дед инсайд

Кожа, прическа, ресницы и руки. Костюм, рубашка и галстук. Усы. Брови и волосы в ушах: две женщины средних лет, выходя из кабинета, очень просили, чтобы все было идеально. Смена Мацукавы заканчивалась в двадцать один ноль-ноль, но он так завозился, выстригая у клиента волосы в носу и старательно замазывая пудрой и тоналкой у него на лице последствия инфаркта, что, опустив голову деда и устало откинувшись на стул около своего рабочего стола, увидел, что время-то уже недетское: почти два ночи. Заварив себе чифирка из двух пакетиков чая на чашку, Мацукава подумал, что возвращаться домой — час туда, час обратно, три часа там — неразумно, и решил вздремнуть прямо на работе. За почти два года работы в похоронном бюро он полностью перестал сколько-нибудь бояться жмуриков, и теперь относился к ним, как к чему-то среднему между домашним растением и мебелью. Постепенно его кабинет из обычного рабочего кабинета — стол, стул, настольная лампа и несколько гробов различной степени наполненности вдоль стены, обрастал всяким барахлом. Сначала Мацукава притащил туда радио, но, устав слушать розыгрыши, викторины и прогноз погоды, сменил его на блютуз-колонку. Потом в кабинет перекочевал вентилятор, ноутбук, маленький переносной холодильник, куда Мацукава прятал обеды, и электрический чайник, оставшийся со времен студенчества. Когда Мацукава одним будним утром попытался утащить на работу микроволновку, Цукишима взбесился так, что они опоздали оба — и кстати, печку пришлось покупать новую. Мацукава уже допивал вторую кружку чифира, как входная дверь открылась и в кабинет кто-то ворвался. Мацукава поперхнулся, и чай пошел у него носом: — Пгф, прости, забыл предупредить ш-што не приеду, — промямлил он. Цукишима не обратил на извинения ни малейшего внимания, хотя обычно впивался Мацукаве в горло, как гадюка, за любую оплошность. Он по-хозяйски зашел внутрь, вдохнул, выдохнул и, как обычно, лег в гроб, за неимением второго стула, сложив ногу на ногу. Он устроился поудобнее, сложил руки домиком перед лицом в задумчивом жесте и пожевал губы. — Мне нужна твоя помощь, — наконец, сказал он, и почесал спину. — Ты мне деда помял, — обиделся Мацукава и вытер рукавом свитера лицо от чая. — Предположим, у меня есть скелет. — Знаешь, абсолютно у каждого, кто ко мне попадал, был скелет. Не очень-то ты и уникален. Цукишима посмотрел на Мацукаву так холодно, что у него сжались яйца. — Так вот. Предположим, мне надо его растворить. — Зая, — серьезно сказал Мацукава, понизив голос. — Так у тебя труп? Можем просто вывезти его, да и все. Или похоронить под фейковым именем — и дело с концом. — Да нет, блин, — взвился Цукишима. — Мне надо растворить. Очень аккуратно. — Так откуда у тебя труп? — Он старый. — Тело начинает гнить через пятьдесят дней. В тепле и без обработки — быстрее. Но мы еще можем успеть. — Нет, ты не понял, — сказал раздраженно Цукишима. — Он очень старый. — Подожди, — удивленно уточнил Мацукава, — так ты все-таки убил Хинату, как его там, Шого, в школе? — Да нет, блин, он очень, очень старый. Они немного помолчали. — И да, Шоё. Не убил, но иногда жалею. Цукишима недовольно чесал спину и трогал что-то в гробу рукой. — Можно взять плавиковую кислоту, — предложил Мацукава, пробегая взглядом по списку своих склянок. — Так довольно быстро можно растворить мягкие ткани. Только с костями, действительно, могут возникнуть проблемы. Тогда можно взять дихромат калия и смешать с серной кислотой. Получится царская водка, которая разъедает даже золото, — продолжил рассуждать он, — или