До Луны и обратно

Как только первые лучи солнца коснулись небосвода, в квартире Феликса уже не было. Его ботинки сминали снег на дорожках парка неподалёку, где он неспешно разгуливал среди облысевших деревьев, пока короткая записка на подушке дожидалась, пока её прочтут. Перед смертью не надышишься, хотя волшебник упорно пытался. Паническое чувство захлёстывало его всё сильнее с каждым проходящим часом, и к полудню он, преодолев не один круг внутри парка, устало опустился на лавочку и жадно глотал свежий воздух, словно через минуту вернётся в тесный сырой подвал маньяка. — Будний день, а всё пьяные шатаются, — пробурчал торопливо прошедший человек с портфелем, чуть не запнувшись о вытянутые ноги астронома, который едва успел их подтянуть к себе, и тот рассеянно посмотрел ему вслед. Сердце неприятно укололо, и он, откинувшись на спинку скамейки, поднял невидящий взгляд в небо. Где-то пробили часы. Петляющая прогулка по городу привела его в никуда, и на обратном пути он зашёл в супермаркет, где долго вертел в руках синенькие беруши. Маленький футляр вскоре лёг в корзинку к горшочку с суккулентом и мятными карамельками — помадок тут, к сожалению, не продавали, — и звездочёт с небольшим пакетом в руках скрылся за дверями своего подъезда, чья сырость ударила ему по лёгким, заставив пошатнуться. До квартиры оставался один пролёт, но ноги держать его упорно отказывались. Каждый шаг давался с трудом, но Феликс, пересилив себя, ввалился в коридор дома, цепляясь за вешалку. Бесшумно сделать это, конечно, не получилось, но он, скинув с себя уличную одежду, прошёл дальше. Здесь дышать было гораздо легче, и преподаватель молча оставил на столе цветок с конфетами, беруши подвинул чуть ближе к занимающейся на кухне когтевранке и, не роняя ни слова, многозначительно посмотрел на неё. Оставалось надеяться, что она всё поняла: сил говорить слова у него не было. Перрера выглядел плохо. Под его глазами залегли тени, а кожа стала ещё бледнее — полнолуния всегда подкашивали его, но в совокупности с проклятием всё это выглядело ещё ужасающе. Выключив газ, девушка вздохнула протянутым берушам и поплелась в комнату, где пропал мужчина пару минут назад. Свет включать он не стал и сразу же прошёл к окну, смотря в небо сквозь прозрачный синий тюль. Солнце понемногу скрывалось за горизонтом, а сердце о рёбра колотилось всё быстрее, гоняя закипающую кровь к стремительно холодеющим рукам. К горлу подкатила паника, вырвавшаяся наружу в виде брызнувших из глаз слёз. Звездочёт рухнул пятой точкой на пол, будто мешок с песком, и подтянул колени к груди, судорожно цепляясь за них руками. Аллен осторожно вошла в помещение, тихо наблюдая за преподавателем со спины — тот сидел на полу и всхлипывал, что заставило юную волшебницу нахмуриться. Это разбивало ей сердце, но она не знала, чем ему помочь. — Солнышко, я там блинчики приготовила, — такие обращения к возлюбленному были ей непривычны, но она подумала, что это может хоть немножко его развеселить. Мати уселась рядом на пол, прямо перед его мокрым лицом, и вздохнула, касаясь его щёк руками. Вся боль будто бы передавалась и ей, но студентка не знала, как улучшить его состояние, поэтому делала всё, что могла и знала. — Я не голоден, спасибо, — сипло отозвался преподаватель: попытка хотя бы звучать бодро была провалена с треском. Он подался навстречу ладошке когтевранки, утыкаясь в неё лицом, и расслабленно прикрыл глаза, жадно вдыхая аромат сирени с корицей, который наполнил комнату, стоило Мур пересечь её порог. Урчание в животе толстой красной линией перечеркнуло все только что сказанные им слова. — А с чем блинчики? — С сиропом, — тихо хихикнула Матильда, услышав оповещение от голодного желудка, но уголки её губ тут же опустились вниз: она подумала, что смеяться сейчас было бы неуместно. — Всё будет хорошо, ты же знаешь. Мы справимся, — рука осторожно переместилась на шею, а Мур приблизилась, касаясь колючей щеки губами нежно-нежно. Она ненадолго умолкла, думая, как разбавить тишину. — Кстати, я достала зелье. Девушка