***
Вляпался Харт по-крупному, когда заехал в поместье росомах и устроил там то, что мог устроить только он. На счастье его, отец в Европе был, и выручать брата в Эс-Ирму приехал Брайан. — Выпил и вёл себя неприлично, — охали слуги в доме. — Нажрался как свинья и опять мудями тряс, — буркнул управляющий. — Сдались ему росомахи, прям как мёдом там намазано. Лет восемь назад Харт у соседей уже побывал. По розам Элизабет фон Линн в джипе проехал и голую задницу из окна внедорожника показал. Позже знатно по ней от отца получил. Разозлённый Ричард Янг психанул так, что после порки сыну перекидываться запретил, чтобы излечиться. Харт тогда три дня на пузе провалялся, и, скрипя зубами, Брайан думал, что теперь братик как минимум неделю пролежит. Харт и сам бесился, что так глупо вляпался. Выбить бы дверь и перегрызть глотку этой раскрашенной обезьяне фон Линн. Но дверь не выбить — массивная, дубовая, а за ней небось всех своих зверëнышей собрали. Сколько их тут — один чёрт знает, и Харт не дурак, чтобы нарываться снова. Одну глупость уже сделал, достаточно. Спасибо, что не в подвале заперли. Комнату ему выделили богатую, но на окнах, за тяжёлыми портьерами обнаружились резные крепкие решётки. — Виноват, каюсь, — буркнул он часом раньше, когда проспался и обнаружил себя в доме госпожи Элизабет. — Восемь лет назад я уже приняла извинения вашего отца, — фыркнула фон Линн. — Тогда я сделала скидку на ваш юный возраст, но теперь покаянными словами вы не отделаетесь. Это оскорбление обойдётся дороже. Как Харт оскорбил фон Линн, он ни хрена, естественно, не помнил, но, учитывая, что проснулся без штанов, решил, что, наверное, сильно. На стол упал телефон, и Элизабет прищурилась: — Звоните отцу. Харт рожи корчить тоже умел. — А если не буду? — Тогда вами займётся моя родня. Не знаю, рассказывал ли ваш отец ту дивную историю, когда его предок, Уилфред Янг, убил жену моего прадедушки. Нет? А то, что часть земли, где теперь ваши чёртовы виноградники, раньше принадлежала фон Линнам, вы тоже не знаете? Мои родственники очень жаждут, чтобы я вас вообще не отдавала. Звони, мальчишка! — рявкнула она. — Не испытывай мое терпение! На убиенных родственников госпожи Элизабет Харту было насрать. Если собственное генеалогическое древо посмотреть, то каждый второй из предков Харта или на дуэли погиб, или ревнивым мужем был зарезан. Но фон Линны были злопамятны и мстительны, и он это знал. И что в деньгах нуждаются, тоже слышал. Ждать, что перевесит чашу весов, месть или жадность, Харт не стал — вздохнул и взял телефон. То, что сказал ему Брайан в трубку, лучше не повторять, но денег привезти обещал. После телефонного звонка Элизабет подобрела, и Харту даже пожрать принесли и штаны вернули. Харт ковырял в зубах и с тоской ждал приезда брата. То, что отца нет, порадовало, но плохо, что у любящего брата кулаки тоже ого-го. Огребëт, как пить дать. Но всё равно лучше Брайан, чем отец. Харт уже сто раз пожалел, что приехал сюда. Тоска смертная… Управлять он ни хрена не умел, да и без него тут прекрасно справлялись. Харт облазил всё, что можно, слонялся вокруг дома как неприкаянный и путался у работников под ногами. Виноград он терпеть не мог, но вино в подвале ему понравилось. Дальнейшее он помнил смутно. В дверь вдруг постучали, и Харт удивлëнно вскинулся — Элизабет этим не заморачивалась, да и служанка её, что еду приносила. — Чего ещё? — рявкнул он, и в комнату протиснулся белоголовый парнишка. Глянул испуганно и пролепетал: — Мне… Я… Полы вот помыть… Вы на меня только не кидайтесь, ладно? Я быстро. Харт рот разинул. Такой беленький, будто в сметану окунули, и кожа