***
Уилл сказал Алане, что освобождает место в своем дворце памяти для всех своих друзей. Правда заключалась в том, что у него были специальные комнаты для всех, кроме одной. Ганнибал существовал во всех комнатах, как воспоминание или проекция, постоянно оглядываясь через плечо и дополняя мысли Уилла. Он был призраком в доме, который приветствовал его. Шепот ветра, скрип полов, яркий свет ламп. — У нас обоюдный негласный договор игнорировать худшее друг в друге, чтобы продолжать наслаждаться лучшим. Вот что он сказал ей, сидя на кухне Ганнибала, до сих пор живой и дышащий. Но то была ложь. Он никогда не был слеп к худшему Ганнибалу, и тот отвечал ему тем же. Уилл думал только о том, что его худшее не может снова распространиться на Эбигейл. В конце концов, она уже была поражена обоими худшими в них обоих. Она была в безопасности. Насколько это возможно для мёртвых. В безопасности от дальнейших страданий. Их худшее и лучшее было размыто. Уилл больше не мог видеть одно без другого. Он очень сомневался, что когда-либо находил в Ганнибале лучшее, не осознавая при этом худшего, хотя бы частично.***
В следующий раз Уилл был рядом с Ганнибалом в музее. Ему было больно, падение с поезда и долгая прогулка туда истощили его. Он не спал. Всё было каким-то мечтательным, почти как грёза на яву. Он сидел на скамейке рядом со своим убийцей и наслаждался сладким вкусом воздуха между ними. Они обменялись улыбками. Ничто не казалось реальным. — Если бы я видел тебя каждый день, Уилл, я бы запомнил это время. Он вспомнит и это время. Тихая интерлюдия, мгновение покоя, чудесным образом присутствующее за пределами его самых смелых мечтаний. — Странно видеть тебя здесь, передо мной. Я разглядывал твои остаточные изображения в тех местах, где ты не был уже много лет. — Во дворце его памяти появились новые пристройки. Воспоминания, которые не были его, места, где он только поцарапал поверхность, которая чувствовала себя как давным-давно дома. Боль и страдание, которых он никогда не чувствовал в этом теле. Он услышал рядом дыхание Ганнибала. И это тело почувствовало сладкую боль, хорошо знакомую ему, и новую боль, о которой он прежде не знал. — Я хотел понять тебя, прежде чем снова увижу. Мне нужно было понять, что я вижу. — Откуда берется разница между прошлым и будущим? — спросил Ганнибал. — Моим? — спросил в ответ Уилл. — Для меня всё просто. Оно делится на до тебя и после тебя. Это была не вся правда, но это было настолько ясно, насколько он мог принять решение в эти дни. Ганнибал вошел в его самые ранние воспоминания. Он нёс жизнь другого человека рядом со своей собственной. Он помнил времена, когда это было не так. Но то время было далеким, одиноким и мрачным. Присутствие Ганнибала никогда не было настоящим вторжением. Кроме того, он сам себя подставил, а Уилл не хотел и даже не пытался его сбросить. Дистанция, которую он ощущал со словом «До», исчезла в «После». — Твоим? — Он последовал за ним и всё начало расплываться. Миша? Эбигейл? Чиё? Себя он сюда не включил. По-настоящему он ещё не умер. — Мы с тобой начали расплываться, — продолжал он. Он чувствовал потери Ганнибала и свои собственные, и зеркала его сознания отражали их снова и снова. — Разве не так ты меня нашел? — Каждое твое преступление похоже на то, в котором виноват я, — он был виновен в них так же, как и в том, что знал Ганнибала. Он знал методы, эмоции, шрамы, которые они оставили в мире. — Не только Эбигейл, но и каждое убийство. Они тянутся вперед и назад во времени. — Он был виновен в Ганнибале. — Освободиться от меня тоже самое, что освободиться от тебя, — они оба будут плакать и будут свидетелями этих слёз. — Мы соединились, — выдохнул Уилл, — мне интересно, сможет ли кто-нибудь из нас пережить разлуку. — В тот момент, когда границы между ними почти исчезли. — Сейчас самое трудное испытание. Не позволяй ярости, разочарованию или прощению отвлекать тебя от мыслей, — Ганнибал поднялся, готовый покинуть этот подвешенный момент. — Пойдем? Уилл сделал глубокий вдох, впитывая в себя остатки сцены, обретающей форму в его сознании как конечное событие. — После тебя.***