осторожно встала с пола и стала рыться в своей сумке — иногда ей казалось, что она бесконечная — а затем достала оттуда бутылочку с аконитовым зельем, который должен был помочь. Передав его учителю, Мати снова села рядом, обвивая его шею руками и вдыхая привычный запах коньяка и миндаля. Вложенная в руки бутылочка с аконитовым зельем отрезвила мысли, и астроном слабо улыбнулся Матильде, снимая крышку. В нос ударил резкий запах его главного ингредиента, и Феликс скривился, на пару мгновений отворачиваясь. Что же, к этому он, похоже, никогда не привыкнет. Стараясь не втягивать в себя этот аромат, преподаватель сначала бросил взгляд на часы, а потом, убедившись, что время уже подходящее, одним глотком опустошил пузырёк. — Я понимаю, что тебе тяжело и ты боишься, но… — пролепетала Мур Аллен, от волнения заламывая пальцы, пока Перрера вливал в себя зелье. Ей захотелось отвернуться: запах напитка улавливал даже её нюх, но виду она не подала. — Я буду с тобой и смогу помочь… — Спасибо, котёночек, — выдохнул Феликс, допив напиток и отложив бутылочку. — Сложно не бояться, когда знаешь, что не увидишь рассвет, — звездочёт повернулся к когтевранке. Носом он уткнулся ей висок, а руками обвил её тельце: одной обнял за талию, а вторую уложил ладошкой на бедро. — Если и тратить последний вечер жизни, то только так. — Не говори так, пожалуйста. Я уверена, что все пройдёт нормально, — пусть она и не знала, какую боль испытывает во время полнолуний Перрера, но зато точно знала, что тот выживет. — Хочешь, я буду рядом? — она коснулась губами его губ в лёгком жесте, всё ещё рассматривая его глаза своими лазурными, а затем прикрыла их, долго думая, чем же помочь мужчине. — Всю ночь. — Лучше не надо, — тихо прошептал астроном, отводя взгляд в сторону. Сердце требовало присутствия девушки вплоть до первых лучей солнца, но здравый смысл торжествовал: нельзя травмировать психику девушки такими ужасами. — Не надо тебе это видеть. Семикурсница, закатив глаза, осторожно поднялась с своего места, а затем задёрнула плотные синие шторы так, что теперь свет автомобилей и фонарей не проникал в комнату — единственным источником света была лампа на прикроватной тумбочке, бросающая на волшебников тёплый свет и тени. Смущённая девушка снова приблизилась к преподавателю, едва касаясь его кудрей, а затем накрутила одну из прядок на палец. — А вообще вечер вовсе не последний! — строго заметила девушка, на секунду хмуря брови, а затем приблизилась губами к уху астронома, облизывая пересохшие губы. Она оставила за ухом лёгкий поцелуй, а затем положила одну из ладоней на шею, касаясь и её губами. — Да и его можно провести как-нибудь поинтереснее. Пусть когтверанка и пыталась казаться смелой, покрасневшее щёки выдавали её с головой, но это ей не помешало. Она отстранилась от мужчины, вновь поднимаясь на ноги, и заправила прядь русых волос за ухо. Тонкая лента пояска от халата оказалась в её пальцах, и Мати ненавязчиво потянула за неё, заставляя полы распахнуться. Шёлк медленно пополз по плечам, сначала обнажая бледные ключицы и усыпанную родинками кожу, а затем и аккуратную грудь с животом, окончательно скатываясь на пол. Тёплый свет бросал на стену интересные тени, и девушка осторожно коснулась своей щеки пальцами, пытаясь её остудить, а затем внимательно посмотрела на мужчину, ловя его взгляд на себе. — И что такого интересного ты запланировала на этот вечер? — вкрадчиво и шёпотом поинтересовался астроном, как только к нему вернулся дар речи, и поднялся с пола вслед за девушкой, медленно ослабляя пуговицы на рубашке, а после осторожно коснулся кончика носа Мур своим, прикрывая глаза. — Или ты оставишь свой план в секрете? — Я так люблю тебя, — словно не услышав последнего вопроса, честно призналась она, прижавшись щекой к горячей коже Перрера и жадно вдохнула его запах — коньяк и миндаль с нотками мяты затуманивали разум, заставляя мысли путаться, а язык — заплетаться. Осторожно касаясь щёк Феликса губами, Матильда посмотрела прямо в его глаза своими лазурными, доказывая