Лицо со шрамом

— Прости, но у нас ничего не выйдет, — говорит ещё одна девушка, коих десятки побывали в этой постели, прежде чем собрать вещи и навсегда уйти. Юнги привык, ему почти не больно. Во время пьянок его друзья откровенничали и рассуждали, что не будь у Мина уродливого, сразу бросающегося в глаза шрама ото лба через правое веко и немного на щеке, был бы звездой потока и ловеласом местным, а то и вовсе всего универа. Девчонок-то у него было много, благо современные косметические богатства были в его распоряжении, но вот когда он на утро выходил из душа, уже не накрашенный, все как одна вытягивали свои хорошенькие лица и исчезли, кинув что-то сумбурное и недовежливое напоследок. Дело было давно, пацаном проехался как-то лицом по асфальту, когда упал со скейта, и неудачно наткнулся на осколок. Крови было много, слёз мамы и папы тоже, он сам плакал, наивно думая, что боль пройдёт, и дядя доктор его вылечит без следа, не подозревая, что за этим последуют годы одиночества и съедающей никомуненужности. *** Друзья были, но немного. Всё как один выигрывали на его плане, поэтому дружили. Они неплохие, с ними можно поговорить и зависнуть на вечер. Они не отворачиваются, потому что парни, в постель им с ним не ложиться и семью не создавать, да и видеть его каждый день и не нужно. Так и живём. Юнги гневно пихает монетки в разъём, сокрушаясь на куратора, что, гадкий старик, поручил ему выносить утки, в то время как остальные интерны с его потока отправились на осмотр пациента, которого готовят к операции. Подумаешь, пришёл с лёгким перегаром, что теперь, все должны умереть? Парень в прямом смысле мечет глазами искры, у него и так настроение ниже плинтуса, так ещё и кто-то совершенно нерасторопный решает врезаться в него. Чужие вещи разлетаются по полу, среди них Юнги особенно привлекает радужный зонт. Давно он таких не встречал. Руки, потянувшиеся собрать разбросанное, бледноватые и дрожат. По одному шумному дыханию и дергающимся пальцам и на лицо можно не смотреть — признаки лёгкой паники. У самого Мина такое было, когда он на пятом курсе лекарственные препараты сдавал. Чуть не завалил, кстати. Подтверждая свои догадки, он поднимает взгляд и видит красные глаза и влагу на ресницах. Парень, на вид молодой и симпатичный, на него не смотрит и, собирая свои манатки, явно пытается отвлечься от насущного. — Хочешь холодный чай? Помогает справиться с нервами, — Юнги хватает за рукав мало что соображающего парня и достаёт из автомата жестяную банку. — Спасибо, — такой, опустивший голову и ковыряющий ноготком жестяной язычок, он выглядит ещё более юным. — Может тебя проводить? Или ты уже от врача? — Только иду, — помотал он головой, судорожно выдыхая. — И куда же? На операцию? — Нет! — парень выдаёт отрицание всем своим телом. Одна мысль оказаться под ножом из без сознания его повергала в дикий ужас. Юнги не трудно было догадаться, что будь его предположение верным, парня либо усыпили бы в скорой, чтобы не бузил, либо тот уже был бы на другом конце страны. — Мне к стоматологу. Юнги усмехается. Ну конечно. — Боишься? — Мин начинает идти в сторону нужного кабинета. Он эту больницу изучил уже вдоль и поперёк, может даже сказать, где взять влажные салфетки и как выпросить сигаретку у педантичных на вид медсестёр. Парень семенит рядом, все ещё ковыряясь пальцами в банке и не открывая её. — Наверное, это выглядит смешно. — Человеку свойственно чего-то боятся. Я, например, боюсь банков. Только представлю все эти очереди и пустые рожи работников за стеклом, аж мурашками покрываюсь, — Юнги показательно вздрагивает, и парень улыбается слабо, поправляя крюкообразную рукоять радужного зонта на руке. — Да, банки тот ещё адок. А ещё аджумы с рынка. Кажется, что если не возьмёшь у них чего, то убьешь всех её кошек. Юнги шутку оценивает, наконец доводит парня до нужного кабинета и садится рядом на скамейку в коридоре. — Первый раз здесь зубы делаешь? — Угу, мне удалить нерв нужно, — будь это друг Юнги, тот бы протянул «о-оу» и обязательно бы пошутил по-злому, чтобы страху нагнать, но верно думает, что этот точно упадёт в обморок. — Это быстрее, чем лечить, да и врач здесь хороший, так что не бойся, — Мин ободряюще похлопывает его по колену и поднимается с места, когда вышедшая помощница стоматолога зовёт парня, Пак Чимина. — Спасибо за поддержку. А вы здесь врач? — намекает на белый халат на Юнги. — Через пару месяцев стану, хирургом. Сейчас пока интерн. — Вау, наверное круто учиться на медицинском. Я бы не смог. — Ладно, иди уже, перед смертью не надышишься. Чимин кивает, кланяется и наконец заходит в кабинет. Юнги видит радужный зонт позже этим днем ближе к четырём, когда выползает из ординаторской сонный и голодный, в желудке пачка орешков и пара банок кофе. Он кажется единственным инородным пятном на фоне серой улицы, где, ко всему прочему, сейчас идёт дождь. Юнги не долго думает, стоя недалеко, под козырьком больницы. Он вообще не из робких и упускать возможностей не любит. Чимин смотрит на него удивлённо, пуская под зонт и чуть вытягивая руку