есть вариант вместо кислоты воспользоваться щелочью, типа гидроксида калия, или вообще воспользоваться ресомацией, чтобы не осталось следов. Хотя на ресоматор очередь, но для тебя я… — Подожди, — прервал его опус Цукишима. — Стой. Он повздыхал, но потом все-таки рассказал, что ночью, несколько часов назад, в его музей привезли останки какого-то охренительного то ли трицератопса, то ли мегалодона, то ли велоцираптора — Мацукава не запомнил. Их только что выкопали где-то в северной Африке и тут же доставили сюда. Они все в земле, слизи и кошачьих экскрементах, и в каких-то ошметках. — А ты знаешь, какие у нас безответственные сотрудники, — с нажимом сказал Цукишима. — Они за десять минут отшкрябают его железными мочалками для мытья посуды, и, увидев, что кости слезли до губчатой ткани, покрасят их акрилом — и это в лучшем случае. Даже в его музее, где работники были полностью отбитые и помешанные кто на кораблях в бутылках, кто на репликах картин Айвазовского, а кто на фигурно порезанной бумаге, Цукишиму с его залом динозавров считали полным психом и держались подальше. — Ну понятно, — сказал Мацукава. — Ну, ждите утра, привозите свою саблезубую ящерицу и что-нибудь придумаем. Цукишима посмотрел на него так, будто Мацукава только что разделся, покричал как пингвин, сделал бэкфлип и приземлился на пенис. И тогда до Мацукавы дошло. — Стой, ты хочешь обворовать собственный музей? Цукишима нервно стучал пальцами по откинутой крышке гроба: — Ну я же верну. Они немного помолчали. Обстановка накалялась, и Мацукава невзначай сказал, чтобы разрядить ее: — А помнишь, как после соревнований мы всей командой тебе в кружку нассали? — А помнишь, как ты будешь спать на диване всю следующую неделю? — ловко парировал Цукишима. Они помолчали еще. — Ладно, — сдался Мацукава. — Поехали за твоим динозавром. — Ну это, — засмущался Цукишима, спускаясь на пол, — я, типа, уже. — Ты уже притащил сюда эту груду костей?! Если бы ты попался полиции, ты бы сел, ты в курсе вообще? — ужаснулся Мацукава и перевел взгляд на гроб: — и ты, блин, помял мне деда! Лег бы в пустой гроб! Ну рядом же стоит! — А я думал, чего так мягко, — почесал голову Цукишима. — Прости. — Короче, — начал вырабатывать тактику Мацукава. — Тащи сюда свои кости. Я сделаю, что надо, но деда тебе придется погладить, — он показал подбородком на гроб. Цукишима послушно кивнул. Они вышли наружу. На улице стояла полная темнота, даже Луны не было видно, и лишь вдалеке нездоровым цветом мигал придорожный фонарь. Они вытащили из припаркованной тачки белый тканевый мешок, снизу уже пропитавшийся какой-то гадостью, и зашли обратно в похоронное бюро. Мацукава подключил к сети утюг и торжественно вручил его Цукишиме: — Гладь моего деда. — А ты полируй моего динозавра. Цукишима послушно начал заниматься помятым дедом, гладя складки его рубашки и костюма прямо не снимая с тела. Сам Мацукава вышел в подсобку, выбросил кости из мешка в резервуар и принялся намешивать всякие разные банки. У него уже начала болеть спина, когда Цукишима прокричал из кабинета: — Даже для чифира отстой. Мацукава принялся судорожно вспоминать, не оставлял ли он там на столе формалин. На все про все ушло минут сорок, и когда Мацукава, высушив динозавра и завернув его в свежую ткань, вошел обратно в кабинет, Цукишима сидел на его стуле и клевал носом. — Подъем, — гаркнул Мацукава. — Готово. Цукишима встрепенулся и поправил сползавшие с носа очки. — Значит так, — скомандовал Мацукава. — Повезем его в гробу и в катафалке. Это не обсуждается, — отрезал он, когда Цукишима