искренность своих слов и часто-часто заморгала мокрыми ресницами. — Я не хочу расставаться с тобой, даже если нам придётся это сделать. Я лучше умру, чем позволю кому-то забрать тебя. Девушка снова коснулась кожи мужчины губами, спускаясь на шею, а затем и забираясь под расстегнутую рубашку горячими руками, потом снова поднялась и, наконец, зарывшись пальцами в кудри, впилась в его губы, чувствуя своей кожей его щетину. Ни за что и никому не отдаст — всё, что сейчас мелькало в её голове. — Я тоже тебя люблю, — глядя из-под полуопущенных ресниц, шёпотом отозвался преподаватель и шумно выдохнул, чувствуя сладкий ожог от поцелуя на шее. Каждое прикосновение кипятило ему кровь. — Я жить без тебя не могу. Не вижу своего будущего, если рядом не будет тебя. Последние слова он выдохнул Мати прямо в губы, прежде чем она утянула его в поцелуй. Наверняка щёки больно кололись, отчего лицо вмиг вспыхнуло розовым от смущения: знай он утром, чем закончится для него этот день, то обязательно позаботился бы о комфорте для девушки. А так… Придётся довольствоваться тем, что есть. В голове возникла интересная идея, и русоволосая отстранилась, тяжело дыша. Пытаясь восстановить сбившееся дыхание, Матильда дошла до кровати вместе с преподавателем, пока тот окончательно не сел на мягкий матрац — дверь в комнату осталась открыта, но это ни капли не смущало девушку, ведь в этой квартире они были совершенно одни, что ещё больше заводило. На минуту — ровно на минуту, не больше — когтевранка остановилась, чтобы ещё раз рассмотреть его лицо. Потускневшие веснушки и светлые ресницы блестели в тусклом свете лампы, и Аллен невольно улыбнулась. Поставив ладони ровно на место над плечами мужчины, семикурсница нежно коснулась кожи за ухом, языком касаясь мочки, а затем ухватываясь за неё зубами — кровь внутри кипела, заставляя девушку вытворять то, что она бы, наверное, никогда не сделала в трезвом уме. — «Пусть утром будет стыдно». — думала она, касаясь одной рукой шеи когтевранца, а затем коснулась губами кадыка, спускаясь ниже и оставляя багровый след на месте поцелуя. Иногда она задевала нежную кожу зубами, на секунду останавливаясь и переводя обжигающее дыхание, а затем снова покрывала пространство поцелуями. Порцию касаний получили и ключицы, затем и грудь, и, даже, торс, пока Мати не дошла до края брюк, смутившись. Она спустилась с кровати, становясь на коленки и чувствуя легкий дискомфорт, понимая, что утром, наверняка, обнаружит там яркие синячки, а затем опустила глаза, зная, что на это скажет сам Феликс. Осторожно касаясь ремня дрожащими руками, когтевранка с трудом его расстегнула, тут же стягивая тугую ткань с ног звездочёта и пальцами касаясь выпуклого бугорка на нижнем белье. Мур бросила взгляд на удивлённого Перрера, а затем, для смелости прикусив щеку, убрала длинные волосы за спину, чтобы не мешались. Она стянула и нижнее белье, пытаясь не краснеть и не смотреть на учителя, что, кажется, в силу своего состояния не очень понимал, что происходит. С опаской коснувшись члена пальцами, девушка совсем легко коснулась головки языком, а затем и обхватила её губами, слегка углубляясь. Откуда-то сверху послышался сдавленный стон, что льстило когтевранке, и она, мысленно усмехнувшись, продолжила, иногда убирая надоедливые волосы. Каждое прикосновение к члену отдавалось целым штормом приятных ощущений, что захлёстывали с головой, и сдерживать вздохи и стоны звездочёт уже не пытался, тем самым подсказывая когтевранке, что делает она всё правильно. Рукой он коснулся русой макушки и, погладив её, кое-как собрал мягкие локоны в импровизированный хвостик, чтобы волосы не мешали Мати. Правда, пришлось их так и держать: заколки нигде поблизости не было. Под пристальным взглядом мужчины Матильда смущалась, но продолжала водить языком по напряжённому органу, не поднимая лазурных глаз наверх — она то едва касалась кончиком языка разгорячённой плоти, то полностью брала её в рот, борясь со слезящимися глазами и порывами кашля. Ей нравилось знать, что когтевранец