румянец. — П-Привет! — проговаривает она, бегая глазами. — Можно тебя кое о чем спросить? — Ч-что угодно! Ланга поднимает письмо. — Это ты написала? Застенчивая девушка, как бы ее ни звали, украдкой смотрит сквозь пальцы. При виде самой записки она опускает руки и хмурится. — Нет. А что это? — Кто-то подкинул мне это. Не ты? — Нет, — повторяет она, теперь уже скорее раздраженно, чем застенчиво. Ее глаза сканируют слова, и выражение ее лица становится еще более неловким. — Хм, тебе не кажется это странным? Потому что это странно. Она вырывается из рук Ланги и убегает. «Странно? — удивляется Ланга. — Мне кажется, это похоже на записку маньяка перед убийством». Может быть, именно в такой ситуации он сейчас и находится. Может быть, он мишень убийцы. («Ты не мишень убийцы, — успокаивает его Рэки, приподняв бровь, как бы говоря «серьезно?» — Здесь никогда не случается ничего подобного».) Он спрашивает другую девушку. Опять же, он не знает ее имени, но у него есть чувство, что это Асано, так как она соответствует описанию Рэки. Темный боб, большие глаза, как у лани, которые выглядят водянистыми независимо от того, что говорит ей Ланга. Она стоит так, словно ее вот-вот ограбят, но на щеках у нее румянец, и она выжидающе смотрит, так что, вероятно, понимает, что Ланга на самом деле не собирается на нее набрасываться. — Это ты написала? — спрашивает он, и когда возможно-Асано бросает взгляд на лист бумаги, она молча качает головой. — Точно? — на этот раз она качает головой сильнее. Третья попытка, Рэки рядом для моральной поддержки. Поддерживает он усилия Ланги или девушку, потому что на нее эмоционально напал симпатичный мальчик, остается под вопросом. — Я этого не писала, — беспечно отвечает девушка, как будто ее голос не может быть громче шепота. — Ты не знаешь, может, кто-нибудь из твоих друзей мог написать? — настаивает Ланга. — Нет, извини, — говорит она еще тише. — Это не работает, — наконец решает Рэки после того, как Ланга столкнулся почти с тридцатью разными девушками за три дня, ни одна из которых не писала это письмо. — Ясно, что твоя поклонница — это не застенчивая девушка. — Джо солгал мне, — сокрушенно бормочет Ланга. Рэки усмехается. — Нет, Джо просто болван. Ты же знаешь, что он никогда не бросает своих подружек, верно? — Они расстаются с ним? — Да, потому что он реально тупой и не понимает женщин. — А ты понимаешь? — Ладно, грубиян. Ланга вздыхает. — Ну и что теперь? — записка в его руке становится все более изношенной и помятой, так часто он сжимает ее. Она начинает больше походить на клочок бумаги, чем на настоящее письмо. Надпись стирается, но Ланга читал ее столько раз, что она практически въелась в его мозг. — Если это написала не застенчивая девушка, то кто? — В этом мире полно людей, помимо застенчивых девушек. — Черри говорил что-то о непопулярных учениках… Ланга надувает губы, не сводя глаз с надписи. Ты мне нравишься. Если он так нравится этому человеку, что на любовное письмо уходит целый лист бумаги, то почему он его не подписывает? Разве это не ужасно? Если он действительно думает, что признаться ему — это так плохо, почему сделал это вопреки всему? Он слышит, как что-то щелкает у него перед глазами. Он моргает, зрение фокусируется. Рэки выглядывает на улицу. — Ладно, пошли уже! По дороге домой надо заскочить в цветочный магазин Шедоу. — Что? Зачем? — Затем, что завтра День Святого Валентина, и я дарю маме цветы. Она совсем одна, а мой отец каждый год дарил ей цветы, так что я решил продолжить традицию. — О, — произносит Ланга. — Это очень мило с твоей стороны. — Ничего необычного, — Рэки усмехается. — Это просто я такой милашка!💌