Они вместе вышли из музея, на этот раз картина восприятия Уилла соответствовала действительности. Уилл обещал себе смерть от руки Ганнибала. Но он не мог по-настоящему умереть, если часть его существовала в Ганнибале, как часть Ганнибала существовала в нем. Он останется жив, но снова будет низведён, на этот раз в другое тело, в знакомое сознание, но только как призрак. Бродить по одним и тем же местам снова и снова. В конце концов, он умрет вместе с Ганнибалом. И это будет долгая мучительная смерть. Он обещал ему смерть, а не боль. Уиллу придется вырезать эту его часть у Ганнибала. Ему нужно вернуть то, что он невольно отдал. Он был застрелен прежде, чем его нож успел начать операцию.***
В тумане боли он понял, что боль, которую он причинил Чиё, только что была отплачена. Он заставил ее сделать то, что не сделал Ганнибал, не сделал, потому что оставил ее в непрекращающейся боли от ее дилеммы. Он положил конец её плену, вновь открыв рану. В ответ она вскрыла его рану. Боль, нанесенная другой рукой, одновременно оскорбляла и радовала. Ганнибал успокоит эту боль, потому что не он навязывал ее Уиллу. Он даже будет нежен, как тогда, когда сам испытывал боль. Прикосновение, успокаивающее и электрическое. Слова вызова и предательства. Время для Уилла снова расплылось, и он оказался одновременно на вилле в Италии и на кухне в Балтиморе. Он давно не видел Ганнибала с докторской стороны, но теперь он был здесь, и он, и чудовище, в одном месте. Лекарства скоро подействуют.***
— А что на ужин? — Никогда не спрашивай, испортишь сюрприз. Тень человека в его сознании, размытая внутри и вне сознания. Запах еды был тем, что привязывало его к бодрствующему миру. Ганнибал говорил об Италии, о дележе Флоренции с Уиллом. Суп был ужасен, и он знал, что это означает только еще большую боль, на этот раз от рук Ганнибала. Он не был достаточно быстр со своим иссечением. Он будет страдать и умрет, скоро, может быть, даже сейчас, и его призрак будет жить дальше, далеко от Италии. Третья тарелка на столе. Не он один будет страдать сегодня. Уилл увидел входящего Джека. Тот уже пострадал от рук Ганнибала. Может быть, ему удастся помочь Уиллу, пока не стало слишком поздно. Он предупредил его о затаившемся звере. Как он однажды предупреждал Ганнибала. Он потерялся между «тогда» и «сейчас», между болью и воспоминанием о боли. В конце концов, именно Ганнибал вычеркнул себя из Завещания.***
Ферма Ондатр вызывала отвращение. Место, его невинные обитатели, остатки былых побед сменились негодованием. И отчаянная месть, которую придумал Мейсон. Он прервал попытку Ганнибала расстаться. Он хотел взять Уилла, части Уилла, и использовать его, чтобы поглотить Ганнибала. Размывая границы между ними и не допуская разлуки никогда. Жить призраком в сознании Ганнибала было бы мучительно, но быть разобранным на части и переделанным для Мейсона было ересью. Как всегда, Мейсон хотел взять то, что ему не принадлежало. Уилл обещал ему смерть. А Мейсон был недостоин. — Корделл будет держать тебя в живых очень долго.… Этот Корделл — орудие для шедевра Мейсона. А ещё он был недостоин. Посторонний в этой пьесе, pièce rapportée. Уилл не позволил бы ему подготовить себя к этому фарсу. Откусив кусок от щеки, как он отрезал бы себе лицо, превентивная мера. Пусть человек кипит от гнева, его легче будет выбрать. Ни он, ни Мейсон не претендовали на конец Уилла. Ганнибал будет защищать то, что принадлежит ему. Уилл был совершенно уверен в выводе. Ему оставалось только ждать. Ганнибал не позволит, чтобы его взяли недостойные. После этого они оставили его в покое. Выступающий живой сосуд для лица. Он не был главной целью мести. Потом вошла Алана. — Что ты здесь делаешь? Её там не должно было быть. Уилл знал об обещании, которое дал ей Ганнибал. Она была так же мертва, как