вверх, потому что Мин выше на полголовы, а путать красивые чисто чёрные волосы о тонкие железные палочки не хотелось. — Привет ещё раз, не хочешь выпить? *** Чимину восемнадцать. Несмотря на свои молодые годы, у него на плечах крах от разочарования в мечте, ещё множество мелких бытовых проблем и уже за ними сложный подростковый период, который он, казалось, начал переживать заново. Ещё в свои далёкие и беззаботные шестнадцать он хотел стать актёром. Как и многие современные дети, насмотревшиеся красивой игры красивых актёров из фильмов и сериалов. Он смотрел много мастер-классов на ютубе, заставил себя даже прочитать несколько обучающих книг по актёрскому мастерству, что ему совсем не понравились, и взял в привычку разыгрывать в своей комнате небольшие сцены из художественной литературы, конечно, когда дома никого не было. Чимин не может назвать свое детство и отрочество плохим. Его любили и любят родители, хорошо его обеспечивали и ни в чем не отказывали, он в свою очередь старался быть хорошим сыном, ставил их редкие просьбы над своими планами, не робел рассказывать им всё, от чего было тяжело на душе. Это естественно, что никто не может быть идеальным, ведь по-настоящему крепкие отношения проверяются тем, сможешь ли ты принять недостатки другого Его родители много пили. Чимин не скажет, что прямо очень, но каждый вечер он видел на столе, за которым они сидели, бутылку пива и иногда чего покрепче. И это никогда не прекращалось. Он ни разу не был избит, оскорблен или подвергнут моральному или физическому насилию, пьяные родители всегда оставались милыми с ним и даже более щедрыми, чем обычно, отдавали ему всю наличку, что редко водилась при существовании кредитных карт, просто за то, что он такой замечательный и хорошо учится. Но ему было одиноко. Вышедший из детства и открывший глаза, он увидел свою жизнь затворника, спешащего со школы домой в надежде увидеть родителей трезвыми и поговорить, как раньше, но такое случалось редко. Когда он вырос, а юношеские мечты не прошли, он с горем пополам смог поступить в какой-то малоизвестный вуз в глуши Южной Кореи, не так далеко от родительского дома в Китае, и всё же достаточно, чтобы разгневанные его глупым, в будущем нестабильным и малоприбильным выбором, родственники не смогли его достать. Из университета он кстати ушёл после первого семестра, на оплату которого взял кредит, и понял, что нужно будет в будущем платить за следующий. Сейчас работает в небольшом магазине, где он и кассир, и товаровед, и охранник. Парень торчит там сутки напролёт, потому что дома делать нечего, из актёрского стажа у него две съёмки в малоизвестных рекламах и одна халтурка в качестве ведущего детского шоу. А на прилавке разбросаны письма с квартплатой, кредитом на обучение и извещение о сборе взносов для облагораживания их района, который он не может не заплатить, а денег нет. Парень укладывается на прилавок, лоб неприятно холодит похожая на железо её шершавая поверхность. Вот, к чему приводят мечты. И мечтать больше совсем и не хочется. *** Чимин стонет ему на ухо, довольный силой парня, подхватившего его за ноги и усадившего на себя его, чуть поддатого и безмерно этим довольного. Юнги хороший, Чимин понял это быстро из их небольшого разговора, плохой бы и не подошёл в больнице, даже если и будущий врач, ведь зачем ему чужие проблемы? Мин хорошо целуется, по-взрослому, у Чимина мурашки по коже и бабочки в животе от плотского удовольствия. Пока Юнги несёт его к своей кровати у себя в квартире, Чимин мажет взглядом по интерьеру и остаётся довольным обстановкой, все простенько, но со вкусом. Его тело отпружинивает от кровати, парень настолько опьянён происходящим, что теряет стыд и самостоятельно завлекает Юнги в поцелуй, хватается за его щеки и покорно подтягивается выше, на подушки, ведомый руками на своих боках и мягким шёпотом в губы. От хёна приятно пахнет одеколоном, немного жвачкой и ни разу не лаймом от дайкири, что они пили в клубе. Чимин непонимающе смотрит, как большой палец проникает под слой тонального крема на чужой щеке, которого совершенно не замечал раньше. Юнги замирает. Честно сказать, никто не видел его шрама до секса, и он не уверен, что сейчас готов сделать исключение. Ведь Чимина хочется, пускай тот и парень, не суть важно, но тот по-любому убежит, когда узнает. И все же отвлекать уже бесполезно. — Что это? — пьяненький парень дует губы, расслабившись на подушках. Он натягивает на пальцы рукав кофты и принимается осторожно стирать тональный крем с чужого лица, Юнги тихо дышит, прикрывает глаза и не мешает, уместив ладони по бокам от Чимина. — Шрам, — озвучивает очевидное Мин, когда Чимин оттирает все до конца. Он слышит, как младший задерживает дыхание, пробегаясь пальцами по ровной линии. — Страшный? — С чего ты взял? Мне кажется, тебе идёт, — он хмельно тянет губы в улыбке, подтягивается и целует в кончик пореза, потом в губы обмершего Юнги. — Тебе не противно? — А должно? — Чимин тянет его за шею к себе, дёргает пару раз требовательно, когда парень не двигается, и довольно елозит