Вне деятельности, связанной с «S», Ланга на самом деле не взаимодействует с Шедоу. Он не покупает цветы, потому что у него аллергия на пыльцу, у него нет причин общаться со взрослым человеком ради собственной выгоды, и, честно говоря, он никогда не чувствовал себя полностью комфортно, зная, что скейтбордист Шедоу и флорист Хига — это практически два разных человека. Колокольчик над дверью громко звенит, когда Ланга и Рэки входят в магазин. — Хэй, Шедоу! — Ч-ш-ш! — шипит он, поворачивая голову и украдкой бросая быстрый взгляд на свою коллегу. Это симпатичная девушка, обслуживающая пожилого клиента. — Только не в этом святом месте! Я здесь Хига, понял? Сколько раз тебе повторять? — Упс, — Рэки не выглядит огорченным. — В любом случае, — ворчит он, прочищая горло. — Что вы двое здесь делаете? Особенно ты, Ланга. По-моему, я никогда не видел тебя здесь. — Я просто вместе с Рэки, — говорит Ланга без всякого энтузиазма. Он чихает в ладони. Это место утопает в цветах, что для обоняния Ланги просто сущий кошмар. — Я хочу купить цветы для мамы, — говорит Рэки с гораздо большим энтузиазмом. — Букет красных роз, пожалуйста! Шедоу хмыкает, прежде чем приступить к работе, срывая несколько роз из секции позади него. Ланга морщится. — Красные розы для мамы? Рэки стонет. — Это ее любимые цветы, и мой папа покупал их на каждый День Святого Валентина. Прекрати выставлять это жутким. — Не я покупаю… — Ланга снова чихает. — Красные розы для мамы. — Я побью тебя, Ланга Хасегава. Прежде чем Ланга успевает что-то ответить, Шедоу заканчивает букет. — Я добавил несколько бутонов тут и там, чтобы он выглядел полнее, — говорит он. Стебли завернуты в тонкую вощеную бумагу, окрашенную в желтый и розовый цвета. — Две тысячи йен. Рэки роется в бумажнике и высыпает из него приличное количество монет. Они варьируются от одной йены до ста. — Вот, держи! Шедоу завершает оплату, когда Рэки выхватывает цветы у него из рук, и замечает унылое выражение лица Ланги, уставившегося, как болван, на разные виды цветов. — Что-то случилось, Ланга? — Я действительно не понимаю, почему люди влюбляются, — вздыхает он. — Ты злишься из-за Дня Святого Валентина? — Это ведь бесполезно и, к тому же, больно. Шедоу молчит с минуту, отдавая Рэки сдачу, прежде чем сказать: — Я понимаю тебя, мужик. Ланга снова обращает свое внимание на Шедоу, и… У того по лицу бегут слезы. Его нижняя губа дрожит. Для такого ужасного соперника по скейтбордингу Шедоу — довольно мягкий человек. — Наконец-то кто-то это сказал, — говорит мужчина, прерывисто дыша. Он печально прижимает руку к сердцу. — Любовь — самая жестокая игра из всех. Мой менеджер вон там, видишь? Она самый прекрасный цветок во всем магазине, но она никогда не полюбит такого дурака-людоеда, как я! Я почти уверен, что у нее уже есть парень! Все безнадежно! — Что происходит? — насмешливо комментирует Рэки. Ланга чихает.💌
Сегодня День Святого Валентина, самый нелюбимый праздник Ланги. У него прогресс. Сначала ему не очень нравился этот праздник, потому что его засыпали признаниями, а он не знал, как правильно на них реагировать. Потом он ему просто не нравился, потому что он должен был беспокоиться о нем, так как все остальные тоже беспокоились. Добавьте сюда Белый День в Японии, и вместе они окажутся до смешного властными. Теперь Ланга ненавидит его, потому что у него на руках романтическая загадка, а разгадки нет. Ни одна из девушек, которые признавались ему раньше, не писала этого письма, застенчивые девушки не писали его, никто не признался, что это он автор записки, и Ланга успешно потратил впустую неделю слепых поисков. (Кроме того, он нашел девять новых писем в своем шкафчике и кучу шоколадных конфет. Он даже сладкое не очень-то любит, да еще и теперь весь вечер будет посвящен тому, чтобы прочитывать абзацы и абзацы писем уровня мыльных опер.) Ланга от природы не пессимист, но он начинает думать, что может им стать. Цинизм сейчас звучит так привлекательно. После последнего урока его попросили помочь убрать книги. Он говорит Рэки, чтобы он не ждал его, это может занять некоторое время. Когда он, наконец, заканчивает, солнце висит ниже в небе, и почти никого из учеников уже нет. Он выходит через парадную дверь, и какая-то девушка отталкивается от стены и подходит к нему. — Хасегава-кун, можно с тобой поговорить? — она что-то скрывает за своей спиной, и Ланга почти уверен, что знает, к чему все идет. Эта записка будет равна целым десяти исповедям, которые он должен будет прочитать сегодня вечером… — Конечно, — говорит он, хотя знает, чем это кончится. С