Невесты Христовы

      Бог существует. Бог добр. В мире есть зло и несчастья. Одно из утверждений ложное.       Стивен Лауд выбрал свое, когда изучал уголовное право. Самые дикие случаи, о которых им рассказывали, материалы дел с подробностями, не предназначенными для публики, которые он листал ночами в кампусе, изуродованные тела, разбитые жизни, размазанные кровью по стене судьбы складывались в «Здесь нет Бога, Стив». От этого осознания молодому христианину хотелось бежать в церковь, упасть на колени перед распятием и молить простить его слабость. Сначала он даже думал бросить учебу — слишком страшно то, что открылось.       Он не бросил ради матери. Смысл жизни Эвелин Лауд складывался из двух вещей: воскресных походов в церковь и сына, которого она растила одна и которому безмерно хотела лучшего будущего, отличного от полумертвого города на границе с Канадой.       «Я только хочу увидеть тебя с образованием. Увидеть, как ты выпустишься. После этого я смогу спокойно уйти к Христу,» — говорила она в конце каждого телефонного разговора. Иногда после этого Стивен слышал, как она кашляла в руку — всегда в руку. Она не хотела, чтоб он знал, но он знал.       Эвелин умерла через неделю после выпускного. Вместе с ней у методистской церкви на границе с Канадой похоронили остатки веры Стивена Лауда.       У него было образование, ум, репутация веселого и славного парня и еще кое-что, решившее его судьбу. Стивен увлекся фокусами на первом курсе и за пару месяцев освоил их в совершенстве. Карты, шарики, монетки, веревочка — об этом знал весь кампус. А вот о том, что ловкие пальцы с аккуратными ногтями умеют виртуозно вскрывать замки и могут за несколько дней неплохо перерисовать гравюру Блейка, что эти глаза различают текст каждого однокурсника по степени нажима, знал только один из преподавателей. Он и пригласил талантливого выпускника на работу криминалистом-графологом, и Стива полностью это устроило.       Стивен работал, дважды в неделю занимался плаванием, заводил отношения, которые начинались с обоюдной симпатии и заканчивались спокойным расставанием после того, как отгорали чувства. А вокруг ползла чума Киры, и каждый раз, когда Стивен слышал это — прозвище? псевдоним? титул? — он только бессильно закрывал глаза. Смерти преступников, сердечный приступ Тейлора в прямом эфире — от необъяснимости почти можно поверить, что ложно второе утверждение. Бог жесток и, видимо, вышел из тысячелетней спячки, посмотрел на мир и решил его немного подправить — потому что другой логике дистанционные убийства не поддавались. Если так, то такой Бог не заслуживал поклонения — его следовало свергнуть. А Стивен всегда знал про себя, что он лишь человек, и даже предложение работать в СПК этого мнения не изменило.       Из него вытягивали душу несколько недель. Проверки, тесты, почти допросы. Стивену особенно запомнился последний. Привинченные к полу стул и стол, наручники на запястьях и повязка на глазах. Ровный голос, который, казалось, не мог принадлежать человеку: «Скажите, а если вы не выйдете отсюда — будете ли вы об этом сожалеть? И будет ли сожалеть еще кто-то? Вы готовы исчезнуть?». И собственные ответы: «Нет. Нет. Да».       Ниа снял повязку сам. Стивен удивился сначала прикосновению небольших рук к затылку, а потом и тому, что перед ним оказался почти ребенок. По крайней мере, так он думал, пока не заглянул в глаза, наполненные разумом, пониманием, знанием. Глаза библейского старца.       Стивен не знал, чем так заинтересовал главу СПК — впрочем, как он позже выяснил, так думали про себя почти все коллеги. Общими были две вещи — виртуозность в своей области и одиночество. И все равно — графолог, пусть и с некоторыми другими умениями, для поимки Киры?.. Как будто он убивает письмами счастья. Но если Ниа так надо — значит, это правильно.       До встречи с Ниа Стивен Лауд считал, что знает много. После же стоило лишь взглянуть на маленькую фигурку, словно вылепленную из снега, как Стивен чувствовал себя глупым мальчишкой с глупыми фокусами. И упаси Бог, которого нет (и Кира тоже не Бог, в этом Ниа убедил каждого еще на пороге штаба) посмотреть в его глаза. Бога нет, но зачем он, если есть такой разум?       