почти прозрачная. Глаза вскидывал испуганно, топтался, словно ждал, что вот-вот сожрут. А в тонких руках ведро и щётки. Харт бровь выгнул. — А чего это я на тебя кинуться должен? — У нас говорят, все волки бешеные. — Мальчик собрался с духом и выдохнул: — И озабоченные. А вчера я сам видал, — и, не выдержав, он вдруг тихонько хихикнул. Харт фыркнул и повалился назад в постель. Парнишка, постоянно оглядываясь на него, опустился на колени и, окуная щётку в воду, стал пол тереть. — Хорошо, что ковры на лето убрали, — бормотал он. — Пыли в них столько. Вот бы окошко ещё открыть, пахнет тут сыростью. Но госпожа не разрешает окна открывать. Харт не слушал его бубнëж. Облокотившись на подушку, он смотрел с интересом на беленькую макушку, ласкал взглядом узкую спинку и маленькую задницу. Секса у Харта уже чёрт знает сколько времени не было. В отцовом поместье девушки с ним охотно кокетничали, но руки распускать не позволяли. А парни, как нарочно, были страшные — мордастые, с грубыми, натруженными руками. И вдруг такой малыш. Лапки тонкие… Да разве ему полы мыть? Такими руками только яблоки серебряным ножичком очищать и розы в букеты составлять. Харт его в голубой шёлковой рубашке представил, почему-то в старинной, с кружевным воротником и манжетами. И вдруг словно действительно яблоками потянуло. У Харта улыбка на губах застыла. Спрыгнул с кровати, схватил мальчишку в охапку и зарылся носом в его волосы. — Да ты же человек! — ошалело сказал он. — Здесь всё провоняло росомахами, и не понять ничего… Парнишка с перепугу щётку выронил и затрясся от ужаса — глаза огромные и серые, почти серебряные. — Тихо, тихо, не бойся, — Харт выпустил его, но тонкую руку перехватил. — Как же ты попал в поместье к фон Линнам, ведь они терпеть не могут людей? — Долг отрабатываю, — прошептал парнишка, и Харт помрачнел. Судя по истощавшему тельцу, малыш вляпался ещё хуже, чем он сам.***
— Что-то брат ваш не торопится, — заметила Элизабет, заглянув к Харту. — Пятый день пошëл. Харт хмуро сверкал глазами и помалкивал. Он и сам извёлся. Знал, конечно, что Брайан приедет, но тот явно не торопился — видно, проучить хотел. Харту бояться было нечего — раз госпоже фон Линн денег пообещали, ни один волос с его головы не упадёт. Беречь будут. Но сидеть взаперти было невыносимо. Одна радость, что каждый день Каи заходил — так назвал себя маленький полотëр. Харта он ещё побаивался, но в доме фон Линн с ним почти никто не разговаривал, и от тоски и недостатка общения Каи невольно потянулся к волку. А Харт радовался, что старая росомаха так на чистоте помешана и есть повод видеть мальчика постоянно. — У нашего дома река большая, — болтал Каи, орудуя щëтками. — Я ночью сбегал с ребятами купаться. Вот домой вернусь — опять буду плавать. И в лес ходить. А мама такие пирожки печёт, м-м-м! И с вишней, и с яблоками… У нас много фруктовых деревьев. И света и солнца много, не то что здесь. А когда мы с папой на рыбалку ходили, то потом рыбу прям во дворе запекали. Вот домой вернусь… Он только это и повторял, видно, лишь этими мечтами жил, хотя домой ему попасть доведётся нескоро, как понял Харт. — У нас посёлок недалеко, я хотел заработать, — рассказал Каи. — Траву косить или подметать. У госпожи тогда уехал садовник, а я поправил немного клумбу. Выложил камушки и пересадил кое-что. Я умею с цветами… Госпоже понравилось, а вот вернувшемуся садовнику — нет. И однажды меня позвали, чтобы заплатить, а Ивар был в кабинете со мной, и он толкнул меня на вазу. Такую огромную вазу и очень дорогую, старинную. Мне теперь за неё долго платить, — вздохнул он. — Если бы я остался в саду работать, то, может, быстрее