его стороны было бы просто невежливо не дать ей ничего сказать. Она прочищает горло, прежде чем агрессивно прижать письмо к груди Ланги. — Пожалуйста, прочти мое признание! О, так и будет. Хотя в голове Ланги эта девушка так и останется Безымянной, он все-таки читает каждое письмо. Отнимает конверт от себя и бегло осматривает его. На конверте надпись: Хасегава Ланга. Наклейка с сердечком приклеена уверенно. Она без складок и настолько острая по краям, что по ней можно вырезать. Не задумываясь и уже зная ответ, Ланга спрашивает: — Ты ведь не тот человек, который написал мне любовное письмо из двух предложений неделю назад, не так ли? — Э-э, нет? Это мое первое письмо тебе, но, если ты не захочешь, их будет больше в будущем. — Что ж. Тогда извини, мне это неинтересно. — Чт… Эй! — Безымянная в негодовании делает шаг вперед. Ее каштановые волосы доходят до поясницы, а тени от послеполуденного солнца падают на ее лицо. Она симпатичная, думает Ланга. Досадно, что ее лицо не запомнится как что-то особенное в его голове. — Неужели ты не можешь хотя бы прочитать то, что я написала, и подумать? Я вложила в это письмо много сил! Ланга тупо смотрит на нее. Судя по тому, как она требует от него чего-то, она определенно не писала легендарное любовное письмо из двух предложений недельной давности. — Я прочту, — говорит он, потому что всегда так делает. Он читает каждое письмо. — Хорошо! — Но, э-э, напомни мне, — добавляет он, мысленно извиняясь перед Рэки за то, что не помнит этой Безымянной. — Кто ты? Безымянная/Безликая-сан замирает. Она медленно втягивает воздух. — Хасегава-кун, мы в одном классе. — Да? Она стискивает зубы и делает еще один шаг вперед. На самом деле они и так близко, и Ланга чувствует необходимость отступить. — Мы учимся в одном классе с начала учебного года, а ты меня не помнишь? Ланга сглатывает. Разве извинения помогут в этом случае? — Э-э, я, конечно, извиняюсь… — Ты действительно бессердечный! — наконец она плачет. — Все слухи о том, что у тебя ледяное сердце, — правда! И о том, что ты ни о ком не заботишься, потому что не считаешь никого достойным тебя, — тоже правда! Ланга, вечно бестолковый, думает: «Обо мне ходят слухи?» Прежде чем он успевает ответить, она дает ему звонкую пощечину. Кожа адски жжется, а пощечина такая сильная, что Ланга едва не теряет равновесие. Его щека пульсирует, и, когда он снова пытается взглянуть вперед, чтобы принести еще одно пустое извинение, она снова шлепает его по той же щеке. — Оу, — задыхается Ланга. — Даже не утруждай себя ответом на мое письмо, — всхлипывает Безымянная/Безликая/Может-зарядить-по-лицу-сан, крупные слезы катятся по ее лицу. — А еще лучше — просто сожги! Может, хотя бы это согреет твое холодное, мертвое сердце!💌
Ланга находит Рэки по пути домой. Он в пустом скейтпарке тренирует олли. Он всегда был очень хорош в них. То, как он прыгает со своей доской, похоже на полет птицы. В руках Ланги два письма. Одно из них Безымянной/Безликой/Может-зарядить-по-лицу-сан, а другое — проклятое, которые заставляет Лангу пройти через этот ад. Он кладет в карман первое, а второе планирует выбросить в мусорное ведро. Рэки замечает его и машет рукой. — Эй! Как же долго ты убирал эти… Ого! — он тревожится. — Чувак, ты истекаешь кровью! — Да, — смиренно говорит Ланга. — У тебя кожа треснула! Садись, я тебя подлатаю! Ланга садится, скрестив ноги. Он прислоняется к ограждению скейтпарка, а Рэки сидит перед ним на коленях. Как у скейтбордиста, у него всегда есть с собой маленькая аптечка первой помощи. Он достает дезинфицирующее средство, ватные тампоны и рулон марли. — У меня не осталось пластырей, так что придется смириться с тем, что есть. — Да, — снова говорит Ланга, еще тише. Ватный тампон касается его порезов, и он морщится. — Ай. — Извини, — произносит Рэки, и он действительно выглядит виноватым. — Что произошло? — Какая-то девчонка дважды дала мне пощечину. — Серьезно? — Она призналась мне, а потом, когда я отверг ее, дала пощечину. Рэки тихо смеется. — Девочки должны просто перестать пытаться. До тебя не достучаться. Дай угадаю, ты даже не