задницей по постели, когда к нему наклоняются, соприкасаются грудными клетками и целуют, кажется, с новым запалом. Младший вообще девственник, Юнги узнает от этом где-то на стадии стягивания трусов, и не особо парится, у него-то тоже впервые с парнем вообще-то. Перед походом в клуб Чимин забежал домой, оставив парня со своим зонтом рядом с одной более или менее выглядевшей жилой многоэтажкой, а сам понёсся ещё несколько кварталов, потому что показывать свое убогое нищебродское жилище, даже снаружи, не было желания. В общем интернет в помощь и клизма благо есть, он же всё же не глупый, знал, чем закончится этот день, и был как никогда этим доволен. Хоть кому-то он нужен, пускай и ненадолго Чимин пьяно моргает, алкоголь, казалось, дошёл до пика своего влияния и начала размывать зрение. Юнги смотрит на него иногда, перемещая взгляд от его красивого не накаченного, но подтянутого тела, на аккуратный член и обратно на лицо, почему-то каждый такой раз порываясь зарыться рукой в чужие волосы. Выглядят, как облако. В комнате темно, но никто не может назвать тишину неуютной. Шумное дыхание и другие звуки полностью заполонили их сознание, музыка или фоновый шум телевизора были бы как никогда лишними. Младший вздыхает, ёрзает лопатками по кровати и, в стремлении отвлечь себя от растягивающих его пальцев, красивых и длинных, но в первый раз не особо приветственных в своей заднице, принимается водить пальцами по шраму. Он бы спросил, как так вышло, но потом считает, что Юнги тоже не из тех, кто охотно делится своей личной жизнью. — Ай! — Чимин дёргается, отрывает руку от чужого лица и вытягивается по струнке, смотрит удивленно на руку между ног и кусает губы. — Это то, о чем я думаю? — Мг, простата, — голосом настоящего медика делится хён и наклоняется к нему ближе, ведёт носом по его скуле, удовлетворённо видит мурашки и осторожно целует вокруг ушка. — В первый раз ты не получишь особо крышестностных ощущений, потому что ещё не привык к стимуляции. Но я постараюсь сделать тебе хорошо. Чимин запоздало кивает, вообще не привыкший слышать такие речи. В общем и целом их ночь проходит сумбурно, полная кратких переговоров и охав-ахов, когда оба негодовали насчёт узости младшего. Всем было больно, едва приятно, но смешно. Словом, окончание дня можно считать легким, немного смущающим и полным приятных знакомств с приятными людьми. *** Юнги дёргается, ударяясь затылком о кран в раковине, под которым мыл голову, шипит и распрямляет спину, мельком скользит глазами по шраму в зеркале и выходит в спальню, кинув на голову полотенце. Чимин там только проснувшийся, хмурый и хнычущий о чём-то. — Голова болит, — он тянет одеяло на свои голые ноги, негодует и держится за голову, смежив веки. — Ты что, не знал, что после пьяной ночи бывает похмелье? — юный медик усмехается, хватает со стола спасительные таблетки и тянет к младшему упаковку, чтобы тот сам достал себе одну, перед тем как внимательно прочитает название. Юнги не понимает сцен в фильмах, когда после первой ночи с незнакомцем девушка слепо принимает от него таблетки, может, там не аспирин, а наркотики или снотворное. Глупо, в общем. — Ну, я видел… — Чимин вертит в руках полупустой бластер и поднимает на него совершенно несчастный взгляд. — В фильмах. — Ты что, никогда не пил? — Юнги чувствует на голых плечах первые холодные капли пиздеца и паники, пока с осознанием и неуверенным мотком головы на него не выливается целый ушат. — Сколько тебе лет? — он озвучивает, хватаясь за края свисающего по бокам лица полотенца. Ему, как никогда, хочется спрятаться и желательно отмотать время назад. Знай, что так будет, и на практику бы может не похмелившись не явился. — Восемнадцать. Ах, восемнадцать, ну тогда хорошо… Юнги продолжает вытирать волосы, стоя к кровати полубоком, пока Чимин выдавливает на ладошку одну небольшую таблетку. Тишина продолжается сравнительно недолго. Мина буквально ударной волной отшатывает от кровати, от ребёнка на своей кровати, к противоположной стене. Потому что ему уже нихера не двадцать. Он уже без пяти минут получивший диплом молодой специалист, а Чимин только школу закончил. — А тебе? — спрашивает Чимин между делом, словно его это совершенно не волнует. — Двадцать шесть. — О, — всё, что он говорит, наклонив голову, чтобы всё ещё не до конца открытыми глазами посмотреть на полуобнаженного парня. Тот и правда, без одежды, выглядит как взрослый мужчина. — Ясно. Юнги кивает, ему тоже всё предельно ясно. Каким бы хорошеньким Чимин ни был, срок получить не хочется. Он уже собирается обратно ретироваться в ванную, чтобы потом от гардеробной до больницы и с концами, но младший парень неугомонный, ему тоже приспичило подняться, наверное по нужде, и чуть не упасть. Сейчас, поддерживая его за локоть, Мин не может избавиться от ассоциаций. Он чёртов педофил, Чимин выглядит как никогда маленько и хрупко. А Юнги ещё подумал вчера, как у него за двадцать может быть такое красивое подтянутое тело. А всё был просто — ему не за двадцать. И теперь «я девственник» принимает другие обороты. — У тебя