выплатил бы, но Ивар госпожу отговорил. Я теперь полы мою и в прачечной. — И давно? — спросил Харт. — Два года уже. Так всё ничего, плохо, что домой я теперь денег отправить не могу. И меня не отпускают. Папа приезжает повидаться, и мне разрешают к воротам выйти. — Тебя что же, вообще не выпускают? — обалдел Харт. — Нет, у меня есть выходной. Во вторник, во второй половине дня. Можно в саду погулять. Каи жил в крошечной подвальной комнатенке, и вся его жизнь — это ежедневная стирка и мойка. На тонких руках вечно синяки, Харт каждый день новый видел. А Каи всё равно улыбался и болтал о своих родителях и младших сестрёнках. А ещё он приносил тайком яблоки и цветы из сада, и что больше всего изумляло Харта — его ещё и жалели. Тощий, замученный мальчишка в полурабском положении волновался за него. Шлëпая босыми пятками, подходил к нему и, плюхаясь на кровать, гладил по руке, приговаривая: — Скоро приедет твой брат, потерпи немножко. Харт только головой качал. Притягивал к себе Каи, и тот доверчиво прижимался к нему. — Я тебя вытащу отсюда, Каи, — пообещал Харт. — Вот только сам освобожусь.***
На шестой день за Хартом приехал брат. О чём он с Элизабет говорил, Харт не знал, его выпустили позже, и два сумрачных мужика отвели его вниз. Лицо Брайана ничего хорошего не предвещало, зато Элизабет светилась от счастья. Должно быть, она действительно нуждалась в деньгах, если, позабыв про вражду, раскланивалась с Брайаном как с родным братом. Вся её прислуга высыпала в надежде посмотреть, как Харту любящий брат будет физиономию подправлять. Но Брайан шоу устраивать не собирался, а Харт про физиономию свою и вовсе забыл — вытянув шею, пытался разглядеть в толпе белую макушку. Брайан не дал. Ухватил Харта за шиворот, толкнул к машине и пинком придал ускорения. Всю обратную дорогу братья молчали, но по возвращении по роже Харту всё-таки прилетело. А он словно и не почувствовал. Отпихнув Брайана, рванул в кабинет, где за одной из картин был старый сейф. — Дурак, что ли? — фыркнул Брайан, зайдя в кабинет следом. — Он пустой. Думал, там миллионы тебя дожидаются? Какого хера ты ищешь? — взорвался он. — Собирайся, едем домой. Наработался, хватит. Не удивлюсь, если курьером ты ещё лет пять теперь побегаешь. — Да хоть десять! Харт уже достал ключи и, порывшись в железном ящике, достал пыльную шкатулку. В ней тускло блеснуло, и Харт, довольно улыбаясь, вытащил массивный перстень. — Старьë, — фыркнул Брайан. — Небось ещё прабабки нашей. И с каких это пор тебя на женские безделушки потянуло? — Это для фон Линн. Она за такое мать родную отдаст. А Каи и подавно. — Кого? — охренел Брайан. Час спустя они глушили коньяк на веранде и зыркали друг на друга. У Харта фонари теперь сияли под обоими глазами, а Брайан, выправив сломанный нос, громко сопел. — Я за тебя, идиота, только что нехилую сумму отвалил, — злился он. — Фон Линн обещала тебя своим родственникам отдать. Они волков любят, особенно в нижней позиции. Только не факт, что хуи в тебя вставляли бы. Отец тебя в порошок сотрëт, а я выгораживать не стану. — Да похер. — Харт, он же полотëр! — А Робби наш — принц французский! То-то все портки в заплатках были, — съязвил Харт, и Брайан отвёл глаза. — Я влюбился первый раз в жизни, а ты какую-то цацку пожалел. Да у отца в банке этого барахла немерено. И хер знает сколько он своей новой фифе уже подарил. А там, между прочим, материно и бабкино, и это нашим детям должно принадлежать, а не папочкиным шлюхам. Он про этот перстень и не узнает. — Не в перстне дело, Харт! Не будь дураком. Ты этого мальчишку три дня знаешь. — Пять. — Харт помолчал, и в глазах мелькнуло что-то, чего Брайан раньше никогда не замечал. — Он там один совсем. Удивительно, как два года продержался. Я бы озверел, наверное, а он… ни одного дурного слова ни о ком… Брайан, он как будто светится весь. Никуда я без него не поеду, — резко закончил Харт. Брайан долго молчал и наконец встал. — Хуй с тобой, завтра съездим, одного не пущу. Но с отцом сам объясняться будешь.***
