О сотворении гномов

             

***

             Аулэ сдул опилки с последнего образца, отряхнул на нем одежду и с удовольствием осмотрел плоды своих тяжких усилий. Семеро гномов выстроились ровной шеренгой. Они были крепки, коренасты и бородаты и выглядели точь-в-точь уменьшенной копией своего создателя. Нетерпение, снедавшее Аулэ все последние годы, сделалось невыносимым — он хотел испытать гномов в деле.       Аулэ уселся прямо на пол, скрестив ноги. Гномы последовали его примеру. Что ж, суставы, судя по всему, гнулись у них отлично.       — А теперь я буду вас учить. Вот это называется «молоток»…       Гномы затверживали урок исправно и прилежно. Учение шло как по маслу…              — Чем это ты тут занимаешься? — вдруг раздалось откуда-то сверху.       «Кто-то заложил!» — мелькнула судорожная мысль, и Аулэ на всякий случай пал ниц. Семеро гномов тоже понурились.       — Я ведь всеведущий, — сказал Эру.       И правда. Как Аулэ мог об этом забыть?! Теперь он поспешно выгнал из головы все мысли и старался ни одной не пустить обратно. Подумаешь еще что-нибудь не то…       — Хотя мыслей я не читаю, — продолжал Илуватар. — И лежание твое тоже ни к чему, потому что я еще и вездесущ.       Для Эру не было ни верха, ни низа, ни зада, ни переда, ни права, ни лева, — эта привычка осталась у него с тех пор, когда он существовал один в Пустоте. Аулэ выпрямился снова. Вслед за ним распрямились и гномы.       — Я хотел сделать каких-нибудь существ, — покаянно сказал он. — Чтобы было кому полюбоваться на красоту мира. Да и Арда как-то пустовата. Такие просторы — и никого, кроме Йаваннина зверья.       — Арда предназначена для Моих Детей, — веско сказал Эру.       — Я помню, господи, — заторопился Аулэ. — Но я думал, что для моих созданий тоже найдется уголок. Зверушкой больше, зверушкой меньше…       — Да, вряд ли твои создания займут много места, — сказал Эру чуть погодя. — Ведь все они, как я посмотрю, мужчины.       Совсем чуть-чуть — ибо перед лицом Единого хвастаться не пристало — но все же гордый своей предусмотрительностью Аулэ признался:       — Это я придумал специально. Ведь в Средиземье много разных зол и опасностей, и Мелькор творит тут безобразия… «Ой, зря сказал!» — спохватился он мысленно, но деваться было некуда, пришлось договаривать: — Так чтобы мои создания были устойчивы к ним.       Он ожидал негодующего грома: «Да как же вы допустили!», но вместо этого Эру произнес:       — Все, что творит Мелькор, в конце концов окажется только к вящей славе моей.       — А мои создания не окажутся? — робко спросил Аулэ.       Он готов был согласиться, что гномы не так красивы, как будущие Дети Илуватара, которых Аулэ представлял себе довольно смутно. Но вряд ли они были хуже, чем Мелькоровы искажения, от одних воспоминаниях о которых начинало звенеть в ушах.       — Ты тоже хочешь быть отступником? — поинтересовался Эру.       — Боже сохрани! — Аулэ надеялся, что чистосердечие ему зачтется. — Ни за что не хочу.       — Тогда не окажутся. А Мелькор, творя свои искажения, не забывает создавать им женщин, оттого их все больше.       — О господи! — вскричал потрясенный Аулэ. — Боже, ты хочешь сказать, что Воплощенные будут размножаться как животные?!       Невидимый Эру пожал плечами:       — А для чего, по-твоему, я создал два пола?       — Откуда же я знаю?! Неисповедимы твои пути! — Только теперь Аулэ понял, насколько неясным в его мыслях было представление об Эрухини.       Эру разразился полным укоризны молчанием. «Вот не знаешь, а берешься», — как бы говорило оно.       — Господи, сейчас исправлю. У меня еще осталось…       С этими словами Аулэ выскочил из мастерской в подсобку, не забыв, однако, оставить дверь открытой — для присмотра, на случай, если недоученным созданиям вздумается шалить. Но гномы стояли смирно. Вернулся он через минуту, толкая перед собой нагруженную тачку. Из нее торчали руки, ноги и бороды.       — Вот! — сказал Аулэ. — Запасные болванки, на всякий пожарный. Сейчас я быстренько…       И он принялся за работу, насвистывая для бодрости мотивы Третьей Темы. Облик будущих гномьих женщин делался все яснее. Образцами для подражания Аулэ избрал валиэр и начал с Йаванны, ибо представлял ее лучше остальных. Болванок оказалось только шесть, и Нессе изображения не хватило, однако Аулэ не огорчился — всегда можно доделать еще, а сейчас незачем слишком долго испытывать терпение господне. Мелькор, конечно, испытывал его куда как сильнее, и ничего — но Всеотец ведь непостижим.       — Могли бы быть и поизящнее, — сказал Эру.       — Да, — охотно признал Аулэ.       Он был докой в ваянии крупных объектов, вроде горных хребтов, а вот мелкая пластика удавалась ему намного хуже, и он и сам видел множество огрехов. И криво подстриженные бороды следовало бы сбрить подчистую. Аулэ совсем уж было собрался добавить, что это только черновик, который еще надо довести до ума, но Эру перебил его:       — Впрочем, если им это нравится, то сойдет.       — Нравится, — ответили гномы дружно.       — Что ж, вижу я, что это хорошо. А теперь ответь, с чего тебя обуяла тяга к творению.       Заметно воспрянув духом после одобрения свыше, Аулэ сказал:       — Чтобы было кого любить. Конечно, я уже люблю тебя, господи, но это очень основательно и возвышенно, а мне хотелось бы еще любви попроще, на каждый день. Я мог бы завести и собаку, но это все же немного не то, и мне некогда с ней гулять.       — Для этого у тебя есть жена.       — Она не согласится. Она вообще против собак в доме.       — Жена, чтобы ее любить, болван.       — Прости, господи, об этом я не подумал. Я исправлюсь, обещаю. Но мне бы хотелось еще и кого-нибудь учить. После создания Арды мне особо нечем заняться, а своих майар я уже научил. И, раз уж так вышло, то можно я буду учить хоть этих?       Эру безмолвствовал. Может, это был знак согласия. Может, Вездесущий уже вовсе удалился в какую-то другую точку пространства. Но на случай, если Эру еще здесь, Аулэ обратился к гномам:       — Ну-ка повторите, чему я вас научил.       Все так же держа руки по швам, гномы согласно вздернули бороды и сказали хором:       — Чему я вас научил.       — Да нет же! Вот это как называется? — Аулэ показал на молоток.       — Как называется, — откликнулись тринадцать голосов.       — Молоток! Я же вам говорил! А сколько будет дважды два?       — Дважды два.       — А как тебя зовут? — ткнул пальцем Аулэ в одного из гномов.       Двенадцать других сделали то же самое:       — Тебя зовут!       — Вот видишь, — снова послышалось сверху. — Ты получил, что хотел. Учить их можно бесконечно — они все равно ничего не запоминают.       Поначалу Аулэ даже обрадовался.       — Слава тебе, господи! — воскликнул он. — Так это, значит, не они тупицы, а я где-то напортачил! Надо еще раз проверить расчеты и…       — И ничего у тебя не получится, кроме марионеток. Я подарил тебе лишь твое собственное существование, и передавать его дальше ты не можешь.       — Я только спросить… — осторожно начал Аулэ. — А почему?       — Потому что дареное не дарят.       — А Эрухини?       — Что Эрухини?       — Они же будут размножаться…       — И еще как.       — И будут передаривать твой дар?       — Это другое! — отрезал Всеотец, и в голосе его громыхнуло раздражение. — Зачем мне делать за них то, с чем они справятся и сами?!       И Аулэ сказал смиренно:       — Ладно, господи, да будет воля твоя. Раз уж гномы ни на что не годны и неугодны тебе, давай я их разобью.       Он сморгнул слезу и шмыгнул носом — ему было до невозможности жаль эти изделия рук своих. Чтобы хоть немного смягчить горечь утраты, пробормотал:       — Остатки отдам Йаванне — у нее вечно тиграм корма не хватает.       Потом он взял кувалду и замахнулся, прицеливаясь к самому бородатому и тщательно отделанному — его было жальче всех. Неожиданно и очень живо тот отпрыгнул, так что удар пришелся по пустому месту. Аулэ замахнулся снова, и в этот миг другой гном толкнул его сзади под коленки, третий бросился под ноги. Аулэ упал. Тут же гномы навалились на него всем скопом, вытянули из рук кувалду, отбросили ее подальше.       — Вы что?! — сдавленно выкрикнул он.       Гномы обменялись какими-то возгласами. Осерчав как следует, Аулэ попробовал раскидать противников, но их было слишком много. Через минуту он остался лежать связанным по рукам и ногам, а гномы деловито шарили в мастерской и не обращали больше на него никакого внимания.       «Да что же это такое?!» — возопил он мысленно, ибо рот теперь затыкала ветошь, которой Аулэ обычно вытирал руки. Ответом ему был издевательский хохот:       — Твое желание исполнено. Разве ты не видишь, что теперь они живут собственной жизнью и говорят собственными голосами? Я включил их в свой замысел и нашел им место в Музыке творения.       «Господи! — безмолвно воззвал Аулэ. — А не было ли там предпето, как мне освободиться?»