и он, оба живы только потому, что Ганнибал не имел возможности убить их. Но обещание между Ганнибалом и Аланой было противоположным. Это была угроза, а не подарок. Они оба умрут от его рук, но там, где один найдет освобождение, другой наткнется только на проклятие. — Я психиатр Мейсона Верджера. — Это часть его терапии или твоей? — Мы все работаем над некоторыми проблемами, — она сдержалась. — Я делаю акцент на самосохранении. Она была здесь, чтобы отомстить. Вместо того чтобы пасть от рук Ганнибала, когда он поймает ее, она хотела поймать его в ловушку и убить. Она хотела найти свое собственное освобождение. Но никто не может отказаться от сделки с дьяволом. — Ты помогла Мейсону Верджеру найти нас? — спросил Уилл. — Я помогла Мейсону найти Ганнибала, — ответила Алана. Но разницы то ниикакой. Она знала, что это так. Она видела, как они начали расплываться, и слышала, как он упал в пропасть. Она сравнила его дружбу с Ганнибалом с шантажом, возведенным на уровень любви. Она знала. — Мы последовали за Батар-Монтроше — его излюбленным вином, хотя должны были просто выследить тебя, — призналась она. Используя свои собственные интимные знания об этом человеке, выслеживая его с помощью человека, который ненавидел его так же, как и она. Уилл восхищался её методами, хотя и не одобрял. — Почти так же отвратительно, как то, что Мейсон хочет сделать с нами, то, что он может сделать это с молчаливого согласия людей, поклявшихся соблюдать закон. Алана должна была быть лучше этого. Твердо на стороне закона. Раньше она никогда не колебалась. Он думал, что может рассчитывать на то, что она так и останется. Он полагал, что должен был предвидеть перемену. Где бы ни появлялся Ганнибал, за ним следовали перемены. — Я пыталась добраться до Ганнибала раньше тебя, — объяснила она. — Я знала, что ты не сможешь остановиться, поэтому должна была попытаться. — Содействуя пыткам и смерти. Уилл не думал, что Алана пойдет на такое. Уж точно не с ним. Очевидно, она все еще считала, что он заслуживает ее защиты, пусть и неуместной. — Я могу смириться с мыслью, что Ганнибала замучают, не обязательно до смерти, — она избегала этой темы, сосредоточившись на своей мести. — Я бы сказала, что он это заслужил, не так ли? А может, и нет. Может быть, она все-таки перестала защищать его? — А что, по-твоему, должно было случиться? — спросил он. — Я думала, Джек Кроуфорд и ФБР придут на помощь. Но более тонкие детали того, что, как я думала, произойдет, эволюционировали. Она хотела, чтобы Ганнибал страдал, а затем был заключен в сейф, чтобы она могла продолжать свою жизнь, нарушая свое невольное обещание, данное ему. Но она не могла верить, что ФБР сможет ее спасти. Застряла между молотом и наковальней. Окруженный со всех сторон убийцами, болью и опасностью. Она не могла быстро отомстить, не испачкав руки. — Тогда тебе придется эволюционировать, Алана. Ты должна пролить кровь. Либо своей собственной рукой, либо чьей-то ещё.***
Уилл был связан и не мог пошевелиться, как не мог пошевелиться и Мейсон. Он не мог сделать ничего, кроме как ждать неизбежного хаоса, который разразится либо от его собственной смерти, либо от смерти других. Он отключился от Мейсона и Корделла, погрузившись в чувство настороженного терпения. Ему было очень любопытно, что произойдет. — Это обездвижит твое тело, но ты все почувствуешь, — подошел Корделл. — Я собираюсь отрезать вам лицо без анестезии, мистер Грэхем. Уилл закрыл глаза.***
Наступил хаос, и имя ему было Ганнибал Лектер. Уилл знал, что Ганнибал схватил его и унес в холодную ночь. Он слышал свое дыхание, чувствовал свои руки, обжигающий холод зимнего воздуха вокруг них. Его глаза все еще были закрыты. Звук чужих шагов по снегу был остановлен выстрелом. Они исчезли в ночи.***