Если Элизабет и удивилась, то внешне это было незаметно— лицо она держать умела. В дом их не пустили, но госпожа соизволила сама на лестницу выйти. — И с чего вы взяли, что я отдам мальчишку за эту безделицу? — насмешливо спросила она. Но Харт покрутил кольцо в пальцах, и оно вспыхнуло разноцветными огоньками. Стоявший тут же Брайан лишь ухмыльнулся. Может, госпожа Элизабет и строила из себя невесть что, но таких драгоценностей у неё не было. И, как у всякой женщины, глаза её тут же алчно загорелись. Прыгнула к Харту, цапнула кольцо и сунула в карман. — Забирайте мальчика. Если довезёте, конечно. Харт моргнул непонимающе, но Элизабет уже ушла, странно усмехнувшись напоследок, а вскоре один из её охранников принёс Каи на руках, и у Янгов лица вытянулись. Каи был без сознания и обнажён до пояса. Голова запрокинута, тонкие конечности болтались, как у куклы. Охранник нёс его брезгливо, словно мусор, потом скинул мальчика, и Харт еле успел подхватить. Худенькое тело было в жутких отметинах, лицо посерело, а губы в кровь искусаны. — Вы… Да как можно такого… — Всего лишь человечишка, — фыркнул принесший его охранник. — Перстня, что вы за него отдали, он точно не стоит. — За что его? — Яблоки воровал, — равнодушно оборонил охранник. — Садовник застукал. Перестарался немного, — хохотнул он. — Тащите отсюда эту падаль поскорее. Не хочу, чтобы он тут испачкал всё. Харт зарычал, и клыки его удлинились на глазах. Ещё мгновение, и такие же клыки выросли у охранника. У того ещё и шерсть на щеках проступила. Брайан не стал ждать, когда другие росомахи набегут, и потащил брата к машине. Слуги фон Линн, как и в прошлый раз, столпились — видать, халявными спектаклями тут не баловали, — но мало у кого на лицах было сочувствие. Росомахи чёртовы, злобно думал Брайан, хуже только крысы. Харт вообще ничего не видел. Перехватил только драгоценную ношу поудобнее и сел на заднее сиденье. Машина подпрыгивала на ухабах, Харт скрипел зубами, и Брайан чертыхался без остановки. Снижал скорость, но, встречаясь в зеркале заднего вида с глазами брата, снова гнать начинал. Каи в себя не приходил, только голова его беспомощно моталась на тонкой шейке. — Останови! — крикнул Харт срывающимся голосом. — Он почти не дышит. Он выбрался из машины и уложил Каи на траву. — Чем его так? — Похоже, ногами мудохал, — сказал Брайан. — За яблоки… Прирезать мало эту суку. Жаль, что фон Линн догадается сразу. Харти, мы не довезём его. До города ещё… — Замолчи! — Я молчу. Но ты же сам видишь, братишка, малыш не жилец. Харт взвыл. Потом оскалился и неожиданно кинулся к лежащему мальчику. Брайан перехватил в последнюю секунду. — Дурак, нельзя! Ты знаешь, что с тобой наши за такое сделают? — Пускай. Зато он будет жить. — Совсем сдурел? Это тебе не хуем трясти. У тебя каждая любовь от силы месяц длится. А что потом с ним будет? — Пусти, — глухо рыкнул Харт. — Помешаешь — убью! У Брайана глаза как блюдца стали. Он руки разжал и отступил. Харт опустился на колени перед Каи. Шея тонкая и запястья такие… чуть перестараешься — и жилу перекусишь. Перевернув Каи на спину, Харт провёл рукой по груди, словно место выбирая, и осторожно проткнул клыками кожу чуть ниже ключиц. Спустя пару часов синева покинула лицо Каи, и он спокойно задышал. Всё это время Харт сидел подле него, не сводя глаз. Наконец Брайан тронул его за плечо. — Поехали, всё позади. Теперь другое страшно. Как ты будешь истерику успокаивать, когда он узнает, что больше не человек. — Он человек, — выдохнул Харт. — Такие всегда людьми остаются.***