был секс раньше? — Юнги стоит к нему спиной, по просьбе младшего закрывший уши, пока тот возится с крышкой унитаза. — Нет, — бьёт поддых, Мину хочется плакать. Расстаются они сумбурно, Юнги думает, что совсем поехал с этим одиночеством без отношенческим, а Чимин лишь вспоминает, как приятно ему было этой ночью. Не в плане секса, в плане общения и того, что хён буквально не выпускал его их рук эти несколько часов. Хотелось бы ещё раз, также, но одного глубоко поражённого лица парня, когда он озвучил свой возраст, хватило, чтобы поскорее затоптать свои надежды. Это Чимин умеет. — У тебя красивый шрам, — решает всё же сказать он. — Я имею ввиду, это ужасно, что с тобой произошло. Но я не думаю, что он так уж плох. Младший проводит ещё раз ладошкой по ещё не скрытой отметине, Юнги хмуро смотрит на него, не потому что опаздывает, а потому что тот буквально высмеял его идею замазывать уродскую отметину. Мин делает это не из хорошей жизни. — Ты не знаешь, о чём говоришь, — он отворачивается обратно к зеркалу, Чимин выглядит грустным, как Мин может видеть в отражении. Младший кивает чему-то своему, поправляя куртку, и в последний раз порывисто обнимает со спины. — Прости, что не сказал тебе сразу. Я просто не думал, что мой возраст будет проблемой, — он ещё раз вдыхает его запах. А потом, натянув кеды, тихо уходит. Юнги не может сказать, что рад. *** Юнги не понимает, почему околачивается в том районе, куда его привел и оставил Чимин, чтобы убежать домой, оставить вещи и переодеться. Но как никогда рад, что не знает чужого адреса, потому что быть навязчивым педофилом преследователем — нафиг надо. И всё же они встречаются снова. Чимин, как никогда вялый, без слез, улыбки, хмурости и ещё чего-либо на лице, кивает своему начальнику и снова становится за прилавок небольшого магазинчика. Сейчас день, солнце освещает улицы. Юнги кажется, что обладатель радужного зонта должен этому радоваться, но вот он стоит, положив руки в карманы синей жилетки, а потом и вовсе садится за кассу, вертя в руках какой-то белый конверт. Младший удивленно вскидывает голову. Ему не было дела до лиц покупателей, он всегда смотрел на прилавок и видел лишь руки, забирающие покупки в пакет и подающие деньги или кридитные карты. Руки Юнги он узнал по одному серебряному браслету с фигуркой небольшого волка, который, он помнит, долго разглядывал в клубе. — Привет, — говорит Мин первым, кладя на прилавок бутылку воды. У него холодильник забит благодаря родителям, приезжающим раз в два месяца, и тратить деньги не хотелось. — Здравствуйте, — Чимин кивает, кажется, уголки его губ опускаются ещё ниже, он пробивает товар и озвучивает цену. — Тебе уже можно работать? — Начальник думает, что мне двадцать, — оправдывается младший. — Что насчёт родителей? — Они в другой стране. Словом, хочу ли я работать или нет, и буду ли я это делать, зависит только от меня, — говорит Чимин немного резко. Юнги знает, что это за тон — заебался. — Планируешь поступать? — Нет, — отрезает, а потом замирает у раскрытой кассы, сжимая в руке несколько банкнот. Со вздохом его плечи расслабляются и парень горбится, поджав губы. — Прости, хён, просто я устал. Юнги не понимает, от чего можно устать в час дня, он сам с утра отнюдь не бодрячком поплёлся в больницу и всё же сдал внеплановый тест куратора по анатомии. Всё же будущий хирург её от зубов знает, что уж тут. — Всё нормально. — Мг, — младший кивает, всеми силами желающий верить в эти слова, и отдает ему сдачу, громче положенного захлопывая кассу. — Всё будет хорошо, у всех бывают периоды, когда хочется удавиться. Просто не хандри и всё будет отлично, ок? — Чимин кивает, слабо улыбается и снова плюхается за кассу, провожая его взглядом. *** — Так что, ты хотел поступать на актёра? — Юнги указывает на него клубничным леденцом. Они сидят на ступеньках магазина, Чимин всё ещё в рабочей жилетке, отпивает апельсиновую газировку и кивает. — У меня тоже был друг в прошлом, со школы. Вроде теперь стал известным, Ким Тэхён, знаешь? — Тэхён-ши? Это тот, который с Бок Джэ-сомбенним снимался в «Последнее слово»? Ваш друг? — Мин кивает, поражённый, как в этом маленьком теле может быть столько восторга. — Круто, я был бы счастлив иметь таких известных знакомых, — Чимин мечтательно вздыхает и поднимает взгляд на небо, чистое и голубое. — Правда он всегда занят. За последний год я видел его лично всего один раз. — Последствия публичной работы, это понятно. — И что, ты хочешь этого? — Мин испытывающе смотрит, вертя в пальцах тонкую белую палочку. — Чего? Стать известным? Уже не знаю, — Чимин стучит ногтями по жестянке, думает и одновременно поднимает-опускает носки кедов. — Порой я даже не мечтаю о том, чтобы такого, как я, узнал кто-нибудь. Ведь чем примечателен Пак Чимин, чтобы стать известным? А ни чем, я такой же, как и все. — Думаешь, людям не было бы приятно узнать, что такой же, как и они, пробился в круги идолов и знаменитостей? — Похоже на сказку, — выдает Чимин поражённо, на лице и в голосе ни капли грусти. Кажется, он никогда не рассматривал всё с такой