О любви, как выяснилось, Стивен тоже ни черта не знал. По крайней мере, не знал, что она бывает такой — молча поселившейся внутри, не вмещающейся ни в грудь, ни в сознание. Такой, что боишься прикоснуться иначе, чем взглядом. Такой, что грела просто тем, что существовала. Неофрейдисты описывали ее как любовь к богу, только неофрейдистам Стивен верил еще меньше, чем священникам. Те тоже вряд ли бы одобрили его идолопоклоннические чувства к семнадцатилетнему мальчишке. Долго, долго тебе каяться за это, Стиви.       Каяться Стивен не собирался. В конце концов, его любовь никому не мешала, напротив — она оставила его в СПК после того, как из штаба вывезли трупы почти всей команды. Она заставляла делать все лучше, точнее, идеально — не ради одобрения, а ради того, чтоб у Ниа все получилось.       Кроме того, они доказали только существование богов смерти (Стивену не очень понравился новый крах мировоззрения), а им вряд ли интересно чье-то раскаянье. Стивена интересовал теперь вопрос жизни после смерти, но хотел ли он слышать правдивый ответ?       Любовь стала будто еще одним органом. И иногда она болела — воспалялась и ныла ночами, когда Стивен понимал, насколько влип. У него никогда не будет взаимности, это он знал. Он не станет другом, для этого нужно равенство. Он шахматная фигура, белая пешка на доске. Впервые в жизни это не устраивало, но разум твердил, что исправить ничего нельзя.       Когда Стивен увидел у Ниа маленькую куколку со своим лицом, он чуть не расхохотался. Отлично. Лучший аватар Стивена Лауда, вернее, Джованни. Стивен Лауд пропал без вести где-то между гостиницей в Нью-Йорке и штабом СПК.       Странно, что в руках у куклы не было колоды карт и монетки в десять центов. Стивен нередко в свободную минуту развлекал Ниа своими маленькими фокусами. В первый раз, когда Ниа протянул ему Таро, Стивен чувствовал себя донельзя глупо, но глаза с огромными зрачками смотрели почти просяще — и он подчинился. Раз, два, три — он надеялся, что восхищение во взгляде не почудилось. Не должно было, ведь иначе бы Ниа не просил потом об этом еще много раз, ведь так?       Стивен думал, что не боится умереть. И Ниа снова дал понять, насколько тот ошибается, когда сказал прикоснуться к Тетради смерти — за миг на него словно обрушился город. Потом, в штабе, Стивен проанализировал свое состояние: это помогало принять. Что он чувствовал в машине? Смесь ужаса от того, что он мог увидеть бога, которого предпочел бы не видеть никогда; жажды молодого, живого тела остаться таким же живым; и боли от спокойного «да, ты можешь умереть».       Труднее всего оказалось принять слова «мы подождем двадцать три дня». Стивен смог и это, в конце концов, ему же приставили к виску пистолет, который мог выстрелить — или не выстрелить — через три с небольшим недели. Это ли чувствовала Эвелин Лауд, когда врач сказал, что может с точностью до пары недель предсказать день ее смерти? Счет на дни тяжелее или проще?       Стивен не видел Ниа до самого конца отравленных двадцати трех дней и еще немного сверху. Это болело, но тихо и привычно, в глубине. Иногда чудились прикосновения ловких пальцев, и Стивен думал, что это моменты, когда такой маленький и одновременно такой огромный Ниа доставал своих куколок из коробки.       Выстрел в двадцать четвертый день оказался холостым. Стивен отметил бы второй день рождения, если бы оставались силы на что-то, кроме как повторять «все еще дышу, все еще жив, все еще здесь». Он понимал, что это почти истерика, но какая разница, когда ты один.       В день похищения Такады Киеми ничего не подозревающий Стивен ехал в магазин, когда с разницей в десять минут позвонили сначала Халле, а потом Ниа.       Халле рассказала факты: дымовая граната, мотоциклист, который увез телеведущую, расстрелянный на месте Мэтт, церковь, превратившаяся в крематорий для Такады и Мелло. За время разговора голос дрогнул дважды, но Стивен знал, что агент Лиднер — Халле — не расплачется, когда положит трубку.       