Только кровью можно искупить кровь...

"...Он убил гостя под своей крышей. Такого боги не прощают." Бран Старк. Игра Престолов "Иногда, месть — это и есть правосудие." Сериал "Стрела"

Рыхлый смех иллюзии всесилия. Образы триумфа демонов сознания. Торжество порока гнилого стержня этого тела. Упоение нектаром хитрой бестии по имени Месть. Вспышки алых воспоминаний навеки ставших бессмертными узниками запятнанной чести ненавистного дома. Чуткое удовольствие, сдавленный хрип экстаза в душном, приторном сновидении. Вышитая усмешка на устах сильнейшего. И удивительные призраки славы грядущего, стучащие в двери скорого утра... Зыбкие суставы какого-то безумия вспарывают привычную, до безобразия пропитанную нежными капельками зарождающегося зла атмосферу жадного сна старого Фрея. Атмосфера мелькающих, слащавых картин безликого счастья меняется, трансформируясь в оболочку кошмара. Обглоданные кости холодного ужаса сменяют маски надоевшего, безмятежного прошлого... приглашая иных гостей на пир желанной мести. Вязкий, тяжелый, обволакивающий мрак окутывает Уолдера Фрея, запуская коготки страха в эту сгнившую до основания душу. Тьма сегодня по-особенному жеманна и столь изобретательна в своей абсурдности. И где-то вдалеке, за стенами замка купается в просторах вечности протяжный волчий вой. Но Фрей успокаивается, вдыхая спертый воздух, уверяя свое шальное сознание, что это лишь сон, а не скупая, но больно кусающаяся реальность. Ведь так просто изогнуть губы в пьяной усмешке окрыленного эгоизма, встречая живой воздух прищуренными глазами убийцы. Просто - безусловно, но так ли легко удержать, когда песчинки мрака выхватывают из пустоты острую морду с оскаленной пастью с почерневшими пятнами крови на грубой, спутанной шерсти? Когда зажигаются в темноте, так близко два кристалла чьей-то убитой, смотрящей на вас души? Когда размеры этой головы растут с каждой раскрепощенной, веселящейся минутой, лишь усиливавшей карнавал феерии любви адского остроумия? Хриплые стоны дыхания, отбивающие барабанную дробь в клетке старика, говорят яснее ясного о успешном начале торжества. Но он не перестает смеяться даже сейчас, когда пасть страшного зверя беснуется так фантастически близко от искореженного рукой времени лица старика. - Ты... мертв. кхе-кхе. Я видел. Я знаю. кхе-кхе-кхе. Я сам видел, как легко отошла от вашего королевского тела голова, ваше старковское высочество! кхе-кхе. Кажется, один из моих сыновей... или внуков... а впрочем, какая разница... пнул вашу голову на потеху мне. О да. Какое было зрелище, какое наслаждение. кхе-кхе-кхе-кхе. А вот с вашим волком пришлось повозиться, но и его голова была отсечена. Столь изобретательный облик вам пришлось принять! кхе-кхе. Львы были довольны. А Близнецы купались в крови безумных щенков, возомнивших себя волками! кхе-кх... Смех угасает в горле от нежного прикосновения жаркого дыхания. Шелестящее рычание проскальзывает из глотки того, кто, не мигая, следит за стариком, сидящем на мягкой перине своей постели. Судорога страха пробегает по хрупкому телу Фрея, застывая где-то в старых, скрюченных пальцах на ногах. Но он все еще упорно не верит, все еще упорно не видит... А духи видят. Духи верят. Голова волка качается из стороны в сторону, будто бы взывая к каким-то неведомым силам, не сводя глаза-искры с жалкого лица старика, освещенного удивительным светом лишь здесь, у самого носа Уолдера Фрея. Мутноватый, напоминающий свет пробравшейся сквозь пухлые очертания облаков луны... откуда он взялся? Окна плотно завешаны, свечи давно погасли... Адская бездна тьмы должна танцевать в покоях властителя Трезубца. Чья это шутка? Чья эта непростительная дерзость? Тяжелые лапы опускаются