получает удовольствие, а остальное было неважно, по крайней мере, сейчас. Свободной рукой она невзначай поглаживала чувствительную кожу внутренней стороны бедра преподавателя, иногда и её касаясь губами. Буря эмоций была не только в Перрера, но и в ней тягучей липкой карамель оседала на стенках лёгких мешая дышать. — Кажется, мне придётся чаще так делать, чтобы ты окончательно забыл, что такое «переживать», — улыбнулась студентка, пряча красные щеки за русыми прядями, которые спадали на лицо, а затем быстро поднялась с колен, заходя за спину звездочёта и усаживаясь на кровать. Руки властно гуляли по торсу, задевая пальцами торчащие соски и играясь с ними изредка, то останавливались внизу живота, задевая ноготками бледную кожу специально. Мур пыталась удивить Феликса, но и удивлялась от себя сама. Снова касаясь шеи, только теперь с задней стороны, девушка продолжила. — Ну и не стыдно тебе, а? — Нет, не стыдно, — прошипел он, сладко вздыхая от очередного прикосновения острых ноготков к чувствительной коже, и развернулся к Матильде, пытаясь сфокусировать взгляд на её лице. — Тут только тебе должно быть стыдно. Посмотри, что ты наделала! С этими словами Феликс жадно набросился на Мур Аллен, роняя её спиной на кровать, и впился своими губами в её, изредка покусывая. Желание било в виски, затмевая рассудок, и преподаватель поймал себя на мысли, что не смог бы остановиться, даже если бы в квартиру ворвалась армия под знамёнами Министерства. Руки свободно гуляли по юному телу, огибая каждый изгиб, наглым образом игрались с сосками и старательно избегали прелестей: это оставалось на десерт. Время которого как раз подошло. Звездочёт, хищно блестя глазами, закинул ножки студентки себе на пояс, а сам уютно устроился между них. Куснув напоследок Мур в нижнюю губу, он плавно спустился к шее, на мгновение бросив взгляд на руки, чтобы убедиться в своей точности, а после плавно скользнул внутрь, шумно простонав Мати в ухо. Впрочем, она сама виновата, что довела его до точки кипения, и весь шанс на нежности был безвозвратно утерян, так что астроном сразу взял достаточно быстрый темп, попеременно со стонами усыпая тонкую шейку когтевранки ало-фиолетовыми пятнышками. Мур скованно прогнулась и сжала бёдрами поясницу Перрера, а затем зажмурила глаза, смаргивая подступившие слёзы — она отпустила плечи звездочёта и сжала ими белоснежное одеяло. С губ то и дело срывались непрошенные стоны — Мати старалась их сдерживать, чтобы на громкие звуки не сбежались соседи, но получалось из рук вон плохо, и она кусала губы, иногда, когда хватало воздуха, слизывая красные капли. Быстрый темп казался слишком грубым, но девчушка промолчала, чувствуя, как тело отзывается на прикосновения и резкие толчки. Она отвернула лицо куда-то в бок и закусила косточку пальца, понимая, насколько сейчас красное её лицо, а затем нащупала ладонью руку мужчины, переплетая пальцы и впиваясь в кожу ногтями. Стоны больше походили на всхлипы, но Матильда и не хотела, чтобы он останавливался. Она часто касалась его груди своей, прогибаясь в спине и шептала что-то на ухо, впрочем, подстраиваясь под его темп. Один вечер, по ощущениям, длился как три, и Феликс напрочь потерял счёт времени. Всё, что имело для него значение сейчас — это прелестная девушка под ним, и аромат сирени, что тягучей смолой оседал на лёгких. Движения становились активнее, поцелуи глубже, а стоны громче. Пока тело не начало казаться раскалённым угольком, на который резко вывалили ушат воды. Кипящую кровь это не остудило, зато всё возбуждение смыло напрочь. Пальцы нещадно ломило, и звездочёт, выпустив Мур из объятий, отполз на другой край кровати. Сердце колотилось где-то в ушах, а слабый лунный свет понемногу пробивался сквозь неплотно закрытые шторы, подсвечивая золотеющие глаза. Резкая остановка заставила Мур свалиться на смятые простыни и ещё с пару секунд лежать на спине, на понимая, что сейчас произошло. Её обдало холодным ветром из окна, отчего по спине пробежался табун мурашек, и она недоумевающе посмотрела на