стороны. Юнги хочет сказать ещё что-то, потянуть их разговор, потому что день погожий, тепло, и уходить обратно на практику не хочется. Оглядывая пустынную улочку со средними по качеству содержания и чистоты домами, он замечает пару мужчин в костюмах, на одном из них леопардовая рубашка, делавшего его похожим на пешку мафии. Он услышал шорох у уха, а, повернувшись обратно, Чимин исчез. И в магазине его тоже нет. *** Чимин даже дышать старается тише, он вынул батарейки из тикающих часов, хотя те совершенно не показывали, что дома кто-то есть. Он знает, слышал, как подъехала машина, а в подъезде уже раздаются шаги. Паранойя начинает захватывать сознание. Младший мечется взглядом по комнате, в итоге забивается в самый дальний угол и сжимается в комок. Нос забит, а глаза на мокром месте. Ему страшно. В дверь звонят. Тогда же его сердце пропускает удар. Следом слышатся угрозы, крики и по двери начинают колошматить. На нём всё ещё синяя жилетка и съедающая вина насчёт Юнги, его доброго хёна, которого он оставил одного. Его волосы спутаны от ветра, ноги после бега болят, сердце колотится в ушах то ли от паники, то ли от неожиданных физических нагрузок. Он слышал скрежет от шпильки в замке, и следом на его пороге появляются двое. Один усмехается, увидев забитого в угол подростка, другой злой и напыщенный, сокращает между ними расстояние быстрыми шагами, и парень готовится к боли. Чимин слабый, он никогда не дрался, потому что причинить кому-то боль было выше его сил, и всё, чем пытается защититься — махает руками и прижимает их к животу, потому что там всё самое важное, а удары в лицо можно и стерпеть. После первого, принесшего боль в скуле, левом крыле носа и красную царапину от кольца, прилетает и второй — пощёчина, звонкая, но не такая болючая. Он получает ещё парочку, после которых кажется, что лицо стало одним сплошным красным кровоподтеком, а потом рука мужчины разжимается и Чимин падает на пол на подкосившихся ногах. Тут же сжимается, отползает и ничего не слышит. Даже не думает о том, почему ещё не тронули повторно, надрывно плачет, что-то хочет сказать, но дрожащие связки не слушаются. Слышится возня, стоны и крики. А потом шрамированное лицо вспотевшего Мина, с глаза и щеки которого быстро стекала тоналка, появилось прямо перед ним. — Куда же ты ввязался, ребёнок? — он качает головой, тянет «тш-тш-тш» и принимает к себе на руки бьющегося в истерике Чимина, что тесно прижался к нему в поисках защиты и долго не отпускал. Коллекторы, пришедшие требовать денег, убежали с побоями и купюрами, номиналом выше тех, что Чимин у них занимал. Юнги об этом не говорит, не требует ответов и от Чимина, потому что сам не из тех, кто легко впускает в свою личную жизнь и признает свои ошибки. *** Они идут по парку позже этим днём. Мин прячет сбитые костяшки в карманы джинсовки, а у Чимина на скуле большой жёлтый пластырь с утками. Юнги наклеил его чисто по приколу, когда обрабатывал порез, а Чимин даже не заметил. — Бывало, когда мне казалось, что это лето для меня будет последним, — делится Чимин, в своей детской голубо-жёлтой куртке совсем не сочетаясь со своими словами. — Просто, уезжая от родителей, я думал, что всё несомненно пойдёт по плану. Я смогу попасть на грант, выучиться бесплатно и пойти учеником какого-нибудь актёра, а в итоге оказался по уши в долгах и к тому же без родителей. — Когда ты последний раз общался с ними? Знаешь, иногда нужно только поговорить, — Юнги неловко, он вообще не фанат говорить на откровенные темы, но вот здесь один такой Чимин, за день изложивший ему всю подноготную своей недолгой жизни. И Мин будет мудаком, если не сделает этого в ответ. — В моменты, когда мне отказывали девушки из-за моего лица, я сильно напивался. Сессии едва закрывал, а в деканате уже подумывали о моём отчислении. Я не разговаривал с родителями, как и ты, потому что думал, что они тянут меня назад, что не понимают и навязываются. А потом ко мне приехала мама и буквально спала под дверью, слушая, как я громлю всё вокруг. Мы поговорили и всё наладилось. Чимин посмотрел на него, как парень задирает голову вверх и глубоко и судорожно дышит, силясь не заплакать. — В общем, она мне рассказала очень много вещей, исходя из своего жизненного опыта. Тебе стоит понять, что твоим родителям тоже когда-то было восемнадцать, они тоже были молодыми и совершали кучу ошибок. У нас, как у их детей, есть возможность их не совершать. Младший дёргает красным носом, чувствует, как начинают щипать ранки на щеках, и отворачивается, чтобы потереть глаза. — Прости, я вообще не плакса, хотя сегодня грожусь лить слёзы во второй раз, — Чимин мотает головой, отбрасывая наваждение, и говорит, что обязательно позвонит им. Юнги верит. *** Они становятся неплохими друзьями. Чимин навещает его в больнице, приносит поесть и буквально светится от счастья после разговора с родителями. Те, узнав, что сын вышел на связь, не пожалели денег на самолёт и тут же приехали, долго лелеяли его в объятиях, говорили, что всегда помогут ему, какой бы сумасшедшей не была его мечта, помогли