на дряхлую кожу ног старого Фрея. Когти впиваются в плоть, заставляя старика задохнуться собственным вдохом. Но лапы ли это? Или ногти мертвеца человеческого? Сердце ухает в груди, глаза вращаются в глазницах, уши трогают ноты пустоты вокруг... проверяют на прочность собственное безумие. Король Севера мертв... Его глупый лютоволк тоже. Его здесь нет. Нет. Когти уходят глубоко в плоть, подцепляя жилистые мышцы, перегрызая вмешательством вены... Визжащая боль заставляет Фрея вскрикнуть от боли. Сознание подвергается судорогам непонимания. Борьбы видения с крепостью разума. Но за боем следят лишь призраки... Это сон. Сон. Мысли Фрея изгибаются, обливаясь липким потом ужаса. Старик силится что-то сказать, но слова умирают в горле, наблюдая, как лютоволк скалит свои зубы, изредка проводя по ним языком. Глухое рычание купает выдержку Уолдера Фрея в ледяном источнике, где правят Иные. А жуткие когти выворачивают его наизнанку. Он видит свою изуродованную плоть, из которой омерзительно струиться его жизнь в виде липкой, теплой крови, раскрашивая белые простыни в алый. Он видит отвратительную, зияющую впадину чуть выше сморщенной коленки, которая притягивает к себе взгляд рваным очертанием. Когда зверь наклоняется к этому месту и запускает свою морду в рану, Фрей удивляется, что он не лишился сознания в ту же секунду. Не только от боли, но и от ужаса. Старый лорд чувствует, как его разрывают изнутри, видит, как зубы тянут вверх куски дымящейся плоти. Тошнота подступает к горлу, сознание отплясывает хаотичные танцы полубреда. А усталое самообладание все еще шепчет, захлебываясь кровью: "такого не может быть... не может." Рывок заставляет старика забыть, как дышать. Тварь, терзавшая его ногу, поднимает на него глаза, облизывая окровавленную морду и усмехаясь лишь огненными безднами глаз. Волны ужаса подбрасывают старика, когда он видит, что стало с его ногой... Вывороченная, тошнотворная субстанция, состоявшая из изуродованных мышц и виднеющейся кости, - неужели это его?.. Взгляд то и дело проваливается в объятия нечеткости, мутности и бессилия. Фрей пробует кричать, но не может. Волк скалится, будто бы глотая собственный смех. А Старый Лорд глотает свою боль, поражаясь, что еще любуется картинами сознания. Лязгают челюсти, и покои, наконец, озаряются криком. Вот что ему оставили. Лишь его крик. Но услышит ли его кто-нибудь? С неприятным хрустом часть его ноги отрывается от другой. Лютоволк с огоньками торжества в медовых глазах показывает старому трусу то, что было его ногой. Капли крови капают на ночную сорочку, а старые суставы искажаются в судороге. Глаза так широко распахнуты в трансе немого ужаса, что вскоре начинают предательски ныть и напоминать о себе. Он не чувствует правой ноги... Лишь вспышки агонии и манящий калейдоскоп незабываемой боли... - Тебя нет... - шепчут искушенные в кровь губы. - А значит, и все этого кошмара тоже нет... кхе-кхе... Ты мертвец... Тебя нет, мерзкая тварь! нет.. Зверь выпускает из пасти ногу, бросая ее на белую ткань ночной сорочки старика, а затем в несколько быстрых движений оказывается перед его лицом, скаля длинные, острые зубы. Фрей задыхается, не в силах отвернуться. Глаза прожигают его насквозь, беснуясь образами кошмара в его голове, вырывая с корнем все его внутренности и жалкие мысли. Губы растягиваются в крике, когда звериная пасть в одно мгновение отрывает его левую руку, оставляя на ее месте зияющую пустоту рваной плоти. Фрей лежит в собственной крови и ему кажется, что она засасывает его куда-то, лишь увеличивая муки. А лютоволк все еще не исчезает в вихре этой безумной ночи. Напротив, его зубы смыкаются на шеи старого Фрея, сжимают кожу и быстро