Стивен встретился с Мелло лично один раз, в основном же наблюдал последствия его действий: взрыв в небе, мозги и кровь Рэтта на экранах, покрасневшие белки мертвых глаз Мэйсона, некролог Ягами Соичиро. Мэтта вживую видели только Лиднер и Ниа. Стивен знал его по наброску, который сделал через два дня после того, как Мелло вломился в штаб.       Он смотрел в потолок машины и крутил в голове одновременно рассказ Халле и ту просьбу Ниа. Всего два месяца назад, целую вечность назад. «Джованни, ты умеешь рисовать. Сможешь воспроизвести фотографию, что я отдал Мелло?» Конечно, Стивен смог, и наградой была легкая улыбка Ниа, когда он кончиками пальцев коснулся рисунка. «Теперь посложней. Нарисуешь по описанию? Здесь же, рядом», — он не дождался ответа, просто прикрыл глаза и заговорил. Карандаш в руках Стивена подчинялся словам, и вскоре рядом с Мелло улыбался встрепанный паренек в гогглах и с сигаретой. Контрастные и гармоничные. «Спасибо, Джованни,» — Ниа улыбался листу с наброском, но Стивен чувствовал, что часть улыбки предназначена и ему. «Это Мэтт. Они всегда должны быть вместе. Мы усовершенствовали фотографию».       И они умерли в один день. Почему это считалось хорошим концом?..       Ниа позвонил по видеосвязи и, что удивительней, Стивен увидел его лицо, а не спину, как обычно. «Джованни, приезжай в штаб,» — всего несколько слов, и Стивен уже несся по городу и надеялся, что кратчайший маршрут пролегал не через лужу крови Мэтта.       Ниа сидел на полу, но вместо привычных игрушек вокруг — только рисунок перед ним, и Стивену не требовался дар провидения, чтобы сказать, что это за рисунок.       Как всегда, Ниа не повернулся, а Стивен не осмелился подойти ближе. Ни слова о произошедшем с Такадой, ни слова о Мелло, только очередное задание. Это порадовало. Куклу пока не убрали в коробку. Пусть Стивеном Джованни играют, сторону он выбрал сам.       Он остался в третьей по коридору комнате и копировал Тетрадь. Почерк у Миками несложный, но нельзя упустить ни одной помарки, ни одного росчерка, ни единого неровного уголка. К двум часам ночи у Стивена заболели глаза. Бороться с этим он умел — несколько упражнений, десять минут отдыха и никаких молитв.       Ниа зашел без стука и без единого слова. Постоял, дважды накрутил прядь волос на палец, оглядел разбросанные по кровати и полу листы с фотокопиями и черновиками, сидящего посреди беспорядка Стивена (без пиджака и с расстегнутыми верхними пуговицами мятой рубашки), а потом подошел и обхватил его плечи.       Сначала показалось, будто смерть от остановки сердца все же догнала его. Двадцатисемилетний Стивен Джованни, Стив Лауд, сидел на кровати в объятиях восемнадцатилетнего мальчишки с разумом, который Стивен не мог постичь даже со своим IQ 171, мальчишки, который отправил его на смерть, а он и не возражал, мальчишки, которого он полюбил молчаливой, бескорыстной любовью. Он смог только уткнуться в плечо Ниа.       «Я рад, что ты жив, Джованни,» — сказал Ниа и провел ладонью по волосам, накрутил одну черную прядку на палец. «Я побуду с тобой сегодня. Я соскучился». Ровно и спокойно, не так, как эти слова произносили другие люди. И как же хорошо, что не так.       Ниа сидел в кровати и смотрел на работу Стивена с таким же выражением, с каким всегда следил за его фокусами. Оно показалось бы абсолютно отчужденным всем, кроме членов СПК.       В семь часов утра Ниа с фальшивой Тетрадью в руках улыбнулся, коснулся черных волос, сказал: «Ты молодец, Джованни. Теперь отдохни,» — и оставил Стивена среди смятых простыней и черновиков с ощущением, что ночью они занимались любовью.       На заброшенном складе, истекавшем дождем, Стивен занял свое место позади Ниа. Сжал пистолет. Коснулся взглядом Халле, безукоризненно уложенных волос, алой помады на губах. Посмотрел на Лестера — тот чуть заметно кивнул и тоже стиснул руку на оружии. Все трое в костюмах, в которых их вполне можно сразу положить в гробы. «Монашки Ниа, невесты Христовы с пистолетами вместо распятий», — подумал Стивен. Нервный смех щекотнул изнутри, но затих, стоило зайти японской группе расследования.       