снять квартиру, выйти из долгов и даже устроиться на работу в фотосалон у своей знакомой. Словом, как много можно решить, просто ответив на звонок. Юнги же познакомил его с Тэхёном, как и обещал, когда тот шёл инкогнито на медосмотр со своим телохранителем. Чимин был влюблен и поражён до глубины души, когда высокий парень снял маску, очки и кепку и явил ему самое привлекательное лицо на свете. Ким сначала свысока осмотрел его с ног до головы, вызывая у Пака полный фарш неловкости, стыда и тихого ужаса, а потом расплылся в улыбке, покоряющей сердца, и сказал, что обязательно поможет такому красивому мальчику добиться своей мечты. Стоит ли говорить, что младший начал пропадать в компании, ходить за Кимом хвостом, пока тот со своей колокольни всё рассказывал, показывал и даже разрешал присутствовать на съёмках. У Юнги же была запара. Учиться на медика, значит страдать шесть лет, а под конец понять, что все твои страдания были лишь пылью на фоне подготовки по защите диплома. Дипломная работа не писалась, Юнги гонял с утра до вечера по всем четырём этажам универа в трёх корпусах, вылавливал учителей с первого по последний курс и умолял дать ему материалы. Которых было настолько лимитировано, что соревнования между будущими защитниками переходили на догонялки по лестнице. Кто первый пробежал через пять ступеней и достиг нужного профессора, того и тапки. Мин тогда впервые пожалел, что курит, из-за чего позволил увести у себя из-под носа две важные папки, которые ему отдадут по соглашению только за три дня до защиты, и всё же остальные па он выиграл, уходя из универа с огромной стопкой материала, которую нужно проштудировать за два дня, прежде чем бежать за следующим. Словом, жизнь кипела и Чимин вообще даже не вспоминался. Что уж там, еда тоже позабылась. *** — Здравствуйте, Чонгук-щи, — Чимин кланяется, в руках у него несметно дорогой фотоаппарат с большим объективом, который его попросил режиссёр со съёмочной площадки передать некому Чону, которого он должен узнать по татуировке на скуле и кроличьим зубам. Пак честно представлял монстра, а получился очень даже красивый парень. — О, спасибо, как раз хотел бежать за ней, — он улыбается, забирает тяжёлую камеру, словно она ничего не весит, и идёт по своей студии, чтобы упаковать свой инструмент в сумку. Чимин идёт за ним, с открытым ртом смотрит на все снимки, помещённые в квадратные рамки, и подмечает, что на тех нет ни одного лица знаменитости. — Слушай, — Чонгук тянет, наклоняет голову и делает из пальцев прямоугольник. — Не хочешь сфотографироваться? *** Юнги вообще вышел, чтобы покурить. У него голова три на четыре, в ординаторской недопитый кофе и почти доделанный диплом. До защиты всего два дня, а его ещё выучить надо. Перед глазами дождь, капли создают круги на натёкших лужах, машины справа обрызгивают прохожих грязной водой. Стоит глубокая ночь, а Сеул весь светится. В голову тут же приходит радужный зонт, когда глаза натыкаются на неоновую разноцветную вывеску. Интересно, как там у Чимина дела? Они, кажется, не общались уже целую вечность. Он тянется к телефону в порыве узнать, каких успехов добился этот бойкий парень в цветном террариуме к-индустрии, и слушает монотонные гудки. Мин не думает ни о чём, пока ждёт ответа, и даже забывает о сигарете, когда наконец его получает. На том конце молчат, Юнги пытается позвать пару раз, а потом слышит стоны и скрип матраца. Ему то и не знать, что там происходит. Не дурак, отчаянно подумал, что тот просто самоудовлетворяется и выронил телефон из потной ладошки, но отчётливое имя, не его, знакомым голосом заставляет замереть на месте. Дотлевшая до фильтра сигарета обжигает пальцы, парень шипит и кидает её в лужу. Молоденькая медсестра с ресепшена улыбается ему знакомо, очевидно хочет, и Юнги не отказывается, берёт её прямо в подсобке, недолго и неприятно. В ординаторской всё ещё темно, только настольная лампа освещает его ровный почерк и ещё кучу напечатанных и собранных в папки листов. Там висит зеркало, Мин поворачивается к нему, стирает тоналку и пачкает тем самым белый рукав. Осколки рассыпаются по полу, Юнги задумчиво моет руку, достаёт пинцетом небольшие осколки и пытается убедить себя, что ничего не изменилось. *** Чимин настолько увлекается новой индустрией, что совершенно забывает о времени. Оказывается, актерство никогда не привлекало его так, как фотография. Чонгук оказался хорошим учителем, ведя тихую жизнь и не влезая в скандалы, из-за чего из друзей-знаменитостей у него было на пальцах пересчитать, и как никогда был рад ученику. Один раз они так увлеклись, фотографируя друг друга на телефоны в шутку, что всё закончилось в постели. Но это было лишь единожды, оба понимали, что не испытывают к друг другу нужных чувств, и быстро забыли, снова уйдя с головой в работу. Гримеры и остальной стафф, навещавший студию перед концепт-съёмками, были удивлены, когда увидели Чимина с той самой большой камерой в руках, снимать с которой Чонгук не разрешал никому. В тот день она давалась, чтобы айдолы могли сфоткаться с ней для