Снег

      Эмоции на её лице меняются подобно по кадровой съёмке, быстро и чётко. Для каждого своя эмоция, своё приветствие и своё поведение. Она будто многофункциональная отвёртка, в ней есть всё для каждого случая. Нет, это не лицемерность и не подлизывание. Это элементарная обязанность, выполнение которой от неё требуется. Она показывает что угодно и ежели её дорогому начальнику приспичит достать информацию, она без проблем это сделает, даже если придётся изображать вселенскую любовь, хотя пожалуй достаточно просто вспомнить того же начальника и это гадко - влюблённое чувство тут же затопит пустую грудную клетку, в которой набатом бьётся ледяное сердце, которое покалывает от безысходности и обиды на жизнь и на тоже сердце за эту бесчестную игру небес. А звёзды предальски зажигаются, освещают небосвод и завораживает своей глубиной красотой, заставляя падать в пропасть его глаз, где эти самые звёзды отражаются синеватыми оттенками с примесью ядовитого индиго.       А на улице ветер срывается в огромный режущий ком, разрывая бурей всякое тепло попавшее на улицу из домов, оставляя за собой пустоту повсюду и кажется у неё в груди такая же пустота, зияющая трещина. Дома тепло, почти жарко и такое новогоднее тепло и мягкость, только руки покалывает от холода собачьего, только где-то под рёбрами такая же покалывающая пустота. Кутаешься в плед, но даже так теплее не становиться, не то тепло тебе так необходимо, нужно то самое человеческое тепло, от которого искры из глаз и почти жарко - опьяняюще от близости.       Ты же любишь так по - детски искренне, а он... Ты прекрасно знаешь, что он никого не любит и не любил. Те кто догался, безбожно пытаются открыть тебе глаза, будто он любит только деньги. Ты это знаешь, но ведь деньги все любят. Деньги не обидят, не нанесут ту глубокую, постоянно кровоточащую рану, какую могут нанести люди, вы оба это знаете.       У тебя сердце сводит от боли и обиды на мир за то что он так с тобой поступил. Ты ведь подобно преданному псу, везде с ним и не на шаг в сторону. Ты знаешь где он, даже если он на другом краю мира, ты всё равно найдёшь его.       Ты терпеть не можешь тактильность. Тебя раздражают загребущие руки смазливвх мужиков, несчастных толстосуммов, которые получают всё за деньги, у тебя это вызывает отвращение. Но стоит делу коснуться его, как ты готова на всё, только пусть он коснётся тебя своими, немного мозолистыми от возраста руками, да хоть пусть похвалит за работу..!       Сердце ноет и болит, душа кричит, молит небеса о благосклонности, но разве есть кому-то до неё дело, если даже он не замечает её, механически отдавая приказы.       А она вянет подобно розе, с каждым днём. Мешки залегшие под бездонными сардеровыми глазами от бессонных ночей, болезненный цвет лица, от практического отсутствия на солнце, да и улице в принципе, она, прогулке на солнечном пляже, предпочтёт промокнуть под ливнем, а потом, дома, выпьет чай с мятой и лимоном или чего покрепче. На этой картиной ноте, он действительно замечает странную вялость и в принципе ненормальный вид своего секретаря, да разве она скажет? Будет молчать как партизан.       Долго ли бы они друг от друга бегали, если бы не случайное стечение обстоятельств?       Странное поведение явно бы не укрылось от Бёрнса, это логично, больно он прикипел к этому маленькому урагану. Пусть и любит он только деньги, но волнение и дурное предчувствие липким комком горечи засели под рёбра и ведь не ошибся. Именно сегодня, когда Смитрс решила уйти чуть раньше из-за дурного самочувствия, началась буря и всё бы ничего, но он прекрасно знал, что она не собиралась ехать на такси, сама же сказала что прогуляться хочет и он искренне надеялся что она не ушла далеко. И благо это оказалось правдой. Она была буквально в квартале от офиса, когда он догнал её. Сидящяя на скамейке, вся в снегу. Дрожащие, покрытые снежной корочкой густые ресницы, застышие и покрытые льдом мокрые дорожки на щеках и едва посинешие губы, на которых всё ещё подтаивает снег. Он протягивает руку и она едва держится на ногах, когда он перехватывает её за талию и ведёт к машине, усаживая на переднее сиденье, сам усаживаясь за водительское и давя на газ, направляясь к себе и намереваясь согреть её горячим чаем и если на то пойдёт, дорогим виски или коньяком, пяти звёздным.       И стоит приехать он это и делает, сначала усаживает в дорогущее кожаное кресло, уходя за пледом и сухой одеждой. Выуживая из шкафа новую пижаму, которую он даже не достал из упаковки, он берёт плед и возвращается к продрогшей, красно - бледной девушке, отдавая в холодные руки вещи и отправляя переодеваться, пока сам принесёт чай и то самое виски ведь теперь и ему пожалуй надо выпить. Не смотря на схожее телосложение пижама пожалуй даже очень велика, что одной рубашки было бы достаточно, чтобы скрыть всю хрупкую фигуру девушки, которую до селе он вообще не замечал. И тут Бёрнс понимает, ему однозначно надо выпить. Усевшись на диван, недалеко от начальника, девушка накинула на синие от холода плечи плед и поджала ноги к груди, обхватывая их тонкими руками и смотря оленьими глазами на то как он разливает согревающую жидкость по роксам* и что-то побубнивает себе под нос, о том что так и слечь не долго, Смитерс по доброму усмехается, тихо совсем, что это даже не долетает до ушей напряжённого магната, который принёс нарезанные яблоки и апельсины.       