когтевранца, который отполз к другому концу кровати. Девушка поднялась на локтях и подползла чуть ближе. — Тебе нужно выйти, — дрожащим уже от страха, а не от возбуждения шёпотом проговорил астроном, испуганно покосившись на окно. Уж лучше умереть, чем позволить Мати смотреть на его мучения. — Пожалуйста… — Эй, что я сделала не так? — Мати, чувствуя внутри какую-то обиду, то ли на саму себя, то ли ещё она кого-то, пару раз моргнула и протянула к щеке мужчины горящую ладонь. Возбуждение все ещё пульсировало в голове и внизу живота для того, чтобы трезво мыслить, и когтевранка с грустью посмотрела на возлюбленного. Она проследила за взглядом мужчины и увидела лунную полоску на кровати, и девушка без слов всё поняла. Ей достаточно было вспомнить страх учителя астрономии перед сегодняшним вечером, чтобы понять, что сейчас ей здесь не место. — Прости, да, хорошо… — Ничего, — обрывисто выпалил Феликс, прижимая колени к груди и смотря куда-то перед собой. Воздуха не хватало, и он, мелко трясясь, жадно ловил его ртом. — Увидимся утром. Дрожащими пальцами Мур схватила тонкое одеяло и, напоследок взглянув на забитого в угол Феликса, быстрым шагом вышла из спальни, захлопнув за собой дверь. Ей было стыдно за то, что она так и не нашла в себе силы присутствовать рядом с ним, когда ему это было действительно нужно — наверное, сейчас ему было тяжело, как никогда. Мысленно студентка поблагодарила утреннюю себя за то, что она ещё тогда успела наложить оглушающие чары на стены, и теперь любопытные соседи ничего не смогут узнать, даже если захотят. Она, накинув одеяло на плечи и завернувшись в него окончательно, села прямо возле двери, обиженная на саму себя. К горлу подступил неприятный ком, который не получалось сглотнуть, и Мати, бросив взгляд на настенные часы, поняла, что эта ночь будет долгой. В уши словно натолкали ваты: он не слышал, как Мур вышла, зато в полной мере ощутил её отсутствие: стоило двери в спальню закрыться, как его окатило ледяной волной, и контраст между кипящей в жилах кровью и холодным воздухом комнаты стал невыносимо острым. Преподаватель сполз с кровати и прижался к полу, словно это могло помочь остудить полыхающее внутри пламя. Казалось, кости плавились от жара плоти, и преподаватель почти неосознанно попытался сорвать её с себя, лишь бы больше не чувствовать этого. Яркую чёрную змею на предплечье и живот поперёк пересекли неглубокие алые борозды от ногтей — он так и не додумался их подстричь с вечера — и кипящий внутри огонь вырвался наружу: через горло, в виде протяжного мучительного стона. С трудом приоткрыв глаза, звездочёт увидел серебряный диск Луны и мучительно скривился: она словно насмехалась над ним, наблюдая, как её свет перемалывает заживо каждую его косточку, меняя её размер и растягивая кожу на ней. Ранее неглубокие раны из-за этого становились глубже, и вот алая кровь заливает тело и пол, даже не думая останавливаться: ослабевший от проклятия организм уже не имеет сил их затягивать. Треск костей заглушал все остальные шумы, и астроном невольно всхлипывал, роняя слёзы в разлитую кровь и не заботясь о том, что Мати может его услышать. Картинка перед глазами слилась в одну неясную мешанину цветов, и Феликс, чья попытка простонать отозвалась лишь хрипящим скулежом, обессиленно рухнул на перепачканный и сырой ковёр, марая белоснежную шерсть в алой крови, в обречённом ожидании, когда последняя ниточка сознания выскользнет из лап, отправляя его в бессрочное путешествие ко звёздам. Она, насторожённая звуками из-за двери, ворвалась в комнату, когда всё смокло буквально на секунду — от одного вида пятен крови на полу русую замутило, и она, прижав дрожащие пальцы к губам, остановилась, слишком рассеянным взглядом ища палочку. Перрера — огромный белоснежный волк, — тяжело дыша, лежал на ковре. Схватив в правую руку волшебную палочку, причём, так и не разобравшись, чья она, Мати рухнула на колени, отчего одеяло, державшееся на плечах, к чертям слетело — с губ стали срываться заклинания, которые хоть как-то могли помочь