дергают, отсекая голову прогнившего до основания безумца... Кисти сна выпускают Лорда Переправы из своей власти, давая ему возможность отдышаться и оглядеться. Старые, длинные, тонкие пальцы касаются шеи, где когда-то сомкнулись проклятые зубы, и он понимает, что это пальцы левой руки, которая есть. которая на месте. Как и правая нога. Он жив. А Старк и его мерзкий лютоволк мертвы. - Мертвы... мертвы... мертвы... - шепчет пустота, будто бы продолжая насмехаться над ним, играя на струнах невидимого инструмента мелодию, которую невозможно забыть. Да кто ты такой, вопрошал гордый лорд, Чтоб я шел к тебе на поклон? Отвисшая кожа на подбородке старого безумца начинает предательски дрожать, когда его жалкие глаза хорька ищут источник. Вновь химерный свет освещает его постель, коготками страха царапая сердце. И Старый Лорд видит... силуэт женщины, сидящей на крае постели, поглаживающей ласково, осторожно округлившийся живот. Мурашки покусывают кожу, предательски прячась под жалкими, сальными волосами Фрея. Он боится пошевелиться и отвезти глаза от фигуры юной, но мертвой королевы, чьей смерти он так желал. И ее убили, преподнося столь незабываемый дар Молодому Волку от Лорда Переправа, чьи надежды тот обманул. Убили кинжалом вместе со своим не родившимся ребенком, несколькими быстрыми, верными ударами в живот. Никто не смеет вставать на пути Фреев... Никто. Женщина откидывает назад темные волосы и поворачивается лицом к старому лорду. Бледное лицо хранит призраков не угасшей красоты, окутывая их саваном потустороннего мира. Глаза лихорадочно блестят под ресницами, прорезающими воздух нежно и быстро. - Лорд Уолдер, - ее голос тих и мягок. - Почему же вы сами не коснулись моего ребенка? Эддард так хотел бы познакомиться с вами... Глупая, вздорная девчонка! Да кем она себя возомнила, чтобы являться ко мне? Плечи старого Фрея едва заметно дергаются, а губы будто пережевывают услышанное, с глухой ненавистью в мутных глазах наблюдая за девушкой, невозмутимо сидящей рядом с ним. Безумна ночь и странен ее вкус. - Это все сон... кхе-кхе. сон. Ты гниешь где-нибудь в лесу вместе с прочими людьми твоего драгоценного Старка... кхе-кхе. И твой ребенок гниет вместе с тобой. Все справедливо... все правильно, - но голос Фрея дрожит, путаясь в звуках навязчивой мелодии... ...Ты такой же кот, только шерстью желт И гривой густой наделен... Улыбка Талисы не становится меньше, глаза пылают страстью покинутой жизни, а пальцы по-прежнему ласкают живот, где более не бьется сердце любимого ею существа. Королева мрака под маской мертвеца. Странница из могилы, тоскующая по утекшей в никуда жизни. Мертвая среди живых. Или живая среди мертвых? - Коснись же его, Лорд Уолдер, - шепчет она повелительно. ...Ты зовешься львом и с большой горы Смотришь грозно на всех остальных... Мелодия становится напряженнее, подгибая волнение под кистью правосудия и сминая в жуткие образы уставшее сознание. Фрей еле дышит, давясь словами, которые он не в силах произнести. Сердце утопает в хаосе сжимающейся плоти. Страх истончает и без того тонкую, морщинистую кожу старца, чьей сутью стала трусость. А Месть близка. А Месть смеется. Талиса тянет свою ладонь и хватает руку старого Фрея. Он тянется назад, старается вырваться, но она сильна... слишком сильна для человека. И так холодна... Она кладет ладонь Лорда Переправы себе на живот и поднимает беснующиеся глаза, странно улыбаясь. ...