альбома. Тогда Чимин ощутил себя особенным. *** Шёл месяц, другой. Юнги не отвечал на звонки. В универитете сказали, что тот уже выпустился, в больнице — что ушёл. Чимину было страшно представить, что теперь их отношения разрушены. Они были друзьями, не раз выручавшими друг друга, и всё же сейчас Мин решил разом всё оборвать. Он понимает, что большая часть вины лежит на нём. Пак пропадал в компании с Чонгуком, учась основам фотографии, и перестал навещать друга, но он не думал, что тот, тоже занятый дипломом и учёбой, решит оборвать с ним связи. От ощущения себя отбросом общества и самым ужасным тонсеном на свете не спасал и улыбчивый Чонгук, что был не на шутку обеспокоен, предлагал кофе, таблетки и психиатора, а Чимина съедала вина. Парень начал в прямом смысле бегать из больницы в больницу, спрашивать некого Мин Юнги, которого никто не знал, и всё боялся, что тот решил уехать. Ведь Чимин не знает, откуда он, кто его родители, может он решил отучиться в Корее и уехать в Америку, куда мечтали попасть многие. А у Мина был потенциал, у него был талант, любая иностранная клиника будет рада принять такого специалиста. И в момент, когда с номера Юнги ответил незнакомец, сказавший, что никакого хирурга и в помине не знает, Чимин понял, что потерял его, кажется, навсегда. *** У Чимин рука сломанная и скука смертная в больнице. Подвешивая к потолку легкую штору, он упал со стремянки и до смерти перепугал всех в студии. И сейчас он в больнице со скрытым переломом, благо кости не раздроблены, бродит по этажу с капельницей в здоровой руке. Ему успели понаписать всякого на гипсе, инициаторами был Чонгук и его племянница, которая приехала пожить к дяде на лето. Его привлекает толпа врачей и посетителей у одной из палат, он идёт в их сторону, видя, как оттуда выбирается блондин в белом халате и быстрым шагом скрывается за поворотом. — Что случилось? — спрашивает он у знакомой медсестры, что ему ставила уколы, и та, утирая слёзы, начинает рассказывать, что один мальчик упал с заброшенного здания и повредил череп. С ним на скорой приехало много друзей, таких же детей, и все ждали вердикта от оперировавшего хирурга. Мальчик умер. Чимин кивает, чувствуя тяжесть на душе. Вопрос смерти был для него как никогда страшен. Он бредёт дальше, решая, рассказывать об этом Чонгуку, с которым повадился делиться всеми новостями своей жизни, или всё же не стоит. Останавливается в коридоре с окнами по бокам, что идёт из одного корпуса больницы в другой. На другом конце сидит тот самый блондин, его белый халат скомкан и лежит недалеко у ног. Пак медленно подходит, по дрожащим плечам догадываясь, что тот плачет, и присаживается рядом. — Холодный чай помогает справиться с нервами, да? — он указывает на небольшую пластиковую бутылку. Парень усмехается, не поднимая головы с колен, и протягивает ему почти полный сосуд. Чимин кивает, скользит взглядом по браслету с волком и садится напротив. Вот они и встретились. — Проводить? — Нет, я просто брожу здесь, — Чимин хмыкает, ловит чужой взгляд, и на душе становится тоскливо. Как же давно они не виделись. — С операции? — Юнги кивает на руку, вытирая глаза. — Не дай бог! — восклицает. Оба смеются и затихают. Чимин ставит бутылку рядом и берёт парня за руку, сжимая. — Ты винишь себя? — он тихо спрашивает, поглаживая бледную кожу. — Наверное… Это мой первый умерший пациент, ребёнок, — Мин вздыхает, Чимин замечает, что тот перестал закрашивать шрам, он отчётливо виден фиолетовой полосой через глаз. — Не надо. Врачи лишь борются за жизнь, но не им принимать решение, кому жить, а кому умереть. — Ничего себе, какие познания, — говорит он, допивая остатки чая. Они приходят в палату Чимина, потому что сидение на полу для пациента Юнги считает неважным делом. Хирург замечает букет на тумбочке, в нем фото дурачащихся Чимина, Чонгука и Тэхёна в Токио. У них тогда была командировка. — Это всё благодаря тебе, — Чимин садится на кровать и хлопает рядом. — Моя работа, моя жизнь, мои воспоминания. — Нет, я ничего не сделал, — Юнги мотает головой, ворует яблоко и садится на стул у кровати. — Всего лишь познакомил тебя с Тэ. — Кто знает, что бы было, если бы ты этого не сделал. Чимин некстати упоминает о том, как долго искал его, но Мин не обижается, не уходит, остаётся сидеть на месте и рассказывает, как дальше сложилась его жизнь. Младший делает то же самое. Его почему-то греет мысль, что Юнги ещё не женат, хотя конечно, он не должен иметь к этому никакого отношения. *** Их общение снова налаживается. Юнги оказывается не против продолжить оттуда, где они остановились. После пары попоек снова занимаются сексом. И просто целуются, когда есть возможность, потому что оба считают друг друга красивыми и отличными партнёрами. Чимин надеется, что это что-то значит. Чонгук, увидев Юнги однажды, загорается идеей сделать концептуальную фотосессию на тему исторических эпох, Мин долго отнекивается, потому что камеры не любит, своё лицо не любит и много внимания тоже. Но улыбку Чимина любит, поэтому соглашается. В назначенный день Пак сияет ярче