Каи проснулся рано и испуганно осмотрелся. За окном жёлтый шар солнца поднимался, заливая светом большую комнату, и это было странно. В его каморке окошко крошечное, под потолком и заросшее снаружи травой, отчего света почти не было. Каи глаза потëр и тут же всё вспомнил… Бешеный взгляд, перекошенное от злобы лицо, злобный рык Ивара и дикая боль там, куда впечатывались его ботинки… А теперь боли не было. Ничего не было. Каи потрогал рёбра, живот и рот изумлëнно приоткрыл, увидев чистую кожу без синяков и кровоподтëков. — Я умер, — отстранённо прошептал Каи, и тут же дёрнулся от того, что знакомый голос сонно сказал: — Ты живой. И Каи обалдело заморгал, увидев Харта. Тот лежал рядом, безмятежно улыбаясь и гладя его по руке. Каи смотрел расширенными глазами и ничего не понимал. — Я же говорил, что спасу, — довольно оскалился Харт. — Мы спасли, — поправился он. — Я и Брайан, это брат мой. Сейчас познакомлю. — Но я ничего не помню, — растерянно пролепетал Каи. — Меня же… — И снова себя потрогал. — Может, мне всё снится? Харт перестал улыбаться и сел. — Не снится. Тебя сильно избили, малыш. Ты умирал. Мы не успевали, не довезли бы тебя до врача, и нам пришлось… Мне пришлось… Иначе ты бы не выжил. Короче. Ты теперь тоже волк. Оборотень. Брайан и Харт были похожи друг на друга — оба смуглые шатены с пронзительно синими глазами, высокие, мускулистые и поджарые. Только старший был хмурый, а Харт улыбался, словно миллион долларов получил. Каи молча разглядывал их. Он ещё не отошёл от шока и не знал, верить в происходящее или нет. Посмотреть на беспечно улыбающегося Харта, так всё казалось шуткой, но стоило перевести взгляд на Брайана, и у Каи начинали дрожать руки. Не шутка, нет. Он — волк, и теперь, как в кино, у него вырастет шерсть и клыки. Только что он был обычным человеком, а теперь полузверь, как и эти сильные парни. Но сердиться на них Каи не мог, ведь ему жизнь спасли. Кем бы он ни стал, а всë же лучше, чем гнить в земле. Но как жить теперь? Братья были такие спокойные, уверенные в себе, и Каи рядом с ними, в футболке Харта, что всё время съезжала с плеч, казался себе маленьким и жалким. Он совсем запутался. — Это точно не шутка? — в последний раз жалобно спросил он. — Я волк? — Ну чего ты испугался? Просто иногда… Есть такая потребность… — Волк, — перебил Брайан. — Не психуй так, пожалуйста, это ещё не конец света. Половина земного шара — оборотни. Видишь этого дурака? — и он кивнул на Харта. — Тоже волк и счастлив. — И ты? — Ну мы же братья, — усмехнулся Брайан. — Да супер всё будет, — встрял Харт. — Ты только ешь побольше, а то смотреть на тебя — сердце разрывается. Ну волк, подумаешь, не крокодил же! Каи прижал руку к груди: — А что я родителям скажу? — А лучше бы им знать, что ты умер? — жёстко спросил Брайан, и Каи вздрогнул и замотал головой. Потом его учили превращению, и сначала сам Харт, скинув одежду, лихо перекинулся волком. Каи, сидящий на кровати, испуганно ноги поджал, но серый волчара колоссального размера вдруг завалился на спину и стал кататься, будто спину об ковëр чесать, вывалив при этом розовый язык из пасти. Вид был смешной, и Каи фыркнул. После пришла его очередь. Долго не получалось. Каи не понимал, что от него хотят, а Харт, рождённый волком, недоумевал, как можно не чувствовать своего зверя. — Может, я не стану волком? — с