Стивен ощущал себя совсем крошечным за спиной Ниа, хоть и возвышался над ним на добрый метр. Видимо, дело в лежащей у ног фигурке.       Стивен предпочел бы забыть то, что увидел в тот день на складе: убивший себя в лучших традициях обесчещенного самурая Миками Тэру, чудовищная истерика Ягами Лайта, отчаяние и боль всей японской группы расследования, особенно младшего из них, Мацуды, и равнодушно взирающий на это бог смерти. То, что планировалось обоими соперниками как красивая точка, превратилось в уродливую сцену со вскрытием душ на холодный бетон. «Никто не умрет,» — сказал Ниа, и это можно считать неправдой: в тот день умерли двое — Ягами, истекший кровью в глубинах складов, и Миками. Но Ниа не солгал, ведь полностью фраза звучала как «Никто из вас не умрет». Он сказал это утром членам СПК, и они поверили.       Им больше не во что было верить.       В штаб они вернулись вчетвером. Ниа сел к столу и отпустил всех на вечер. Лестер заспорил и подчинился только со второго напоминания, кто все еще глава СПК. Стивену же никакие напоминания и объяснения не нужны.       Он уехал с Халле к ней на квартиру. Они занимались сексом быстро, страстно, ее помада, пусть трижды стойкая, размазалась по лицу и оставила следы на его шее и губах, а он, кажется, поставил ей синяк на руке, чего не делал никогда прежде. Эта близость была сродни его ощущениям на двадцать четвертый день: это жажда, это доказательство того, что они все еще живы.       «Лестер, наверное, сейчас напивается впервые с тех пор, как вступил в СПК,» — сказала Халле после. Стивен кивнул, а Халле продолжила: «Победу празднуют вместе, и посмотри на нас: Ниа в штабе, Лестер где-то один, мы с тобой здесь, а что с японской группой? Вряд ли у них сейчас дружеская попойка с поздравлениями. А ведь сегодня закрыли дело, которое длилось не один год и перевернуло весь мир. Значит ли это, что мы все равно проиграли, Джованни?» Стивен обнял ее — не как любовницу, а как друга и коллегу, как человека, прошедшего вместе с ним ад. «А ведь есть те, кому уже не заняться любовью, не выпить виски, не ощутить боли, не узнать, что Эл отомщен,» — Халле не плакала, да и смогут ли они еще когда-либо позволить себе слабость после того, как провели год в СПК и узнали слишком многое? После сегодняшнего дня?       «Ты о Мелло,» — оба знали, что это не вопрос, а предложение рассказать о наболевшем. Халле приняла его и заговорила: о встрече с Мелло, о шраме, которого она хотела бы коснуться, о том, что она не верила в то, что он ее застрелит, о его помощи, о том, как он раскладывал шоколад по ее квартире, о взгляде через визор шлема. «Я любила его,» — читал Стивен в ее словах. Ему ли не знать о том, каково любить кого-то на десять лет младше и на несоизмеримое количество ступеней выше.       Они с Халле всего лишь люди.       Халле все же расплакалась, когда заговорила о Мэтте, и Стивен едва сдержал вздох облегчения. «Мы и в самом деле живы,» — думал он, когда она истекала слезами на его груди: «Если бы я поехала не за Мелло, а за Мэттом, я бы спасла его. Спасла бы ради Мелло. Я даже этого не смогла, я ошиблась, я ошиблась, понимаешь?» Он знал, что говорить о ее невиновности бесполезно, поэтому молчал и обнимал. Когда она успокоилась, они снова занялись сексом — одинокие виртуозы хороши не только в своих непосредственных талантах, ловкие руки Стивена могли много чего помимо того, за что его приняли в СПК. Как и гибкое, тренированное тело Халле.       На похороны Мелло и Мэтта пришли только члены СПК и священник, которого Ниа поприветствовал, как старого знакомого. Они стояли у почерневшей церкви, а Ниа держал урну с прахом — Мэтта кремировали, от Мелло и так не осталось ничего. Стивен слушал молитву, несколько удивленный, что она на латыни — он-то считал, что все ребята из Вамми были англиканами — и думал, насколько дико звучала часть о Страшном суде и Судии после случившегося.       