запомнил ее имени? — Ланга кивает. Рэки щелкает языком. — Даа. — Наверное, это так ужасно — влюбиться в меня, — шепчет Ланга, осторожно держа смятую записку. В ответ прилетает кровоточащий яростный взгляд, как будто его слова разочаровали Рэки. Да, сейчас Ланга тоже очень разочарован в себе. — Я действительно причиняю боль всем, кто пытается признаться мне. — Ну да, правда, — отвечает Рэки, закатывая глаза, как будто это очевидно. На самом деле это действительно очевидно. Просто Ланга такой тупой, что до сих пор этого не замечал. Рэки велит ему не шевелиться, что он и делает. Во всяком случае, сейчас ему не хочется двигаться. Вскоре он чувствует, как импровизированная повязка прижимается к его щеке. Она легко прилипает. — Вот, как новенький. — Спасибо, — вздыхает Ланга. Рэки хватает Лангу за нос, и тот тихонько вскрикивает. — Да ладно тебе, хватит хандрить. По крайней мере, теперь, когда ты знаешь, что твои слова так влияют на других, ты можешь учиться на своих ошибках. — Наверное… — поскольку его нос все еще зажимают, это звучит гнусаво. — Я должен… — Ланга продолжает, когда Рэки отпускает его. — Я должен просто отказаться от поисков автора этого письма. Очевидно, он не хочет, чтобы я знал, кто он. Иначе он бы его подписал. Блин, я полный придурок. Они с Рэки сидят друг напротив друга, наслаждаясь закатом. Ланга продолжает перечитывать два предложения, опустив голову. Его мозг не может насытиться этой эмоциональной болью, этим ужасным осознанием того, что он — король невнимательных придурков. Ты мне нравишься. Разве это не ужасно? Ты мне нравишься. Разве это не ужасно? Ты мне нравишься. Разве это не ужасно? Ты мне нравишься. Разве это не ужасно? Ты мне нравишься. Разве это не… — Эй, — наконец произносит Рэки, вырывая Лангу из порочного круга. Ланга поднимает глаза, взгляд Рэки устремлен прямо на него и выглядит беспокойным. — Ты действительно хочешь знать, кто написал это письмо? — Да, — Ланга хоть и поникший, но отвечает серьезно. Он снова опускает глаза и рассеянно пытается разгладить складки на колене. — А ты знаешь, кто? Краем глаза Ланга видит, как Рэки поджимает губы. — Угу. Ланге требуется мгновение, чтобы осознать это. Его голова взлетает вверх, и он обиженно кричит: — Подожди, ты знал этого человека и не сказал мне?! — Ты сам сказал, что он его не подписал! Явно не просто так! — Значит, ты дал ему обещание, что не расскажешь мне или что-то в этом роде? — Ну, да, вроде того… — Рэки сжимает большие пальцы вместе, переплетая оставшиеся. У него дрожат руки. Может, ему холодно? — На самом деле никакого обещания не было, но… Э-э… Вроде того. Да, было, но и нет, не было. Это сложно, потому что на самом деле это не было похоже на устное обещание? Оно даже не было написано или явно сказано мне каким-то образом, это было своего рода просто… Ну, знаешь, обещание. Вообще-то от меня ждут, что я буду держать его в секрете. — В твоих словах ноль смысла, — прямо говорит Ланга. — Дай мне секунду, ладно? — бубнит Рэки, прежде чем спрятать лицо в ладонях. Теперь выражение его лица скрывается за кончиками пальцев. — Я нарушаю обещание, поэтому мне нужно мысленно подготовиться к худшему. К худшему? Рэки всего лишь посыльный. Ланга не настолько бессердечен, чтобы застрелить еще и посыльного. Рэки убирает руки, чтобы Ланга снова видел его лицо, и оно краснеет. По крайней мере, оно точно краснее, чем обычно. — Послушай, причина, по которой ты не смог найти этого таинственного писателя, в том, что ты не спрашивал нужных людей. — Я спросил Черри, — смущенно хмурится Ланга. — И Джо… — Ты не спросил меня. — А надо было? Рэки фыркает: — Ну да. Я всегда рядом с тобой, я твой самый лучший друг, который у тебя когда-либо был. Твой самый близкий человек. Тебе не кажется, что мое мнение тоже имеет значение? Ланга моргает. — Да. — Я хочу сказать, что я вроде как… Э-э… Ждал, что ты просто… Ну, расскажешь мне об этом. Потому что я знаю тебя лучше всех, так что… Ну, и того, кто это написал, я бы узнал, понимаешь? Я знаю его очень хорошо. Очень, очень хорошо, потому что я знаю и тебя очень, очень хорошо. И я очень забочусь о