открыл рот, чтобы возразить. — Это, блин, достояние человечества, и мы действительно рискуем пить чифир всю оставшуюся жизнь. — Ладно, — немного подумав, согласился Цукишима. — Утюг выключил, если что. Деда закрыл. Мацукава подошел к пустому гробу и вывалил динозавра туда. Цукишима восторженно трогал, рассматривал, нюхал, и чуть ли не облизывал гладкие белые блестящие косточки. Наверно, уже предвкушал десятки часов работы по составлению этой мозайки в выставочном зале. Мацукаво снова на секунду задумался, в какой момент он свернул не туда и почему он с ним, но сейчас времени было мало. — Поехали, — сказал Мацукава. — Закончим это прямо сейчас. Они уже начали двигать гроб к выходу, как на улице затарахтели машины. Через минуту внутрь ворвались две те вечерние женщины и бригада грузчиков. Мацукава выдал им документы, забрал контракт, и грузчики положили гроб на свои плечи, вынесли его и уехали. Цукишима с Мацукавой остались стоять внутри. — Знаешь, как бывает в дерьмовом кино? — задумчиво ухмыльнулся Цукишима. — Да, в дерьмовом кино они бы увезли с собой твоего динозавра, и мы бы полдня гонялись за ними и пытались незаметно поменять гробы местами под музыку из Скуби-Ду. — Хахаха, — сказал Цукишима. — Хахаха, — сказал Мацукава. Они оба панически бросились к оставшемуся гробу и с завидной сплоченностью откинули крышку. — Я тебя ненавижу БЛИН, — взревел Цукишима, в бешенстве схватил деда за галстук, приподнял и заорал, тыкая пальцем: — это что, блин, такое??? Откуда ты этого деда вообще приволок?! Ну что он тут забыл, ё-моё? — Он тут умер! — яростно возопил в ответ Мацукава, по-хозяйски отбирая деда из чужих рук и укладывая обратно. — Это похоронное бюро, если ты не забыл! Они в неистовстве громко посопели носами друг на друга. Мацукава снова подумал о своей абсолютной некомпетентности в выборе партнера. — Ладно, — в конце концов, примирительно сказал Мацукава, как самый уравновешенный в этой комнате, не считая деда. — Скуби Ду — так Скуби Ду. Они, вроде, на северное кладбище собирались… поехали, пока еще темно и нет пробок. Цукишима буркнул в ответ что-то неразборчивое, но Мацукава, как эксперт (все-таки четвертый год с ним живет), определил здесь согласие и нотки благодарности, и еще немного шлейфа стыда. В катафалке Цукишима сел на пассажирское место, и они двинулись вперед, выехали с улицы на проспект, проехали центр и северный квартал, а с него — на главную дорогу, в сторону выезда из города, по пути в аэропорт. Впереди маячили два маленьких катафалка: светло-серый и черный. Мацукава нажал на газ, сократил дистанцию и неторопясь последовал за ними, пытаясь понять, какой из них везет ценный недавно откопанный груз, чтобы закопать обратно, но увы — на какой машине приехали те две женщины, он не запомнил. Оставалось только двигаться вперед. — Вот и как?! — взорвался сидящий рядом Цукишима, — вот и как, скажи на милость, мы разберем кто из них кто? А, мистер могильщик-я-отдаю-чужие-гробы-берите-какой-нравится?! Мацукава в ярости бахнул по клаксону, и машина издала короткий тявкающий злобный бип. Цукишима рядом вздрогнул от неожиданности. — А кто ко мне вообще посреди ночи заявился со своей дебильной ящерицей? — недовольно рявкнул в ответ Мацукава. — А как мы вообще подменим гробы? — не унимался Цукишима. — Подкрадемся сзади, ты берешь, а я подкладываю новый, мистер силач? Кто там орал про Скуби-Ду? Удачи! Удачи! В голову Мацукавы пролезла подлая мысль вышвырнуть из машины Цукишиму к чертовой матери, развернуться и уехать обратно в свою мастерскую пить чай с конфетами, и