Ниа в непривычно черном костюме открыл урну и развеял прах по церкви. «Оставайтесь вместе,» — и он вышел из укрытия обугленных стен, пряча глаза, а у Стивена сжалось сердце.       У входа Лестер опустил маленькую каменную табличку. «Михаэль Кель, 13.12.1992 — 26.01.2013. Майл Дживас, 01.02.1993 — 26.01.2013. Sed signifer sanctus Michael repraesentet eas in lucem sanctam.»*       Их хоронили в двадцатый день рождения Мэтта.       Стивен смотрел на табличку, на то, как Ниа положил на нее пачку сигарет и надкушенную плитку шоколада. Халле оставила два гиацинта. Лестер — покореженное распятие. «Его носил Мелло,» — вспомнил Стивен. Долго же Лестер искал эту штуку в едва остывшем пепле… Или не Лестер, поразила догадка.       Под ногтями Ниа сохранились еле заметные остатки черноты, дополнявшие его траурный наряд. Стивен подошел и встал за спиной — достаточно далеко для соблюдения приличий, достаточно близко, чтобы Ниа, не оглядываясь, на миг коснулся его руки. «Спасибо, Джованни».       Стивен вспоминал слова Халле, наполненное горечью и одновременно счастьем признание в том, что она увидела на одной из встреч с Мелло, о которых не рассказала СПК. «Я немного раньше приехала, а Мелло в машине ждал. С ним. Ты не представляешь, какие они были вместе. Молодые, постоянно ходящие по грани, влюбленные. Я даже в их возрасте у себя такого не помню. Я уверена, что Мелло надеялся на то, что, даже если Мэтт не сможет оторваться от погони, его только арестуют. И сам Мэтт в это верил, мне передали его последние слова. Спасибо богам смерти, чтоб их самих развеяло по ветру, за то, что он умер быстро. А Мелло?.. Знал ли Мелло, что Мэтта больше нет? Я так надеюсь, что не знал,» — говорила она утром первого дня без Киры, в одном накинутом на плечи пиджаке и с сухими глазами. После ночного прорыва Стивен больше не видел ее слез.       «Он любил тебя, хотел спасти тебя — и вы оба мертвы. Меня отправили на смерть — и я жив,» — думал Стивен, и эта мысль не отдавала горечью. Ниа спас мир и спас их. Холодно, расчетливо сохранил жизни всем, кто был рядом.       Стивен положил на камень алую розу, об которую, как оказалось, успел разодрать палец.       В штабе они остались одни: Лестер уехал на разговор с японским штабом расследования, а Халле вызвалась отвезти священника в аэропорт. Стивен чувствовал себя неуютно после своих сексуальных приключений и избегал смотреть в глаза Ниа, а тот, как назло, разглядывал его, не отрываясь. «Джованни, прошу тебя, подойди,» — конечно, Стивен подошел и опустился на колени. Склонил голову.       Наверное, он тоже мог стать таким же безумным, как Миками Тэру, если бы не разглядел в Ниа человека. Гениального, потрясающего, способного бросить вызов богам смерти человека, который любил смотреть на мелкие фокусы, касаться предметов с разными текстурами и разглядывать рисунок с теми, кто ему дорог.       Ниа коснулся кончиками пальцев щеки Стивена, отвел назад выбившиеся волосы, еле уловимо дотронулся до губ. «Я знаю, Джованни. И меня не интересует твоя сексуальная жизнь. Я сам этого влечения не испытываю и не испытывал никогда. А ты испытываешь, и это нормально,» — от его слов Стивен залился краской, как мальчишка, застуканный за просмотром порно. «Все в порядке, Стивен,» — шепотом в ухо, и легкие забыли, что надо дышать. «Тебе нравится, когда я называю тебя так? Теперь уже можно, и я повторю. Стивен, Стивен,» — впервые за долгое время он слышал свое настоящее имя, и это словно допамин прямо в мозг. «Ты позволишь мне?» — слова царапали горло и не хотели выходить. Ниа поднял брови, будто удивляясь: «Ты же был первым, кто увидел мое настоящее имя в Тетради, которой ты спас и нас, и наших японских коллег. Ты можешь.»       «Нэйт,» — прошептал Стивен. Ниа накрутил на палец прядь черных волос и улыбнулся.       Боги существуют. Они жестоки. Люди могут им противостоять. Дело Киры доказало три этих утверждения, а теплые объятия Нэйта Ривера помогали Стивену Лауду принять их.