тебе. И поскольку это ты, я бы тебе помог. Я бы сказал «да». — Ладно, я потерялся. — О боже, читай между строк, идиот! Рэки хватает Лангу за руку и сгибает мизинец, безымянный и средний пальцы, так что они плотно прижимаются к его ладони. Затем он целится вытянутым указательным пальцем себе в грудь. Его руки, держащие ладонь Ланги, теплые на ощупь. — Я написал это дурацкое письмо, ясно?! Ланга смотрит на свою руку. Похоже на то, что он стреляет в сердце Рэки из пистолета, как Купидон стреляет из лука. — То есть это шутка? — спрашивает он, поскольку его мыслительный процессор работает так же медленно, как Internet Explorer. — То есть это признание. — Настоящее признание? — Ты думаешь, я из тех парней, которые пишут любовные письма тому, кто им даже не нравится?! — Я тебе нравлюсь, — Ланге нравится, как это слетает с его языка, но только тогда, когда речь заходит о Рэки. Ему было бы наплевать, если бы какая-нибудь девчонка из его класса призналась в своей вечной любви, но когда речь зашла о Рэки, Ланга вдруг почувствовал, что метроном в его собственном сердце ускорился. Он никогда раньше не испытывал ни к кому ничего подобного. Это совершенно странно, но переживать это в первый раз умопомрачительно. — Я тебе нравлюсь, — повторяет он, и да, ему действительно нравится, как это звучит. — И ты считаешь, что это ужасно? Лицо Рэки почти такое же красное, как и заходящий за ними закат. Это мило, замечает Ланга, и на этот раз чья-то симпатичность не ускользает от него. — Ты отвергал буквально каждого человека, который признавался тебе с тех пор, как ты переехал сюда. Ты даже не даешь им веской причины, они тебе просто не нравятся. Почему со мной должно быть по-другому? Потому что ты Рэки, хочет сказать Ланга. — Но ты все равно признался. — Да я с таким же успехом мог выстрелить себе в голову! Я же не думал, что тебе будет интересно искать меня. Значит, все те моменты, когда Ланга обсуждал письмо с Рэки и тот становился напряженным, тихим и неестественным, были не потому, что он ревновал, а потому, что это было его письмо? Вау. Ланга действительно тупой. — В любом случае, — бормочет Рэки. — Ты получил ответ, так что прекрати пялиться. — Я только начал, — возражает Ланга. Лицо Рэки краснеет еще сильнее. Румянец тянется к ушам и шее, как солнечный ожог. Симпатичный загар. — Мне нравится то, что я вижу. — Не смей говорить мне такое, — в панике шипит Рэки. — Я имею в виду, что ты милый. — Не говори так, если я тебе не нравлюсь! — Кто сказал, что ты мне не нравишься? Рэки замолкает. Теперь его лицо — цветущая вишня, губы приоткрыты от удивления. — Ведь я для тебя… — неуверенно добавляет Ланга. — Больше, чем друг. Это звучит мило — быть для Рэки больше, чем другом. Рэки сам милый, он покупает цветы для своей мамы, учил его кататься на скейте все эти месяцы, и, черт возьми, ему действительно нравится скейтбординг. Рэки заботится о нем. Он сделал ему гребаный скейтборд. Он любит Лангу за все, что в нем есть, а не только за его внешность или рост. Он знает о прямолинейности Ланги, его иррациональном упрямстве, его вопиющем пренебрежении и его глубокой детской эмоциональности и все еще любит его. И Ланга думает, что ему тоже нравится Рэки, хоть он и мальчишка, носит безвкусные толстовки и повязки на голове и иногда ведет себя слишком дерзко, защищаясь. Он самоуверен, но только напоказ; он спокойнее, чем кажется. — Да, — честно продолжает Ланга. — Ты мне тоже нравишься больше, чем друг. Не хочешь стать мне больше, чем просто другом? — Серьезно? — спрашивает Рэки срывающимся голосом. — Да, — отвечает Ланга, улыбаясь. — Я тебе нравлюсь больше, чем все те девушки, которые намного красивее меня и которые писали для тебя полноценные сонеты? — Да, — Ланга прижимается лбом ко лбу Рэки, и какое бы убежище они ни нашли друг в друге, там тепло. Их пальцы переплетаются, и Ланге это нравится, что бы это ни было. Это не сноуборд, скейтборд, еда или что-то, что он любил в прошлом, но он любит это так же сильно. Может быть, даже больше. Ладно, возможно, влюбленность не так уж и бесполезна. — Ты же Рэки. Как ты можешь мне не нравиться?