Уилл пришел в себя при слабом свете раннего утра. Ганнибал привел его домой. Он был в безопасности. — Может, поговорим о чашках, времени и правилах хаоса? — спросил Ганнибал. Он выглядел усталым и в каком-то смысле уязвимым. Он спокойно смотрел на Уилла, только что вернувшегося с улицы, его щеки покраснели от ветра и холода. В доме никого не было, кроме них, о собаках позаботилась, вероятно, Алана. Не было слышно ни звука, кроме шелеста ветра в деревьях за окном и тиканья часов на ночном столике. Уилл видел в глазах Ганнибала надежду и удовлетворение охотника, поймавшего добычу. Пришел выбор. Уилл мог попытаться расстаться даже после того, как обе их предыдущие попытки закончились неудачей и болью. Или он мог… Нет. — Чашка разбита, она никогда не соберется снова, — слова были тут же, готовы к отказу от попыток Ганнибала. Но Уилл устал. Он не знал что делать после того, как Ганнибал оставил его на кухне после его собственной смерти и смерти Эбигейл. Наконец-то он открылся своим темным желаниям. Он предположил, что может попытаться вернуться к своей жизни до Ганнибала, но будет ли это казаться чем-то другим, кроме мрачного и пустынного? — Даже если чашка снова соберется, на ней всегда будет след, что она разбита, — на этот раз пробное открытие на его стороне. — Для этого есть искуство кинцуги, то, что когда-то было разбито, теперь будет украшено золотом, которое закрепит его обратно. Находить красоту в новом, опираясь на историю. Уиллу пришлось перевести дух. Сможет ли он позволить себе согласиться с тем, что Ганнибал хотел сделать в их жизни? Ему удалось глубже понять этого человека, посетив его корни в Европе. Он знал его и, как он сказал Чиё, никогда не знал себя так хорошо, как знал себя, когда был с ним. Идти с ним означало бы отказаться от всего, что осталось позади. Его работа, его немногочисленные друзья, его дом… Его собаки. Но это также означало бы открыть себя так, как он никогда себе не позволял раньше. И открытие Ганнибала аналогичным образом. — Я добавил в свой дворец разума несколько комнат, ничего такого грандиозного, как твоя, но некоторые из твоих комнат теперь общие, — сообщил Уилл Ганнибалу. — Ты, должно быть, тоже видел себя там, победитель. — Когда дело касается нас с тобой, решающей победы быть не может. — Мы играем в игру с нулевой суммой? — Либо мы оба победим, либо оба проиграем, — последний миг колебания. — Мне кажется, я больше не проигрываю. Я слишком долго стоял на пути собственных побед, — ахнул Ганнибал, и его глаза заблестели от волнения. Его рука неуверенно потянулась к руке Уилла, лежащей на покрывале. Уилл пересёк последнюю часть дистанции. Он просунул свои пальцы между пальцами Ганнибала, крепко сжимая. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом большой палец Ганнибала начал ласкать тыльную сторону ладони Уилла. Уилл вздохнул и закрыл глаза. — Я скучаю по своим собакам, — он услышал смешок. Потом он тихо сказал: — Я должен был найти тебя, искать даже там, где ты не был. Мне нужно было знать, где ты, ты был в каждой моей мысли. Преследуя мои воспоминания о жизни до тебя. — Какая честь — всегда быть свидетелем великолепия твоего ума. Я ловлю себя на том, что завидую той версии себя, которая имеет такое положение, — Ганнибал улыбнулся. — Такой же призрак, как и ты, существует в тайниках моего собственного разума, конечно. Лучи солнца проникали в окно. Они пробыли в Волчьей Ловушке еще несколько часов, прежде чем отправиться в свою новую жизнь, делясь всем, зная друг друга так, как знали самих себя.***
— Наконец-то ты поймал Чесапикского Потрошителя, Уилл, — Ганнибал засмеялся, удобно устроившись в постели в конце долгого дня. — Я тебя не поймал, — усмехнулся Уилл. — Ты сдался. — Так я всегда буду рядом, чтобы ты знал где найти меня, — последнее обещание. Уилл ничего не знал о будущем, но знал чём всё закончится лично для него. Он лежал рядом с ним в постели воскресным вечером и понимал, что у окончания его жизни будет имя — Ганнибал Лектер. Уилл будет рад уступить ему, как уже делал из раза в раз, снова и снова. Он ожил, впервые встретившись с Ганнибалом, и умрет, когда соприкоснётся с ним в самый последний раз.