Они не хотели

А когда-то они дружили. Разбитые губы опять начинают печь, а глаза видят лишь силуэт человека. Дружили. Слово то какое… громкое. Неподходящее. Она бы вообще предпочла не называть это никак, потому что названия нет. Собственные разбитые доспехи, запах жженой земли и крови. Родная сила клубиться возле ног, все такая же, желчно-черная, гарью и дымом пропитавшаяся, ядом во всех остальных вливающаяся, в глубине вся переверчено-переломанно-сросшаяся, грубая и колючая, как шерсть, хотя остальные скорее с точильным камнем и клинками сравнивают. И её рядом, словно насмешка. Ледяная до ожогов, коричнево-белая, пронизанная волчьим воем, обнесенная похоронным снегом и пеплом жизни, мягкая и нежная, будто торт попробованный на одном из приемов у короля. Они не похожи, но и не различны настолько, чтобы составлять одно целое. Раньше, доверяя, не познав предательства от самого себя, они могли стать единым, но не сейчас. Сейчас лишь схожесть режущая глаза. Не лгущие, пугающие, слишком сильные для человеческого тела. Раздирающие. Не слушающие, не видящие — Я не жалею. Но не хочу этого. Не верящие. И прекрасно понимающие. Чужое лицо родное. Белые длинные волосы, белая, "трупная", кожа, нос прямой и острое лицо. Глаза родные — мертвое солнце, теперь скорее волчьи. Живые, преданные. Не тебе. Лицо сводит судорогой. Не хочешь. А раньше хотела? Когда под кожу вливалась, в преданности клялась и о мире вещала — хотела?! Хотела предавать?! Знала ведь, что не пойду за тобой так. Знала, что не прощу даже себе такого. У самой кожа огрубелая, желтовато-коричневая - вечные проблемы с одеждой при выходе в свет. Волосы русые, хотя скорее чернозем чем кора дерева, нос острый, как клюв у ворона и такой же загнутый, в лице от аристократии ничего кроме бровей. Раньше заставляло завидовать, а теперь странное удовлетворение приносит — ничего общего со старой знакомой, созданной будто по лекалу. Из горла ни звука. Все равно правду сказать не сможешь Глаза когда-то ночным небом бывшие сияют провалами в бездну. Хотя никто внимания и не обращает. Все смотрят на движения, слова, одежды, магию и никто на глаза. Так всегда только она делала. Внутри больно. Хочется по родному белому лицу рукой провести, мягкую кожу вспомнить, в глазах звериных солнце мертвое найти и чтобы как раньше - вместе, тихо, непредсказуемо, слишком сильно. Кто складывает первое заклинание не ясно, но округа вновь оглашается шипением боевых заклятий. Мир перед глазами пляшет, с разных ракурсов видно, как вторая за ней не поспевает. Свет самый быстрый, да, дорогуша? Но не можешь. Нельзя. Принципы впились слишком глубоко, в конце концов, сама выращивала. Даже если подойду, сделаю, отыщу, как раньше не будет. Не прощается такое. Не забывается. Вырезанные рода смогла бы простить, уничтоженные деревни, рабовладельчество, уведенного мужчину, жизнь в бедности, ложь в лицо. Простила бы, пришла, в морду врезала, ключицу прокусила, кожу пальцами разорвала, но простила бы. Слова равнодушные, слова правдивые, ложь на самом деле в которую поверили, спина удаляющаяся, меч под ноги кинутый, все стучит в затылке, на глаза давят. Магия ураганом скручивается и жженым трупом все больше пахнет, голова как отключается, а на её место встает огненный расчет, быстрый, точный, нелогичный и непредсказуемый. А такое не могу. Магия зверится. Зубы из провалов глаз скалит, молчит, со скоростью тьмы бегает. Свет самый быстрый? А может не хочу? Прощать… О нет. Самой быстрой всегда была Да. Все таки не хочу прощать. Хочу опять ребенком стать. Назад вернуться. К городу, где две малышки подружились. К времени пока одна другой не сказала слова роковые, а вторая не смогла изменить ничего. Хотя Тьма. Возможно Золотые глаза чуть распахиваются в неверии. Рука пробивает грудь и вытаскивает такое непостоянное сердце. Не хотела. — Странно вышло, не находишь?