Но если когти твои остры, То мои не тупее твоих. И то, что начинает происходить, не подвластно объяснению, просто невозможно... Гладкий живот покрывается кровью, вязкой, затягивающей, теплой. Она тянет его внутрь, в это жуткое месиво чужой истерзанной плоти. Фрей содрогается всем телом, стремится отстраниться назад, но не может выбраться... а зыбучие плоть все затягивает его дальше и дальше в чужое тело. Сухие губы трясутся, распахнувшись в немом крике, глаза загнанного в ловушку существа встречаются с глазами мертвой. Столь ледяными, торжествующими и дикими... Но это еще не конец. Его тело пронзает новая боль. Острая, быстрая, жадная. Фрей опускает глаза и видит кинжал в своем животе, рукоятку которого сжимает эта женщина. Методично, любовно, с неописуемым наслаждением она вынимает сталь из его тела и вонзает вновь... и вновь... и вновь. Пока веки старца не смыкаются, не ощущая ничего кроме пламени, сжигающего его заживо... Но стоило ему закрыть глаза, как все заканчивается. Боль проходит, а с ней исчезает и юная Королева Севера. В покоях вновь никого, кроме старого Фрея в промокшей насквозь ночной сорочке. Трясущимися руками он закрывает лицо, сжимая кожу и проводя пальцами снизу вверх. Кошмар. Всего лишь кошмар. - Не кошмар, лорд Уолдер. Этот голос он помнит. Этот голос он знает. Еще один мертвец. Тот, кого ненавидел больше всех. Молодой Волк. Король Севера. Робб Старк. Он стоит у окна, и странный свет выхватывает из мрака лишь его силуэт. Высокий. Статный. Властный. И где-то вдалеке глухо, надменно стучат барабаны... Лорд Уолдер подвигается на постели вглубь и упирается спиной в стену. Отступать некуда. Расплата близка. А Молодой Волк приближается. И с каждым шагом его облик меняется... Шаг - и на груди появляются раны, в которые воткнуты стрелы. Шаг - и их нет. Снова шаг - и лицо его преображается, обрастает грязной шерстью, пропитанной кровью. Шаг - и вновь свежее, молодое лицо юного Короля. Шаг - и волчья морда, распахнутая, с выпавшим языком на длинных острых зубах. Шаг - светлые, умные глаза под хмурыми бровями северянина. Шаг - и золото светящихся глаз волка. Когда он возникает перед старым Фреем, его вид останавливается на человеческом, но стоит ему хоть чуть повернуть лицо, как его облик тут же меняет свои очертания, становясь тем, кем он стал после смерти. - Ты нисколько не изменился, лорд Уолдер, - его голос холоден, как северный ветер. И также пронзает до самого сердца больное тело умирающего от ужаса Фрея. - Убирайся, Старк, - хрип срывается с губ получше любого предателя. Спокойное лицо Молодого Волка трогает звериный, волчий оскал. Он поднимает ладонь, чуть взмахивает ею, и плоть Уолдера Фрея пронзают стрелы. Одна в ногу, одна в руку, одна в грудь. Старческий рваный крик срывается с губ Лорда Переправы. В мутных глазах стоят слезы от боли. Но Молодой Волк еще не закончил. - Боги не забыли того, что ты совершил, - слова Старка срываются в звуки близкие к волчьим. Он то глухо рычит, то говорит спокойно и уверенно, как истинный король. Его голубые глаза сверкают нечеловеческими огнями, то отдаваясь образам сурового севера, то жутким пляскам неизвестного огня далекого юга. Его лицо вновь становится волчьей мордой, когда он наклоняется к Фрею. Мгновение и сталь пронзает сердце старого Лорда Переправы. Распахнутый рот зияет пустотой погибшего мира. Ужас теплится в глазах седого старца, чье действо не простили боги. И когда за стенами замка брезжит рассвет, проникая тонкими лучами в его покои, они находят там лишь тело умершего от ужаса существа, которое никогда не было человеком. Убитый страхом старый безумец, нарушивший клятву, запрещающую убивать гостей под собственным кровом... Боги этого не забыли. Священные законы гостеприимства нельзя нарушать. А тех, кто пренебрег ими, ждет расплата. И искупление это будет алым... О, как он был горд, этот знатный лорд, Как могуч он был и богат, Но те дни позади, и о нем лишь дожди Средь руин его замка скорбят.