наплевать на деда, динозавра, Цукишиму и прочие неприятности в его жизни. Вторая мысль была не менее подлая, и возникала за последние несколько часов у него в голове не меньше десятка раз, а если конкретнее, то какого Дьявола он вообще имеет дела с Цукишимой, да и самого Цукишиму тоже. Пока он злобно прокручивал в голове свои мысли по кругу, пытаясь добиться нужной степени ненависти, чтобы с чистой совестью послать Цукишиму и его сраную ящерицу в жопу, тот расхохотался на весь салон. Мацукавина бровя поползла вверх, и он нехотя оглянулся на пассажирское сиденье. — Не, ну ты представь, — начал Цукишима, — темень, скорбь, похоронаая процессия… Бабки в платках, родственники, дети плачут. Священник в черном саване и с кадилом распевает «Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо, и аз недостойный иерей Его властию мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь»… Открывают они гроб, чтобы поцеловать в лоб на прощание, а там… Там моя крошка. И тут мы такие вылезаем из кустов, и мы такие: а не это ли вы ищете? И такие: опля! И открываем гроб с дедом! С первым апреля! Ну прикинь, какая ржака будет? Мацукава молча отвернулся обратно к дороге и с ужасом подумал, что с этим психом он живет четвертый год, и его постигло странное такое желание невзначай плеснуть в Цукишиму святой водой и посмотреть, что будет. И если лицо Цукишимы сползет до костей с жутким дымом, тогда все встанет на свои места. Поэтому то, что сейчас почти уже июнь, он промолчал. Дальше они ехали молча до самых ворот городского кладбища. Железные ворота отворили еще для первого, черного катафалка, и они проехали вперед. А дальше перед ними встал вопрос. Машины разделились: серый катафалк поехал по левой дороге, а черный — по правой. Они с Цукишимой переглянулись. Мацукава ожидал, что тот опять взбеленится и с пеной у рта будет обвинять его во всех грехах, но тот неуверенно ляпнул: — Давай за серым? Мацукава пожал плечами. Вариантов было немного: всего-навсего серый, черный и бросить Цукишиму, поэтому он поехал за серым. — Мы просто извинимся, — сказал Мацукава, когда серый катафалк, поплутав по всему кладбищу и навернув кругаля так, что Мацукава уже сбился с пути, остановился у свежераскопанного прямоугольника земли. — Скажем, что раннее утро, туда-сюда, недосмотрели. Цукишима угрюмо кивнул. Наверное, все еще хотел посмотреть, как его «крошку» отпевает священник. Мацукава остановил машину метрах в двадцати и, прищурившись, пытался рассмотреть людей у гроба с их динозавром, и узнать двух женщин. Среди похоронной пати и правда были пара женщин, но Мацукава, хоть убей, не мог бы сказать, были ли они те самые. Отвратное чувство, когда мертвых различаешь лучше, чем живых. Вот, из всех живых нормальных людей выбрал Цукишиму, жесть какая. Они вылезли из машины и вытащили гроб. Цукишима сразу скрючился под весом ящика с дедом, и по сути до места назначения его донес один Мацукава, пока Цукишима притворялся полезным. Они спрятались сзади процессии в кустах, выжидая удачный момент. Вся похоронная процессия одета в черные длинные саваны с капюшонами, что лиц не было видно совсем. Они говорили между собой низкими голосами, так что слов ыло не разобрать. Наверное, подумал Мацукава, потеря этого деда и правда великая потеря для этих людей. — Ну что, идем извиняться? — неловко сказал Мацукава. Выходить к это стремной тусовке и разговаривать с ними не хотелось совсем.  — Да что-то как-то, — неуверенно сказал Цукишима. — Давай подождем минутку. Пока отпевать не начнут. Мацукава кивнул. Перед смертью, конечно, не надышишься, но в данной ситуации лучше поздно, чем рано. Они подождали в кустах еще минут пятнадцать, пока у них не стало сводить запястья и лодыжки от кладбищенского холода, не решаясь выйти, и вот наконец, вперед к гробу вышла высокая фигура с каким-то посохом в руке. — Вот теперь пора, — сказал Цукишима, и, бодрясь, выкатил впалую грудь колесом. Ну, попытался. — Постой, — сказал Мацукава, дергая его за рукав. Люди в черном выстроились полукругом лицом к высокому, оставляя гроб сзади себя, и он начал глаголить: сначала тихо, но постепенно его голос повышался, и в конце он уже почти кричал. — …так забери душу отвергнутого отцом-Богом раба себе, в кровавые пучины скорби, дабы прошел он испытания Тьмы и возродился на бренной земле снова, чтобы чтить Тебя, о Великий! Во славу Сатаны! — Во славу!!! — радостно завопили остальные. — Во славу Сатаны! — грохотал голос дальше. — Во славу!!! — заорали остальные, и кладбищенские вороны с криками начали летать над ними. Цукишима и Мацукава дружно переглянулись, и, не говоря ни слова, вытащили гроб на поляну, и дружно схватившись за чужой, потащили его обратно. — Да прими, владыка Тьмы, эту бренную душу! Во славу Сатаны! — Во славу!!! Цукишима был и так не особо загорелым типом, но в эту минуту его лицо стало кладбищенски-белым. Они молча проволокли — у Мацукавы от шока тоже куда-то делись его силы, хотя обычно он довольно легко носил гробы с телами сам, — гроб до своего катафалка, запихнули внутрь и сели на свои места, и, не сговариваясь, защелкнули замки на дверях. На лбу у Мацукавы выступил ледяной пот. — Ну что, Скуби-Ду, получается? Цукишима промолчал, не в силах открыть рот. Мацукава дал задний ход, развернулся на перекрестке и поехал — непонятно куда, он успел заблудиться еще по пути к могиле, — в надежде найти какие-нибудь обозначения или знаки на выезд. Никаких табличек или ориентиров не попадалось, и они колесили по кладбищу минут двадцать. Хоть утро еще даже не предвиделось (часы показывали половину третьего, хотя по ощущениям прошло часов шесть), спокойная езда немного успокоила х обоих. — Стопарни, — попросил Цукишима, когда они проезжали техническую часть кладбища, где было складское помещение, водокачка и еще какая-тот ерунда. Мацукава послушно остановил, и Цукишима вышел и направился в сторону выложенной кирпичом уборной. Сам Мацукава, подуспокоившись, решил немного подышать свежим кладбищенским воздухом, и вышел наружу. Откуда-то издалека-издалека разносились вопли, в которых он, изрядно напрягая слух, узнал «во славу!!!». Это успокаивало. Точнее, успокаивало то, что за ними никто не гонится. Из уборной, застегивая ширинку на джинсах, показался Цукишима. Он подошел ближе и сказал: — Покажи. Покажи мне его. Мацукава послушно открыл заднюю дверь. Они склонились над гробом. — Ну что… С первым апреля? — Уже почти июнь!!! — заорал Цукишима. — Что это за херня?! На красном бархате возлежало тело девушки с двумя косами и ярко накрашенными красным губами. — Какого хрена? — орал Цукишима. — Просто отдай мне моего динозавра! Я что, прошу многого? Я же не прошу мне Луну с неба достать! И миллион долларов тоже не прошу! Просто динозавра!!! — А она симпатичная, ниичё такая, — сказал Мацукава, ненавязчиво пытаясь сменить тему. — Давай себе оставим. — Я тебя сейчас ударю, — кровожадно сказал Цукишима. — Залезай в машину и поехали. — Куда? — К другому катафалку, очевидно! Спорить Мацукава смысла не увидел, захлопнул заднюю дверь и молча влез на водительское. Они кружили по кладбищу минут тридцать, дважды