солнца, крутится рядом, поправляя работу визажистки, и бесконечно его благодарит, сетуя, что они отрывают его от работы. Юнги взял отгул ради такого дела, потому что это Чимин, ребёнок, который ни разу не отвернулся от его лица. И ещё Чонгук, который кажется неплохим малым. Тэхён подгребает к ним ближе к концу, бесконечно виснет на друге, мнёт его одежду и говорит, что хён ни разу не изменился. — Ты красивый, — шепчет Чимин, когда они остаются вдвоем. Младший выпроводил друзей из студии вместе с остальными и подошёл к сидящему у стола с оборудованием и вытирающему макияж Юнги. — Ты говоришь это человеку с уродским шрамом на пол-лица, — лицо тонсена искажается, он дёргает губой и хватает старшего за щёки, нагло усаживаясь на его колени. — Я люблю твой шрам, — Чимин гладит его по лицу в том месте, и Мину он кажется маленькой феей с остатками разноцветных блёсток на щеках. — И он не уродский. — Ты всегда так говоришь, — Юнги кладет ватку, которой стирал макияж, и подтягивает парня к себе поближе за бедра. — Неужели тебе ни капельки не противно? Не страшно? — Нет, потому что это ты, хён, — с запалом говорит Чимин, снимая с его волос парик с длинными белыми волосами, чтобы вплести пальцы в его настоящие, ломкие и пахнущие шампунем с ароматом цветов. — Мне нравится всё в тебе, от характера до твоего лица. Я люблю его. — Только моё лицо? — намекает и смеётся, видя кислое выражение напротив. Чимин хочет, но ещё не может сказать, потому что не будет давать надежд. Юнги тоже не может, но знает, что очень хочет. *** — Это серьёзный шаг, Чимин, — голосом профессора говорит Юнги, нервно дёргая себя за край футболки. Младший стоит рядом с сумкой и сжимает его руку перед домом своих родителей. — Ты уверен? — Всё будет хорошо. *** — Да, мам, мы поели. Уже в аэропорту. Нет, тепло оделся… — Чимин хихикает, наблюдая за мученическим выражением лица Юнги, что молча кивает на все фразы из телефона и показательно проводит большим пальцем по горлу. — С кем это он? — Тэхён косится на хирурга, ушедшего чуть в сторонку, и опирается на плечо рядом стоящего Чонгука с племянницей на руках. У них вроде как семья образовывается, а Чжиын в качестве тренировочного ребёнка перед их настоящим, который с радостью согласился полететь с дядями отдыхать на курорт в Японию. — С моими родителями, — поясняет Чимин. — Тебе не кажется, что они любят твоего парня больше, чем тебя? — тихо шепчет Чон. — Кажется, — он хихикает, когда Юнги возвращается, выглядя, как выжатый лимон, и целует его в губы. Все, включая Чжиын, улюлюкают. *** — Здесь красиво, — Чимин кивает и тянет его дальше к морю. Это частный пляж, всего для пяти домов на берегу, и сейчас он абсолютно пустой. Юнги по началу отпирался, как мог, потому что мочить волосы не хочет и плавать в холодном море тоже. Но вода оказывается тёплой, а Чимин рядом счастливым, поэтому всё нормально. Младший подплывает к нему с спины и обвивает всеми конечностями, отчего Мин едва не уходит под воду, но балансирует, подхватывая парня под бедра. — Я люблю тебя, — Чимин шепчет ему на ухо, тихо раскачиваясь на волнах. Юнги не удивлен, он прикрывает глаза, поворачивается вместе со своим парнем лицом к заходящему оранжевому солнцу и шепчет то же самое. *** Это был обычный семейный сбор на Чусок. Тэхён с Чонгуком уехали на важную для их семейной жизни встречу с родителями, а у Чимина с Юнги этот этап уже давно пройден. Перед отъездом Чонгук беспокоился, что, кажется, его порошок плохо пахнет и все его духи слишком резкие, порывался даже замазать небольшую татуровку-надпись на скуле «Времени слишком мало, чтобы тратить его впустую». А пару дней назад позвонил по фейстайму с сидящей на его спине сестрёнкой Тэхёна и сказал, что как никогда понимает Юнги и гиперопеку со стороны родителей его парня. С самого утра Мин жутко волновался. Его мама заговорщицки улыбалась, гладила его по спине и подбадривала, пока ходила из кухни на задний дворик, устраивая там праздничный стол. Мама Чимина от неё не отставала. Чимин застал их за тем, что обе женщины обступили Юнги и гладили его по волосам и плечам, у самого парня тряслись руки. Младший заволновался, спросил, не надо ли чего, и долго с ним обнимался, прежде чем тоже подключиться к семейной суматохе. Где-то на середине всеобщего празднования Юнги поднялся из-за стола, чем привлёк внимание родителей и ничего непонимающего Чимина. — Чимин, ты знаешь, что я не умею говорить о чувствах, и ты всегда говоришь, что всё нормально, и ты можешь сделать это за нас обоих. Просто мне всегда трудно говорить о себе, о своих проблемах. Я хочу сказать тебе спасибо за то, что полюбил меня, за то, что никогда не отворачивался, за то, что всего был рядом, даже когда я был сильно виноват перед тобой. Младший сжимает губы, поднимаясь тоже, и старший становится на одно колено, предлагая ему бархатную коробочку с кольцом. — Выходи за меня, и я постараюсь больше никогда не заставлясь тебя плакать. — Ты уже это делаешь, — Чимин смотрит в сторону и машет на своё лицо, а потом валит его на траву и крепко целует. Конечно да. Да. Да!