залечить его глубокие порезы. И это действительно помогло — уже через пару минут бормотания студентки, раны стали затягиваться, чего русая и не заметила, как в прострации, продолжая шептать себе под нос всё, что она когда-либо слышала о колдомедицине. Если бы Аллен знала, что произойдёт в следующий момент, она никогда бы в жизни не вошла в эту комнату. Не отошла бы от двери, пока нежеланные гости не убрались прочь, пусть и через её труп. Несмотря на громкие всхлипы — девушка так и не поняла, чьи они, её или Феликса — уши уловили какой-то шум на площадке, и судя по тому, что Мати услышала, это явно были не соседи. Рука сама дрогнула, направила палочку на дверь, в то время, как губы прошептали нужное запирающее заклинание. В то время, как шум усилился, девушка с испугом посмотрела на возлюбленного, пытаясь найти в его глазах хоть тень уверенности, что в следующий миг всё будет в порядке. — Я не думаю, что в твою дверь ломятся друзья, — тихо прошептала Аллен, обернувшись на возлюбленного. Где-то внутри девушка понимала, что грядёт что-то опасное, однако сейчас всеми силами пыталась что-нибудь придумать. — И, я надеюсь, что те, кто сюда ломятся, ничего о нас не знают, — Мати всхлипнула, не понимая, почему обнажённое тело вдруг задрожало. — Чёрт, все, как в старых маггловских фильмах о любви. Ты меня слышишь? Подозрительная активность в спальне и голос Матильды начали возвращать его в сознание. Формы комнаты стали более чёткими и различимыми, и преподаватель даже понял, что его положение в пространстве изменилось. Ран на животе и руке уже и в помине не было. Желая узнать, куда они делись, астроном неуверенно перевернулся и встал на лапы, оглядывая немного плывущее перед глазами помещение. Обнажённая Матильда с крепко сжатой в руке палочкой стояла посреди спальни и напряжённо смотрела в дверь. Шум из ушей спал, и оборотень тоже услышал какие-то шорохи из-за двери. Тонкий нюх уловил пока ещё слабый знакомый запах лаванды, и этого хватило, чтобы дать благодатную почву для паники. Макнейр и те, кто пришёл с ним, наверняка были в курсе фазы Луны и её влияния на преподавателя, отчего стало совсем дурно. Пожиратели верно подгадали дату нападения, и теперь Феликсу оставалось только уповать на свои клыки и когти. Уолден вынес дверь «с ноги», чудом не зашибив Матильду, и хищным взором оглядел спальню. Как же давно он мечтал об этом дне. Один верный доклад Повелителю, немного бумажной возни, и теперь предатель с грязнокровкой были прямо перед ним, да ещё и в столь уязвимом положении. Пока личный змей Лорда не без интереса рассматривал Мати, вертя в руках палочку, в комнату шагнул Долохов, явно нацелившийся на выпустившую клыки белую шкуру в углу. — Скучали по нам? — прошипел Макнейр, в мыслях уже освежевав волка и расстелив эту белоснежную шерсть в своей спальне на полу. — Лорд помнит, как вы сбежали с нападения, и очень раздосадован тем, что вы не остались под вокзалом. А мы, — он кивнул на своего «напарника», — по доброте душевной решили помочь Повелителю это исправить. Не отвечая ничего, Феликс резко, насколько это было возможно в его состоянии, бросился на Антонина, желая укусить его хоть куда-нибудь, а Уолден ловким движением выбил палочку из рук когтевранки, которую тут же переломил, отбросив обломки в сторону: теперь-то он выучил свою ошибку. Можно было решить всё одним заклинанием, но как же поиграть и поиздеваться? В руках Макнейра блеснуло серебряное лезвие, и свободной он крепко, но пока без сильного давления, ухватил Мур за горло, прижимая к стене, в то время как клыки звездочёта впились в толстые наручи на руке Долохова, и тот теперь был волен добить так глупо подставившегося оборотня. Правда, жажда страданий жила и в нём, так что Антонин в удовольствии себе отказывать не стал. Хищно улыбнувшись, он замахнулся волшебной палочкой и отправил пыточное заклятие прямо в Феликса. Пронзительный скулёж наполнил комнату, и ему пришлось разжать челюсть, а после рухнуть на пол, словно мешок с картошкой, содрогаясь в мучениях: кости снова начало