проехали мимо сатанистов и еще раз — мимо технической части, но черного катафалка так и не нашли. — А если они уже закопали и уехали? А если они сейчас в церкви или дома и приедут закапывать днем, как нормальные люди? А если они хотят вывезти тело в другую страну? А если мой динозавр уже в грузовом отсеке самолета? А если…? А если они гроб открыли? А если… — Успокойся, а? — попросил Мацукава. — Они мне сами говорили, что место у них куплено в шестом ряду, номер одиннадцать. Говорят, пять тыщ баксов отдали… Мацукава только хотел хлопнуть себя по лбу, но Цукишима успел сделать это первым. Они покружили в непонятках еще несколько минут, пока Цукишима не заметил маленькие столбики по краям дороги, очевидно, отвечающие за ряд, и Мацукава поехал вдоль них. Четырнадцать, двенадцать, одиннадцать… Мацукава тормознул. — Что не так? — А может, одиннадцатый ряд, шестое место? — Мацукава показал подбородком на свежезакопанную могилу с сырой землей. — Ты сказал же, что шестой ряд, одиннадцатое место. — А может, я ошибся от нервов? Они замолчали. Мацукава двинул дальше, в надежде, что в шестом ряду могила будет не свежая, однако, прибыв на место, он заскрипел зубами. — Ладно, — буркнул Цукишима, роясь где-то у себя в штанах. — Шестой ряд — орел. — Хрен с тобой, — согласился Мацукава. Цукишима подкинул монетку, она ударилась о низкий потолок и закалилась куда-то под кресло. Цукишима пытался нащупать ее, но нашел под креслом только газету за 2002 год. — Короче, я победил. Они замолчали. — Ладно, — сдался Цукишима. — Я победил. А что делаем? — Ладно, — сдался в свою очередь Мацукава. Делать было нечего. Он вышел из машины, открыл заднюю дверь, и вытащил пару лопат. Цукишима сделал круглые глаза: — Ты серьезно? — Серьезней некуда, — вздохнул Мацукава и вонзил лопату в свежий чернозем. Цукишима немного помялся, но тоже принялся, неумело и неловко, раскапывать землю. Горки черной земли вокруг них росли, видимость ухудшалась: Луна так и не показывалась из-за облаков, и единственным светом служили только фары машины. Земля, видимо, попала Цукишиме в нос, и он чихнул, но продолжил копать. — А помнишь, — начал Мацукава, — когда мы в универе учились, мы ворон потрошили. — Угу, — сказал Цукишима, поправляя очки. — Это вы потрошили. Когда я на этот ваш четвертый курс перешел, нам только червей давали. — А я помню, короче… Режем мы, короче, ворон… На курсовую, что ли. И тут после звонка залетает… — Кто залетает? Ворона? — Да какая ворона, — отмахнулся Мацукава, работая лопатой дальше, — второкурсник залетает в лабораторию с горящими глазами. — Какой еще второкурсник? — Ну такой длинный и дрыщавый, с бешеными маниакальными глазами. В очках и в белом халате, измазанном кровью. Ты его не знаешь, — хмыкнул Мацукава, и был готов поклясться, что даже в темноте увидел, как Цукишима покраснел. — Так вот… В одной руке у него скальпель… И он такой: а есть лишняя ворона??? — Не помню такого, — ушел в отрицание Цукишима, но Мацукава проигнорировал это. — …И мы такие смотрим, и так начинаем ржать. И этот второкурсник говорит, что у него курсовая по динозаврам, и ему страсть как нужна ворона. Типа, ближайший живой родственник, не считая курицы. И мои одногруппники такие: так сходи в Ашан, купи курицу. А второкурсник такой: нет! Мол, нужна ворона. Хочу ворону, и все тут! — Да-да-да, и ты мне отдал свою. Я помню. Всё, — недовольно сказал Цукишима. — Ты весь всклоченный, в крови, в руке ворона, и… — и в этот момент лопата гулко звякнула по дереву. Немного повозившись, они очистили землю вокруг гроба, и с каждой