надеждой спросил Каи. — Наверное, что-то пошло не так, и я… И тут Харт неожиданно куснул его легонько за плечо. Каи вскрикнул, опрокинулся… и вскочил уже на четырёх лапах. В огромном зеркале отразился тощенький, абсолютно белый волчонок, больше похожий на собачку. Косточки обтянуты кожей, испуганные глаза. Тонкие лапы затряслись… На ковре появилось тёмное пятно, и волчок, не выдержав, кинулся под кровать. — Ничего, ничего, — успокоил Харт. — Первый раз и я бы, наверное… того… Хватит для начала, малыш. Вылезай. Из-под кровати послышалось всхлипывание, и Харт сам туда полез и вытащил Каи уже в человеческом обличье, пыльного и дрожащего. — Я не смогу, Харт! Ну как это я — и вдруг волк! И шерсть… и блохи, наверное… Мне даже думать страшно! — А ты не думай, — прошептал Харт. — Ты теперь со мной, и бояться нечего. Каи глаза вытер и несмело улыбнулся: — Да, ты такой большой и сильный, и… Ой! До него дошло, что они обнимаются совершенно голые, и Харту явно хотелось нечто большего, чем объятия. Каи был стеснительный, в отличие от Харта, которому голышом и по главной площади не слабо пройтись, но от его члена он отчего-то глаз отвести не мог. — Не могу больше терпеть, — тяжело дыша, сказал Харт. — Уж который день с ума схожу. Если ты против — лучше уходи, или я не выдержу. Каи ошарашенно хлопал глазами и вдруг несмело улыбнулся: — Я думал, тебе меня просто жалко, а выходит… Я тебе нравлюсь? — Нравится он… Да я влюблён, как сопляк, — выдохнул Харт. — Ты мне тоже очень нравишься, — шёпотом сообщил Каи и погладил его по животу. — Ещё там, у злыдней этих, как увидел… Больше ему говорить уже не дали.***
Через пару дней Брайан умотал обратно к своему Робби, а Каи и Харт остались. В поместье белокурого юношу ещё долго с открытым ртом разглядывали, пока не привыкли. И в городке Эс-Ирма, куда Харт его возил, чтобы приодеть, тоже пялились. Харт рыкал ворчливо и никого к Каи не подпускал. Сам Каи ещё дольше привыкал к своей новой, второй сущности и часами в зеркало на себя гляделся. Нравится ему это или нет, он сказать так и не смог. Но зато ему нравилось быть рядом с Хартом, а тот ходил за ним по пятам и в рот смотрел. Чуть ли не с рук кормил — за каждый несъеденный кусок переживал. Слушать его было смешно и так нравилось спать с ним рядом. Кровать здоровенная, мягкая, и не замерзнуть теперь, как в бывшей каморке, когда рядом сильное, горячее тело. И то, чем они перед сном занимались и утром, едва проснувшись, Каи очень нравилось. И в ванной, и в гостиных, и в саду, на травке — Каи везде с Хартом было хорошо. Перекидываться он научился быстро, но на улицу в волчьей сущности долго не выходил. Харт сам своему терпению удивлялся, но в конце концов не выдержал и упирающегося Каи вытащил. Поместье Янгов — Зелëные холмы — было огромно. Заросший парк с прудами, почти лес, за ним холмы с виноградными рядами. Лозы с тяжёлыми фиолетово-чëрными гроздьями ягод, покрытых седым налётом, клонились к земле. Каи нравилось бродить там днём в человеческом облике, а ночью бегать на четырёх лапах. Постепенно он привык, хотя Харт оказался прав — настоящего волка из него не получилось. В Эс-Ирме Каи бы точно не смог, но в Зелёных холмах был простор и свобода — бегай не хочу. Днём припекало солнце, и Каи бродил по саду, глядя на кудрявые облака. А ночью ярко светила луна — так и манила порыскать по тропинкам, слушая шорохи ночной жизни. В этом было что-то таинственное и первозданное, и Каи вскоре понял, что без обращения не сможет. Но последнее слово оставалось за отцом. Как он отнесëтся к новому представителю их племени? Про себя Харт уже знал: за Каи и с ним сцепиться не