Он отдаёт стакан девушке и говорит выпить залпом, что не очень культурно, но зато эффективно в согревании и именно это она и делает, едва ли морщась.       Он садится рядом также опустошая и свой стакан и откидывает голову на спинку дивана, прикрывая глаза и стараясь не думать о том, что рядом сидит его сотрудница, с растрёпанными русыми волосами, в его огромной пижаме, которая не в состоянии скрыть выпирающие от болезненной худобы ключицы, да и всю шею и едва видная краёмка грудной клетки. Покатые плечи были опущенны пуще прежнего и сказать что она расслабленна было бы глупо. Бёрнс даже ощущал её напряжение и понять от куда оно появилось было трудно.       — У Вас... Есть сигареты?       Тихим Шепотом спрашивает она, съедая дольку сладкого яблока.       — Угу.       Он тянет руку к рядом стоящему столику и достаёт одну тонкую сигарету и зажигалку. Она зажимает сигарету меж белых зубов, прихватывая синими губами и чиркает зажигалкой, мгновенно затянувшись. Стоило запаху никотина коснуться носа рядом сидящего начальника он удивлённо в кинул и брови и слишком резко сел, чуть ли не выпученными глазами смотря на девушку.       — Ты куришь?       Голос едва дрогнул, когда вопрос эхом пронёсся по просторной зале, разрезая тишину.       — Иногда.       Блестящий лак на длинных ногтях поблёскивал от берюзового до цвета морской волны.       — И как давно, если не секрет?       Её губы зажимающие сигарету блестящие от слюны и алкоголя манили взор, румянец на некогда бедных щеках и небольшие синяки под глазами. Это не выглядело отторжающими, скорее естественным для неё, будто так должно быть и никак иначе. Эта болезненная естественность немного пугала, но даже так манила усталый взор, пленя хрупкой красотой призрачных стандартов, которые люди от нехуй делать придумали. И пожалуй и всё это Бёрнса и пугало, ну не было же такого! Хотя... Может и было... Да только он был слишком слеп, чтобы заметить странную перемену не только в Смитерсе, но даже в себе, а она была. Он это пожалуй чувствовал.       Даже немного напрягало, что сиё открытие он сделал только сейчас, когда рядом объект странных мыслей, когда он уже подвыпил и понимал, что дело будет хуже если он сделает хотя один глоток.       Вопрос потонул в его мыслях и ответила она или нет он не знал и пожалуй знать не так уж и хотелось, а она даже и не стремилась отвечать, немного затягиваясь. Потонув в дыме ядовитого наслаждения она не поняла, когда расслабилась, отдаваясь в руки спокойствию, когда почти разлеглась на мягкой, брахатной, кровавой обивке и когда шепотом, совсем не думая, начала раскрывать сердце и душу, буквально вываливая наболевшую желчь, нарывом появившемся на душе.       — Мистер Бёрнс, а вы когда - нибудь любили?       Она почти не соображает что несёт, зато Монтгомери понимает, запрокинув голову, слушая внимательно каждое слово, тягучим мёдом разливающемся на больной, очерневшей душе.       — Да. Зато меня - нет.       Он прикрывает глаза рукой, пытаясь понять зачем ей это, но в ответ почти неразличимый шепот, пробирающей до костей то ли интимностью данного действа, то ли от сквозняка, всё же помещение большое.       — А вот и не правильно! Я вас люблю...       Она падает вспотевшим лбом на колени и пытается дышать глубже, почти задыхаясь.       — Что вы несёте, Смитерс...?       Его прерывают. Без уважительно, да. Но даже Бёрнсу на это плевать, он просто старается уловить всё что может.       — Люблю прям до дрожи. Словно меня лихорадид. Будто я больная и только вы моя вакцина, я честно не знаю что это. Честно не понимаю откуда такие чувства, но я искренне не хочу от них отказываться. Даже если вы не примите меня. Даже если я вам омерзительна, я не откужусь от них, ведь они часть меня!       Она поднимает заплаканные, покрасневшие глаза и едва ли сдерживает рыдания. Она трёт тонкими запястьями щёки и глаза, размазывая солёную влагу. И его слова о том, что она пожалеет уже испаряются, испаряются и сомнения и переживания, оставляя неприятный осадок, что это он её довёл.       — Ты мне не противна.       Он ставит точку своим тоном и в глазах горит живой огонёк, тот что давно потух в нём, тот что теперь снова горит в нёт.       — Я принимаю твои чувства Вей. Иди сюда.       Голос его мягкий, как и объятия, в которых она почти тонет, падая будто в бездну. Его руки согревающе тёплые и они действительно согревают лучше виски. Горячее дыхание опаляет русую макушку и мелкие поцелуи осыпаются будто снег за окном, пыкравая щёки, нос, лоб, веки, не приступая к главному, но она тянется к нему, рукой касаясь почти морщинестой щёки в забавных веснушках, вторую роняя ему где-то на плечо, ближе к шее. Его рука покоится на лопатках, закрывая от тех же сквозняков, пока вторая в области поясницы, прижимая ближе, заставляя почти раствориться в нём, стать одним целым. И губы у обоих обжигающе мягкие, прямо как чувства, затопившие обоих с головой.