секундой лицо Цукишимы сияло. Мацукава сходил наверх и взял из катафалка тросы, они закрепили гроб на них, и потащили наверх. Вернее, тащил опять Мацукава, пока Цукишима изображал, что он помогает. И, хоть они оба сошлись, что это не слишком этично и не особо законно, но потом единогласно решили, что выбора особо нет, гроб с девушкой с косами они решили сбросить в эту яму и закопать. Снова за лопаты, работа закипела; закапывать было куда легче, чем раскапывать, поэтому они управились буквально за десять минут. — Наконец-то домой, — застонал Мацукава. У него все еще злобило лодыжки и запястья от холода, и он, кажется, надорвал поясницу, таская и тягая гробы туда-сюда. Цукишима сел на колени рядом с гробом: — Неужели ты снова со мной. Ну что, кто тут хороший мальчик? Кто хороший мальчик? Он откинул крышку, и они оба замолчали: на белом шелке лежал еще один дед. Мацукава наплевал на все, отошел метров на двадцать к обочине, и лег прямо на траву, сложив руки под голову, и уставился в небо. Прохладная земля приятно холодила разгоряченное тело. Цукишима сзади возился-возился, возможно, поплакал, поругался, но в конце концов, заглушил двигатель, и свет фар потух. Он подошел ближе и молча — наверное, потому, что забыл все слова, кроме матерных, — сел на траву рядом. И вот так, после того, как они вдвоем в самом сердце ночи поехали на кладбище и украли гроб у сатанистов, и выкопали чужую могилу, Мацукава расхохотался в ночное далекое от городских огней небо, обнажающее сияющий ослепительной вечностью Млечный Путь. — Что будем делать? — неловко сказал Цукишима. — Помнишь, когда мы еще учились в универе, и наш курс вскрывал ворон? — снова начал Мацукава. — Ну так, в общих чертах, — сказал Цукишима. Память Мацукавы тоже поглотила все события тех лет, да и Мацукава как-то не пытался ничего оттуда не вспоминать. И когда его спрашивали друзья или родственники, как они подружились (на этом слове Мацукава всегда очень старательно пытался не ржать и не шокировать никого из знакомых, держа все в тайне), он не особо мог что-то рассказать: помнил, что когда выпустился из универа, и, наконец, вздохнул полной грудью свежего воздуха свободы, они уже неплохо ладили, но, конечно, никаких дат «первой встречи» или там, «первого свидания» и прочей любовной херни у них не существовало в принципе. — Ну помнишь, у тебя была курсовая работа по динозаврам. Твои одногруппники выбрали что попроще и накопипастили из интернета что могли, а ты запарился так, что тебя потом на конференцию позвали, — сказал Мацукава, укладывая ногу на ногу. — Мне потом еще и грант дали на исследование, — похвастался Цукишима. — Помнишь, когда еще я в Лондон поехал на три недели. — Ага, тогда. Но до этого еще. Когда мы резали ворон, и ты к нам ворвался, и я тебе свою отдал. — И что потом? — Ну и стоишь ты в дверях весь такой красивый… Весь всклоченный, в глазах — азарт маньяка, халат в крови, одной рукой держит скальпель, другой птицу за шею… — Да-да-да, и тогда ты подумал, что я идиот. — Неа, — сказал Мацукава. — Именно в тот момент я понял, что хочу стать гробовщиком и жениться на том странном мальчике с дохлой вороной. Где-то вдалеке послышалось карканье. — А твой динозавр… Дай мне пять минут. А потом поедем на одиннадцатый ряд. — В смысле… — сказал Цукишима. — У нас еще поле непаханное, — хрюкнул от смеха Мацукава, — так что надо работать: Солнце еще высоко! — Какое еще Солнце? — сказал Цукишима, близоруко вглядываясь в устланное звездами небо, которое все еще закрывало ночное светило облаками. — Чёрное, конечно!