побоится. Но всё равно был напряжëн и, когда однажды утром к дому машина подъехала, мгновенно замер. Вытащил из-за стола мирно жующего Каи и толкнул в сторону спальни. — Запрись и не выходи, пока я не скажу! Не бойся, — ласково добавил он. — Прорвëмся. Каи послушно отправился в спальню, но на полдороги вернулся и стал в щёлку подглядывать. Приехавший господин был копией Харта и Брайана, только значительно старше. Тот же упрямый подбородок и синие глаза. Ростом отец с сыном были одинаковы, но в силе Харт явно проигрывал. Голос Ричарда Янга был спокойным, но сердце Каи вдруг тревожно забилось. — Не наразвлекаешься никак, сынок? — ласково спросил отец. — Не сидится твоей жопе на месте. Боюсь, что на сей раз твоя шалость далеко зашла. Так опозорить нашу фамилию перед грязными росомахами. — Прости, пап… — Я задолбался тебя прощать, скотина! — взревел отец. — Тебя осталось только на цепь посадить, на потеху всем! Он замахнулся, и Каи, не помня себя от страха за Харта, бросился между ними, хватая Янга-старшего за руку. У того изумление на лице — не передать. — Это что ещё за козявочка? — Выражения выбирай, — буркнул Харт, задвигая своего блондинчика за спину. — Это мой Каи. Хоть пальцем тронешь — пожалеешь! — Грозишь отцу? — Нет, нет! — Каи вывернулся и пролез вперёд. Маленький и ещё худой, несмотря на все старания Харта и поварих, руки раскрыл, закрывая своего волка. — Он не грозит! Это он меня защищает! Ваш сын спас меня — он герой! Отец недоуменно поморгал и вдруг зашëлся хохотом. — Мой сынок — герой? А ну-ка, иди сюда… Каи. Расскажешь поподробнее. А ты брысь отсюда! — рявкнул он на сына. — Я тобой позже займусь. Каи говорил путано, перескакивая с одного на другое. Когда росомах вспоминал, то голос становился еле слышным, и Каи голову опускал, а когда говорил о Харте — глаза сияли, и он начинал руками махать, потому что слов не хватало. Янг-старший слушал, не перебивая, и лишь смотрел на платиновую макушку. — Меня за дело, конечно, наказали, — сказал Каи в конце, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я ведь не только яблочко… Я ещё и цветы рвал, — добавил он шёпотом. — И Харти носил. — Харту? Цветочки? — переспросил Янг-старший и щёку изнутри закусил, чтобы не рассмеяться. — Ага! Он фыркал, а сам нюхал — да-да, я видел! Ему больше белые розы нравятся. А ещё Харти домой меня возил. Там мне, конечно, уже не остаться теперь — у нас ведь только люди, но зато в гости приезжать можно всегда. Я-то думал, что не увижу больше дома. А теперь мне как будто и не очень хочется домой. Мне с Харти так хорошо — он добрый и весёлый. — Ну да… обхохочешься. — Ага! И такая комната, и окно такое! И конфеты каждый день! А колечко я отработаю! — заверил Каи, глядя на Янга своими доверчивыми серебряными глазами. — Я здесь тоже всё цветами засажу, красиво будет очень. Вы мне только денег на семена дайте, хорошо? Ещё оградки надо резные, а вон там арки поставить, и розы по ним будут виться. А если ещё фонтан починить… — Ты мальчик работящий, я уже понял. А вот что мой сынок-раздолбай делать будет? — Он не раздолбай! Харти тоже работает, — заверил Каи. — Он перила на террасе сам починил. Правда, он починил, сел сверху, и они опять…***
Ричард вышел на террасу, где Харт уже весь кулак изгрыз от нетерпения. При виде отца так подорвался, что стул опрокинул. — Пап! Накажи меня как хочешь, только не трогай Каи, умоляю! Я знаю, что нельзя обращать… Я один виноват! Ричард рукой махнул, чтобы заткнулся: — Не тарахти! Вот что… Давай-ка, сынок, к фон Линнам в гости съездим. Нет, не сейчас… Когда стемнеет. Очень мне захотелось с их садовником поближе познакомиться.