перемалывать, а клетки тела разрывать на кусочки. Как только Матильда услышала скулёж Феликса, она невольно закричала вместе с ним. Её хрупкое тельце забилось в безуспешной попытке вырваться, а слёзы градом покатились из глаз, что делало усмешки на лицах Пожирателей ещё шире. Утром идея поставить заглушающее заклинание казалась ей гениальной, но теперь Мур жалела о том, что о происходящем тут никто не узнает. Бессвязное «не надо», «отпустите» и «лучше меня» срывалось с её губ и терялось в воздухе, заглушаемое истошными воплями оборотня. Иногда Долохов снимал проклятие, давая Феликсу в момент передышки, когда лапы продолжали дёргаться от бесконечной боли, слышать, как кричит и захлёбывается в рыданиях его совушка. Тогда он поднимался медленно, дрожа всем телом, под смех и язвительные шутки со стороны слуг Тёмного Лорда, но не успевал сделать и шагу: новая волна «Круциатуса» настигала его, подкашивая, и астроном снова валился на пол, корчась и взывая от нестерпимой боли. Попытки выбраться из стальной хватки Макнейра выбили Матильду из сил, и теперь ей только и оставалось, что смотреть на страдания любимого — стараниями душителя у неё не было и шанса отвернуться — и иногда вяло пинать его ножками, которые едва-едва доставали до пола. Метафоричная петля вокруг шеи затягивалась, обрывая любой доступ воздуха в грудь, и Мур Аллен невольно схватилась за держащую её руку Уолдена, словно это заставит её отпустить его. Волчий вой стих: пришла его очередь смотреть за истязаниями любимой. И он смотрел, обессиленно лёжа на полу и дёргаясь от долгого применения «Круцио», как сжимается ладонь Макнейра вокруг тонкого горла девушки, и как серебряное лезвие пронзает её тельце чуть ниже груди. Клинок окрасился красным, и алая кровь хлынула рекой из раны, а также тоненькой струйкой изо рта, заставляя когтевраночку кашлять и захлёбываться. — Лорду… — прохрипела Матильда, чувствуя, как её глаза краснеют, а по подбородку стекают алые капли, и с ненавистью, что в ней кипела, посмотрела Макнейру в глаза, — … никогда не стать богом… Эта словесная стрела задела какую-то тонкую стрелу в душе Уолдена, и в его жилах вскипела ярость, что отразилась грозовым блеском в серых стальных глазах, отчего не по себе стало даже Долохову. Ладонь вокруг шеи Мур стала сжиматься гораздо сильнее, отчего та стала биться в попытках вырваться активнее, но после резко повисла, устремив пустой стеклянный взгляд в пустоту. Макнейр с презрительным взглядом повернулся к Феликсу, отчаянно взвывшему то ли от боли физической, то ли от горчащей душевной, и тельце когтевраночки сломанной куклой рухнуло прямо перед ним. — Давай заканчивать, — будничным голосом сказал Антонин, бросив взгляд на настенные часы. Если они задержатся тут достаточно долго, то рискуют быть схваченными. Уолден кивнул, нацеливая свою палочку в белоснежного оборотня, пока Долохов, перешагнув ещё тёплую Матильду, прошёл к окну, настежь распахивая его. Ворвавшийся холодный ветер немного приободрил едва живого звездочёта, и тот, скуля от перенесённого проклятия, дёрнулся вперёд и даже успел коснуться пересохшим носиком влажной от слёз щеки когтевранки, прежде чем ядовито-зелёный луч настиг его. В квартире повисла тишина. Макнейр, хмыкнув, спрятал палочку в мантию и удовлетворённо оглядел свою работу. После такого можно и наведаться в своё любимое заведение для взрослых и одиноких. Твёрдое «Морсмордре» раздалось совсем рядом, выталкивая Уолдена из мыслей в реальность, и он, глянув на расползающуюся над домом зелёную змею, аналогичную той, что красовалась у него на руке, положил руку Долохову на плечо, и они вместе с глухим хлопком растворились в ночи. Совсем скоро это облако заинтересует Отряд Дамблдора, и «сторона света» наведается в эту квартирку с первыми лучами солнца, но это будет уже слишком поздно: следы Пожирателей уже остыли, равно как и тела двух когтевранцев, любивших друг друга вопреки статусу крови и положению в обществе. Любивших друг друга до самого последнего вздоха. Любивших друг друга до Луны и обратно.